***
— Чуя, а нет какого-то другого способа прятать засос? Нет, я мог бы и совсем его не прятать, но извини, я хожу в школу, и у меня есть друзья, которые не знают, что мы встречаемся, — бурчит Осаму, смывая тональный крем с помощью ватного диска, смоченного мицеллярной водой. — У меня воротник от рубашки весь запачкался! — Прости, ничем не могу помочь, это один из немногих вариантов, — Накахара стоит в дверном проёме. Мягкие рыжие волосы распущенны, они красивыми волнами лежат на плечах. На парне надета красная пижама с мишками — чем не милота? — Как думаешь, если я укорочу длину до каре, хорошо будет смотреться? — Нет. Не смей что-либо делать со своими прекрасными, чудесными, лучшими, горячо любимыми мной волосами, — Дазай повернул голову, дабы посмотреть на Чую не через зеркало в ванной. Взгляд Осаму, как никогда раньше, серьёзен, даже немного устрашает. — Почему? Как говорится, моё тело — моё дело, а у тебя я только совет спрашивал. — Пострижёшь волосы — я не твой парень и не твой брат. — Манипулируешь. — Предупреждаю, — миловидно улыбается Осаму, выкидывая использованный ватный диск в мусорное ведро. — Ладно-ладно, понял, — Накахара закатывает глаза и выходит из ванны, а за ним и Дазай. Чуя садится на кресло в гостиной и поворачивает голову в сторону окна — наблюдает за ухудшающейся погодой. — Ты написал Сигме и Фёдору? — Да, — спокойно вздыхает Дазай. Сегодня именно тот день, когда они признаются друзьям в своих отношениях. Это волнительно, нервно, страшно. Хотя, с другой стороны, Сигма и Достоевский на то и друзья, чтобы им можно было рассказывать о чём-то подобном и не бояться осуждения.***
Комнату тускло освещает единственная лампа. И нет, Осаму и Чуя не прождали своих любимых друзей до самой ночи. За окном протяжно воет ветер, а капли дождя шумно стучат по карнизу, наполняя комнату характерным звуком, разрушая образовавшуюся тишину. Небо плотно затянуто свинцово-серыми тучами. Комната наполняется светом, когда сверкает молния, после которой невдалеке грохочет гром. М-да, погода сегодня в Йокогаме не из лучших. Хорошо, что ребята дома, а не на улице. Все друзья собрались в гостиной. Накахара сидит в кресле, скрестив ноги. Одна рука лежит на грядушке, постукивая по ней, на другую же он облокачивает голову. Парень смотрит на свои пальцы, не на Сигму с Фёдором. Осаму стоит возле окна, с интересом разглядывая людей, бежащих с зонтиками в руках. Они торопятся домой, ведь никто не хочет промокнуть в такой ливень, верно? Атмосфера в комнате слегка напряжённая, ибо братья так и не объяснили своим друзьям: зачем их сюда, в общем-то, позвали. Сигма и Достоевский переглядываются, кивают и, наконец, Фёдор спрашивает: — Может быть, уже скажите то, зачем мы пришли к вам, несмотря на дождь? Ребята пришли полностью наплевав на погоду, потому что на сообщение Дазая «друзья мои драгоценные, кажется, у нас произошло ЧП. Срочно приходите», прибежит каждый. — И зачем было отправлено то смс? — интересуется теперь Сигма. Что же, время тянуть ещё больше нет смысла. Пора. — В общем… мы с Осаму… Чёрт, на репетиции — да, она у них была — всё было проще. Начинает говорить Чуя, а после братья вместе объясняют. На практике же — немного сложнее. — Мы с Чуей… Взгляды друзей, сидящих на диване, бегают с Осаму на Накахару и так снова и снова. Они, простите, что? — Встречаемся. — Синхронно произносят возлюбленные. Пауза. Перезагрузка. Сальто назад. Переосмысление всей жизни. Чуя и Дазай… Встречаются? Братья не выглядят так, словно они шутят, наоборот, их лица абсолютно серьёзны. Значит это не прикол. Это всё правда. Глаза Сигмы и Фёдора округляются, а рты открываются в букве «о». Нет, безусловно, до этого уже был один намёк от Осаму, но неужели это всё реальность? Дело в том, что Дазай стоит первым в списке людей, которые любят говорить разную гейскую чушь про своего брата, а теперь он произносит такое. Они произносят. Ставят перед фактом, оставляя друзей в откровенном шоке. В голове сразу начинают возникать вопросы. Много вопросов. — Сколько вы встречаетесь? — единственное, что спрашивает Достоевский, после затянувшейся паузы. — Неделю. — Отвечает Чуя. Решение рассказать об отношениях немного затянулось, но братьям нужно было время, чтобы собраться с мыслями и точно всё понять. Так сказать, расставить все точки над «i». — И вы молчали? — теперь вопрос задаёт Сигма, на что возлюбленные кивают. Вновь наступает тишина. Так всегда происходит, когда людям говоришь неожиданную и шокирующую информацию. Им, как минимум, нужно обработать новую для них новость и принять. — Мы не хотели говорить сразу, поэтому дали себе немного времени, с целью свыкнуться с этим, — поясняет Осаму, почёсывая шею и поворачивая свою голову в сторону друзей, с намерением увидеть их удивлённые лица. Но в итоге видит раскрытые глаза Чуи, который смотрит прямо на Дазая. — У меня что-то на лице? Чего ты так смотришь? — Сигма и Фёдор уставляют свои взгляды на Осаму… Теперь их лицо такое же, как и у Накахары. — Да не молчите же вы! — Я, конечно, всё понимаю, но… — Достоевский кашляет, прежде чем сказать. — Дазай, у тебя на шее… засос, — парень подходит к зеркалу, смотрит на себя и видит красное пятно, пусть оно сейчас уже не такое яркое, но оно всё равно видно. Неловко как-то получилось… — Мне даже спрашивать страшно, кто тебе его сделал и при каких обстоятельствах. — Сразу скажу — в этом я не виноват, это всё Чуя, — со вздохом объясняет Осаму, ловя ещё более озадаченные взгляды друзей. — Но это не значит, что… — Вы занимались сексом?! — восклицает Сигма, перебивая Дазая. Братья в прямом смысле давятся воздухом. Они, безусловно, способны на многое, но на данном этапе отношений секс не входит в их планы по ряду причин. Осаму шестнадцать. Да, возраст согласия в Японии — тринадцать лет, но у Чуи свои принципы. Тем более, у них разница в пять чёртовых лет. — Нет! — возлюбленные кричат, яростно отрицая заявление друга. Сигма после этого слова выдохнул, потому что если бы они ответила «да», то он бы точно не пережил. Несомненно, это их отношения, но если учитывать то, что один из братьев несовершеннолетний, а другому уже за двадцать… это ужасно. — Я надеюсь, это решение полностью обдумано, так ведь? — спрашивает Фёдор, смотря на Чую. — Естественно, Федя, — отвечает Осаму.***
— Осаму, ты серьёзно? Зачем тебе лезть в эти коробки? Они уже как сто лет никому не нужны, а тебе вот нужно куда-то лезть, что-то искать! — бурчал Чуя себе под нос, размахивая руками. Братья приехали к родителям на выходные, так как давно не виделись, и надо бы проверить, как поживают Ёсико и Мори. Ах, ну и Элис, разумеется, хотя Дазай её в школе каждый день видит. Сейчас Осаму роется в коробках, каковые стояли в самом дальнем углу кладовки. На них скопилось большое количество пыли, а из-за того, что парень вертит их во все стороны, эта пыль поднимается и заполняет всю комнатку. Но, по всей вероятности, Дазай не очень-то обращает на неё внимание, но этого не скажешь про Чую, который чихает последние минут пять. И ведь ему даже отойти нельзя! Младший то и дело приговаривает: «Сейчас, сейчас я найду!» Видимо, это что-то очень важное, раз Осаму так увлечённо и тщательно рассматривает содержимое каждой коробки. — Вот, Чуя, видишь, я нашёл! — парень радостно достаёт две тетради — их жизнь знатно потрепала. Страницы выцвели, они теперь немного волнистые — виновата тому влажность. — Это же наши дневники! — Ох, да, это и вправду они, — Накахара садится на колени, забирая у Дазая одну из тетрадей. — Прочтём? — Ты ещё спрашиваешь! — Осаму пододвигается поближе к старшему, готовясь слушать чтение. — Мгм, начну… — Чуя откашливается и принимается читать запись. — «Дазай сегодня заболел. Температура у него была тридцать восемь и три. Я так испугался! Но это были ещё цветочки. Я ушёл в школу, и нечто произошло ужасное! Отец зашёл в комнату к Осаму и, о боже, как трудно об этом писать, избил его. Синяки на лице, разбитая губа и подбородок. Как я понял, он обработал сам свои раны, а после уже я замазал их тональным кремом. Мне было больно, что я не смог уберечь его от отца. Больнее всего стало тогда, когда Дазай спросил, является ли правдой то, что он никому не нужен. Какой глупый. Он нужен мне. Я никогда в жизни его не отпущу. Двадцать седьмое августа», — Накахара немного улыбается, читая эту запись. Каким же он был всё-таки умным в свои десять лет. — Чуя-я, ну почему ты был таким милым в детстве и так умно мыслил? — протягивает Осаму, кладя свою голову на плечо брата. — Даже не знаю… Рано повзрослел, много обязанностей на меня свалилось. Особенно с появлением тебя, — старший ухмыляется и перелистывает страницу. — Так-с… О, вот это давай! «Здравствуй, дневник. Сегодня был наполовину хороший день, а наполовину плохой. Начнём с хорошего. Сегодня мы с Осаму сделали ему личный дневник, и это было весело. Радостно видеть на его лице озорную, детскую улыбку и широко распахнутые карие глаза. Пока я рисовал, я успел испачкаться в краске, и Осаму назвал меня грязнулей! Ну и я, как человек, который не любит, когда его обзывают, решил ему отомстить! Я тоже обмазал его краской! В итоге мы были братьями-грязнулями! Было весело. А теперь плохое. Сегодня я услышал из разговора мамы по телефону имя некого Огая. Он богатый, у него есть дети и он брат моей мамы. Собственно всё. Этот человек хочет забрать нас с Осаму, но мама явно против, а вот папа… не знаю. Он сказал, что все проблемы у нас в доме появляются из-за Дазая, и он, честно говоря, его не хотел, и пусть мама сама разбирается со своими родственниками. Меня пугает, ибо отцу буквально плевать на нас. Будто мы для него чужие люди и не семья вовсе! Я его совсем не понимаю… Из-за его слов Осаму чувствует себя никем, а я же говорю ему, что он мой самый лучший и единственный брат, которого я очень люблю. Я пообещал ему в будущем жить вместе, путешествовать и хорошо проводить время. Как же я хочу всё изменить… Двадцать девятое августа.» — Чуя помнит тот день. Слишком хорошо.» — Раз ты настаиваешь, то так уж и быть, разрешаю. Хотя, мы можем создать дневник и для тебя, хочешь? — предложил идею Накахара. — Отличная идея! Давай! Можем даже прямо сейчас, всё равно выходной и делать нечего.»
— Мы тогда ещё не знали, что Огай много для нас сделает… Так интересно, на самом-то деле, читать старые записи! — рука младшего тянется за его дневником. — Что же, я прочту записи уже с того момента, как мы переехали… — Осаму листает страницы, смотря на свой детский, кривой и неаккуратный почерк. — Вот эта! «Привет, дневник! Чуя становится таким занудным, когда злится! Прямо как родители начинает читать нотации! Мы сегодня немного поссорились из-за того, что я не хотел уходить из его комнаты! Неужели я мешаю? И я не буду на Чую обижаться, ведь я уже взрослый, а они никогда никому не показывают свою грусть! Пусть сам он приходит и начинает со мной диалог! Я с ним до конца жизни разговаривать не буду! Тридцатое июня.» — Дазай, пока читал эту запись, успел рассмеяться с себя прошлого. — А кто в итоге ко мне подошёл, м, мистер-я-не-подойду-к-плохому-Чуе-Осаму? — ухмыляется Накахара. — Да, это был я, но я ведь не знал, что ты будешь таким гордым и вправду не заговоришь со мной через два часа! Для ребёнка это огромное количество времени! И я до сих пор в шоке с твоего терпения, ибо вытерпеть маленького меня — сильно. Потому что временами я начинал так ныть, вот тогда, думаю, это было невыносимо, — задумывается Дазай. — Про года, когда мне было десять, я тем более молчу. — Ты был хуже, чем я, ибо я разбаловал тебя, и ты вечно просился спать именно со мной. Сейчас, на минуточку, ничего не изменилось, — заявляет Чуя, покачивая головой. — Ох, а как ты злился из-за моих отношений с Юан… — Не напоминай. — Почему? — Я же не просто так бесился с этого. Я боялся, что ты от меня уйдёшь, и я останусь один. Я точно был невыносимым ребёнком, — заключает Осаму. — Я бы поспорил. Порой, ты был тем ещё нытиком и клоуном, который меня постоянно бесил, но в остальное время ты был тихим. Относительно тихим, — поправляет сам себя Накахара, перелистывая страницу чужого дневника. — О, смотри, твой портрет. — Как же я сходил с ума по красной футболке… Я даже настоял на том, чтобы на рисунке я был в ней! — усмехается Дазай, разглядывая пожелтевшие страницы тетради. На самом деле, такие дневники — хороший способ вспомнить прошлое, с чего-то посмеяться, с чего-то призадуматься. Смотря на эти страницы, которые неаккуратно оформлены, а почерк корявый — невольно погружаешься в тот день, когда с трепетом старался всё красиво украсить, раскидав по полу любимые фломастеры и карандаши. А мама, неожиданно появившаяся в комнате, смотря на это всё, непроизвольно улыбалась, мол, вот её ребёнок занимается творчеством. Золотое время! — Да чего же этот портрет, на самом деле, плохой. Вроде построение тела неплохое, но вот всё остальное… Как говорится, голова дракона, а хвост змеи… — критикует свой старый портрет Чуя, всматриваясь в каждую деталь. — Ну же, не будь так критичен к себе, ты был младше и только учился. Ты лучше вспомни мои рисунки в таком же возрасте, — добавляет Осаму. В возрасте одиннадцати лет Дазай захотел научиться рисовать. Какие-никакие основы у него были, но это только из-за уроков изобразительного искусства в школе. До этого для себя парень не рисовал. Разве что только в тетради непонятные закорючки. По сути, чтобы начать, Осаму нужно было только желание, ибо всё остальное имелось из-за старшего брата. Чуя любезно отдал один из блокнотов младшему, а также разрешил пользоваться почти всеми принадлежностями для рисования. Были лишь два правила: «Всё хранить в порядке и не ломать», за нарушение даже одного из условий Накахара грозился забрать всё, чем по доброте душевной поделился. А что Дазай ещё должен был ожидать от брата художника? Осаму поклялся, что всё останется в сохранности, а сам в тот же вечер приступил к творению. Посмотрев пару-тройку видеоуроков, он взял в руки остро наточенный простой карандаш, и первые неуверенные линии стали появляться на листке. Мальчик решил начать с написания пейзажа. Это, как минимум, не так сложно, как тот же человек. «Здесь будет поле, здесь домик… а вот вдалеке будут горы!» — тихо проговаривал про себя Дазай, прорабатывая детали. — «Готово! Можно приступать к раскрашиванию». Чуя, в тот момент сидевший сзади брата, внимательно наблюдал за процессом, но не вмешивался. Во-первых, Осаму ему не давал этого сделать. Во-вторых, Накахаре было интересно посмотреть на то, как справится его младший брат без каких-либо подсказок и указаний. Вышел рисунок в итоге… неплохим. Особенно для того, кто не умеет рисовать. Несомненно, Чуе во многом хотелось поправить картину: начиная с теней, заканчивая домиком, который вышел кривоватым. В конце концов, Осаму забросил идею с рисованием спустя неделю. — Ты не художник, тебе не понять мою критику. Хотя, как мне кажется, каждый человек, занимающийся каким-либо хобби, относится к себе очень категорично, так уж устроен человек, — поясняет Чуя, прикрывая глаза. Слышны шаги, кто-то поднимается по лестнице. Судя по звуку каблуков — это Ёсико вернулась. — Вы чего на полу сидите? Читаете что-то? — её голос всё такой же ласковый, нежный и необыкновенно чарующий. Она та женщина, которая стареет, но выглядит всё равно сногсшибательно. — Ого, а что это? Дневники что ли? — Всё верно! Осаму решил, что ему жизненно необходимо найти их и перечитать. На самом деле, это интересно, — произнёс Накахара, поднимаясь с пола. — А по какому поводу ты на каблуках, мам? — Как думаешь, они красивые? У нас скоро будет корпоратив, вот я и решила прикупить новую обувь. Сам же знаешь, хочется на таких мероприятиях показаться в лучшем свете, — каблуки ало-красного цвета прелестно смотрелись на худеньких ногах Ёсико. Даже в сорок лет она держит себя в форме. — Мам, ты же знаешь, ты всегда прекрасна, — подмигивая, напоминает Осаму. — Папа тоже с тобой по магазинам ходил? — Да, куда же он денется, — усмехается женщина, оборачиваясь лицом к лестнице, наблюдая, как уставший Огай поднимается наверх. — Я больше не буду соглашаться на твои уловки «полчаса походить по магазинам»… Как ты не устала? — недоумевает Мори, громко вздыхая. — Чуя и Осаму, ваша мама сумасшедшая и крайне терпеливая женщина. — Это мы уже поняли, — усмехаются братья.***
Говорят: «Утро — начало нечто нового, нечто прекрасного». Конечно, это не всегда так. Но когда в жизни всё идёт не так, как ты хотел, ты надеешься, что завтра будет лучше. И кажется, это «завтра» для наших героев наступило. Солнце над Йокогамой сегодня светит как никогда раньше. Оно будто бы радуется чему-то. Яркий свет проникает в комнаты помещений, солнце будто бы так и хочет сказать: «Вставайте! Сегодня будет замечательный день!». На небе ни облачка — удивительно! И так тихо… так спокойно! По тротуару, несмотря на столь раннее время, идут прохожие. Вот милейшая старушка вышла прогуляться в парке, а вот компания подростков возвращается домой после ночёвки. Кажется, будто и машины проезжают совсем бесшумно! Какое же умиротворение! Осаму и Чуя в эту ночь совершенно не спали — не хотелось. Только лишь сейчас тело почувствовало усталость. Похоже, кому-то пора спать. Дазай встаёт с кровати для того, чтобы задёрнуть шторы, и комната погружается в полумрак. Как только он заново ложится в постель, Накахара сразу же укладывается на его грудь. Уютно, удобно, спокойно. — Чуя, ты спишь? — спрашивает Осаму, поглаживая старшего по спине. — Нет, я только пытаюсь, а что? — бурчит в его грудь Накахара. — Знаешь, я тут сказать хотел… Спасибо, брат. — За что? — За всё, Чуя, за всё.На часах четыре часа утра. Из квартиры под номером тридцать пять доносится лишь сопение парней. Чуя и Осаму — влюблённые, чью любовь каждый может осудить. Но эти двое не обращают на таких людей никакого внимания. Каждую ночь они посвящают друг другу. Парни уже на протяжении двенадцати лет не слышат криков родителей за стенкой, Накахара и Дазай больше не боятся прихода папы, Осаму с тех пор никогда не прятался в шкафу, а Чуя уже и забыл, что такое осуждение из-за того, что ты родился в плохой семье. Но старший навсегда запомнил эти два простых слова, сказанных его братом, возлюбленным и лучшим человеком в мире. Спасибо, брат.