Позволь себе сложить оружие

Середина октября была не по-осеннему тёплой. День всё так же стремился на убыль, ночи дарили парням всё больше минут темноты и единения, но парк словно бы и не собирался замирать к зиме, сад радовал красками и цветами, и Гарри всё сложнее было видеть всё это отчего-то возвышенное великолепие, которое неизбежно диссонировало с тем, насколько тяжёлыми, даже тягостными эмоциями было наполнено их общение с Драко. После того внезапного визита Кингсли со Снейпом вечер оказался непростым. Потому что Драко впервые откликнулся на просьбу Гарри поделиться проблемой. Поттер не просто спросил, чем может помочь, а настойчиво, упрямо и яро предложил свою помощь. Хотя бы теоретическую. Хотя бы в качестве свободных ушей. И это потребовало некоторой смелости и усилий от Лорда Малфоя, но он решился. Решился увидеть в своём цветочке всю красоту его внутренней силы не в слепом восхищении, а в понимании её глубины и действенности. Драко действительно чувствовал их семьёй, действительно готов был продолжать строить то, фундамент чему он закладывал долгие месяцы, и что, наконец, воплотилось в крепкое и близкое партнёрство. Но в тот вечер он признал, наконец, что ещё тогда, в Хогвартсе, выбрал Гарри из толпы одинаковых, не за его ранимость и уязвимость, а за решительность. И на седьмом курсе, мечтая о своём неодиночестве, он видел во снах смелого, яркого, открытого и искреннего, но главное, сильного Поттера. Он выбрал себе партнёра, равного себе, и сейчас настало время, когда Гарри и сам готов это равенство признать. И Драко рассказал ему. И свой первоначальный план по свержению Волдеморта, который теперь пусть и не имел особенного смысла, но sa petite fleur ведь сыграл в нём чуть ли не основной мотив. И об Атике и Акаши, детально, без утаек, без преуменьшений. И даже о том, что готов был уехать с Гарри подальше от Британии, сбежать, исчезнуть с поля сражения за хрупкий мир, но принял всё же решение остаться, потому что это его, их с Гарри дом. Малфой не рассказал ему буквально всё, но многое, многое из того, что изначально не хотел открывать тому, кого его душа требует защищать. Гарри выслушал всё внимательно, придирчиво уточняя непонятные моменты, и совсем неожиданно успокоился. Они уже проговорили это. То, что участие Лорда Малфоя в жизни страны, в том числе и политической, если иного выхода не будет, — необходимость и, возможно, неизбежность. Что Гарри понимает это, что верит в Драко достаточно, чтобы знать, что тот справится. И уже так — спокойно и подробно — поделился тем, что ему случайно удалось услышать мысли Главы Аврората. Услышать, понять их со Снейпом замысел. Естественно, Гарри не мог не воспротивиться идее выставить Драко во главу затеи с верными ПСами, хотя сейчас немного сожалел о своей несдержанности, ведь протеже себя так не ведут. Но Драко только растерянно покачал головой и обнял свой цветочек ещё крепче. Случайно услышать мысли — это мог только Гарри. Однако, Поттер рассказал об этом не просто, чтобы похвастаться новоприобретённой способностью. А с надеждой обсудить их будущее. И Драко не стал закрывать тему. Прислушался к себе, к тому, насколько он сам доверяет sa petite fleur, и понял, что просто не имеет права лишать его своей искренности, а ещё лишать его права знать, что происходит. Так их беседа не осталась в рамках уже сбывшегося прошлого, но и затронула то будущее, которое могло их ожидать. С этого момента и началось это напряжённое время. Потому что Драко поделился с Гарри своей идеей. Это ещё не превратилось даже в намётки плана, но насколько легко можно было бы устранить всех противников, соберись они у некоего артефакта. Нестабильного, опасного, тёмного… И воплоти они некую ворожбу… Во имя своего хозяина. Ошибись на сотую долю градуса, или в произношении руны, или как-то ещё… Ошибки ведь в таком месте фатальны… И Гарри вместе с ним с головой бросился в изучение подробностей. О ритуале, который Волдеморт планировал провести, о том, какие нужны силы, потоки, заклинания, руны. О том, где это место может располагаться. Чтобы понять, как его использовать в своих целях, нужно было сначала узнать, что же на самом деле планировал этот сумасшедший. Они разделили сферы изучения, Драко попросил его сосредоточиться на архитектуре, построении потоков и магических векторов, на практическом исполнении, забрав себе в нагрузку постижение задумки Тёмного Лорда и теорию возможностей Лигурийского пентакля. Гарри с благодарностью принялся за свою часть работы, а Драко старался изо всех сил не проявить на глазах у его цветочка жгущее губы чувство вины. Потому что он знал, зачем Волдеморту был этот ритуал, и понимая суть той магии, которая должна была свершиться, надеялся понять, какое ещё заклинание, какие ещё силы можно использовать в таком жутком месте, чтобы воплотить в жизнь свою идею. И был счастлив работать вместе с любимым несмотря ни на что. Это были неприятные знания, сумбурные, неясные, неточные. Меньше всего Гарри хотел изучать эту часть теории магии, но теперь они вдвоём с Драко оккупировали библиотеку и даже иногда навещали Хогвартс. Иногда они с Малфоем выныривали из своих изысканий, заставляя друг друга вдохнуть глоток свободы. Они ели мороженое у Фортескью, гуляли по набережной Темзы, и даже катались на том самом Лондонском глазе. Они смеялись, делились улыбками и целовались, да, целовались на глазах у обескураженных их детской непосредственностью магглов, вымазывали носы сахарной ватой и снова целовались. Но потом возвращались в поместье, где воздух был пропитан ожиданием и некоторой нервозностью. Потому что слухи из Министерства были тревожные. Снейп был не очень доволен тем, что ему пришлось самому решать вопрос со своим условным назначением, но принял это решение Драко. Зато весьма заинтересовался возможностью одним махом убрать с доски всех неугодных. Он ходил чернее тучи, почти не появлялся в школе, и это превращало его в ещё более саркастичное и жёсткое чудовище. Даже Гермиона, случайно заставшая Лорда Малфоя в библиотеке, посетовала на невыносимость своего покровителя. Он, в отличие от Драко, совершенно не делился со своей протеже своими делами, но она понимала и без его комментариев, насколько сложно сдерживать дорвавшихся до власти зверей, которым эту власть потихоньку пытаются урезать. Никто из них не говорил этого в слух, но каждый думал про себя, что время поджимает, что времени мало. Поэтому каждый день, глядя на этот прекрасный сад, Гарри старался найти минуту для того, чтобы абстрагироваться от напряжённого ожидания, выдохнуть, наполниться чем-то жизнеутверждающим, но внутри что-то постоянно тянуло его назад, что-то, что он совсем не хотел называть. — Доброе утро, родной… — Драко звучал необычайно встревоженно. — Атика… Гарри тут же обернулся, чтобы узнать новости. Он не заметил, сколько уже здесь стоит, он покинул спальню непозволительно рано, не став будить любимого. Проверил конюшни, спросил отчёт у домовиков и отослал список для поставщиков зелени и магических составов. А потом замер, наблюдая творение рук своих. Сад был прекрасен. И вот, Драко присоединился к нему. — Она сказала, что времени у нас до Самайна. Руны я подготовил, после Мёртвой петли мне кажется, я не хуже Мерлина в них разбираюсь… Акаши помог немного с пониманием, но главное — дал направление… Но пока я не проверю, там ли это место… Если мы с тобой оказались правы, и это действительно Годрикова впадина… — он говорил напряжённо, немного бегло, а потом резко замолчал. Гарри кивнул, поддерживая его, но Драко смог продолжить только после глубокого вдоха, отвечая на невысказанный вопрос решительно, уверенно: — Я хочу предложить тебе пойти со мной. Если ты хочешь и если ты можешь … Ты столько всего изучил, и ты… Тебе было бы полезно увидеть Лигурийский пентакль своими глазами, а не в описаниях или гравюрах… — он замолчал, высказав, наконец, своё предложение. Но потом, спустя несколько вдохов добавил: — А ещё там похоронены твои родители… Гарри молчал. Он не знал, что ответить на такое предложение. Потому что он не был уверен. Выйти из Мэнора к магглам, погулять, поесть сахарной ваты… Или за мороженым, или просто в город… Это одно… Но Драко предлагал что-то совсем иное. — Драко… Я боюсь, что… Ты ведь серьёзно? Если бы я знал, тогда, на мой день рождения, что мне придётся тебе помочь, я бы точно не справился… Я не хочу… Всё испортить… — Гарри обнял себя руками, и Драко тут же повторил его действие, привлекая к себе, согревая в своих объятьях. — Я давно уже не хочу быть на острие. Я готов помогать, я готов защищать, но вдруг я сделаю что-то не так? Я совсем не знаю этот новый мир, три года… Три года прошло, а я и до своего заключения не так хорошо знал все эти правила и… — Я не настаиваю, хороший мой, — тихонько прервал его Драко. — И больше — я бы не стал подвергать тебя опасности. Но там сейчас никого не должно быть. Мы просто посмотрим… Верны ли наши догадки. Насколько он готов, если он там. Создать пентакль непросто, это долго, и Акаши сказал, что работы над ним прервались. — Малфой немного отстранился, чтобы заглянуть в глаза своему цветочку. — Если ты не можешь, я не поставлю тебя в такое положение. Только… Ты сильный, Гарри. Ты сильный, умный, и я горжусь тем, что могу теперь видеть тебя таким. Прошло всего четыре месяца. И ты за это время… Гарри, ты невероятный, удивительный, ты ничего не можешь испортить. Наоборот, ты можешь мне помочь. Не дракой, не схваткой… А глазами и головой. Если захочешь, — он поцеловал Гарри в уголок губ, а потом тихонько засмеялся и спросил, наклонившись близко к ушку, таким тоном, будто доверял Гарри какой-то детский секрет. — Ты знаешь, я так сильно мечтал о том, чтобы мы с тобой могли без страха за свою жизнь просто выйти из Мэнора. И когда я поверил наконец, что это МОЖНО… У меня просто крышу сорвало, да ты и сам помнишь… Это невероятное чувство, — Малфой снова посмотрел Гарри в глаза, стараясь поделиться своей верой в него. — Разреши себе это, Гарри. Разреши себе жить. Не только в Мэноре, в ограниченных, контролируемых условиях. Не запирай себя… — Я… — Поттер прослезился от таких проникновенных слов, погладил Драко по груди, словно стараясь в прикосновении выразить всю гамму чувств, что свалилась на него. — Я обещаю подумать… И Гарри думал. Думал о том, что так не хотел произносить в своей голове, называть это вязкое чувство, которое преследовало его в последние недели. Страх. Он не сразу признал, чего именно боится, но да, его одолевал страх перед будущим. Он до конца не знал своей силы, хотя не прятал голову в песок, понимая, что делает действительно невероятные вещи. Но он делал их здесь, в Мэноре. А там… На балу в школе всё было серьёзным и важным, но Гарри не слишком вдавался в самокопания, было важнее сделать всё правильно. А вот выйти за ворота, чтобы посмотреть… На это сооружение, на то место, которое должно было стать сакральным, вобрать в себя магию и силу, увидеть реальность, увидеть подтверждение, что зло, оно всё ещё есть, оно всё ещё может навредить… И сможет ли он применить свою силу, когда это будет особенно нужно. Гарри целый день был в раздумьях, и так устал от этих мыслей, что незаметно для себя отключился на диване в гостиной. Он только присел на минутку, чтобы дождаться Драко к ужину, но его сморил сон. — Отдай мне её, Драко, отдай! — он пытался догнать Малфоя, путаясь в ветках кустарника, оминая деревья, перепрыгивая упавшие ветки. — Отдай! Драко смеялся, тонко, звонко, ребячился и убегал всё дальше. Яркий луч солнца иногда выцепливал золотую каплю Клетки, которая мелькала в его руке, рождая настоящий дождь из света. — Она моя, Драко! Моя! — Она тебе больше не нужна, любовь моя, у тебя есть я! Драко резко замер, повернулся лицом к Поттеру, будто бы дразнясь, подманивая ближе к себе, а потом упал на спину, исчезая из поля зрения Гарри. Тот рванул ещё быстрее к тому месту, где Драко исчез, но с каждый новым прыжком паника всё сильнее подбиралась к горлу. Там, где Драко скрылся из виду, не было больше леса, только небо. Бескрайнее небо и обрыв. А внизу… Сердце зашлось ужасом, но подбежав к самому краю, Гарри смог выдохнуть. Там, под крутым скосом растеклось голубым пятном озеро. А в нём плавал его дельфин, его кит, его рыцарь. На шее у дельфина красовался его кулон. Дельфин несколько раз нырнул, а потом ушёл под воду, отплыл дальше в глубину, и Гарри увидел сильную струю воды, что изверг из себя огромный кит, словно рассмеялся. Гарри растерялся. Он восхищался грацией, с которой это неземное создание рассекало водную гладь, он восторгался гибкостью, с которой его кит воплощался в дельфина, адаптируясь к изменению глубин и течений. Он был так благодарен своему рыцарю, своему Драко, за то, что показал ему, каково это — быть любимым. Его Драко ждал его, там, где-то под водой, Драко ждал его, и Гарри больше не боялся, он бросился с обрыва вниз, с удивлением обнаруживая, что теперь он тоже чувствует кожей воду совсем не так, как делает это человек, что дышит под водой, что может говорить, что может жить здесь, в этом царстве. Но все мысли перестали быть важными, когда Гарри увидел, какими глазами смотрит на него его Драко. С трепетом, с поклонением, с безбрежной радостью и приятием. Гарри оглянулся на свой хвост и тоже оторопел. Он не был дельфином. И китом тоже не был. Он был драконом. Сильным, изгибистым, красивым. Совершенным. Он стремительно рассекал воду, которая словно сама расступалась перед ним, он летел, он… Чувствовал жизнь каждой чешуйкой… — Я дракон, Драко! Я дракон! — кричал он что есть силы, смеясь и брыкаясь, закручиваясь кольцами под водой, выныривая на поверхность, создавая причудливые рисунки на водной глади. — Я дракон! — Я знаю, милый. Всегда знал. Ты невероятный… — услышал Гарри мягкий шёпот у своего уха и проснулся. — Я дракон, Драко… — повторил зачем-то Гарри, глядя в искрящиеся светом глаза. — Я спал. Я видел тебя дельфином, а потом китом. И у тебя была Золотая клетка, и ты не хотел её отдавать. Ты сказал, что теперь у меня есть ты, и я прыгнул. И я был драконом, Драко. — Ты им остался, любовь моя. Великолепный, мощный, устрашающий в своей ярости, монументальный и гибкий, и непобедимый. Всё это ты, Гарри. Всегда был. Просто тебе нужно было увидеть это в себе. Узнать себя таким. Потому что я тебя таким знал всегда. Даже когда был мальчишкой с задетым самолюбием, я видел тебя таким. И тянулся к тебе, просто было не время нам с тобой узнать друг друга. А теперь, давай поедим, иначе я съем тебя на ужин. — Поедим, — серьёзно кивнул Гарри. — Но сначала я скажу. Мы пойдём в Годрикову впадину. Я хочу показать тебя родителям. Хочу сказать им, как сильно я тебя люблю. Как благодарен тебе и как счастлив с тобой. А потом мы поищем пентакль. Понюхаем землю, почувствуем воздух. Если нужно, построим другой, новый, но мы уберём каждого, кто может нам помешать, и мы никогда больше не будем бояться и прятаться. Ты мой кит, Драко! — А ты мой дракон… — тихо, уверенно, совсем не так экспрессивно ответил Малфой, внимательно глядя на любимого, пытаясь понять, что же так на него повлияло. Магия Гарри мягкими импульсами звучала в гостиной, касаясь кожи ощутимо, но бережно. Sa petite fleur был взбудоражен, и интенсивность его мнения буквально чувствовалась в воздухе, и это вдохновляло, но и настораживало, а ещё чертовски возбуждало. И именно это отметил Гарри во взгляде своего парня — едва заметное, сдерживаемое желание. Он приподнялся на локте и впился в его губы своими, целуя, теряясь, стараясь показать всю силу своего желания жить и дышать полной грудью. И прервал поцелуй так же резко, как и начал. — Поедим, а потом пойдём в спальню, Драко. Хочу тебя. Хочу тебя так, что думать трудно… — Полегче, тигр, это взаимно, но я думал… — Потом подумаешь, любовь моя. Сейчас иди, а я тебя догоню. Гарри поднялся и вышел из гостиной, направившись к ним в спальню. Ему нужна была минутка. И ему нужна была Золотая клетка. Он никогда не задумывался над тем, сколько он видел в своих снах. Он не помнил их, не осознавал, не отдавал себе отчёт, насколько важным может быть то, что он забыл. Однако этот сон словно вывел его из тени. Там, в его подсознании хранились самые страшные страхи, самые сильные силы, самые важные вопросы. И эти простые картинки: вода, как его жизнь, его пространство; его рыцарь — тот, кто всегда на его стороне, тот, кто всегда за него; его мощь и красота, его любовь… Во сне всё стало таким понятным. Схватив свой кулон, Гарри с удовлетворением сжал кулак, буквально центром ладони чувствуя, как Патронус внутри кристалла отзывается ему мерным пульсом. Он мягко выдохнул и улыбнулся. Он так по-ребячески лишился её в первый раз. И был так растерян, когда её вернул. Растерян, зол, смущён, и всё равно счастлив. Потому что клетка была для него не просто подарком, а символом. А в последнее время он оставлял её рядом с постелью. Драко так сильно сжимал его в объятьях, так страстно ласкал, в их постели всегда было жарко, и мокро, и очень горячо, и Гарри по-детски лелеял свою драгоценность, чтобы не потерять, чтобы не поранить Драко, чтобы случайным страстным порывом не порвать цепочку. Подержав Клетку в кулаке, он окончательно успокоился. И понял, что она ему действительно больше не нужна, что в его душе живёт свой Патронус, другой, тоже прекрасный, тоже сильный, но другой. Он счастливо рассмеялся и на каком-то юношеском азарте выкрикнул в воздух: — Экспекто Патронум! Яркой вспышкой, кажется прямо из его груди в комнату вырвался жеребец. Гарри немного испуганно всматривался в сияющую сущность, а потом замер, поражённый своим наблюдением — у его жеребца на голове прекрасной короной ветвились тонкие оленьи рожки, а потом жеребец поднялся на дыбы и… расправил крылья. Едва уловимой мыслью Гарри коснулся воспоминания о Драко, и Патронус сделал пару шагов по спальне и взлетел над полом, а потом взмахнул крыльями и исчез. Поттер, дурея от необъяснимого счастья, бросился вниз, к своему Малфою, чтобы рассказать, поделиться, порадоваться вместе. И снова замер на пороге столовой. Его Патронус стоял у стола, тыкаясь мордой в ладонь Драко. — Я люблю тебя, — только и смог выдохнуть Гарри, и сущность мягко растворилась, оставляя после себя загадочное молочное мерцание искр. — А я люблю тебя, мой цветочек. Ты нашёл его… Он прекрасен… Ты прекрасен… — Драко, всё ещё очарованный нежданным свиданием с патронусом Гарри, едва понимал, что говорит. Гарри едва сдержался, чтобы не броситься к нему в объятья, но Драко не ел целый день, да и сам он был голоден, поэтому он решительно уселся за стол и расстелил салфетку на коленях. — Приятного аппетита… Парни принялись за еду, поглядывая друг на друга, придерживая свои взгляды, придерживая накал страстей, что таился в душах. — Хм-хм… — Драко прочистил горло и осторожно отложил приборы. — Скажи, Гарри, ты… Ты… — Ты пугаешь меня, любимый, — мягко, но взволнованно сказал Поттер. — Что-то случилось? Что-то ещё случилось? Драко выдохнул. — Ты моя семья. Я так чувствую — ты моя семья. Моя мать приняла решение оставить Мэнор, оставить меня. Но даже в ней я не вижу столько, сколько вижу в тебе. Я говорил с Северусом, мы говорили… И… Он сказал кое-что, о чём я не думал раньше. Твой крёстный, Гарри, мой дядя — Сириус Блэк. Ты… Ты хотел бы с ним встретиться? Он ведь тоже в какой-то степени твой родной человек. — Что он сказал тебе? — Гарри ещё не до конца понял, на что именно злится, что Драко чувствовал себя как-то неправильно в этом разговоре, и Поттер совершенно не хотел видеть его в таком состоянии. — Что он такое тебе сказал? Что мне тебя мало? Что мне нужен кто-то, кроме тебя? — Не совсем. Он сказал мне, что я изолировал тебя от мира, и это было понятно, когда твоя жизнь была под угрозой Владыки. Но теперь, посмотрев на то, как ты общаешься с другими… На Балу Равноденствия, и с Кингсли… Он сказал, что я тебя привязал к себе, сделав единственным, кого ты вообще видишь, и что… Это, по сути, лишает тебя выбора… Вот тут Гарри совсем вышел из себя. — Да что он знает обо мне? Что я был плох в зельях и что каким-то чудом развеял по ветру Вол… Тёмного Лорда?! Что у меня глаза моей мамы, и что я был слишком похож на отца?! Что он знает обо мне нынешнем, чтобы позволить себе делать такие выводы?! Я люблю тебя, Драко, и мне никто не нужен, чтобы проверить этот факт! — Но ведь были в твоей жизни люди, которые были тебе дороги. Профессор Дамблдор, друзья, Сириус… — И где они все были, когда я чуть не сдох?! В грязной камере, в застенках… Где?! Они?! Были?! В кого превратились мои бывшие друзья?! Ты же видел и слышал Гермиону, сколько гадостей она вылила, даже не зная ещё, какой я теперь! И я читал о Уизли! Я читал о Джиневре и её параде грязнокровок! Это девочка, которая заикалась, глядя на меня, в детстве, считая чуть ли не идолом, а потом стала вот этим… чудовищем?! А профессор… Знаешь, Драко, я о нём тоже думал. Думал-думал, и понял, что мне было одиннадцать, когда я нашёл философский камень. Одиннадцать. Его спрятали, чтобы защитить от взрослого злого волшебника, опытного, прожжённого убийцы и его прихлебателей. А нашёл его я. И помогла мне Гермиона, которая знала двадцать пять учебников с первого курса, и Рон! Рон выиграл в шахматной партии, которая должна была остановить зло! В двенадцать лет! Хороша была защита… И это только первый курс. Директор Дамблдор выбрал очень своеобразный способ меня защитить, когда моих родителей убили, и защищать во время обучения тоже решил своеобразно. Мне казалось раньше, а теперь я уверен, что в его решениях было двойное дно, и все эти мои приключения ему нужны были не меньше. Не знаю, что у него был за план, что в итоге должно было получиться, но это было не в мою пользу, а в пользу чего-то другого. Так что, нет, никто мне не нужен, и видеть никого другого я не хочу, и верить, что люди меняются я тоже не собираюсь, как и раздавать вторые шансы, пытаться понять и всё такое. — Ты ничего не сказал о дяде… — Потому что я почти ничего о нём не знаю. Я был счастлив, что у меня есть родной человек. Сделал невозможное, чтобы помочь ему, и много, много мечтал. Что он меня заберёт. Что он будет меня любить. Хотя бы чуть-чуть. Что мне с ним будет лучше, чем с Дурслями. Много-много мечтаний, рассказов Люпина, фантазий и сложностей. И на этом всё. Мы чужие по сути люди, хотя он — единственный, о ком я могу честно сказать, что он меня ни разу не подвёл, возможно, потому что просто не было шанса, но его судьба меня волнует. Хотя бы просто узнать… Как он умер… — Он жив… Он пока не вышел из глубокого подполья, но активно помогает Северусу разведданными и… Крёстный спросил у меня, может ли он рассказать Сириусу о том, что ты жив, что ты со мной… Это новость так или иначе дойдёт до дяди, но… — Да… — ответил, Гарри, когда смог справиться с новостью. — Да, я наверное хотел бы… Когда это станет безопасно, я хотел бы с ним встретиться. Но сначала давай доведём до конца этот раунд. А потом мы об этом поговорим… — Хорошо, — Драко выдохнул, словно ожидал иного исхода этого разговора. — Это многое, чтобы осмыслить… Давай я ещё немного посижу над пергаментом, а ты отдохни, тебе нужно это время… Гарри с благодарностью кивнул и вышел из-за стола. Подошёл к Драко, поцеловал его, нежно, благодарно, искренне, и ушёл. Этот разговор снова заставил Гарри думать о большом мире. О людях в этом большом мире. Он больше не чувствовал того страха, что довлел над ним ещё сегодня утром, но и спокойствия тоже не было. Чтобы как-то устроить свои мысли, он отправился в бассейн. Плавание всегда давалось ему размеренно и легко, и он решил воспользоваться этим, чтобы немного прийти в себя. Мир за стенами Мэнора неизбежно будет влиять на него. На них. И он прекрасен по большей части. Да, сейчас там таится опасность, но кроме неё в этом большом мире есть столько замечательных вещей. Гарри остановился на том, что настанет момент, когда он будет готов впустить в себя что-то большое. Но сейчас он намерен был это большее развивать здесь. Где мир и покой сада, улыбки и тепло Драко, забота и суетливость домовиков. Где есть всё, что сейчас ему нужно для счастья. И когда этот момент настанет, он столкнётся с тем, что скрывается за оградой Мэнора. Но сейчас. Сейчас он не готов. И это не о том, чтобы буквально выйти за ворота. Это о том, что и кого он будет впускать в свои мысли за этим воротами. Именно в бассейне его нашёл Драко. Оказывается, Мэнор уже укутала тёплая ночь, и Малфой пошёл на поиски своего цветочка, потерявшегося в своих мыслях. — Родной мой, ты так долго здесь, что и правда превратишься в дракона… — Драко пошутил, но мгновенно понял, насколько опасную мысль выдал. Потому что взгляд Гарри стал опасным. Он потянулся к любимому словно всем телом сразу, вспоминая, как чувствовал себя во сне, когда видел своего кита, своего прекрасного дельфина. И здесь, в яви, эти эмоции были куда менее невинными, чем в сновидении. Он поднял руки над водой, распахивая полы рубашки Драко, а потом притянул его к себе в объятья, не волнуясь особо о том, что остатки одежды на Малфое намокнут. — Ты сам сказал, что я всегда таким был, Драко… Всегда был драконом. Просто теперь стал твоим… — он чувственно провёл пальцами по позвоночнику, натыкаясь на бельё, немного задержался на нём подушечками, и с удовольствием почувствовал, как оно буквально растворяется в воде. Глаза от любимого он не отводил, словно наблюдая, а можно ли ему быть таким — дерзким и смелым в проявлении своих намерений. Но Драко был заворожен светом, льющимся во взгляде, и упал в поцелуй, как только Гарри позволил себе его. У него под веками играли картинки, где они в воде их с Драко озера. Где они касаются друг друга, и сейчас это было нежно и нужно — трогать Драко ладонями, не позволяя отстраниться. Гарри очень ярко вспомнил момент, который заставил его признаться Драко в своих чувствах. Это тоже было в воде. И те игры… Сейчас они были совсем не нужны больше. Гарри всё глубже падал в поцелуй, не боясь больше своего возбуждения, не боясь показаться и ошибиться, он вплавлял в себя Драко, прижимая всё ближе и ближе, и ему казалось, что это красивая драконья чешуя золотиться в воде. — Хочу тебя, Драко… Ты позволишь, можно мне… Ты такой волшебный, Драко, такой волшебный… Мой чарующий дельфин, мой свет, мой мир, моя твердь, мой дом, мой рыцарь, ты мне так нужен сейчас… — руки Гарри, не ожидая позволения, уже ласкали совсем непривычно и ново, но так правильно и хорошо, что Драко мог только выдыхать свои ответы, сдерживая стон. Держаться на воде было необычайно просто, и Драко даже не пытался замечать. Он позволял Гарри всё, к чему стремилась его душа, и в какой-то момент жажда обладания sa petite fleur стала естественной и желанной. Драко никогда не видел в нём таких намерений раньше, но сегодня… Сегодня всё было иначе, и Драко не был против ощутить на себе страсть Гарри во всей её мощи и всеобъемлемости. — Tu peux tout faire, ma petite fleur. Je te laisserai faire ce que tu voudras. Je te donnerai tout ce que tu veux… — Драко почти бредил, потому что Гарри сейчас так походил на тот образ, что свёл его с ума тогда, на седьмом курсе. Ворвался в его сон, показал свои чувства, попросил о любви, показал, каким он может быть живым и сильным. Такого Гарри хотелось до головокружения, и Драко хватал воздух ртом, когда чувствовал, как сильные губы расцвечивают метками его шею, а тело, раздразнённое, разнеженное, принимает в себя любимого, медленно, томно, совершенно покорно и в то же время жадно. Стон сломал плеск воды сочным раскатом эха, и Гарри не смог удержаться. Толкнулся на всю длину, ощущая себя словно под дозой Дурманящего зелья. Он виделся себе огромным, гибким водяным драконом, который сейчас любит изящного, тонкого дельфина, чей голос оглушает той страстью, что в нём живёт. Драко двигался на нём плавно и мягко, стонал, подавался и совсем не стеснялся, только шептал на французском и не мог оторвать взгляда от Гарри. Его цветочек сейчас казался таким величественным, словно Годрик, убивающий голема, такая яркая сила покоряла, а губы, терзающие горло, ласкающие ключицы, вызывали восторг и трепет, и благодарность, и восхищение той нежностью, что скрывается за этой мощью. Драко не знал, что его Гарри так может. Он видел, что тот сдерживает себя, не только в проявлении магии, но и в проявлении себя тоже, и ждал, когда же последние границы упадут, и Гарри начнёт чувствовать себя действительно свободным. И сейчас, чувствуя уже жёсткие толчки, теряясь в этих размашистых, смелых, почти отчаянных фрикциях, наконец распался на миллион осколков, понимая, что вот она, свобода. Быть любимым и быть способным любить самому так, чтобы ничего не бояться.