Позволь себе сложить оружие

По-настоящему Гарри начал восхищаться своим крёстным только тогда, когда сбился со счёта. Когда перестал отличать те моменты, где ночь сменяла день, и понял, что не имеет ни малейшего понятия, сколько времени провёл уже в этой каменной коробке. Год? Пять лет? Пятнадцать? Иногда ему казалось, что прошло уже не меньше десятка, а иногда, что он всё надумывает, и за плечами не больше пары месяцев. Но так или иначе, чем больше времени он проводил в Азкабане, тем больше изумлялся тому, как Сириус сумел сохранить рассудок и силы, чтобы сбежать? И это при том, что во времена крёстного тюрьма была наполнена дементорами. В эти моменты восхищения он жалел о том, как же мало знал о крёстном. И Поттера непременно удивляло то, сколько моральной силы было скрыто в этом человеке, и что это невозможно понять, невозможно осмыслить, пока не окажешься здесь. А иногда Гарри казалось, что эти приливы восхищения — самое настоящее сумасшествие, которое нашло выход в нелепых и неуместных восторгах. Да и как можно оставаться нормальным человеком, когда год за годом проводишь в тесной, сырой камере Азкабана, питаясь тем, что и едой-то назвать сложно, и не видя никаких других людей? Даже надсмотрщики не снисходили до того, чтобы говорить с заключёнными. Скудная еда, и та сама появлялась на полу. Если бы не редкие, приглушённые толстыми стенами шаги, Гарри и впрямь решил бы, что все давно про него забыли, и в этом мире больше нет никого живого, кроме него самого. Хотя, возможно, про него и впрямь уже забыли. Да и кому было о нём помнить? Единственное, что Гарри знал о том мире, который находился за стенами магической тюрьмы, — это то, что к власти пришёл Волдеморт. Первая же встреча с ним стала для «Избранного» роковой. Он отлично помнил, как Кубок перенёс его с территории Хогвартса на какое-то кладбище. Помнил, как зелёная вспышка буквально пронзила тело Седрика. Помнил этого гнусного предателя Петтигрю и отвратительное существо, которое вышло из котла не менее отвратительным получеловеком. И, конечно же, десяток Пожирателей Смерти, явившихся на зов Повелителя. Не так уж много людей, если задуматься, но для четырнадцатилетнего, перепуганного и усталого мальчишки — в самый раз. Не было ни дуэли, ни длинных проникновенных речей злодеев, таких, какие Гарри украдкой видел по телевизору, когда убирался в гостиной в доме Дурслей. Но короткое: «Схватить мальчишку!» — он помнил, как сейчас. Не меньше трёх Инканцеро спеленали его по рукам и ногам прежде, чем он успел вскинуть палочку. И с тех пор он больше никогда не был на свободе. Поттер и солнце-то видел один раз, когда его аппарировали из подвала какого-то поместья к воротам Азкабана, где ему и суждено было прожить пару десятков лет. И уже тогда, когда его заключали в тюрьму, Гарри знал — теперь в Министерстве Магии правит Волдеморт. Что случилось с его друзьями, с Дамблдором и Сириусом, он не знал и, конечно же, узнать не мог. Всё, на что Поттер мог надеяться, так это на то, что они сумели где-то скрыться и спастись. Но и эта надежда растворялась на глазах. Чем дольше он проводил времени в Азкабане, тем меньше он верил во что-то хорошее. Сначала он думал, что Волдеморт его казнит. Потом — что придёт мстить и пытать. А потом понял, что о нём просто забыли, когда перестал видеть даже кошмары с его участием. Понял, что скорей всего у Тёмного Лорда в новом мире оказалось много других важных и полезных дел, и времени у него не оставалось даже на банальную месть. А может быть, он посчитал, что Гарри не стоит даже мести… Впрочем, все эти мысли увлекали только первые… месяцы? Годы? Гарри понятия не имел, сколько прошло времени, но чем больше его проходило, тем меньше вопросов он задавал сам себе. Он никому не нужен, и пусть так. Может, это даже лучше смерти под пытками. Хотя, смерть, какой бы мучительной она ни была, стала бы хотя бы концом, а ужасная, невыносимая жизнь в камере Азкабана могла продолжаться дольше, чем Гарри смог бы вынести. Но ему не давали выбора, и Гарри Поттер жил. Когда однажды замок его камеры глухо заскрипел, отпираясь, Гарри просто не поверил, что это происходит на самом деле. Он сидел на лежанке в самом углу и равнодушно смотрел на дверь, думая, что это всего лишь новый виток его сумасшествия. Не поверил он и тогда, когда перед его взором предстал хмурый плечистый надсмотрщик. Но когда тот пересёк камеру и за шкирку вздёрнул его с пола, Гарри, наконец, очнулся и растерянно уставился на мужчину. — Ходу, «Избранный», — с кривой усмешкой хмуро бросил он и почти швырнул Гарри в сторону выхода. Поттер споткнулся, чуть не упав, но вовремя уцепился за дверной косяк и, кое-как удержавшись на ногах, ошеломлённо обернулся на тюремщика. — Что, совсем свихнулся? — не то с интересом, не то с сомнением спросил тот и, подойдя к заключённому, уже не так сильно, но всё равно ощутимо, пихнул его в спину. — Иди, говорю. Планы на тебя изменились. Ты должен плясать от радости, если, конечно, ещё не окончательно расстался с мозгами. Гарри гулко сглотнул, но послушно пошёл вперёд, туда, куда указывал надсмотрщик. Неужели его, наконец, казнят? Это определённо было лучше, чем вечное заключение в Азкабане, но, вопреки всем доводам логики, в этот момент почему-то стало невыносимо страшно умирать. А ещё очень обидно. Когда-то Гарри думал, что магический мир стал для него ожившей сказкой, билетом в прекрасное будущее после ужасной жизни в чулане, но на деле эта сказка оказалась даже более страшной, чем та извращённая реальность, к которой он привык. Чёрт возьми, Гарри даже не знал, сколько ему сейчас лет! Даже то недолгое школьное время, которое он прожил более-менее свободно, были омрачены нежелательными и жутковатыми приключениями. А потом был только Азкабан и, как видимо, казнь. В чём он провинился в своей жизни? А разве такое существование вообще можно назвать жизнью? В свои неизвестно-сколько-лет он жил по-человечески только четыре года. Да и то, с оговорками. Но умирать было страшно и обидно, и грустно, но, наверное, такую жизнь и впрямь имело смысл закончить как можно быстрее. Ступеньки расплывались через пелену непрошенных слёз, но он поднимался всё выше и выше, потеряв счёт узким поворотам и переходам, выбиваясь из сил. Он даже пожалел, что сзади глухо шаркает тюремщик, так бы он просто свалился назад и сам закончил все свои страдания. Когда казалось, что он уже больше не сможет сделать ни шагу, он упёрся в массивную дверь. — Давай, чего встал? — гаркнул за спиной тюремщик, и Поттер, зажмурившись, надавил на ручку. Однако свежий, сильный ветер в лицо заставил его мгновенно открыть глаза. Перед Гарри оказалась большая плоская площадка без перил. Высота, на которой она находилась, и мощный гул ветра создавали впечатление, что Гарри стоит высоко на облаке. Оглядевшись, он заметил две фигуры в длинных плащах, и тюремщик тут же подтолкнул его в их сторону. «Значит сбросят», подумалось Гарри, и ему стало ещё обиднее, что свидетелей будет всего трое. Подойдя ближе, он узнал начальника тюрьмы. Это было последнее лицо, которое он увидел перед тем, как дверь его камеры захлопнулась непонятно сколько времени назад. Рядом с ним стоял незнакомый Гарри молодой человек в дорогой мантии и с тростью в руках. Светлые волосы чуть ниже плеч были собраны в хвост черной лентой, и в первый момент Гарри показалось, что перед ним стоит молодой Люциус Малфой. Ну, такой, каким Гарри мог бы представлять его молодым — и волосы короче, и ростом чуть ниже, и нет ещё тех морщинок. Но и трость, и цвет волос, и внимательный прищур холодных серо-голубых глаз напоминали именно о том, когда-то неприятном, человеке. Этот факт Гарри тоже осознал совершенно неожиданно: в нём не было былой ненависти к Люциусу. Он не был уверен, что она осталась даже к Волдеморту — годы пустой и невыразительной жизни в застенках не прошли бесследно. — Мистер Конорс, Лорд Малфой, — заключённый Поттер, — с неожиданным уважением проговорил за его спиной надсмотрщик. Так это и впрямь Люциус Малфой? Но почему он так молод и куда больше похож на… Догадка пришла внезапно, и от неё потемнело в глазах. Это был не Люциус, это был Драко. Драко Малфой. Повзрослевший, уже куда больше похожий на своего отца, но всё ещё не он. Этот Малфой и впрямь был уже не тем четырнадцатилетним мальчишкой, а статным молодым мужчиной. — Сколько же тогда мне лет?.. — Гарри был в замешательстве, но стоило только по губам школьного недруга скользнуть неожиданно знакомой ехидной усмешке, он тут же прикусил язык. — Спасибо, мистер Конорс. Все документы на вашем столе. И спасибо за устроенную для меня возможность аппарировать. Не выношу лодки, — Гарри таращился на своего школьного врага, наблюдая за разворачивающейся перед ним заискивающей сценой. То, как расшаркивался перед Малфоем начальник тюрьмы, заставило Гарри почувствовать себя ещё более ничтожным, чем это было возможно. — Всё, что пожелаете, Лорд Малфой. Рад служить. Благо, что дементоров отослали. Всё для Вашего удобства, — мистер Конорс стоял сгорбившись, отчего Малфой выглядел ещё более статным и величественным. А ещё Хорёк таким привычным жестом вскинул бровь, что Гарри зажмурился. Не хотелось смотреть на Малфоя, и в первую очередь даже не из-за того, что они были когда-то врагами, а потому что он, такой взрослый, такой настоящий, напомнил Поттеру о всех тех годах нормальной жизни, которые у него украли. А теперь именно он пришёл сопроводить Гарри на казнь. Небось ещё и сам вызвался. Хорёк. — Благодарю, — коротко ответил Малфой, пресекая поток лести. Гарри казалось, что он слышит какое-то шевеление и шаги, но он всё ещё не мог заставить себя открыть глаза. Аппарировать в Министерство, или где там всё будет проходить, вполне можно и без его бдительного наблюдения. Он скорее почувствовал, как Хорёк остановился напротив него, услышал, как тот тихо, озадаченно хмыкнул, а потом вздрогнул от неожиданности, когда Малфой приобнял его за плечи и пространство дёрнулось куда-то вверх, тошнотворно выкручивая живот. Стоило только ногам снова коснуться пола, как Гарри сделал самое отвратительное, что можно сделать напоследок в своей жизни — его вырвало прямо на глазах у своего заклятого врага. Поттер просто пошатнулся, упав на колени, а потом его желудок решил вывернуться наизнанку. Слава Мерлину, в Азкабане его хотя бы не баловали и блевать было особенно нечем. — Поттер… — Гарри приготовился выслушивать что-то оскорбительное, и тем большим был его шок, когда Малфой мягко сжал его плечи и склонившись к самому уху успокаивающе тихо заговорил, — Давай, Гарри, осторожно. Поднимайся, вот так. Сейчас мы всё исправим. И аккуратнее, ради Мерлина, от тебя и так не слишком приятно пахнет, не хватало тебе ещё в это вляпаться. Гарри, не сопротивляясь, позволил поднять себя на ноги и повести куда-то по богато обставленным коридорам. Для казни здесь было слишком роскошно и малолюдно. Но сил задавать вопросы просто не было. Он покорно шёл рядом с Хорьком, ощущая лёгкое, неожиданно горячее прикосновение его руки к своей спине между лопаток. Малфой не толкал, как тюремщик, но поддерживал и направлял. И почему-то от этого простого жеста перехватывало дыхание и хотелось позорно разрыдаться. «Я просто слишком долго жил без всякого человеческого общения», — мысленно пояснил сам себе Гарри, до боли кусая губы. «Так нельзя. Я видел в фильмах, что даже в маггловских тюрьмах изолятор — одно из самых жестоких наказаний. А я жил там так долго… Ни голосов, ни прикосновений… Ничего, скоро всё закончится». Когда чужая рука слегка надавила на правую лопатку, вынуждая повернуться, Гарри подчинился и остановился перед высокими белыми дверями. Что ж, вот, видимо, и всё. И абсолютная тишина за дверями не обманет его, уж Гарри-то знает, сколько существует заглушающих заклинаний. Но когда створки начали открываться, он всё-таки не выдержал и снова зажмурился. Пусть слабость, пусть смеются, пусть он предстанет на своей казни именно так — уже плевать. На всё плевать. Он жил, как ему позволили, а умрёт так, как ему легче. — Вот, Поттер, здесь ты будешь жить, — раздался за спиной спокойный голос Малфоя. Гарри вздрогнул и, неверяще распахнув глаза, уставился на располагающуюся за широкими дверями комнату. — Жить? — растерянно переспросил он и невольно шагнул вперёд, оглядываясь. После тесной камеры Азкабана эта комната казалась просто огромной. Впрочем, она была огромной и после чулана, в котором Гарри жил до одиннадцати лет, и после комнатки, которую ему выделили позже. Размером, наверное, как целый этаж дома Дурслей, она была выдержана в бежевых и коричневых тонах, здесь было много дерева и лёгкого кремового шифона. Это была по-настоящему изысканная и роскошная спальня, самая красивая и удобная из всех, что когда-то видел Гарри, а ещё по-своему уютная, вопреки всему этому огромному пространству. И, конечно же, это просто не могло быть правдой. — Это последняя ночь? — остановившись посередине помещения, Гарри обернулся через плечо, глянув на оставшегося в дверях Малфоя. На его лице застыла маска отстранённой вежливости, но Гарри показалось, что его вопрос почему-то сбил его с толку. Хорёк тем временем внимательнее оглядел комнату. — Что ты имеешь в виду, Поттер? — Ну, последняя ночь. Как последний ужин. Я слышал, что приговорённых к смерти напоследок кормят роскошным ужином. В маггловских тюрьмах, я имею в виду. Понятия не имею зачем, наверное, это часть моральной пытки. Это то же самое? Одна ночь во всём этом великолепии, а завтра… — Гарри не сумел заставить себя закончить предложение, но характерно провёл указательным пальцем по своей шее. Хорёк едва заметно нахмурился и, отлепившись от дверного косяка, подошёл к нему. — Я, конечно, рад, что тебе здесь нравится, но что-то я никак не могу понять, что за бред процветает в твоей бестолковой голове, Поттер. Если, по-твоему, это последняя ночь, то что же должно быть завтра? — Казнь, — Гарри только пожал плечами и сам себе удивился, насколько спокойно и почти равнодушно прозвучал его голос. Видимо, он за эти несколько секунд разговора всё же успел смириться. А вот для Малфоя его ответ, кажется, стал неожиданностью. Выражение его лица оставалось неизменным, но глаза смотрели на Гарри с безусловным недоумением. И где-то в глубине этих глаз он увидел что-то ещё. Что-то, похожее на страх, или боль. Или, может, сочувствие. Слишком давно он говорил с людьми, чтобы доверять сейчас себе в распознавании тонкостей этой эмоциональной палитры. — Подожди секунду, ты считаешь, что тебя завтра казнят? — Конечно, казнят. Я только думал, что всё это будет сделано раньше. Потом я решил, что про меня забыли, но раз за мной пришли, значит, всё-таки казнь, — он сам чувствовал себя как-то странно, разжёвывая всё это Хорьку. Наверное, это тоже из-за нехватки общения. И Гарри только укрепился в этой мысли, когда неожиданно доверительно признался: — На самом деле, я даже рад. В смысле, это лучше, чем пожизненное заключение и… — Замолчи! — резкий окрик оборвал его, и Гарри послушался. От Малфоя веяло чем-то опасным и грозным, от чего хотелось прикрыться, даже руки его непроизвольно дёрнулись в этой попытке. Драко всё так же стоял напротив — такой непоколебимый, сдержанный — великолепное каменное изваяние, только почему-то со сжатыми кулаками. Он очень напоминал свой школьный задиристый образ, но сейчас в нём явно было больше достоинства, спокойствия и рассудительности. Он продолжал сверлить Гарри взглядом, от которого становилось как-то жутко, будто Поттер провинился в чём-то, но совершенно не понимал в чём. — Лучше молчи, Поттер, пока я не передумал. Я говорю тебе это один раз и, надеюсь, мы больше не вернёмся к этому вопросу: тебя не будут казнить. Считай, что я счёл тебя приятным напоминанием о школьных годах, как удачную колдографию, и решил сохранить у себя. Обстоятельства сложились так, что у меня появилась такая возможность. Ты будешь жить в моём доме, конкретнее — в этой комнате. Ты не имеешь права вредить себе, мне, портить вещи, пытаться сбежать или с кем-нибудь связаться без моего ведома. Не так уж много правил, Поттер, и я надеюсь, что хотя бы их ты сможешь не нарушать. Если тебе так уж нужны какие-то ярлыки, то можешь считать себя моим питомцем. На этом тема закрыта, и мы больше к ней не вернёмся. Иди и прими ванную, дверь там. И оденься во что-нибудь поприличнее, в шкафу есть одежда. Будь готов к ужину в семь. И нет, идиот, это не будет твой последний ужин, — Драко ещё сильнее выпрямился, разворачивая плечи шире, поднял подбородок, задержал напоследок интенсивный, словно какой-то требовательный взгляд на стушевавшемся Гарри, развернулся на каблуках и покинул комнату, оставив Гарри наедине с услышанным. Драко только сейчас начал понимать, что это будет сложнее, чем он думал. В воображении это всё вообще выглядело совсем не так. Как-то оптимистичнее и легче. Хотя у него не было достаточно времени, чтобы продумать эту встречу. Всё случилось быстро и неожиданно, словно он глотнул Феликс Фелицис вместе с утренним кофе. Но услышать о том, что Поттер считает это традицией перед смертной казнью, стало последней каплей. Да, после Азкабана, этих грязных стен, этого вида тщедушной фигурки в тюремном балахоне — нужно, кстати, указать Типпи, чтобы испепелил робу, как только Поттер её снимет, — после всей этой атмосферы, услышать, что Поттер думает о смерти, как об избавлении, было как удар под дых. И Драко не думал, что это будет просто, но и к такому оказался не готов. А Гарри ещё долго тупо смотрел на закрытые двери, не зная, что и думать. Сравнение с питомцем вызвало глухое раздражение где-то внутри, но оно тут же остыло под воспоминаниями о годах жизни с Дурслями и осознанием того, что Хорёк вытащил его из Азкабана. Вытащил, чтобы поселить в своём доме в роскошной комнате, не морить голодом, раз упоминался ужин, и, возможно, даже не издеваться, судя по его действиям последние десять минут. А если он даже и начнёт его морально изводить — вряд ли это будет хуже, чем игры Дадли с его приятелями. Конечно, с Малфоем у него была та ещё предыстория, они были врагами и соперниками, это было дело принципа, но… Всё это было слишком давно, чтобы Гарри всё ещё так же ярко в это верил. Годы Азкабана очень хорошо помогают принять многие вещи. Лишь незнание, что с его друзьями, было действительно страшным. Но на это он никак не мог повлиять. Его жизнь снова поменялась, но после тюрьмы Гарри назвал бы это «в лучшую сторону». А ещё его всё-таки не будут убивать, и он ещё поживёт. Может быть, на этот раз даже чуть лучше, может, даже, счастливее. И только, когда он почувствовал что-то солёное на языке, Поттер понял, что навалившееся облегчение после пережитого напряжения и ожидания собственной смерти нашли выход в тихих слезах. Хорошо хоть Малфой уже ушёл. Однако сил на долгую тоску у него не было. Собственно, как и времени, наверное. Решив, что питомцам хозяев лучше не злить, Гарри решительно подошёл к закрытой узкой двери, на которую указал ему Малфой, и, выдохнув, нажал на ручку, невольно вспомнив то же действие всего с четверть часа назад. Только теперь он точно знал, что находится за дверным полотном. Ванная, хоть и уступала размером ванне старост, всё равно была достойным продолжением роскошной комнаты, и Гарри провёл там намного больше времени, чем планировал. На самом деле, он совсем не собирался задерживаться там дольше, чем потребуется, чтобы смыть с себя грязь и мерзкий запах. Но стоило только тёплой воде коснуться его тела, как Поттер понял, как давно не мылся. А уж когда он последний раз лежал в пенной ванне, и вовсе нельзя было вспомнить. Так что Гарри позволил себе понежиться в тёплой воде, а потом, осмелев, и вовсе покопался в стоящих на полочке флакончиках и нашёл ароматный шампунь. Приятная нега разливалась по его телу, а кончики пальцев на ногах поджимались от удовольствия, когда он втирал мыльный состав в кожу головы, когда споласкивал грязную пену, и снова и снова взмыливал шампунь в волосах. Странная мочалка, словно с куста сорванная шишка, оказалась мягкой и нежной, и Гарри с усердием принялся оттирать слои грязи с тела. Он рьяно намывался, действуя без устали, словно заведённая кукла. Но в какой-то момент понял, что ему больно. Что он трёт, и трёт, и трёт свою грудь, что кожа раскраснелась и саднит, но ему казалось, что вонь и смрад тюремной камеры так прочно въелись в него, что их просто невозможно смыть. Ему было больно, но остановиться он не мог. С усилием расжав пальцы, он выпустил из рук мочалку, а потом вцепился в чистые волосы пальцами и изо всех сил постарался не завыть. Эти внезапные перемены словно сломали что-то внутри него. Он был всего лишь ребёнком, которого кто-то когда-то окрестил глупым званием «Избранный», и его посадили в тюрьму за это. Он ни в чём не был виноват! Он ни в чём не виноват, но провёл так много дней в застенках. За что? И что сейчас происходит? Зачем это всё? Зачем? Из глубины души всё же вырвался почти звериный вой, и у Гарри просто не было выбора, он позволил слезам катиться по щекам, а горлу сжиматься в рыданиях. Он впервые с момента, как оказался в Азкабане, почувствовал такое сильное желание закончить всё. Чтобы не было больше вопросов. Чтобы страха больше не было. Страха, что это сон, что всё закончится, что за ним снова придут, что это глупая, жестокая шутка, или хорошо продуманная пытка, что это подлый план Хорька, что на самом деле ничего хорошего больше не будет. Да, это очередной фокус Малфоя — дать надежду, усыпить бдительность, а потом… А потом кто знает: издеваться, самоутверждаясь и отыгрываясь за годы вражды, чтобы потом снова швырнуть его в грязную камеру, насмеявшись вдоволь. Он крепко зажмурился, чтобы прочистить глаза от слёз, а потом стал искать хоть что-то, что сможет его освободить — дышать, жить в таком страхе было невозможно. Но как на зло, под рукой ничего не оказалось. А потом он увидел своё отражение в зеркале, и его словно в грудь ударило понимание, о чём именно он сейчас думал. Встряхнув головой, он нырнул под воду, а вынырнул уже с чётким осознанием. Его жизнь изменилась. Но она всё ещё продолжается.