***
Чонгук находится в бессознательном состоянии практически сутки, что нельзя назвать долгим с учётом того, что именно с ним произошло. Более того, возвращаясь в чувство, он не сразу может даже разомкнуть глаза из-за сильной слабости в теле. Побочный эффект от сыворотки. Получив в своё время сверхспособности, Чон остро ощутил, что его тело словно перестало ему принадлежать, стало чужим, неуправляемым, а теперь он получил те же самые ощущения, но ровно по обратной причине. Прийдя в сознание, юноша не сразу смог осознать происходящее. Комната, в которой Чонгук находился, была хорошо ему знакома, а мысли о человеке, которому она принадлежала не создавали ощущения настороженности, ведь он доверял хозяину этой квартиры. Однако спустя несколько минут нахождения в сознании в его памяти всё-таки всплывает необходимое воспоминание, и Чон широко раскрывает глаза, замирая от ужаса. Страх, ударивший по разуму, словно создаёт резкий прилив сил и юноша заставляет себя приподняться на локтях. Сердце замирает, когда брюнет видит рядом с собой возлюбленного. Чимин находится совсем близко и дышит размеренно, лежа с прикрытыми глазами на той же кровати, что и сам Чон. От этой картины на душе бывшего героя становится спокойно и он позволяет себе облегчённо выдохнуть, ведь если его любимый в порядке, то всё практично идеально, какие бы страшные события не произошли. Чонгук ждет с минуту, внимательно разглядывая спящего рядом парня и одновременно с тем восстанавливая силы, а затем пододвигается к Паку ещё ближе, заставляя себя ещё немного подняться. Спокойствие покидает его слишком быстро, а произошедшие ужасы не отпускают мысли. Юноша вспоминает, как Змей угрожал лишить Чимина головы и машинально тянется к шее возлюбленного, проверяя наощупь всё ли в порядке. Величина его страха была столь велика, что Чон не готов был верить только своим глазам. Это действие заставляет Пака пробудиться от сна. Он несколько раз моргает, постепенно возвращаясь к реальности, а затем резко поднимается с места, возвращаясь в сидячее положение, и смотрит на возлюбленного испуганно, неверящим взглядом. Чонгук несколько секунд молчит, а после расплывается во влюблённой улыбке и осторожно берёт Пака за руку, переплетая с ним пальцы. — Ты в порядке, — тихо шепчет он, глядя на взволнованного Чимина. — Я так рад видеть тебя. — И я рад, что ты в норме, — обеспокоенно произносит в ответ учёный, сжимая чужую руку крепче. — Выглядишь так, будто готов плакать. Так сильно волновался? — Да, безумно, — он отвечает немного заторможенно, не отводя от чужого лица глаз ни на секунду. — Боялся, что могу тебя потерять навсегда. — И я того же. Даже думал, что уже, — кивает Чонгук, притягивая к своей груди чужую руку, из-за чего Пак вынужденно двигается ближе к кровати на табурете. — Не хочешь поцеловать, а? Или хотя бы обнять? Не сиди молча вот с таким лицом, у меня сердце разрывается. Пак сохраняет тишину, глядя на возлюбленного всё с тем же встревоженным выражением лица, однако отказать не смеет. Он поднимается с места и, облокачиваясь одной рукой о кровать, наклоняется к парню, чтобы коснуться излюбленных губ. Поцелуй получается чересчур чувственным, от таких как правило начинают дрожать колени, но у Чонгука дрожит сердце. Он чувствует, как вместо ожидаемой эйфории к нему подступает гадкая такая печаль, и всеми силами старается удержать Чимина рядом с собой как можно дольше, притянуть к себе как можно ближе. Чон обнимает учёного, заставляя того на себя навалиться, и сжимает в руках ткань чужой кофты на спине, демонстрируя свое нежелание отпускать любимого, а Пак и сам покидать парня не спешит, несмотря на странную неохоту взаимодействия перед их воссоединением. В перерывах между долгими поцелуями, Чимин тычется губами в чужие щёки, так нежно и бережно, что сердце начинает сходить с ума. У них обоих. Пак невольно сжимает простыни в руке, не зная куда деть свою тревогу, и часто пытается от возлюбленного отстраниться, однако каждая его попытка заканчивается неудачей. Чимин прекрасно понимает, что отрываясь от чужих губ сейчас, он разрушает их связь навсегда. Однако именной такой была цена спасения. И он себе поклялся, что пожертвует всем, если потребуется. — Чонгук, — со странной интонацией начинает учёный, разрывая их поцелуй, — маленький, хватит, — от этого тона у Чона сжимается сердце, но перечить он не спешит, послушно отпуская Пака. — Нам нужно поговорить. — Так говори? — неуверенно произносит Чон, напрягаясь из-за поведения возлюбленного. Только сейчас почему-то он замечает, что Чимин неестественно тихий и зажатый, и даже страшное волнение не служит достойным оправданием такому образу действий. — Не молчи, Чимин, — продолжает он нетерпеливо, и звучит теперь сам неестественно строго. — Что происходит? Что с тобой? — Я, — он облизывает губы, отворачивая голову, и пальцами стучит по простыни, пытаясь подобрать слова. — Блядство, я не знаю. Не знаю, что сказать. — А я тем более, — растерянно произносит Чонгук, сводя к переносице брови от напряжения. Затянувшаяся тишина начинает тревожить юношу ещё сильнее и он, поддаваясь маленькой панике, пробегается взглядом по хорошо знакомой комнате. Шестерёнки в сознании начинают по-немногу проворачиваться. — Чимин, что мы делаем у Юнги дома? — Он привёз нас сюда, — Пак отвечает не сразу, несколько секунд просто глядя на возлюбленного внимательно, — когда всё закончилось. — Это был он, всё это время он и был нашим врагом, — юноша замолкает, не замечая в чужих глазах даже капли удивления. — Ты в курсе, — звучит отчаянно.— В курсе, да? — Да, я в курсе. Причём давно, — медленно кивает Пак, делая короткую паузу перед этим ответом. Чонгук шумно выдыхает, опуская голову. Он сжимает руки в кулаки и, не переставая хмуриться ни на секунду, прикрывает глаза. Сердце от такого ответа начинает болеть ещё сильнее, чем прежде, и Чон не знает как должен поступить теперь. Он на интуитивном уровне понимает, что не хочет слышать ни единого дальнейшего слова. Хочет как никогда до этого, чтобы всё происходящее оказалось страшным сном. — И насколько давно? — буквально заставляет себя задать этот вопрос он. Чонгук чувствует, что ответ знать не хочет, но страшно надеется, что его догадки опровергнут, поэтому настаивает и повторяет свои слова вновь. — Насколько давно, Чимин? — Очень давно, — тихо произносит учёный, не отводя от возлюбленного взгляд. Он знает, что эта фраза изменит между ними всё раз и навсегда, но всё равно сознаётся честно. — Я знал с самого начала. В этот момент Чонгук чувствует, что в его сказочной любви образуется первая мощная трещина. Он практически видит её перед глазами, слышит этот страшный звук и смотрит перед собой, не моргая. Реальность в одно мгновение становится страшнее любого кошмара. — Почему? — он шепчет, сжимая в руках одеяло. — Объясни мне. — Мне кажется, что ты и сам теперь в силах понять, — неожиданно даже для самого себя даёт заднюю Пак. — Я всегда был очевидным в своих помыслах. — Дурость, — он качает головой, — это грёбаный бред. Нихрена не очевидно! — Может и так, — Чимин пожимает плечами, изображая не самое натуральное равнодушие. — Но жизнь жестока. — Нет, — злобно бормочет он, — ну нет, чёрт возьми! — Чонгук сбрасывает с себя одеяло и резко поднимается, тщетно пытаясь удержать равновесие и устоять на ногах. Пак поднимается с табурета, реагируя молниеносно, и обнимает парня за талию одной рукой, не позволяя тому упасть. Он хмурится, выдавая этим своё истинное крепкое беспокойство, и Чон от этого разгорается пуще прежнего, яростно хватая возлюбленного за ворот кофты. — Ты не имеешь права так со мной поступить! Ты не можешь просто молчать сейчас и кивать головой! Объясни мне, почему ты так поступил? Ты обязан, обязан мне всё объяснить! — Чонгук, успокой… — Как ты можешь говорить мне сейчас что-то о спокойствии?! Ты слышишь вообще, что несёшь? — он срывается на крик. — Слышишь или нет? Ты знаешь, что я сейчас чувствую? — Успокойся! — Пак повышает голос в ответ, сжимая руки на чужих плечах. — Сейчас ведь упадёшь замертво от перенапряжения! — Не упаду я, — не менее возмущённо говорит тот. — Я не настолько жалок. — Я не говорил, что ты жалок! Говорю лишь, что слаб. — И чья же это вина? Скажи мне на милость! — Моя! Моя вина, — строго чеканит Пак, осторожно толкая юношу к кровати. — Я это всё придумал, я начал, я разработал и я воплотил в жизнь. Я и есть тот враг, с которым ты боролся на протяжении последних нескольких месяцев. Я убил Человека-паука внутри тебя, я убил его для общественности, я убил в людях равнодушие, всё это моя работа, понятно? Не Юнги, моя! — учёный замолкает на несколько секунд, замечая, что гнев на лице возлюбленного сменился потрясением. Чимин нервно облизывает губы, хмурясь от напряжения и, испытывая сомнения в дальнейших своих словах, неуверенно поясняет. — Я убил Человека-паука, чтобы дать шанс на жизнь другому человеку. — Нет, — Чон качает головой в неверии и садится кровать, теперь ноги его действительно не удерживают. — Только не говори, что сделал это ради меня. — Хорошо, не скажу, — кивает Чимин, убирая руки от чужих плеч. — Я не просил, — он прикрывает глаза, болезненно хмурясь. — Не просил тебя об этом. С чего ты взял, что я нуждался в этом? — Ты не мог отказаться от ответственности по своей воле до тех пор, пока твоя сила была с тобой, — осторожно отвечает учёный. — Я забрал твою грёбаную огромную силу, а вместе с ней и ответственность. — И в каком месте это ответ на мой вопрос? Я спросил, с чего ты взял, что мне нужна такая помощь? Я не нуждался! — Нуждался, — отрицает Пак, тяжело вздыхая. — Я знаю, что нуждался. — Откуда тебе знать? Почему ты меня не слушаешь? Я ведь чётко говорю, что не нуждался! — юноша хватается за голову, остро ощущая безысходность. — С чего ты взял, что имеешь право решать за меня? — Право имеет тот, — нерешительно отвечает Пак несколько секунд погодя, — кто имеет возможность влиять на ход событий, — однако он не позволяет Чону возразить, набираясь решимости в одно крохотное мгновение. — С чего ты взял, что имеешь право спасать меня ценой собственной жизни? Я не просил об этом, даже больше — умолял об обратном, но слушал ли ты? Нет, потому что сам желал совершенно другого и, имея силу повлиять на происходящее, принимал решение, которое сам считал правильным, — Чимин теряет контроль над своими словами, становясь честным невольно. Он хотел раскрыть такую правду, которая без всякого сомнения заставила бы возлюбленного отвернуться. Хотел позволить себя возненавидеть, чтобы Чонгук мог отпустить, не пытаясь разобраться и понять, чтобы он не захотел прощать. Хотел, и всё же его человеческое желание объясниться взяло верх. — Ты говорил, что обязательно меня спасёшь, чего бы тебе это не стоило. Я просто сказал себе тоже самое. Ответа не следует. Чонгук просто не знает, что здесь сказать, ведь в словах возлюбленного мелькает здравый смысл и, глядя сейчас на него, такого взволнованного и чувственного, Чон понимает, что не может сказать ни одного дурного слова. — И какой же ценой? — только и получается прошептать спустя несколько минут тишины. — Ценой всего, — звучит в ответ мгновенно. — И я не жалею. — Не жалеешь? Как ты можешь так говорить? — Чонгук усмехается нервно, прикрывая лицо одной рукой. — Как можно так поступать с людьми? Я не понимаю тебя, Чимин. — По-моему я объяснил весьма доходчиво. — Твои мотивы не оправдывают методов, — он запускает пальцы в волосы, сжимая пряди у корней в напряжении и хмурится, не находя сил поверить в происходящее. — Жертвуя собой, я сам делаю выбор в пользу собственной жизни, понимаешь? Каждый человек имеет право выбора в том, как с ней распоряжаться, но ставить на кон чужие жизни — аморально. Я не могу поверить, что должен объяснять такие простые вещи. — Я выбрал свою стезю, Чонгук, — кратко поясняет Пак, не сводя внимательного взгляда с парня. — Ты же — стезю героя, и вот к чему это нас привело, — он глубоко вздыхает. — Что бы ты там ни думал, я от своих слов не откажусь, повторюсь ещё раз, я не сожалею о содеянном. Не пожалел бы при любом исходе, ведь это всяко лучше чем то, чем ты жил «до». — А если бы, — юноша поднимает глаза, желая видеть в этот момент взгляд Чимина, — если бы я умер? — Даже если так, — с задержкой в несколько секунд отвечает учёный, не отводя хмурого взгляда от чужих глаз. — Не пожалел бы. Чон, кажется, слышит треск собственного сердца и так и замирает, глядя на возлюбленного неверяще. Он сжимает губы в тонкую линию, не произнося ни единого слова, и пытается разобраться с путаницей в своих мыслях и чувствах. Появляется ощущение чудовищной тяжести в груди, от обиды становится неимоверно трудно дышать и Чонгук, не желая выдавать своего страшного расстройства, опускает вниз голову, борясь с желанием разрыдаться прямо перед обидчиком. Он собирает в себе по крупицам остатки здравого смысла и мужества, чтобы сказать Чимину последние слова. — Я пришёл к тебе, чтобы сказать «прощай» однажды и был так счастлив, когда ты раскусил мой обман, — он глубоко вздыхает и поднимается с места, чтобы уйти из этого отвратительного для его души места, — но теперь я жалею, что не смог изобразить ложь достойно. Чимин прикрывает глаза, когда возлюбленный поворачивается к нему спиной, и жмурится болезненно, чувствуя, что разрушается от этих слов окончательно. Он хочет оправдать себя в чужих глазах, хочет признаться, сказать, что не был честным до конца, готов даже упасть в ноги Чонгука и сотни тысяч раз говорить о том, как сильно того любит, о том, что жизнь в мире без него была бы на самом деле сущим адом. Однако оставляет свои истинные чувства неозвученными, надеясь подарить возлюбленному этим молчанием шанс на спасение.***
Осень в этом году выдаётся несколько более холодной, чем прежде. Обычно Чимин не придает значения подобным вещам, потому что это, в общем и целом, не имеет абсолютно никакого значения. Если на улице холодно, то достаточно выбрать более подходящую для прогулки одежду, не вдаваясь в размышления о том, что было раньше. Однако в этот день мыслей о прошлом избежать не получается. Пак плотнее обвязывает вокруг своей шеи шарф и прячет в теплом пространстве нос, пытаясь спастись таким образом от холодного ветра, который, к несчастью, настойчиво дует прямо в лицо на протяжении всего пути. В прошлом году ему было комфортно даже без шарфа, в одном только излюбленном сером пальто, надетом поверх не самой теплой кофты, первоначально спрятанной под рабочим халатом. В любой другой день Чимин, вероятно, уже давно бы развернулся и побрёл в сторону дома, к чертям посылая даже самые восторженные идеи, но сегодня не смог бы остановиться даже если бы пошёл град. Хотя ему и положено было пойти в этот день, ведь чего стоило одно только упорство Пака — отправиться в вечер субботы на прогулку в парк, до которого ехать даже дольше, чем до места его работы. Чимин хотел бы прогуляться до нужного места неспешно, но он ускоряет шаг невольно всякий раз, когда ветер пробирается под кожу, и сожалеет глубоко в душе о том, что не выбрал одежду теплее. Пак останавливается недалеко от мостика и облегчённо выдыхает, замечая рядом свободную от людей скамью. Если бы это место было занято, он бы окончательно разочаровался в жизни. Учёный решает, что ждать пока кто-то подойдёт и займёт заветное место не стоит, поэтому спустя несколько секунд ступора садится на лавочку, наконец позволяя себе расслабиться. Это место одновременно любимо и ненавистно для сердца, ведь оно навевает воспоминания. Чимину многие вещи напоминают о возлюбленном, которого правильно бы назвать бывшим, но этот факт даже в мыслях упоминается позже, просто как уточнение, словно это не имеет как такового значения. И для Пака действительно не важно каким именно образом называть Чонгука, ведь сущности его отношения это не меняет. Чимин не одержим, не зависим, он не утопает в мрачных мыслях и не сходит с ума по сей день. Он живёт размеренно и тихо, точно так же как жил раньше, до встречи с Человеком-пауком на крыше здания его работы в прошлом году. Загвоздка лишь в том, что теперь он понимает, чего ему в жизни всегда не хватало, однако восполнить этого пробела в полной мере не может. Не может, потому что любит Чонгука до сих пор. Потому и продолжает напоминать себе о том, кого вернуть уже не может. Однако теперь чувство вины и сожаление Чимина не преследуют так, как преследовали раньше. Как тогда, когда он, изображая из себя злодея, подвергал чужие жизни опасности, в том числе жизнь своего возлюбленного и лучшего друга. И выдохнуть с облегчением Пак не мог даже после, когда всё практически благополучно завершилось. Учёный мучился днями и ночами напролёт, размышляя о том, какой будет новая жизнь возлюбленного. Он принципиально не желал обращаться к Юну, фактически всесильному в отношении поиска информации, чтобы узнать подробности личной жизни Чонгука, ведь считал, что не имел права знать ответа. В какой-то степени этот принцип был выдвинут Паком для того, чтобы самого себя наказать за неоправданные риски, за всё то, что он сотворил. И пускай учёный много раз говорил, что уверен в своих действиях и ни что не заставило бы его отступиться, он не был равнодушен. Его уверенность не была синонимом к жестокости, она была равна отчаянию, и последствия этой безысходности безусловно не могли не коснуться души Чимина. Юнги на принципы друга было глубоко наплевать и это отчасти являлось для Пака спасательным кругом, ведь именно настырность хакера, которая порой переходила всякие границы, позволила Чимину приоткрыть завесу тайны новой жизни Чонгука. А это вследствие привело учёного к какому-никакому душевному равновесию. Мин рассказывал другу не всё, хотя найти действительно мог практически любую информацию, вплоть до того насколько часто Чонгук ходит в душ, однако Чимин был категорически против такого вмешательства в чужое личное пространство и каким бы наглым Юнги ни был, отказать другу в этой просьбе уже не мог. Он ссылался в основном на данные поверхностные, доступные практически каждому, кто в них заинтересован, но порой рассказывал то, что было скрыто глубже, и тем не менее являлось для Пака неимоверно важным. Благодаря помощи хакера стало ясно, что начать новую жизнь у Чонгука вышло более чем удачно. Его деятельность как фотографа стала более прибыльной в связи с появлением массы свободного времени, однако на этой работе юноша задерживаться по всей видимости не хотел, ведь, как выяснилось, к началу второго семестра Чонгук планировал вернуться в вуз, который был вынужден бросить несколькими годами ранее. У него появилась парочка новых друзей, если расценивать их за таковых, основываясь на данных исключительно из профиля инстаграма. В профиле Чона было не слишком много фотографий с его лицом, он чаще фотографировал и выкладывал изображения с другими людьми и местами, но даже этого было достаточно, чтобы понять, что многие дни юноши были наполнены интересными событиями. Чимин был рад узнать об этих новостях, ведь именно такую цель он преследовал, решаясь пойти на убийство героя города. Он верил глубоко в душе, хотя и не мог быть уверенным в успехе, что без своей силы Чонгук сможет стать особенно счастливым, сможет жить так, как положено жить обычным людям. И пускай Пак не знал всех деталей, пускай продолжал сомневаться в том, что смог возлюбленного спасти, он всё же позволил себе отпустить частичку вины. И это мгновенно породило в сердце тоску. Каким бы понимающим и сильным в отношении этой ситуации Пак ни был, как бы старательно ни пытался убедить самого себя, что жить без Чонгука не так сложно, сколько бы ни находил в себе простой к Чону любви, не требующей от того какой-либо отдачи, Чимин не был лишён обычных человеческих чувств. Наоборот, учёный был наполнен этими чувствами до краёв, поэтому боль нередко нарушала его покой своими визитами. Однако она была недостаточно сильна, чтобы заставить Чимина даже просто захотеть о возлюбленном забыть. Пак вздыхает глубоко и осторожно спускает шарф со своего носа, замечая, к своему счастью, что в этом месте ветер имеет более щадящий характер. Пару секунд погодя, парень облокачивается одной рукой на подлокотник скамьи и кладёт на свою ладонь голову, поворачиваясь к месту, на котором год назад впервые поцеловал Чонгука. Точнее наоборот, первым не сдержался именно Чон. Чимин улыбается уголками губ, вспоминая об этой странной, но при том до невозможности милой ситуации и качает головой довольно, однако лёгкий укол в сердце всё-таки ощущает. В такие моменты учёный невольно тянется к сигаретам – его отвратительной слабости, отныне привычной реакции на стресс. И сжимая в руке пачку сейчас, как и в практически каждый раз, он вспоминает о том, с какой неприязнью относился к курящим людям раньше и как говорил себе, глядя на них, что никогда к такого рода зависимости не придёт. Только вот, у вселенной совершенно иной взгляд на эту ситуацию. И таковы уж её принципы, что если хоть раз заречешься, что не сделаешь чего-либо никогда – она с превеликим удовольствием докажет обратное. Учёный подносит к губам предмет своей зависимости и нетерпеливо щёлкает зажигалкой у кончика сигареты, безуспешно пытаясь её прикурить. И хочет уже выдохнуть с облегчением, когда с третьей попытки справляется с этой задачей, и наконец сделать затяжку, но так с сигаретой во рту и замирает, чувствуя, что кто-то садится с ним рядом. В Чимине мгновенно вспыхивает раздражение из-за этого, острое непонимание чужого нахального поведения. Он поворачивает голову, отрывая сигарету от губ, чтобы высказать своё негодование, однако все гадкие слова застревают в горле то же мгновение, а пальцы невольно разжимаются от искреннего удивления. – И давно ты этим вот занимаешься? – кивает в сторону упавшей на землю сигареты юноша, и Чимин опускает вниз руку спешно, чтобы её поднять. Желание курить покидает его неестественно быстро, поэтому Пак бездумно бросает окурок в мусорку рядом со скамьей и нервно облизывает губы, зачесывая волосы назад. — Этим? — негромко переспрашивает Пак, не решаясь на собеседника даже взглянуть. – Да не сказал бы. — Точно, глупый вопрос, — кивает Чон. — Мог и сам догадаться, всего лишь полгода прошло. От этого «всего лишь» в отношении прошедшего времени сжимается сердце. Шесть месяцев это действительно короткий период. К Чимину, например, до сих пор не прижилась мысль о том, что он зависим от курения, ведь Пак воротил от сигарет нос большую часть своего бытия и привык считать, что подобного рода зависимость от него крайне далека. Однако тот же самый принцип не распространялся на Чонгука, который покинул жизнь учёного тогда же, когда тот начал травить свои лёгкие с помощью сигарет. Пол года без Чонгука однозначно ощущались совершенно иначе. — Целых пол года, — всё-таки произносит Пак себе под нос. — Почему ты пришёл сюда? — Не только ведь я, ты тоже здесь, — парень выдыхает слишком шумно и дергаёт коленом. Пускай непринужденность Чонгука и изначально выглядела наигранной, это действие окончательно развевает остатки сомнений. Осознание этого позволяет учёному выдохнуть с облегчением. — В моём нахождении здесь нет ничего удивительного. — Это ещё почему? — Чон слабо хмурится, испытывая лёгкое возмущение от чужих слов. — Потому что я люблю это место и часто сюда прихожу, — честно признается он. — И не нужно быть гением, чтобы понять по какой причине. — И поэтому мне нельзя было приходить? Чимин поворачивает голову, чтобы взглянуть на собеседника. Чонгук отворачивается практически сразу, в его действиях нетрудно заметить неловкость и очевидное смущение. Пак чувствует себя точно также. Он выпрямляет спину, перекидывая ногу на ногу, и складывает руки перед собой, нервно перебирая пальцы от того же волнения, что сковывает Чона. — Возможно, если ты не хотел меня встретить, — отвечает Чимин, оставляя приличный интервал между фрагментами их разговора, — то сегодня не стоило. — Почему я должен был не хотеть тебя встретить? Из-за произошедшего? Да, логично, — парень коротко кивает самому себе, а после пожимает плечами. — Но вовсе не обязательно, что меня это до сих пор беспокоит. Мне всё равно. — Да ладно? — усмехается Пак, не веря этим словам. — Абсолютно всё равно, так и запишем. — Не веришь? — хмыкает Чон. — Конечно нет, это звучит смешно. Сам то веришь? — Да, — Чонгук отвечает настолько уверенно, что Чимин перестаёт спорить даже внутри себя. — Разве я пришёл бы сюда в ином случае? Мне всё равно на случившееся, поэтому я смог прийти сюда даже понимая, что ты можешь быть здесь тоже. Было бы глупо на протяжении стольких месяцев держать в голове мрачные мысли о тебе, поэтому мне абсолютно всё равно. На тебя в том числе. От этих слов сжимается сердце. Пак отмечает их нелепость не сразу, изначально воспринимая чужой ответ за логичную истину, которую не может даже никак прокомментировать. Сколько бы в Чимине не было желания позволить бывшему возлюбленному существовать свободно и спокойно дышать в своей новой жизни, осознание этого безразличия ранило. Глубоко в душе хотелось, чтобы Чонгук скучал. — О как, — коротко кивает учёный спустя пол минуты размышлений и отводит взгляд в сторону, болезненно усмехаясь себе под нос. — Знаешь на что это похоже? — На что же? — прилетает в ответ мгновенно. — Я бежал за тобой три дня и три ночи, чтобы сказать, насколько ты мне безразличен. — Ой, иди ты, — закатывает глаза Чон. — Мысль была совершенно не в этом. Я имел в виду, что шёл вообще не к тебе, а конкретно сюда, ясно? И, если вдруг встретил бы тебя, то мне было бы всё равно. Всё логично. — Не сказал бы, что логично, — качает головой учёный. — Хочешь сказать, что не думал обо мне, когда шёл в это место сегодня? Чимин поворачивает голову и смотрит на парня так внимательно, как не смотрел ещё сегодня. Чон же хмурится, прекрасно осознавая своё положение и это напряжение на чужом лице почему-то вызывает у Пака удовлетворенную улыбку на губах. — Да, именно, — раздражённо бормочет парень, бросая в сторону собеседника короткий недовольный взгляд. — Я шёл не к тебе, совершенно не думая о тебе, чтобы оказаться месте нашего первого поцелуя в нашу годовщину. Что же тут может быть странного, а? — Чонгук ставит локти на свои колени и прикладывается лбом к ладонями, тяжело вздыхая. — Всё логично, даже пояснять нечего. — Точно, всё очевидно. — Блять, — обреченно шепчет Чон, — всё не так, как должно быть. Сколько я молился о том, что не встречу тебя тут? Я так надеялся на это, я не хотел тебя видеть, не хотел. С лица Чимина мгновенно пропадает улыбка. Последние слова собеседника заставили его вернуться в реальность, вспомнить, что всё-таки между ними произошло. — Если ты хочешь побыть здесь, то это не плохо, — особенно тихо бормочет Пак. — Я имею в виду, что это нормально, но не обязательно должно что-то значить для нас. Под «нами» я подразумеваю наши отношения, ну, короче говоря, это не должно что-то в них поменять, — учёный прикрывает на несколько секунд глаза перед следующей фразой и произносит её через силу, нехотя. — Я могу уйти. Просто скажи, что тебе так будет легче и я позволю тебе побыть здесь одному в тишине и спокойствии. Пак открывает глаза пол минуты спустя, понимая, что так и не услышал от собеседника абсолютно никакого ответа. Он сразу обращает взгляд на Чонгука, ожидая увидеть в чужом виде растерянность, но теряется сам, сталкиваясь практически нос к носу с чужим хмурым лицом. — Я сделал выбор, когда сел сюда, — злобно отвечает тот, несильно ударяя по скамье. — Только попробуй сейчас убежать. — Разве не ты сказал, что буквально молился о том, чтобы меня тут не было? — Ну раз ты здесь, то мои молитвы, очевидно, услышаны не были, в этом и суть, понимаешь? — Чонгук глубоко вздыхает и двигается к собеседнику ближе, умещаясь на скамейке боком. — Я молился об этом, потому что глубоко в душе понимал, что если тебя увижу — не смогу пройти мимо. И что? Оказался чертовски прав. Я даже думать не стал, когда заметил тебя. — К чему тогда, — немного заторможенно отвечает Чимин, начиная хмуриться в неверии от чужих слов, — был весь этот цирк с твоим равнодушием? — Да что ты за скотина то такая, я не пойму, — парень прикрывает глаза. — Потому что я переживаю, ясно? Страшно переживаю, у меня по-моему сейчас разорвёт сердце. Я не знаю, как должен себя вести и что говорить, не знаю до конца чего я хочу и что чувствую, и тем более не знаю, что на уме у тебя, — он глубоко вздыхает, приостанавливая свой монолог на несколько мгновений. — Я понимаю только, что нам нужно поговорить. Честно поговорить. — Уверен, что стоит честно? — Пак прикусывает губу, глядя на собеседника жалостливо. Он внутри себя переживает целый ураган чувств, слушая чужой поток мыслей, однако открыто показать их не может, сомневаясь в правильности таких действий. — Я хочу этого, — уверенно отвечает Чон. — Возможно, от этого будет только больше проблем... — Знаешь, Чимин, — Чонгук собеседника перебивает, открывая глаза, и обращает на учёного измученный взгляд. — Всё наши проблемы начинаются с приставки « Недо- ». Я уверен. — Прости? В каком смысле? — Недосказанность, — хмыкает Чон. — В нашей честности всегда было позволено недоговаривать, но сейчас я хочу, чтобы ты нахрен забыл о том, что это. Правда и только правда, Чимин. — Вот это да, — с нескрываемым удивлением выдыхает Пак, нервно усмехаясь. — Ты репетировал? Я чувствую себя загнанным в угол. — Нет. Это импровизация, — парень кладет руку на верхнюю перекладину скамьи, глубоко вздыхая. — Чтобы было проще, я тоже буду с тобой честным, можешь спросить всё, что пожелаешь. Учёный невольно усмехается, наблюдая за взвинченным собеседником. Его старательность выглядит донельзя прелестно и Чимин не находит в себе сил отказать, хотя усилий он в общем-то для поисков здравого смысла не прилагает. Конечно хотелось бы взять себя в руки, но в голове гораздо более навязчиво крутится мысль о том, что за руку хочется держать Чонгука. — Получается, это допрос? — негромко уточняет Пак. — Ну, — пожимает плечами парень, — можно и так назвать, пожалуй. — Что-то мне подсказывает, что права проводить этот допрос ты не имеешь, — усмехается в ответ учёный. — Или ты подался в правоохранительную деятельность? В этом случае мне стоит быть аккуратнее. — Хотел, — неожиданно серьёзно говорит Чонгук, привлекая своим тоном внимание собеседника. С лица Чимина мгновенно пропадает улыбка, он тоже принимает серьезный вид, сосредотачиваясь на чужих словах. О подобном от Юнги он не слышал. — Я хотел утереть тебе нос. Как только нашёл в себе силы, ну, идти дальше, — парень вздыхает, — то я решил сразу, что останусь героем, несмотря ни на что. Думал, что тогда ты пожалеешь, что всё собственными руками разрушил между нами, ведь я выбрал быть героем, подался в полицию и собирался и дальше подвергать свою жизнь опасности. Всё, что ты сделал якобы для меня перестало бы иметь значение, вышло бы так, что ты просто потерял меня из-за своего эгоизма. Примерно такую мысль я держал в голове, — Чонгук выдает всё это на одном дыхании и говорит так быстро, что сам едва ли не теряет мысль собственных слов. Он прячет от собеседника взгляд, нервно стуча пальцами по скамье от волнения и, выдерживая небольшую паузу, продолжает говорить, стараясь меньше торопиться. — Я действительно готовился к этому и был настроен решительно, но передумал. — Потому что понял, что был одержим мной в этом своем порыве? — пытается помочь с рассказом Пак, выдвигая первое пришедшее в голову предположение. — Похвально. — Нет, — он хмурится, — хотя по сути то да, но я не об этом. В общем, я понял, что не хочу. — Не хочешь? — спустя несколько секунд тишины тихо спрашивает учёный. — Не хочешь быть героем, ты имеешь в виду? — Да, я не захотел становиться героем, представляешь? Ты был прав, — Чонгук кивает, поджимая губы. Ему трудно признать это даже сейчас. — Я разрыдался, когда понял, что действительно не хочу так жить, что не могу выбрать этот путь. И дело не в том, что я стал слабее, дураку ведь ясно, что не обязательно быть сверхчеловеком, чтобы делать этот мир лучше, спасать чужие жизни и просто быть героем. Я реально, ну, — он прерывисто выдыхает и тянет к своему лицу ладонь, чтобы прикрыть глаза, спрятаться на несколько секунд от Чимина, — не захотел такую судьбу. — Ты не должен чувствовать из-за этого вину, — нерешительность в отношении прикосновений внезапно покидает Чимина и он смело касается чужой ладони, осторожно убирая её от лица парня. — Всё в порядке, Чонгук. — Мой вопрос, — хмурится тот и отвечает резко, вырывая руку из чужой хватки. — Что ты чувствуешь сейчас? Зная, что оказался прав. Злорадствуешь, скажи? — Ничуть, — качает головой Пак, однако пристальный взгляд собеседника, который тот обращает в сторону Чимина сразу после такого ответа, из равновесия выбивает, и он всё-таки коротко кивает, чтобы убедить Чона в своей честности. — Хорошо, немного злорадствую. — Понятно, — обреченно вздыхает Чонгук, прикрывая глаза, однако спустя всего секунду открывает их вновь. Чимин слабо встряхивает его за плечо, призывая этим действием взглянуть на себя. — Немного, я сказал, что немного злорадствую, самую малость, — повторяет он. — На самом деле, было неважно прав я или нет. Точнее, я упертый баран и считал бы себя правым в любом случае, скажем так. — Спасибо за пояснение, но мог не утруждаться, — Чон закатывая глаза, качая головой. — Я и так знал, что ты баран. — У меня плохо с раскрытием мысли, просто послушай, я стараюсь быть честным, как ты и просил, — Чимин глубоко вздыхает, опуская голову вниз. — Если бы ты даже выбрал стать полицейским, я бы не чувствовал себя из-за этого хуже. Ты бы не утёр мне подобным нос, ведь я изначально преследовал иную цель. Я хотел, чтобы ты мог сделать этот выбор сам, чтобы ты по своей воле стал героем, чтобы имел право выбора. Конечно меня радует, что имея право выбора, ты выбрал себя, а не героизм, но это не влияет на саму суть моей цели. Главное — твои искренние желания, — он снова обращает взгляд к Чонгуку, который теперь выглядит гораздо более озадаченным и встревоженным. — Надеюсь, что ты что-нибудь понял. Они смотрят друг на друга с минуту, не произнося ни единого звука. Чимин не может найти подходящих слов, осознавая, что сказал и без того достаточно, дальнейшие комментарии будут попросту нелепыми и возможно даже лишними. Однако вид Чонгука вызывает у него беспокойство. Он смотрит на учёного и покусывает нижнюю губу, очевидно размышляя над теми словами, которые сказал Пак, но выглядит при этом так, словно от этих мыслей у него разрывается сердце. — Да, я понял, — Чон медленно кивает. — Ты и правда сделал это для меня. — Да, ради тебя, — повторяет Чимин, отводя взгляд неловко. — И я сказал об этом сразу, разве не помнишь? Проблема изначально была в том, какие я использовал методы. В том, что я подверг чужие жизни опасности. — И не более. — Что? — переспрашивает учёный с лёгким изумлением. — Что ты имеешь в виду? — Никто ведь не погиб тогда, — поясняет Чонгук, опуская взгляд вниз с усмешкой. — Я всё думал, что истинной целью злодея был Человек-паук, вот такое было оправдание отсутствию жертв, хотя даже это казалось мне странным. Только вот, у этого был смысл с учётом того, что Змей ничего обо мне не знал, — парень поднимает голову, чтобы видеть лицо Чимина и его реакцию, — но ты всё знал, абсолютно всё. — Да, было нелепо, — соглашается Пак. — Мы с Юнги вместе писали статьи, которые делали образ Змея более внушительным и жутким, а потом распространяли по сети, чтобы вбить эти мысли в головы людей. — Разве не было надежнее просто убивать людей, а? — Было конечно, — несколько возмущенно звучит в ответ, — но разве я мог? Я может и ублюдок, но не до такой ведь степени. Как бы я жил с этим? — Да, — кивает Чонгук, склоняя в бок голову, и приглядывается к собеседнику, щурясь. — Мне интересно как ты жил с этим всё то время, что скрывал от меня эту свою деятельность. Расскажи мне, как? — Слушай, я как-то не хочу обсуждать конкретно это. — А я хочу услышать ответ конкретно на этот вопрос, — грубо выдаёт в ответ парень, повышая голос. — Я хочу знать правду. И не ту, которую ты уже однажды мне поведал. Речь даже не о той стороне, которую ты скрыл. Я прекрасно знаю о том, что вы с Юнги не навредили на самом деле ни одному человеку и полагаю, скорее всего верно, что это было сделано умышленно. — Не понимаю, — тихо шепчет в ответ учёный, глядя на эмоциональный порыв Чона. — О чём тогда ты хочешь знать? — Я хочу знать, что ты чувствовал всё это время, — неожиданно для них обоих, парень берёт в свои руки ладонь Чимина, сосредоточенно глядя в его глаза. — Хочу знать не только твою цель и слышать не только о принципах и желании меня спасти, мне нужно знать, какова была цена этого спасения для тебя самого, Чимин. Мне нужно понять действительно ли ты был так безумен в отношении меня. Ты правда готов был пожертвовать жизнями многих людей без сожалений? — Чонгук сжимает чужие пальцы в своих руках и хмурится болезненно, ни на секунду не отводя взгляда от лица собеседника. — Ты сказал, что не пожалел бы даже если погиб я. Что это значило? Что ты имел в виду, когда говорил это? Учёный открывает рот, чтобы дать собеседнику ответ, ведомый желанием возразить, даже вступить в спор по этому поводу, но не может произнести ни одного звука, и лишь тихо выдыхает, медленно отводя взгляд к тропинке. Он совсем немного поднимает голову, невольно пытаясь таким образом удержать внутри себя слезы, которые ещё не успели выступить наружу, но Пак хорошо чувствовал, что он близок к тому, чтобы разрыдаться. Потому что слова Чонгука, подобно цепким лозам, сжимали в своих тисках сердце. — Чимин, — настойчиво повторяет парень, дергая Пака за руку, в попытке вернуть к себе взгляд. — Не смотри по сторонам, ответь мне. Чимин, пожалуйста, — отчаянно бормочет он, на несколько секунд отрывая взгляд от чужого лица, чтобы осмотреться. — Тебя беспокоят прохожие? Не думай о них, плевать, они идут по своим делам. — Я не думаю о них, — качает головой Чимин, поворачивая наконец голову к собеседнику. — Просто боюсь произнести вслух то, что чувствую. Я боюсь своих чувств и сам не понимаю их до конца, а ты спрашиваешь такие вещи, — он глубоко вздыхает и прикрывает веки, сводя к переносице брови, — от которых разрывается сердце. — Просто говори, даже если не всё можешь объяснить, — парень несколько раз кивает головой, искренне радуясь тому, что смог таки добиться успеха. — Я хочу знать, ты правда не пожалел бы, даже если я умер? Ты до сих пор так считаешь? — Я не могу знать наверняка, но ответил так, имея в виду, что я осознавал, что такой риск есть. Был риск, что умрут многие люди, ведь всё это крайне непредсказуемо и как бы мы с Юнги ни старались, не было стопроцентной уверенности в успехе, — у Чимина немного дрожат кончики рук и Чонгук, словно чувствуя, что собеседнику это необходимо, переплетает с ним пальцы, пытаясь этим жестом утешить. — Я готов был рискнуть, несмотря ни на что. Я уже говорил, что готов пожертвовать всем. — И осознание тебя не остановило, ни разу, — тихо произносит Чонгук. — Да, — он кивает несколько раз, вбирая воздух носом. — Но, если тебе интересно, то я могу сказать, что чувство вины меня мучает, даже несмотря на то, что всё сложилось лучшим образом. Думаю, что если бы кто-то пострадал, то я, несмотря на свою решительность и ненависть, не смог себя ни за что простить. И тоже самое я чувствовал и тогда, пол года назад и раньше, когда ещё только приводил свой план в действие, — Пак сжимает чужие пальцы сильнее, чувствуя, что собеседник разжимает руку. — Ты хотел знать, как я с этим жил? Как в аду, Чонгук. — Но ты всё равно не останавливался. Я не понимаю. Почему? — Чон хмурится, шумно выдыхая от недовольства, и отводит от собеседника взгляд, словно вспоминая истинную причину своей к Чимину неприязни, однако руку его не отпускает. — Я думал, что ты пошёл на это, потому что на самом деле был, ну, как это сказать? Бесчувственной скотиной. Обожал меня настолько, что готов был жертвовать всем миром, и только моих принципов берёг жизни других людей. — Если бы я их не берёг, то раскрыв правду, ты бы обвинил во всех смертях себя, я думаю. Так что ты отчасти прав, — прерывает чужую мысль Пак, сталкиваясь в тот же момент с раздраженным взглядом собеседника. — Прости, продолжай. — Нет, ты это специально? Я, — он делает глубокий вдох, выдерживая короткую паузу, — окончательно запутался. Какого хрена, а? — Извини, я наверное всё ещё пытаюсь выставить себя злодеем, — Чимин прикрывает лицо свободной рукой и тяжело вздыхает, проводя по лбу ладонью. — Боюсь, что если буду честным, то ты можешь меня простить, хотя этого прощения я совершенно не заслуживаю. В этот момент учёный ощущает свою беспомощность особенно остро, осознавая, что в своих мыслях и желаниях он запутался окончательно. Его сердце ликует от того, как близко сейчас находится бывший возлюбленный, по телу от чужих прикосновений и мелодичного голоса разливается тепло. За последний час Чимин пережил столько приятно волнующих эмоций, сколько не переживал на протяжении шести последних месяцев. Однако вместе с тем, разум практически кричит в данный момент о том, что большего, чем пара этих приятных мгновений, Пак не достоин. Он не имеет права быть оправданным, не имеет права на прощение и тем более второй шанс, просто не заслуживает после всего того, что совершил. Даже несмотря на то, что всё обошлось. Чимин не воспринимает себя никоим образом, кроме как злодеем. — Хах, — тихо вздыхает в ответ юноша, привлекая к себе внимание поникшего Пака. — Как мало оказывается нужно было сказать, чтобы расставить всё по своим местам. Даже не верится, всё было так просто, — Чонгук коротко кивает самому себе, игнорируя пытливый взгляд учёного, и выдерживает небольшой интервал между фразами. — Ты не думал, что я уже простил тебя? — С чего бы тебе меня прощать? — со слабым негодованием интересуется Чимин. — С того, что я так хочу, моё сердце так решило, — спокойно заявляет он. — Уже давно. Возможно даже в тот самый момент полгода назад, когда ты всё мне рассказал. Что, не ожидал? — Неправда, — усмехается Пак, — ты не мог. — Ты убежден в том, что я не могу простить тебя, потому что не можешь простить себя сам. — и эти слова не звучат вопросительно, Чонгук уверен в них более чем на тысячу процентов. Он спешно отодвигается от учёного и замирает на несколько мгновений, опуская взгляд к своей обуви, а затем делает глубокий вдох и поднимается со скамьи, пряча руки в карманы. От каждого из этих движений у Чимина дрожит сердце и он невольно, несмотря на своё желание бывшего отпустить, двигается к краю следом, однако подниматься не спешит, искренне надеясь, что Чон не собирается молча покинуть его. — Никакой ты не злодей, Чимин, — добавляет негромко он. — Уже нет. Не для меня. — Чонгук, — учёный опускает голову, — я не хотел, чтобы ты прощал меня. — Я не хотел, чтобы ты спасал меня, — бросает в ответ он. — Но ты дал мне обещание, что сделаешь это. Более того, ты успешно справился со своей миссией, думаю, что теперь, спустя столько времени, это просто очевидно, — Чонгук делает шаг в сторону и встает напротив собеседника, пытаясь поймать его взгляд и, когда добивается успеха, продолжает. — Зато глядя сейчас на тебя, могу сказать, что проебался я. — Нет, не надо этого говорить. — Чего именно? — наигранно изумляется Чон. — Я по взгляду вижу, что ты собираешься сказать глупость. — То есть, говорить глупость нельзя? — с усмешкой переспрашивает Чон, немного наклоняясь к мужчине. — Совсем-совсем? Ты запрещаешь мне? — Да, ты прав, — хмурится Чимин, — я даже не прошу, именно запрещаю. Чон усмехается и прикрывает на несколько секунд глаза, расплываясь в улыбке чересчур довольной, однако мгновение спустя выдыхает шумно, чем выдает своё необъяснимое волнение. Чимин сводит к переносице брови, пытаясь найти оправдание чудному поведению и было догадывается, готовясь уже парня остановить, но не успевает даже бровью повести. Чонгук коротко целует его в нос, словно пробуя забытое ощущение на вкус, а затем, не позволяя Паку отойти от шока, спешно касается чужих губ своими, целуя также коротко, но при этом чувственно и мягко. От этой нежности у Чимина сносит крышу. Он думает, что поступает неправильно, но самому же себе отвечает, что для верных решений уже слишком поздно, поэтому совершает поступок обратный тому, который совершить должен. Пак кладёт руки на чужую шею, на что в ответ получает тихую усмешку со стороны парня, выступая в роли инициатора следующего поцелуя, который выходит лишь на самую малость более решительным, чем предыдущий. За вторым поцелуем третьего не следует. Они не поддаются безрассудной страсти, даже несмотря на то, что безумно скучали по прикосновениям друг друга. Происходящее наоборот вызывает волнующий трепет в сердце, из-за которого в действиях прослеживается слишком много неловкости. — Не сказал, — с улыбкой произносит Чонгук, смущённо отводя взгляд от хмурого лица напротив, однако отстраниться не спешит. Наслаждается мигом воссоединения, их близостью. — Не сказал, зато сделал, — хмыкает тихо учёный и расцепляет нерешительно замок на чужой шее, чувствуя лёгкую дрожь в пальцах. — Чем гордишься? — Тем, что всё-таки смогу выполнить свою часть обещания, — донельзя довольно заявляет он и выпрямляется, делая глубокий вдох. — Я обязательно спасу тебя. Чонгук опускает к собеседнику взгляд и улыбается так ласково, любовно, что у Чимина из лёгких пропадает весь воздух. Эти слова, напоминающие об их особенной связи, заставляют его довериться Чону мгновенно, не придавая значения бесчисленному множеству сомнений в сердце. — Я защищаю тебя, а ты — меня, — вспоминает Пак, смакуя эти слова на языке. — И в конечном итоге мы друг друга спасем. — И никаких больше «ценой собственной жизни», — добавляет Чонгук от себя с усмешкой, — и ценой жизни других отбросим тоже. Навсегда.