Помолчи, Скабиор

      Панси никогда не призналась бы и самой себе, что ревнует Скабиора к черной кошке, которая днем спит у него на подушке. «У меня аллергия», — говорила она, решительно выставляя кошку за дверь, когда приносила Скабиору еду или зелья. «Пока, Китти. Привет, Панси», — говорил Скабиор. И этим бесил Панси еще сильнее.       Никакой аллергии у нее не было. Просто кошка ее раздражала. Она пыталась ласкаться к Панси, терлась об ноги, но на Панси прикосновение мягкой шерсти действовали как Круциатус. Почему-то кошка Милли Булстроуд, которая жила у них в спальне, таких эмоций не вызывала. Может быть, потому, что, как Милли, была флегматичной и ненавязчивой? А эта — так и лезла под ноги, под руки, подставляла шею, выгибала спину. Наглое, противное создание.        А егерю нравилось. Кошка Китти ложилась близко к его голове, мурчала, и Скабиор засыпал. Зелья помогали меньше, чем живое тепло. «Голова — предмет темный и исследованию не подлежит», — вспоминались Скабиору слова Розмерты. Черный кошачий мех как лечебное средство — можно было бы совершить прорыв в медицине. Если бы медицину это волновало. А прогресс ради прогресса поощрять не следует. Это всем известно.       Так же, как и пустые разговоры.       Разговоры, разговоры… Не было им конца и края. И покоя от них не было. Скабиор провоцировал, Панси злилась. И так без конца.        Когда Розмерта не уходила в Мунго, а весь день была в пабе, Панси готовилась к экзаменам.        Садилась за стол и погружалась в чтение книг и пергаментов, на которых записывала лекции с самого первого курса. На экзамене ЖАБА могли спросить все, что угодно, из любой темы за любой год обучения.        Панси каждый раз радовалась, что вела хорошие конспекты, прямым почерком без лишних завитушек записывая все, что бы ни говорили профессора. Иногда они отступали от темы урока и могли дать сведения даже не по своему предмету, но именно эти данные, о которых не писали в учебниках, порой были самыми ценными — крупицы опыта много практикующего волшебника дорогого стоили.        Скабиор и тут умудрялся ей мешать.        Конечно, он делал это намеренно.        Когда видел, что Панси готова свалиться под стол от усталости, или смотрит в книгу, а видит Манчестер, он начинал ее поддразнивать, чтобы она слегка разозлилась, и, таким образом переключив внимание, немного бы отдохнула.       Он сам сдавал в свое время эти Мерлиновы ЖАБА и знал, как это сложно и сколько усилий требует подготовка.         — Панси. Ты знаешь, что ты очень красивая?        — Конечно, знаю, — фыркала Панси, покусывая перо.         — А ты знаешь, что нужно, чтобы быть еще красивее?        — Тишина, Скабиор. Нужна тишина.         — Нееет! Другое! Лучше! На букву «с»!        — Силенцио?        — Не угадала. Подскажу: этим занимаются мужчина и женщина в кровати под одеялом.        — Это сон, — ответила Панси и зевнула.        — Нет, — усмехнулся и покачал головой Скабиор. — Это лучше, чем сон. Во много раз приятнее. И можно без одеяла, если ты так предпочитаешь.         — Слушай, угомонись уже.         — Не могу. Я же мужчина.        — Да я всё видела, не переживай.        — Ну, а раз видела, не хочешь ли проверить на деле? Обещаю, будешь довольна.        — Отвали. Без этого забот хватает. Еще нужно помочь Розмерте.        — Розмерта и без тебя справится. А я нет.        — Пф, подрочи, делов-то…         — Помоги.        — Я такие услуги не оказываю.        — А разве это услуги? Это чисто дружеская помощь.        — И когда же это мы успели с тобой так подружиться?         — Панси. Я серьезно. Нужно помочь больному. Будь милосерднее, цветочек, красавица…        — Больному надлежит соблюдать полный покой. А то головка заболит.        — Ой, вот уже. Кажется, болит.        — Выпей зелье.        — Зелье не поможет. Лишь твоя ласка!        — Помолчи, Скабиор!

***

Каждый раз он находил новый способ смутить ее.        — Панси, — позвал Скабиор.        — Что?        — Как насчет?.. — и он подвигал двумя пальцами взад-вперед в характерном жесте, от чего у Панси мгновенно расширились зрачки и сердце скакнуло куда-то вбок.        И, черт, стали мокрыми трусики.        Подобным образом она позволяла играть с собой даже на уроках! Не на зельеварении, разумеется. Но на истории магии, под монотонный голос профессора Бинса… Можно, можно было положить голову на сложенные на парте руки, притворяясь, что спишь. Так сладко и стыдно было слегка раздвинуть ноги. И почувствовать в себе пальцы Драко… Такие нежные, длинные, сильные, в мозолях от квиддичной метлы… проникающие так глубоко, так чувственно, дарящие такое острое удовольствие, что еле-еле можно было сдержать стон, закусив до крови губу, или, повернув к Драко голову, целовать и целовать его, едва соприкасаясь губами и языком…        Скабиор усмехнулся. Он заметил, как вспыхнули щеки Панси. Она с негодованием отвернулась, резким нервным жестом перекинула волосы от лица за спину.         — Ой, помолчи, Скабиор, — после неестественно длинной паузы сказала Панси давно уже молчавшему егерю. Скабиор с интересом наблюдал за ней. Девчонка так смутилась — жест явно был ей знакомым. «Ох, цветочек, доберусь я до твоих лепесточков», — подумал Скабиор и подумал, что зря он это подумал. Потому что под одеялом кое-что проснулось и заинтересованно подняло голову.         — Панси, ты дашь мне сегодня или нет, в конце концов? — беззаботно спросил Скабиор.        — Конечно, дам, — щеки Панси по-прежнему алели, зеленые глаза метали молнии, но в голосе были уже Замораживающие чары. — На, держи — зелья.       Панси протянула ему три флакона.        Скабиор не торопясь взял их, по одному, задерживая руку, стараясь прикоснуться к ладони и пальцам Панси. Видел, как дрожали ее руки. Выпил зелья, поморщился. Лекарства были противными на вкус и запах.         — Панси, цветочек… У меня страшно болит голова, — пожаловался Скабиор.        — И что? Сейчас Обезболивающее подействует, и перестанет болеть, — пожала плечами Панси.         — Пожалей несчастного больного, — скорчил скорбную гримасу Скабиор. — Позволь твою ручку…        Он взял руку Панси и приложил к своему лбу. Ему хотелось, чтоб было так, как ночью, когда девушка-волшебница прикасается к нему и боль становится терпимее.        Панси вздохнула.        Она стояла очень близко к сидящему на кровати Скабиору. И ее грудь была прямо напротив его глаз. И он откровенно пялился. И, конечно же, видел сквозь тонкую ткань рубашки Панси, как бесстыдно, абсолютно предательски напряглись ее соски. Панси смотрела в стену. Ну, подумаешь, соски встали. Ну, подумаешь, сердце бьется так, что видно, видно, видно, как в такт подрагивает одежда! «Этого ничего нет, — подумала Панси, закрывая глаза. — Если я не вижу, значит, нет. Это просто тело так реагирует. А на самом деле, Панси, ничего нет. И быть не может!»        — Ложись давай, — сказала Панси, слегка толкая Скабиора в плечо, побуждая его лечь на подушку.        Он кивнул, едва не коснувшись носом ее груди. И на мгновение прижался щекой, почувствовал и пуговички на рубашке, и соски… И как закружилась голова, тоже почувствовал. Приобнял Панси, опускаясь на подушку, потянул за собой. Панси, чтобы не упасть, присела рядом с ним. Рука ее, видимо, обретшая собственную волю, гладила Скабиора по волосам. Панси наклонилась к лицу Скабиора близко-близко, еще немного, и их губы соприкоснутся. Панси смотрела в глаза Скабиора, такие синие, с такими широкими зрачками…         — Хватит домогаться, — произнесла она минуту спустя. Она вздыхала часто и глубоко.        — Ты тоже хочешь меня, — озвучил очевидное Скабиор.         — Помолчи, Скабиор, — сказала Панси, поднимаясь с кровати.        С того дня смотреть на его руки стало невыносимым испытанием. А ей приходилось не только смотреть, но и прикасаться. И не только к рукам, но и к остальному Скабиору тоже. Но его руки… против ее воли притягивали ее взгляд. И она ничего не могла с собой поделать.