Стигма

Ветер дует в лицо мощным потоком, поэтому Гермиона сильнее закутывается в свою гриффиндорскую тёплую мантию и удивительно медленно шагает вслед за Джеймсом, который за руку вытаскивает её из толпы волшебников. Она никогда не подумала бы пару лет назад, что станет помогать этому напыщенному оленю завоевать бедную Лили. Однако, проспорив в пари с Питером, теперь вынуждена послушно идти с Поттером, которого наравне с Эванс терпеть не может из-за заносчивости, зазнайства, слишком слабоум… — Ай! Поттер! Гермиона никак не ожидает, что Джеймс резко дёрнет её на себя и она упрётся ему в грудь, носом уместившись в открытую шею. — Ты хочешь, чтобы мы мёрзли здесь до самого окончания прогулки? — Очки поправь, Поттер. Они, к сожалению, давят на твоё огромное самомнение. — Потом чуть тише и спокойнее: — Знаешь, пора бы пробовать покорить сердце Лили простотой и серьёзностью, а не детскими выходками. — Детские выходки? — чуть слышно произносит Джеймс, повернувшись головой в её сторону и продолжая тянуть за собой. — Это не детские выходки, а мародёрские шалости. — Упаси Мерлин назвать навозные бомбы шалостью. Ты ведёшь себя как ребёнок, Джеймс, — Гермиона приподнимает ворот мантии ближе к шее, согревая меховой подкладкой. — Но Сириус тоже мародёр. — А кто отрицает, что он такой же, как и ты, ребёнок? Джеймс надувается, взлохмачивает свои непослушные волосы и всё так же настойчиво продолжает вести её в «Три метлы», где уже собрались все мародёры, в числе которых, к сожалению, был её брат-близнец, и остальные гриффиндорцы. Поттер почему-то упрям, как стая гиппогрифов, и гнёт свою линию о том, что Лили заметит его только тогда, когда поймёт, что он может заполучить любую девушку. И она поймёт, кого потеряла. «Кажется, она будет в восторге», — думает Гермиона, выдыхая, когда Джеймс пропускает её в просторный коридор заведения. В поле зрения попадает столик, занятый пятью гриффиндорцами. Удивительно, потому что мародёры обычно сидят отдельно от остальных. К ним приткнулись Марлин и Доркас, которые переглядываются, стоит только увидеть, как Гермиона приближается к их столу вместе с Джеймсом. Сириус мгновенно вскакивает на ноги, приобнимая её за плечи и целуя в макушку. — С днём рождения, котёнок. — С днём рождения, пёсик. Брат морщится — в какой уже раз? — и ведёт Гермиону к своему месту, присаживаясь рядом и совершенно не обращая внимания на закатившего глаза Джеймса, который примостился с раскрасневшимся от сливочного пива Питером. Тот не знает, куда деть себя от любопытных взглядов Гермионы и Марлин, повисшей на плече своей подруги Доркас. Та светится, словно у неё день рождение проходит в кругу друзей. Хотя Гермиона не приглашала никого из них. Однако Сириус, как всегда, решил всё за обоих и притащил за собой всех мародёров и своих бывших девушек. Отличное начало. — Семнадцать лет, какой хороший возраст, — говорит Марлин, щелкая жвачкой из Сладкого королевства. — Вот бы и нам скорее семнадцать, и можно будет покупать огневиски. — А с чего ты решила, дорогая, что в сливочном пиве нет капель огневиски? — невинно спрашивает Сириус, всё так же удерживая Гермиону в своей хватке. Ей начинает казаться, что его пальцы желают оставить следы на её чистой коже. — Неужели мадам Розмерту словил в свои цепи? — хмыкает она, делая глоток пива. Ну да, вкус разительно отличается от обычного, но не то что бы сильно. Скорее горчинка на кончике языка, которая ощущается пеплом во рту. Сириус наклоняется ближе к Гермионе, и той ничего не остаётся сделать, как повернуться к нему, вздёрнув нос, оказываясь слишком близко. Опасная зона. «Только не сейчас». Она видит в его глазах пляшущих бесенят, искры от которых освещают радужку, и в то же время та словно бы темнеет. Он не станет у всех на виду делать то, что ни один брат не должен делать со своей сестрой, не так ли? — Мне сегодня официально семнадцать, котёнок, — он щёлкает её по носу, отчего становится щекотно. — Не было надобности в обольщении. — Сколько мадам Розмерте лет, не подскажите?.. — Говорят, она уже долго управляет этим заведением, — отвечает Доркас. Её взгляд застывает на руке Сириуса, которая обнимает угловатое плечо Гермионы. — Я и не знала, Сириус, что ты у нас для старших дамочек хранишь своё сердце. Марлин неловко отводит глаза от Ремуса, сидящего в молчании, и едва слышно выговаривает: — Если оно у него вообще есть. Гермиона смотрит на Питера, который внезапно ойкнул, и Джеймса, подвинувшего своего друга и оказавшегося в непосредственной близости от неё. Она едва ли не стонет от того, что Лили Эванс входит в «Три метлы». — Клянусь бородой Мерлина, если твой друг, Сириус, посмеет поцелов… Её возмущения тонут в треклятом поцелуе, на который она никогда не соглашалась. Поттер прижимается к ней, ладонями взяв в захват щёки и вынуждая её наклониться вперёд, отрываясь от напрягшегося Сириуса. Он определённо не ожидал, что его лучший друг — олень, иными словами — станет предпринимать такие радикальные методы для завоевания неприступной бастилии, имя которой — Лили Эванс. Нет, безусловно, проигранный Гермионой спор касается только её, но, чёрт возьми… Как же тяжело видеть, как его сестрёнку целует другой. Тот, который в принципе может целовать её на виду у всех. Да вообще имеет право целовать так жадно и всепоглощающе. И Сириус… Сириус стискивает зубы, берёт Гермиону за плечи, мягко сжимая их, и тянет на себя, отрывая Джеймса от неё. — А ты не потерял совесть, Сохатый? — в его голосе однозначно слышится ярость напополам с гневом. Вряд ли именно на Джеймса, но на ситуацию в целом. Ведь если бы они не родились братом и сестрой… Если бы Гермиона была бы, например, дочерью Сигнуса и Друэллы. Или — что ещё лучше — Альфарда… То… Многое могло бы поменяться в хорошую для них сторону. А сейчас не время распускать мысли в голове, нужно держать их в узде до вечера, когда можно мечтать и… Джеймс неловко заваливается на спинку стула и откашливается. — Лили видела? — возбуждённо спрашивает он, поправляя свои очки. Которые Гермиона срывает с носа и с мрачным удовлетворением ломает носком ботинка, при этом глядя в карие глаза Поттера, резко переменившегося в лице. — Если ты ещё раз хотя бы прикоснешься ко мне своими грязными пальцами, я заставлю тебя пожалеть, — с удовольствием выдыхает Гермиона и допивает остатки сливочного пива, разбавленного с огневиски. Джеймсу хватает ума пристыдиться своих действий не потому, что на него волком смотрит Сириус напару с Гермионой, а потому, что Лили замечает разворачивающуюся сцену и кривит губы в подобии улыбки. Она посылает её только Гермионе, на что та кисло выдавливает гримасу, которая, должно быть, выглядит жалко. Эванс проходит вместе с Алисой Вальден к дальнему столику — поразительно незанятому — и таким образом оказывается спиной повёрнутой к ним. Вытирая губы салфеткой, заботливо поданной Ремусом, Гермиона шипит от резкой короткой боли около скулы. Ощупывая то место, она обнаруживает тянущуюся от уха вниз полосу, тонкую струйку крови которой вытирает небрежным движением пальца. Превосходно, Поттер совсем с ума сошёл со своим планом и его реализацией. Поранил её своим ногтем, когда она пыталась вырваться из его хватки. Сливочное пиво кончается, поэтому Питера посылают Джеймс и Сириус за добавкой, предварительно шепнув что-то на ухо, после чего напряжение грозит перейти на новую степень раскалённости. Марлин всё смотрит на Сириуса, который будто бы не знает, что на него обращён как минимум один взгляд. Ремус привычно молчит, иногда поглядывая на застывшего у стойки Питера. Доркас щебечет Гермионе что-то о новом выпуске Ведьмополитена. Не так она представляла свой — их — день рождения. Обычно в этот день солнечно и ясно, тепло, а ещё Реджи не задерживался на Уходе. Вероятнее всего, он даже не придёт, учитывая чисто гриффиндорскую компанию. Однако Гермиона провела бы этот день в грязи и с флоббер-червями, чем торчала с мародёрами и незнамо зачем пришедших бывших девушек брата. Его, кажется, этот аспект даже не волнует. Всё, чем он способен, направлено на спор о квиддичных сборных и их шансах на ежегодном Чемпионате. С Регулусом легче. Он никогда не делает что-то поперёк её решения или хотения, наоборот, он стремится ей угодить во всём. Реджи соблюдает нейтралитет в Слизерине, как и говорила Гермиона. Он пытается лавировать между клубом Слизней и квиддичем, в который пошёл лишь из-за желания досадить Сириусу. Не провоцирует гриффиндорцев и вообще с ними не взаимодействует. Ну, исключение представляет только Гермиона. В один момент всё так затягивается, что Гермиона спешит покинуть застолье. На неё уже не обращают внимания, а обида на брата и Поттера всё ещё греет её сердце. Поэтому она приближается к Сириусу и холодно целует его в щёку. Он весь напрягается, вытягивает спину, ощущая, как Гермиона растрёпывает его и так взъерошенные волосы, и смотрит на неё. Всклокоченную, недовольную и собирающуюся уйти. Наверняка к малышу Реджи. — А если и к нему, то что? — вызов слышится в предупреждающем тоне Гермионы, однако Сириус даже не подозревал, что произнёс последнюю мысль вслух. — С ним тебе комфортнее, не так ли? — Он не выставляет меня дурой. Он никогда не даст своему другу трогать меня из-за какого-то проигранного спора на глазах у всех. Реджи имеет множество недостатков, как, впрочем, и ты, но он, по крайней мере, знает, что мне претит такое вызывающее поведение. Да, я помогла Джеймсу в его маленьком плане, но мы условились — никаких поцелуев и других неуместных жестов. Гермиона расстроенно качает головой, тряся своей тёмной копной завязанных сзади лентой волос, и благосклонно кивает Ремусу. — Увидимся в библиотеке, Ремус. Всего хорошего. Она знает, что весь её путь до двери Сириус провожает взглядом, и потому останавливается перед выходом, давая шанс брату пойти вместе с ней к Реджи. Но это кажется утопическим — примирение Сириуса и Регулуса. И всё же Гермиона хочет этого всей душой. Они — её братья, единственные частички её расколотой на двое души, и те желают соединиться в единое целое. Только Сириус того не хочет. Потому что он остаётся сидеть на своём месте, сверлить её взглядом и цедить сливочное пиво. Словно ему неприятна сама мысль о том, что Гермиона будет находиться вместе с Реджи. Она толкает дверь и выходит навстречу ненастью.

***

Когда Гермиона отряхивает ворот мантии от капель дождя и входит в уже готовую Выручай-комнату, то видит, как напряжён Регулус и как его руки растирают кожу на предплечье, словно бы боль течёт по нему. Вопросы отпадают сами по себе, ведь другого быть и не может. Maman что-то сделала, когда лично забирала его из Хогвартса. Регулус замечает её, стоящую около тёмного диванчика, и сглатывает так, будто и это даётся ему с неимоверным трудом. — О, ты уже здесь, — он встаёт и чинным шагом проходит к ней, беря миниатюрные ладошки в свои практически такие же руки. Несмотря на то, что Регулус младше её и Сириуса на год с лишним, он выше её на полголовы, что, безусловно, она находит несправедливым. — С днём рождения, Мия. Гермиона ласково улыбается брату и тащит его обратно за стол, у которого он сидел. Появившиеся благодаря комнате свечи украшают тёмно-изумрудную скатерть, три тарелки сияют в пламени, разные яства манят вкусить их, а Гермионе становится плохо. Лакричный пирог она терпеть не может, а Сириус его обожает. Так же, как и их отец. Три набора посуды… Регулус надеялся, что Сириус тоже придёт? Мерлинова борода… Она разворачивается к Реджи, собираясь сказать, что Сириус занят какими-нибудь важными делами и не может снова прийти, но отголоски плещущейся темнотой боли говорят сами за себя. Он знает. — Это же даже не мой праздник, — вырывается у него. Разочарование сквозит в каждой букве, произнесенной им. — А твой. И его. Неужели он не хочет отметить его с семьёй? — У него есть не только мы. Качая головой и отведя взгляд от приунывшего младшего брата, Гермиона выдыхает и, снимая мантию, кладя её на спинку кожаного дивана, садится за стол. Регулус присоединяется вслед за ней после выразительного, настойчивого, но в то же время тёплого взгляда. Они оба осознают, что этот вечер проведут дуэтом, и потому не тратят драгоценные мгновения на расшаркивания и приступают к трапезе. Третья тарелка благополучно исчезает по желанию… Гермиона не знает, по чьему именно желанию она испаряется под волей Выручай-комнаты. Может, Регулус нашёл в себе силы смириться с тем, что как раньше уже не будет? Последнее пирожное съедено Гермионой, которая всегда падка до сладостей. Заварное пирожное — лакомство, которым maman не баловала в детстве, зато отлично помогла сохранить от аллергии. Сириус не любит ничего из сладкого, кроме лакричного пирога, обожаемого всеми мужчинами из Блэков. Регулус, наоборот, обожает потешить себя горячим шоколадом — так же, как и Гермиона, однако он предпочитает горький и тёмный, а она — светлый и молочный. Безусловно, стаканы с ними стоят на столике, который постепенно пустеет после того, как они решают, что не будут есть. Гермиона берёт свой в руки, ощущая приятные покалывания сквозь тонкую кожу, мчащиеся по венам и разгоняющие кровь, находит чайную ложку, инкрустированную позолотой, и помешивает горячую субстанцию. — Как прошёл твой день, Реджи? — с улыбкой спрашивает она, откладывая подальше греческий салат, который съесть полностью не удаётся. — Надеюсь, Северус помог тебе с проектом для Слизнорта? Регулус сглатывает кусок черничного маффина и стряхивает со своей слизеринской мантии мелкие крошки, посыпавшиеся после укуса. — Помог. Дал подходящую литературу и сузил кругозор исследований. — Он так же отставляет от себя еду и пододвигает к себе плавленый шоколад. — Но всё же продвижения нет. Я понимаю, что эссе должно быть не менее трёх футов, но там даже и на половину не потянет. Информации практически нет, а самое главное — профессор говорит, что если тщательнее поискать, то найдёте нужную литературу. Но про чёртово зелье от кашля больше написано, чем об Амортенции. Гермиона слегка смеётся, прикрываясь чашкой шоколада. — Потому что некоторое время Амортенция была под запретом в прошлом. Ты ищешь в обычной библиотеке, Реджи. Для приворотного зелья есть свой уголок Запретной секции, возможно, там будет больше необходимой информации. Он недоверчиво смотрит на неё, подпирая голову зажатым кулаком. Конечно же, Гермиона подозревает, что Слизнорт ждёт от Регулуса разрешения на посещения Запретной секции, поэтому ничего не говорит. Он хочет, чтобы перспективный ученик сам додумался о таком. Но, признаться… Регулус не сильно отличается от Сириуса в умственном плане — они всегда очень долго не могут решить то, что буквально находится под носом. — И тогда я смогу подойти и спросить про годовой проект? — Реджи, сейчас начало ноября. Ты просто должен определиться с проектом. Если выберешь про Амортенцию — дело пойдёт хорошо, потому что про неё очень много мемуаров, поэм, лирики и так далее. Она — богатый источник. Покрутив чашку, Гермиона отпивает напиток и ставит на стол. Вдалеке замечает потрескивающий камин, расплавляющий подкинутые дрова и окутывающий те в свои опаляющие объятия. Когда Регулус перестаёт разглядывать пустующее для Сириуса место, Гермиона пытается улыбнуться, однако выдавливает лишь жалкое подобие слабой улыбки, которая едва задевает уголки губ. Брат, естественно, замечает это, но, заглянув в глаза — идентичные своим, — молчит, не высказывая, что наверняка крутится на языке. Небо за окном начинает сгущаться тёмными красками, подёргиваться безмятежной пеленой рассыпавшихся, словно веснушки на лице, звёзд и нести надвигающуюся ночь. Поход в Хогсмид уже, должно быть, закончен, и мародёры спешат вернуться в Хогвартс, чтобы продолжать отмечать день рождения Сириуса в гостиной Гриффиндора. Это будет сложно. Идти обратно в факультетскую башню. Гермиона понимает, что Сириус и правда породнился с Гриффиндором, стал его сутью и едва ли не именем нарицательным, но после третьего курса брат практически перестал обращать на неё — на них — внимание и возвращаться домой на праздники. На каникулы. Он бросил её и Регулуса в тот самый момент, когда спровоцировал maman выжечь его с магического гобелена. «Теперь он кто угодно, но не Блэк», — сказала тогда матушка, яростно вычёркивая собственного сына из древа семьи и своей жизни. Гермиона наклоняет голову и трясёт ею, пытаясь избавиться от навязчивых воспоминаний, которые до сих пор причиняют выверенную боль. Сириус отдаляется всё дальше и верно от своей семьи — от них — и скоро не будет искать с ней встреч. Но это несправедливо. Что она и Реджи сделали Сириусу, чтобы он перестал считать их семьёй? Поттеры стали для него новой семьёй, а их поместье — домом. Однако, быть может, Сириус обозлился на неё за то, что она не сбежала с ним? Это можно было бы посчитать за причину, несколько детскую, и Гермиона отмахивается от всех своих дум. Какая разница, если Сириус до сих пор любит и её, и Реджи, даже если не показывает этого? На остальное можно закрыть глаза. — А как у тебя дела, Мия? Эти тупоголовые глупцы так и продолжают доставлять проблемы? Гермиона хмыкает. — Сириус достаточно подробно и нудно объяснил им, что, пожалуй, не надо было спорить на меня и мою постель. — Хоть какой-то толк от него, — изрекает Регулус. — Не пойму только, почему они так легко отделались. Сириус же на кулаках разъяснил, не так ли? — Факультетская толерантность, — фыркает она, допивая ароматный и вкусный горячий шоколад. — Он не стал так уж и сильно подробно объяснять, что со мной — а следовательно и с ним — шутки и пари плохи. Но для меня до сих пор загадка, как он об этом узнал. Я ведь говорила об этом только тебе, Реджи. Он неловко тупит взгляд. И перед носом оказывается тарелка любимых творожных маффинов. — Возможно, я поделился этим с Северусом. Он передал это Эванс, а та — Люпину. А он… Ну… — Реджи, — мягко говорит Гермиона. — Я же не собираюсь ссориться по этому поводу и понимаю, что ты хотел помочь. Но, пожалуйста, в следующий раз не делай так. Я же намеренно ничего не сказала Сириусу, потому что знала, что он сделает что-то не совсем правильное. По крайней мере, уж точно не станет ни с кем разговаривать, а сразу кулаком в лицо. Регулус морщится, но согласно кивает и берёт в руку предложенный Гермионой маффин, с удовольствием съедая его. И она ни на секунду не думает, что Реджи послушает её. *** Возвращение в гостиную для Гермионы кажется кошмаром на яву. Когда она говорит пароль Полной Даме и та открывает проход, в уши сразу же наливаются звуки шума и чоканья, а в нос — запахи огневиски и чего-то жареного. Она не сомневается, что это дело рук Сириуса, расположившегося на диване вместе с остальными мародёрами и некоторыми мальчишками на курс помладше. Разочарование поселяется в душе, отдаваясь горечью где-то комком в горле. Он всё равно притащил сюда алкоголь и всё равно напивается, хотя единственное, о чем она просила буквально вчера, — никакой помпезности. Но нет, Сириусу надо выделиться и здесь, как будто весь Хогвартс не знает, что у них день рождения. — Котёнок! — слышится голос близнеца, далеко от трезвого. — Иди сюда! Она благополучно пропускает мимо ушей гвалт, который поднимает Поттер своей победой в шахматы, и идёт к девичьим лестницам, желая оказаться в тёплой кровати и с пустой головой. Однако, прежде чем Гермиона преодолевает первую ступеньку, её талию обвивают сильные подрагивающие руки, вцепившиеся в неё мёртвой хваткой. В волосы мгновенно тыкается мокрый, словно у собаки, нос, а дыхание с примесью огневиски опаляет её кожу головы. — Ты идиот? Сириус! — она пытается выбраться из стальных объятий. — Нас могут увидеть… — Мы уйдём сегодня? Твёрдые нотки, раздающиеся в его голосе, окутывают шлейфом их, хотя он прижимается ещё ближе, а какая-то второкурсница крадётся по лестнице, обходя и весело смотря на них. Становится неудобно от того, что они занимают проход. — Нет, я хочу спать. — Да ладно тебе, котёнок, — журит её Сириус, поглаживая её талию, пригибаясь и кладя подбородок ей на угловатое плечо, покрытое тканью мантии, приятно ощущающейся на коже. — Я люблю тебя. Не отталкивай меня. Гермиона напряжённо стискивает его руки на её теле и, разрывая сцепленный замок пальцев, разворачивается к близнецу, заглядывая в его поддетые поволокой глаза. Такие же, как у неё и Реджи. — Перестань отталкивать Реджи. Ты мог пойти со мной! Он ни в чём не виноват! — Твой брат — копия матери! — Наш брат! Лицо вмиг перекашивается, словно бы Гермиона съела целый ненавистный лимон. — Он ждал тебя, — шёпотом вырывается из неё. — Мы ждали тебя, Сириус. После того как ты сбежал из дома, мы всегда ждём тебя, но ты… Ты, видимо, и без нас счастлив. Иди к Марлин, а я пойду спать. Он порывисто хватает её за руку, будто хочет… удержать? Что-то сказать? Сказать, что всё, что она сейчас проговорила, — неправда? — Ты же знаешь, что есть только ты. Его слова не нарушают стойкость и не вызывают бабочек в животе, как было некоторое время назад. — А надолго ли это? В конце концов, чтобы сказать слова любви, тебе понадобилось огневиски. Гермиона вырывает свою ладонь из ослабевшей хватки и с застрявшим поперёк горла выдохом преодолевает лестницу, заходя в комнату. Она не видит, с какой горечью на неё смотрел Сириус всю её дорогу.