Игра

Он неотрывно смотрел на бездыханное тело в стеклянном гробу и вспоминал последнюю фразу, брошенную в адрес Дазая:

«Я не могу больше тебе верить».

Обидно. До боли обидно, но справедливо. Осаму был, пожалуй, самой лживой тварью из всех, кто встретился Акутагаве на своём коротком пути, длиною в двадцать один год. Рассказывал красивые сказки, в которые безумно хотелось верить, и со смешком превращал идеальную картину в уродливую кляксу. Он всегда лгал. Лгал. Лгал. Лгал. Но в слова его так хотелось верить. И Акутагава верил, хоть и заранее знал — зря. Знал и то, что в итоге всё закончится очень, очень плохо, но продолжал верить. Потому что надеялся — рано или поздно сказки закончатся, и Дазай, наконец, перестанет врать. Ложь оборвали короткие гудки. Впрочем, была ли это действительно ложь, Акутагава никогда не узнает. Было бессмысленно пытаться нащупать пульс на запястье — да он и не смог бы этого сделать, — Рюноскэ мёртв. Веки не дрожат, грудная клетка не вздымается. Фарфоровая кукла в гладкой, стеклянной коробке. Коробке, заляпанной кровью. Впервые за всё то время, что находился здесь, он отвёл взгляд от Акутагавы и осмотрелся. Стены из тёмного, склизкого камня, единственная лампочка над телом в чёрном костюме, металлические столы с выдвижными ящичками, грязная каталка у противоположной стены. На каталке под простыней что-то лежит, контурами напоминая человеческое тело. Дазай не может определить — шевелится или нет — слишком далеко, слишком мало света. Пахнет сыростью, железом и чем-то мерзким, до рвотных позывов сладким. Дазай подавляет приступ кашля и медленно поднимается. Внизу что-то громко звякает, и он вздрагивает, отшатываясь к стене. И скорее от тихого голоса и громкого эха, чем от звона цепи на своей ноге. — Хватит шуметь, черт подери. — Ч-чуя? — голос Дазая обоснованно дрожит. Он и не думал, что они встретятся вот так: в неизвестном месте, перед мёртвым Рюноскэ. Мёртвым… Это никак не укладывалось в голове. Они ведь совсем недавно хотели собраться всей небольшой компанией: Осаму, Рюноскэ, Чуя и Ацуши. Посидеть, выпить чего-нибудь, обсудить новости и бывших приятелей. Он планировал извиниться. Просить прощения до хрипоты, чтобы напрочь утерянное доверие хотя бы попыталось воскреснуть. Дазай много чего хотел сделать, но теперь… бессмысленно. Но что-то всё же идёт по плану — они встретились. Невыносимо жаль, что вот так. Накахара по ту сторону гроба шумно зашевелился, садясь и шипя. — Дазай? Какого хрена? — Тут он принюхался и фыркнул. — Твою мать, что это за вонь? Осаму молчал, нервно оглядываясь. Сейчас он мог смотреть на всё, кроме содержимого стеклянной коробки, но взгляд по-прежнему невольно возвращался к Акутагаве. Зажмурившись, он отвернулся к стене. — Рю… — Тихий шёпот ударился о камень и рассыпался в пыль. — Акутагава? — Чуя поднялся, слегка шатаясь, и сделал несколько шагов вперёд. Вместе с шарканьем зазвенела цепь. — Эй, это же Акутагава, да? Почему он там? Он что… мёртв? Дазай, чёрт бы тебя побрал! Скажи что-нибудь! — Д-да, это он. — Голос всё так же дрожал. — И да… мёртв. — Что… что случилось? — спросил Чуя, царапая стекло. — Я не знаю… — Слишком тихо, чтобы кто-то услышал. — Что? — Я не знаю! — уже кричит Дазай и резко оборачивается, вновь глядя на Рюноскэ. Хочется реветь навзрыд и биться об стену, сдирая ногти до крови. Но он не умеет. Не умеет плакать, когда больно, страшно, тяжело. Не умеет и не хочет учиться, не хочет выставлять чувства напоказ, даже когда рядом никого нет. Дазай даже Акутагаве свои чувства никогда не показывал, хоть и говорил, что дороже этого хмурого мальчика у него никого нет. То была чистая правда. Но притворство и лживость никуда не ушли. Приходилось жить так, как приелось, и надеяться, что Рюноскэ никуда не уйдёт. Но Дазай потерял его. Первый раз, когда испортил всё сам. Второй — когда осознал, что уже ничего не исправить. Может быть, ничего бы и не случилось, если бы его поганая, лживая натура не вылезла наружу в очередной раз, когда правду захотелось превратить в глупую шутку. Если бы доверие не было подорвано окончательно, Рюноскэ был бы рядом с ним и остался жив. Или они бы умерли вместе, как часто говорил ему Дазай мечтательно прикрывая глаза. — Чёрт, да как же так… За криками они и не заметили, как простынь соскользнула с каталки. «Все в сборе», — подумал Осаму, переведя взгляд на Накаджиму. Тот дернулся, поморщился и медленно разлепил глаза. — Где это я? — сипло спросил он. Чуя, не оборачиваясь к нему, вздохнул и отстранённо ответил: — Если бы мы только знали. Ацуши вздрогнул и резко сел. Колёсики каталки под ним противно заскрипели, проворачиваясь. Он перевёл взгляд с Накахары на гроб и ахнул, прикрыв рот рукой. Глаза его моментально наполнились слезами. Ацуши был тем из них, кто потерял лучшего друга. Именно Акутагава стал первым человеком в колледже, кто заговорил с неприметным и тихим Накаджимой. Именно Акутагава сделал ему первый за последние несколько лет подарок на Рождество. Именно Акутагава привёл его в компанию и помог поладить с остальными. Именно Акутагава… — Господи… Ацуши затрясся, прижимая к груди худые колени. Его бил озноб на грани истерики. Ещё немного, и взорвётся. Чуя потянулся к нему, касаясь пальцами спутанных волос. Не позволяя себе разреветься, он переводил эмоции в ярость. Он мог бы разнести здесь всё, останавливало лишь то, что рядом друзья… и Рю. Такой красивый, умиротворённый, навечно юный, хрупкий. И слишком ненастоящий, чтобы принять как правду. Вдруг лампочка погасла, погружая комнату в непроглядную тьму. Что-то зашипело, и раздался механический голос. «Здравствуйте, Дазай, Накахара и Накаджима». — Что за… — Чуя дернулся вперёд, натыкаясь на гроб. «Осторожнее, а-то разобьёте». — Что происходит? — подал голос Осаму, от нервных ноток в котором мурашки бежали по коже. Чуя и Ацуши отчётливо слышали в нём страх. — Это вы убили Рюноскэ? «Это ВЫ его убили». Накаджима затрясся ещё сильнее, стуча зубами и раскачивая каталку. — Ребёнок, успокойся! — бросил в его сторону Чуя. — Что вам от нас надо? Шипение на несколько секунд прекратилось и зашумело вновь. «Я хочу сыграть с вами в игру. Среди вас есть лжецы и предатели, причинившие боль Акутагаве. Пришло время сбросить маски. Каждый из вас хранит тайну на протяжение нескольких лет, и ему придётся раскрыть её. Больше солгать не получится. Цепи на ваших ногах уходят в стены, а из них — в соседнее помещение на расстояние в полтора метра. В сами стены встроены пилы, способные распилить практически всё. Если ваши слова будут недостаточно правдивы, или же не будут иметь должной весомости — цепь будет затягивать вас в стену. В самую последнюю очередь заработает пила и лишит вас ноги. Вопрос лишь в том, от чего вы умрёте раньше: от боли или потери крови? У каждого три попытки. Так кто же из лжецов окажется самым честным?»