Долг платежом красен

Я уже битый час сидела над музыкальной шкатулкой и всё без толку. Вертела её и так и сяк, простукивала, проверяла каждый листик орнамента на наличие скрытых символов. Да я даже Камбэ (видимо уже от отчаяния) попросила прогнать узор через базу данных с помощью ХЕУСа. Осталось разве что её на зуб проверить. Остальные сотрудники отдела уже свалили домой — у них сегодня был сокращённый день из-за переработок накануне, остались только мы втроём. У Като было много бумажной работы, я всё ещё пыталась разгадать секрет шкатулки, а Камбэ… кстати, непонятно вот, чего он не ушёл вместе с остальными? Я бросила на него быстрый взгляд — как всегда сидит на диване для посетителей и что-то ищет на своем планшете. — Всё! Я беру тайм-аут, — устало сообщила я в пространство, бредя к кофе-машине. Налив себе чашку крепкого бодрящего напитка, я плюхаюсь с ней на всё тот же диванчик, игнорируя не особо довольный взгляд Дайске. «Чтоб ты знал, диван не твоя личная собственность. Мы тоже имеем на него право», — мысленно фыркаю я, откидываюсь на спинку и прикрываю глаза, давая им отдых. — Камбэ, — спрашиваю я, не открывая глаз, — А всё-таки, почему ты принес в наш музей ту картину? Не то, чтобы я жаловалась, просто удивлена. Мы с тобой, всё же, не очень-то ладим. Ненадолго повисло молчание. Я открыла один глаз, скосив его на собеседника, чтобы узнать в чем дело и тут же столкнулась с пристальным изучающим взглядом. Всё-таки Камбэ правильно сделал, что в полицию пошёл — от такого взгляда не только преступники, любой нервничать начнёт. Вот и я начала. Хотя казалось, с чего бы? Я просто задала интересующий меня вопрос. Но второй глаз всё же открыла и уставилась в свою чашку, как будто ничего интереснее в жизни не видела. — Дело в практической стороне, — услышала я голос Дайске, соизволившего всё-таки ответить на мой вопрос, — Ты полезна отделу как консультант, а потеря работы могла выбить тебя из колеи эмоционально, следствием чего снизилась бы твоя результативность здесь. Я на секунду отрываюсь от созерцания чашки и бросаю быстрый взгляд на собеседника. — Вот как? — протягиваю я, — Значит, дело в прагматизме. Жаль. На секундочку мне показалось, что ты просто решил помочь. Слышу рядом короткий смешок. Интересно, почему я немного разочарована? Не то, чтобы я не знала ответа на этот вопрос. Наверное, хочу слишком большого внимания к своей персоне. Немного обидно, когда тебя воспринимают только как инструмент, а не как живого человека. В голове немедленно раздалось: «Ты можешь притвориться кем угодно, но саму себя ты не обманешь. Ты всегда будешь достойна только коробки для бедных, Юко». Я скрипнула зубами и стиснула в руках кофейную чашку, грозясь её раздавить. Столько лет прошло, а эти злые слова до сих пор стоят у меня в ушах. Наверное, поэтому я так стремлюсь доказать всем обратное — показать, что я не пустое место и со мной тоже стоит считаться. Да уж, все травмы родом из детства. Хотя нет. Не все… Решив, что уже хватит заниматься самокопанием, я вздыхаю и возвращаюсь мыслями к шкатулке. Итак, если я ничего не упустила, то дело не в конструкции шкатулки. Но тогда в чём? В поисках решения, я окидываю взглядом кабинет и встречаюсь глазами с Хару, который ненадолго оторвался от бумажной работы. Он ободряюще улыбается мне и я тоже приподнимаю уголки губ в ответ. В голове сам собой всплывает его голос: «Но вряд ли дело в мелодии. Так ведь?» В мозгу что-то щелкает, как будто сработал нужный переключатель. А что, если именно в мелодии? Но как теперь об этом узнать, если механизм сломан? Я ведь даже не знаю, что я напевала в музее. Стоп! Есть кое-кто, кто знает. Я перевожу взгляд на Дайске и взволнованно спрашиваю: — Камбэ, можешь сказать, что я насвистывала сегодня в музее? Ну, ту мелодию, про которую ты ещё сказал, что я сфальшивила. Он явно удивлен моим вопросом, а наверно, ещё больше, лихорадочным взглядом, которым я этот самый вопрос сопровождаю. Ну да, стоит признать, моё поведение сейчас выглядит маленько странноватым, но мне просто кажется, что я на правильном пути. — Роберт Шуман. Композиция «Вечером», из цикла «Фантастические пьесы», — даёт развернутый ответ Камбэ и добавляет, — А что? — Может и ничего, — нервно покусываю губу я, лихорадочно обдумывая варианты, — Просто именно эта мелодия играла в шкатулке. И уже через пару минут я готова вновь биться головой о стену. — Не понимаю, что общего может быть у Роберта Шумана с главой мафии? — стенаю я, уставившись в одну точку перед собой и обхватывая голову руками. — Думаю, ничего, — резонно замечает Дайске. — Но почему-то он выбрал именно эту мелодию. Может быть имеет смысл место, где родился композитор или дата, — нахмурилась я, пока в голове проносились теории одна абсурдней другой, — Кстати, — обращаюсь я к парню, — А ты-то откуда так хорошо в музыке и композиторах разбираешься? — Учился играть на фортепиано, — нехотя отвечает тот. Я во все глаза уставилась на Камбэ, пытаясь представить того за клавишами. Удавалось, честно говоря, не особо. Гораздо реальнее его представить за ноутбуком или планшетом, нежели сидящим за роялем. — Да ладно тебе, — засмеялся Като, который встал, чтобы размять ноги, — Меня тоже в детстве пытались научить играть на фортепиано. Так что это не такая уж и редкость. Правда, из этого так ничего и не вышло, — смущённо улыбнулся он, — Бедный учитель даже подписывал клавиши по номерам, потому что я никак не мог запомнить ноты… В моем мозгу вновь раздается щелчок. Одна мысль пытается пробиться сквозь толпу других абсурдных идей. Но я знаю, что эта идея касается самой мелодии. Возможно, что-то зашифрованно именно в ней. Ещё пока не совсем её понимая, я, всё также глядя в одну точку перед собой, спрашиваю: — Камбэ, а ты мог бы сказать, где конкретно я сфальшивила? Дайске удивлённо на меня смотрит, немного обдумывает варианты и, наконец, отвечает: — Так сходу не получится. Но если бы ты напела, а кто-то сыграл оригинал, думаю, можно было бы отследить неправильные ноты. А почему ты спросила? Като молча переводит взгляд то на меня, то на Камбэ, но не решается ничего сказать, очевидно, понимая, что я напряжённо что-то обдумываю. — Дело в том, что у меня хороший музыкальный слух. Я его долго тренировала, — поясняю я, не углубляясь в подробности о том, что хороший слух мне нужен, в том числе, для открывания сейфов, — Так вот, я уверена, что мелодию я воспроизвела правильно. Но я не слышала оригинал, поэтому мне казалось, что с ней всё в порядке. — Подожди-ка! — понял мою мысль Хару, — Ты думаешь, что владелец шкатулки нарочно изменил несколько нот в мелодии, чтобы что-то зашифровать? — Мне кажется, это вполне вероятно. Вот только в каких кустах нам бы достать рояль, чтобы это проверить? — замечаю я. — Можно обойтись и без рояля, — откликнулся Камбэ, — ХЕУС, создай голографические клавиши. И спроецируй ноты для композиции «Вечером» Шумана. Мы с Като дружно ахаем, потому что прямо перед нами проецируется изображение клавиш, а заодно нотного стана. — Эх, до чего дошёл прогресс! — восхищенно произношу я, — Ну что, приступим? И не дожидаясь ответа, начинаю насвистывать небольшую часть мелодии. Камбэ кивает и его тонкие пальцы легко касаются голографических клавиш, воспроизводя тот же фрагмент, но уже в правильном варианте. Удивительно, но звучит мелодия вполне реалистично, как будто звук исходит из настоящего инструмента. — Вот здесь ошибка, — замечает Камбэ, — Вместо ноты «ля» стоит «до» Като подаёт мне листок и ручку, и я записываю. Так, одну за другой, мы обнаружили целых пять нот. Вот теперь я всё же начинаю сомневаться, что запомнила всё верно, ведь мелодию я слышала всего раз и то в стрессовой ситуации. Жаль, что не проверишь теперь, когда шкатулка сломана. — Что получается? — заинтересованно спрашивает Като. — Так, — зачитываю я неправильные ноты, — До, ля-бемоль, соль, ми, ре-бекор. Допустим, всё правильно. Но даже так, переведя их в цифры, мы не будем знать, что они обозначают. Это может быть что угодно: от номера банковской ячейки или камеры хранения до кода к сейфу, — вздыхаю я. — А почему ты решила перевести их в цифры? — неожиданно спрашивает Дайске, — Логичнее будет записать их буквами. Я ошарашенно смотрю на него. Признаться, такая мысль мне в голову не приходила. А ведь действительно! Каждой ноте соответствует одна из семи латинских букв: C, D, E, F, G, A, H. Ещё Бах в своё время этим воспользовался и зашифровал в произведениях свою фамилию в виде музыкальной монограммы. Итак, что же у нас выходит? Я подписала букву над каждой ноткой и прочитала: — «CAGED». Теперь оно имеет хоть какой-то смысл. Молодец, Камбэ! — «В клетке»? — удивился Хару, мысленно переведя слово с английского, — И что это значит? — и добавил, — Кстати, мне сейчас послышалось или ты Камбэ похвалила? Непривычно от тебя такое слышать, — засмеялся он. — Ой, — запустила я руку в волосы на затылке, — Я случайно. Это в приступе иррациональной радости. Камбэ фыркнул от такого заявления и небрежно дёрнул плечом. — Но вообще, мы все молодцы, — продолжила я, игнорируя его реакцию, и улыбнулась, — Като подал идею, я запомнила мелодию, а Камбэ понял, в чем секрет нот. По-моему из нас троих вышла просто отличная команда. Но всё же непонятно, причём здесь клетка? И какая вообще клетка имеется ввиду. — Похоже, я знаю, — заметил Дайске, ища информацию на планшете, — У нашего «крестного отца» имелся черный ягуар, привезенный ему в подарок одним другом из тропических лесов Парагвая. Наверняка он содержится в вольере. Возможно, имелось ввиду именно это. Теперь ягуар перешёл во владение его жены. Уж не знаю, каким образом Камбэ договорился о встрече с женой покойного мафиози, но через пятнадцать минут мы уже катили на кадиллаке в сторону их поместья. — Камбэ, — задаю я, интересующий меня вопрос, — А ты всегда именно так на фортепиано играешь или это потому что клавиши голографические были? — Под «так», ты имеешь ввиду «в такой манере»? — откликнулся тот, — Пожалуй да, а что? — Нет, ничего, — быстро ответила я и задумалась. Я бы и сама не смогла ясно ответить на вопрос, в чём дело. Всё было на уровне ощущений. Музыка показалась мне пустой. Дело в том, что когда кто-то играет, он добавляет в свою игру себя. Иными словами, музыка окрашивается исполнителем, приобретает свойственные ему черты. Когда играл Камбэ, мелодия была подобна прозрачной воде — ты видишь всё сквозь неё, но не задерживаешь внимание на ней самой. Игра была пустой и механической. Она была уникальной в том смысле, что абсолютно не окрашивалась в эмоции исполнителя — я так и не смогла их отследить. Почему-то меня это встревожило. Ведь не может быть, чтобы Дайске играл так всегда? Что-то случилось, почему он стал играть именно так? Может я слишком много думаю и поэтому невольно пытаюсь смотреть на ситуацию через фильтр собственного опыта? Дело в том, что я сама не всегда копировала чужие работы. Раньше, беря в руки кисти и краски, я создавала целые миры. Даже подумывала одно время стать иллюстратором фантастических книг. А потом, после того происшествия с сестрой, как будто кран с вдохновением перекрыли. А может просто мой мир стал бесцветным и пустым. Как бы то ни было, о создании миров на бумаге, не было уже и речи. Техника осталась, а вот души в работах уже не было. Либо это были какие-то совсем уж мрачные картинки. Иногда я рисую что-то своё, но это происходит крайне редко. Поэтому сейчас мне стало интересно, могло ли и в жизни Камбэ произойти какое-то событие, лишившее его музыку души? Но боюсь я об этом так и не узнаю. Хотя, если подумать хорошенько, оно мне вообще надо? — Что-то ты сегодня какая-то задумчивая, — отметил моё состояние Хару. — Ну, думать, говорят, вообще полезно, — откликаюсь я, — Но наверно, мне просто любопытно, что же мы найдем в этой самой клетке. — Понимаю, — кивнул Като, — Камбэ, как думаешь, что это будет? — Мне неинтересно, — откликнулся тот. Мы с Хару переглянулись и оба прыснули от смеха. Поймав в зеркальце водителя удивленно-сердитый взгляд, я поясняю: — Прости, но в это слабо верится. Иначе бы ты нас сейчас в поместье не вёз. — Ага, — подхватил Като, — Бьюсь об заклад, тебе так же любопытно, как и нам. Автомобиль резко затормозил и мы с Като вцепились в подлокотники. Хотели было возмутиться, но затем поняли, что приехали и вылезли из машины. На крылечке дома, облаченная в традиционное японское кимоно и изящная, как японская статуэтка, стояла хозяйка дома. Хотя она была уже немолода и в её высокой причёске появились седые пряди, выглядела женщина величественно. Мы поклонились как по команде. Я невольно покосилась на Камбэ. Странно было видеть его кланяющимся кому-то, хотя я и понимаю, что это просто дань японскому этикету. Перехватываю взгляд Като, который тоже направлен в сторону Дайске, и невольно улыбаюсь — похоже, он подумал о том же, о чём и я. Женщина слегка склонила голову набок, рассматривая нашу компанию и улыбнулась, в результате чего тонкие морщинки-лучики собрались в уголках глаз. — А я всё думала, кто же разгадает секрет шкатулки? — голос у хозяйки поместья был глубокий, звучный. — Так вы знали про шкатулку? — удивился Като. — Это я помогла мужу придумать эту шараду, — улыбнулась она, — В делах бизнеса клана я не участвовала, муж считал, что это не женское дело, но вот чтобы придумать подобные загадки, он всегда советовался со мной. Я улыбаюсь и совершенно искренне благодарю: — Спасибо. Это была очень изящная загадка. — Загадки существуют, чтобы быть разгаданными, — улыбнулась в ответ женщина, — Пойдёмте со мной. Заберёте ваш приз, — и величественным жестом указала вглубь сада. Мы прошли за ней следом. Я всё время озиралась по сторонам, любуясь красотой растущих здесь цветов и деревьев — сад был очень ухоженным, вглубь него вела дорожка из отполированных камней. Пока я крутила головой, то едва не ткнулась носом в спину Дайске, потому что мои спутники резко остановились, а я в это время наблюдавшая за яркой бабочкой, этого не заметила. Здесь и был огромный вольер, внутри которого находился черный ягуар. Сейчас зверь спал, положив голову на мощные лапы. — После вашего звонка, мы дали ему снотворное, — пояснила хозяйка, — Чтобы вы могли беспрепятственно забрать награду — она находится в ошейнике. О! Не волнуйтесь, зверю это не навредит. Меня так и подмывало спросить, что за чудо-препарат дали ягуару. Я бы тоже не отказалась вот так вот спокойно дрыхнуть без задних ног, да ещё и без всякого вреда организму. Хозяйка поместья достала из кармана ключ, отворила клетку и зашла внутрь. Мы, осторожно ступая, прошли за ней. Было как-то не по себе находиться в одном вольере с хищным зверем, пусть даже и спящим. Като присел было на корточки, чтобы снять ошейник, но внезапно остановился. — Юко, может ты снимешь? Без тебя мы бы не разгадали эту загадку, — сказал он, — Так что право первой прикоснуться к награде за тобой. — Но… — заколебалась я, — Это ведь ты подал идею. Да и без музыкальных способностей Камбэ мы бы не справились… — Я хочу уступить это право тебе, — лучисто улыбнулся Като. Я перевела взгляд на Дайске — тот стоял, скрестив руки на груди. — Я уже сказал, мне это неинтересно, — спокойно сказал он, — Так что можешь снимать. Таким образом, получив разрешение с двух сторон, я тоже присела на корточки рядом с ягуаром. Его спина медленно вздымалась во сне в такт дыханию. Я осторожно провела рукой по густой черной шерсти, оказавшейся шелковистой наощупь и начала аккуратно расстёгивать ошейник сзади. — Сюрприз-сюрприз, получите приз… — пробормотала я, стягивая с шеи хищника драгоценный предмет. А затем выпрямляюсь и раскладываю предмет на ладони так, чтобы его было хорошо видно остальным. Им оказался кожаный ошейник с вставкой из трёх камней впереди. Средний камень был большим, а те, что по бокам — меньше. — Это же… — ахаю я, подставляя их под заходящие лучи солнца, — Звездчатые рубины! — Какие рубины? — удивился Като. — Звездчатые, — пояснил Дайске, — Они так названы из-за проявления шестилучевой звёзды на поверхности, когда на камень попадает свет. Этот оптический эффект ещё называют «астеризмом». — Действительно, — всмотрелся в камни Хару, — Красиво смотрится, как будто маленькая звёздочка внутри. — Боюсь даже предположить, сколько они стоят, — говорю я, с восторгом рассматривая камни, — Такие рубины большая редкость. Во первых, здесь работал искусный огранщик, потому что достаточно сложно получить настолько яркую звезду. Во-вторых, цвет необычен. Ярко-красные рубины с подобным эффектом — большая редкость. Обычно они уходят либо в малиновую цветовую гамму, либо в лиловую. Эти же, красные, да ещё и прозрачные, что придает им ещё большую ценность. — Совершенно верно, — кивнула хозяйка поместья, — Эти рубины были найдены и привезены из Шри-Ланки, а огранены в форму кабашонов уже здесь. А вы точно из полиции? Настолько хорошо разбираетесь в драгоценных камнях… — О! На самом деле я работник музея, — засмеялась я, — А полицию консультирую в делах, касающихся сферы искусств. — Тогда понятно, — кивнула женщина, — Но я ума не приложу, что с вами теперь делать, — она всплеснула руками и пояснила, — Дело в том, что призом были не только камни. По идее, клан мужа должен был оказывать всяческую поддержку тому, кто доберется до награды. Но так как вы не из мафии, она вам вряд ли понадобится. К тому же, этот ошейник, как я понимаю, тоже по закону отойдет государству. Получается, вы хоть и выполнили все условия, но по сути, остались без приза. — Ничего страшного, — сказал Като, улыбнувшись, — Само это дело было достаточно интересным. Не каждый день становишься охотником за сокровищами. — А у вас случайно нет никого, кто бы мог отремонтировать шкатулку? — спросила я, — Дело в том, что другие сотрудники немного переусердствовали, и она теперь не играет. Хозяйка засмеялась и сказала, что в этом нет необходимости. А затем предложила пройти в дом и выбрать любую понравившуюся шкатулку по вкусу. Одна из комнат особняка, действительно, была ими заставлена. Там были шкафы с кучей полочек и на каждой стояло по несколько шкатулок. Мы с Като, как дети, дорвавшиеся до сладкого, открывали всё подряд, вслушиваясь в мелодии и любуясь гравировкой по их краям. Даже Камбэ открыл пару шкатулок, правда, возможно, от скуки, потому что ему уже поднадоело ждать нас. В итоге, я выбрала шкатулку с той же мелодией, только уже правильной. Она была из светлого лакированного дерева с изящным растительным орнаментом и птичкой на крышке. — Будет напоминать мне об этом деле, — улыбнулась я. *** — А всё-таки, что будет с ошейником? — спросила я, уже сидя в машине. — Полежит несколько дней в отделе улик, а когда дело будет формально закрыто, отправится куда-нибудь в национальный музей, — пояснил Хару. — Эх, вот бы разрешили его с недельку в нашем музее показать на выставке, — вздохнула я, — А то дела наши, честно говоря, не очень. Одна надежда на «Бабочку». — Думаю, учитывая обстоятельства, об этом можно было бы договориться, — откликнулся Дайске и с ухмылкой добавил, — Если пообещаешь не подделывать эти камни. Моему возмущению не было предела. — Да ты шутишь что ли? Где я по-твоему достану нужное оборудование для их подделки? — Стоп! — вмешался Хару, — Иными словами, будь у тебя нужное оборудование, ты бы могла их подделать? — уставился он на меня. Ну, что тут скажешь — спалилась так спалилась. — Вообще, да, могла бы, — серьезно киваю я, — Но уметь, ещё не значит делать. Я не люблю подделывать камни, потому что для меня это сродни искусственным цветам, это лишает их всякой прелести. — Картины другое дело? — спрашивает Дайске, усмехнувшись. — Да, к ним у меня совсем иное отношение, — соглашаюсь я, — Они изначально сделаны руками человека, поэтому хорошую копию я считаю искусством. Но, — быстро добавляю я, — Это же всё чисто гипотетически. Разумеется, ни камней, ни картин я не подделываю. — Во всяком случае, доказательств этому нет, — ухмылка Камбэ стала ещё шире. — На что это ты намекаешь? — с видом оскорблённой невинности заявляю я, при этом мысленно признавая правоту парня. — Ни на что. Просто пошутил, — его голос вновь приобрел безразличный оттенок. — Камбэ, — нахмурился Като, — Нельзя так просто, без доказательств, обвинять человека. Я бросаю на него благодарный взгляд. А вот Камбэ резко увеличивает скорость машины, вызвав этим непроизвольный вскрик у моего защитника. — Хватит реагировать так на все мои слова, которые тебе не нравятся! — возмущается Хару, слова которого, впрочем, остаются без ответа. Я на это только вздыхаю и прошу подбросить меня к музею, потому что мне всё ещё не терпится продолжить работу над картиной.