Стигма

Эта форма пахнет Гермионой. Сириус понимает, что женский запах замечает не только он. Джеймс фыркает, хотя Гермиона назвала бы это хрюканьем. Как и всегда. — Что, сошёлся с Марлин? Или Медоуз? — Не смешно, Сохатый, — если бы было не так больно, Сириус посмеялся бы, но, увы, смешно только Джеймсу и Линнею Брауну. Остальным всё равно. Так и должно быть. Сегодня настрой — победить слизеринцев, а не рассуждать, кто с кем спит. Знаменательный день, начавшийся со всеобщей поддержки со стороны всего факультета и других, превращается в отвратительный. Гермиона — единственная, кто не дал и слова ему с утра. Она подошла к Регулусу и что-то сказала, а после быстро ушла. Сириусу погано. Он знает, что поступил с ней ужасно в их совместный день рождения и утро после рождественского бала. Он пытался извиниться, сделал ей подарок и не настаивал на поцелуях, когда всё, чего он желал, — дотронуться до её губ и шеи. Это единственное, о чём он может грезить. Всегда и везде. Даже сейчас, облачаясь в форму, Сириус чувствует её прикосновения, которыми она не обделила его вчера. Гермиона всегда была пылкой, но не так, как… Он сглатывает, ощущая внезапную сухость во рту и пресекая все воспоминания о вчерашнем в Выручай-комнате. Главное, о чём он должен думать, — это победа. Тогда, возможно, Гермиона вознаградит его этой ночью. — Не теряй голову на метле, Бродяга! — весело говорит Джеймс, хлопая его по плечу, который расцарапала Гермиона. Сириус слегка шипит. — Воу-воу, ты чего? — Ничего. Он, конечно же, не скажет об этом. Никогда. Джеймс, Ремус и Питер — его друзья, но доверить им самый тёмный и важный секрет он не может. Слишком рискованно. Было страшно, когда Регулус застукал их в комнате Гермионы, из-за чего они постоянно дрожат, если слышат посторонние звуки. Разоблачение братом ещё можно пережить, но если это кто-то другой… Молчать этот человек не станет. — Да ладно тебе, Сириус. Неужели ты расстроился из-за Гермионы? Он поднимает бровь. — С чего ты взял? Джеймс хмыкает. — Ты смотришь на неё. Долго. Напряжённо. Не знаю, — он щёлкает пальцами. — Как будто ты снова сделал что-то не то… О! Она была такой, когда ты встречался с Марлин. — Разве? Он задумчиво проводит по волосам. Кажется, ветер снова их растрепал и спутал. — Гермиона не была в восторге от Марлин, дружище. А потом ты вдруг начал с ней встречаться. Словно это было для неё личным оскорблением. Так оно и было. Сириус вздыхает, вспоминая, как Гермиона не подпускала его к себе столь долго, даже когда он расстался с Марлин через пару месяцев. Он ведь не хотел, чтобы сестра посчитала его каким-нибудь извращенцем, если узнала бы о его чувствах к ней. Марлин давно пыталась дать понять, что он ей нравится, поэтому… проблема решалась сама собой. Только он и предположить не мог, что Гермиона чувствовала то же самое. Но и это не растопило её сердце. Гермиона была зла. Конечно, только она пошла характером не в отца, а в мать. Истинная Вальбурга Блэк. Сириус много недель пытался расколоть лёд, который собственноручно сотворил, и в конце концов у него получилось. А сейчас… — Где этот придурок? Гермиона. Что она здесь делает? — Не травмируй мне загонщика, Блэк. — Глаза и руки не трону, Лонгфелл. Она врывается вихрем. Как и всегда, она обладает тем самым огнём, который однажды привлёк его, слабого мотылька, к ней. Её глаза искрятся, а руки сжимают что-то, сильно похожее на письмо. Сириус вопросительно поднимает бровь. — Что такое, котёнок? — он должен казаться расслабленным. Если бы она увидела его нервы, то взлетела бы, как сирена, на свою жертву. Ещё одна черта матушки. — Это ты спрашиваешь, что такое? Это я должна спрашивать, что за дракл это? Лонгфелл понятливо рассуждает, что лучше в этой ситуации. — Все на выход, парни. Живее. Сириус выдыхает, посылая благодарности Мерлину за мозги у Лонгфелла. Но проклинает за то, что сам не понимает ни капельки, что происходит. Она поднимает бумажку и с тихой яростью бросает её в его лицо. Это колдография. Его и Медоуз, когда она пыталась объяснить, почему Гермиона не желает выходить из комнаты. Это было сразу после дня рождения, и в тот момент он был далёк от реальности из-за огромного количества огневиски в его желудке. Потому что Медоуз стоит слишком близко, делая колдографию более интимной. Блять. Выдыхая сквозь сжатые зубы, Сириус комкает бумажку и с помощью Инсендио сжигает её к чертям. — Я знала, что ты тот ещё подарочек. Но не настолько, чтобы врать мне в лицо несколько месяцев лишь из-за того, что закрутил роман с Медоуз. Я… считала тебя более благородным человеком, чем мне говорили. Сириус качает головой, пытаясь найти нужные слова. Видит Мерлин, он слишком далёк от этого. — У меня никого нет, Гермиона. Не стоит забивать себе этим голову. Я не знаю, как сделали эту колдографию, но явно не предусмотрели одно. Я никогда не предам тебя. Он поднимает взгляд от своих рук и тихо выдыхает. Гермиона… не в порядке. Её волосы напоминают кучу опавших листьев, кожа бледнее, чем у Беллы, а руки трясутся. Не из-за весеннего холода. Из-за него и его глупости. Надо было проспаться, прежде чем идти говорить. Медоуз могла этим воспользоваться. Хотя остаётся лишь один вопрос. — Зачем Регулус прислал эту колдографию? Гермиона усмехается. Едва-едва, будто ей тяжело. У него сжимается сердце. Неужели это так задевает её? Бессмысленные колдографии? — Это прислали не мне. Это прислали Марлин. Блять. Его горло пересыхает, а руки тянутся к волосам, чтобы взъерошить их ещё больше. В голове царит абсолютная пустота; хочется сесть и всё хорошо обдумать, но прежде всего нужно, чтобы Гермиона ему поверила. Он никогда не… — Я знаю, что я не… — её глаза на мгновение закрываются, и Сириусу больно. —…Я не та, о ком ты мечтал. Я не хотела, чтобы я о тебе мечтала. Но мы… мы здесь. И всё, что я желала, — это честность. То, что происходит между нами, не вечно, и мы оба это понимаем, но я всегда думала, что мы сможем… что-то создать. Теперь уже нет, — она устало проводит ладонью по лицу, зарываясь пальцами в кудри. — Знай, я не хотела, чтобы ты меня ненавидел. Она, поправляя сползающий плащ и качающийся шарф, неловко гладит рукой Сириуса по щеке, словно запоминая, словно прощаясь. Но он не может это допустить. Нет. Он любит Гермиону, и не для такого безобразного конца он терял всего себя, перестраивая свои идеалы и осознавая, что его грязные мысли о сестре могут быть тем, что спасает его. — А теперь моя очередь говорить, — он перехватывает её ладонь, целуя в центр внутренней стороны. — Я без понятия, откуда у тебя такие мысли, котёнок. Никогда я не давал тебе повода сомневаться в себе. Знаю, что между нами всё шатко. И знаю, что ты думаешь, будто, если это всё выглядит обречённым, я имею право тебя бросить. Нет. Я бы никогда так не поступил. Потребуется около сотни тысяч решёток, чтобы я не смог дотянуться до тебя, но это не остановит мои попытки. Я… ты знаешь, эта сентиментальщина, которая тебе не нужна. Мне она нужна. Ты мне нужна. В её взгляде смешиваются недоверие и надежда, которые заставляют Сириуса дрожать. Гермиона не должна сомневаться в их отношениях, никогда и ни за что. Лишь из-за того, что даже лёгкий бриз может сгубить всю их любовь, он обязан предотвращать всякие идиотские мысли в её голове. Всё их настоящее тогда теряет смысл. Гермиона прочищает горло. Очевидно, она чувствует себя неловко, словно её тело облепила сладкая паутина. Мудак, который прислал Марлин колдографию, даже не знал, кому её нужно посылать, но выполнил свою работу на превосходно. Минни была бы довольна таким трудоспособным учеником. Из её губ вырывается вздох, но Гермиона не спешит что-либо говорить. Сириус понимает: для неё сейчас всё сложно. Однако, если быть честным, Медоуз никогда не привлекала его так, как Гермиона, и… она ведь должна это знать. Даже красавица Марлин меркнет рядом с ней. Так что он ищет причины, почему Гермиона так думает. Красота? Чушь, его сестра — Блэк, которые славятся идеальной внешностью. Ум? Тут даже становится смешно. Комфорт? Сириусу ни с кем не было так комфортно, как с Гермионой. И она это знает. Разве нет? Что же ещё нужно для счастья? Она расправляет плечи, уже не сжимаясь и не злясь. На её лице отчётливо видна лёгкая, разочарованная улыбка. — Настанет день, в котором ты перечеркнёшь все свои красивые слова. Я не хочу, чтобы он стал далёким. Потому что тогда будет больнее. Это даже не из-за Доркас. Или МакКиннон, — её нос морщится. Гермиона недолюбливает Марлин, но явно не из-за её с ним кратковременных отношений. — Появится другая. Или ты начнёшь думать совершенно иначе. Наша… связь опасна, и ей нет места в обществе. Ты следующий лорд Блэк, и на твоей… — Следующий лорд Блэк — малыш Реджи, — он закатывает глаза. — Так что не думаю, что в наших отношениях нужно что-то менять. Говори прямо, котёнок. Хочешь бросить меня? Я не буду осуждать. Гермиона вскидывает голову и смотрит на него так, словно он сказал несусветную чушь, как на уроках Слизнорта. — Мерлин, конечно, нет. Я всего лишь пытаюсь… Он хватает её за руки, крепко сжимая. От этого простого действия не может зависеть его жизнь, но Сириусу кажется, что, если она уйдёт, он потеряет себя. — Гермиона. Почему ты так настойчиво хочешь сказать, что я брошу тебя? Хмурость поражает её губы; уголки тянутся в сторону, поражая Сириуса в самое сердце. — Потому что ты… смотришь на них. На всех них. А я… я замечаю это. Сириус хмурится. Когда это он на кого-то неправильно смотрел? Ну, помог он Мэри донести книги до библиотеки, или передал Глории записку от Фина, или отогнал слизеринца от Джулии, приобняв за плечи, но это всё не означает, что он… Блять. Она видела. Видела. Но не… Мерлиновы подштанники! Неужели она подумала, что он… — Всё совершенно не так, Гермиона. Если бы мне нужны были другие, я бы ушёл. Ты знаешь, я не тот человек, который будет умышленно что-то скрывать или обманывать кого-то. — Но это ты заставляешь меня поверить в это. Все они. Я ведь даже ничего не могу сказать, потому ты не мой парень! У Сириуса перехватывает дыхание. Не парень? А кто он тогда для неё? — Я ничего не могу поделать. Я думаю, думаю и думаю. Кто-то обязательно сможет тебя переубедить! Я боюсь этого, Сириус. Я так… люблю тебя. И боюсь так же сильно. Вот оно как. Просто страх. Конечно, это тоже плохо, но… по крайней мере, исправимо. Он уже всерьёз начал полагать, что лишь из-за непонятных ситуаций она может изменить своё мнение о нём. Страх — это ничто. Они справятся. Главный страх, связанный с Регулусом, они пережили. — Иди сюда, — он протягивает к ней руки, пытаясь обнять, и Гермиона послушно тянется к нему. Как всегда. Эта мысль греет его быстро бьющееся сердце. — Мы справимся. Ты ведь понимаешь, что я не дам ничему нас разрушить? Ничему. Никому. Её тёплый выдох на его шее напоминает порез от ножа. Сириус сильнее притягивает к себе Гермиону, не желая, чтобы она уходила. — Понимаю. Они бы так и стояли молча, обнявшись и дыша друг другом. Пытаясь впаять в себя частичку друг друга, хотя куда уж глубже. Они уже на дне. — Блэк, блять! — кричит Браун, его стук разносится не только в тишине комнаты, но и в их головах. — Вы ещё там потрахайтесь! Выходите уже! Пора на поле! Гермиона не скрывает ухмылки. О, они бы могли потрахаться здесь, но велика вероятность быть пойманными. Для них существуют только Выручай-комната и комната Сириуса, когда Джеймс и Питер отбывают наказание, а Ремус занят с Лили эссе в библиотеке. Но почти сразу Гермиона уходит. А Сириусу только и остаётся смотреть, как она встаёт и собирается, словно… любовница. Эта мысль заставляет скривиться. — Сириус, пойдём. Она тянет его за собой. — Мы же… увидимся сегодня? Его переполняет надежда. Они так долго не были вместе, и теперь — особенного после вчерашней ночи — он старается наверстать упущенное. — Не знаю, — она хмурится. — Но я бы кое-что хотела бы попросить, Сириус. Он открывает дверь раздевалки, встречая недовольный возглас Аббота, которому Сириус чуть не прищемил пальцы. Кажется, он слышит бормотание: «Дерьмо». — Всё, что угодно, котёнок. Гермиона закатывает глаза, словно это всё ещё доставляет ей забаву. — Это… Регулус, — она перехватывает его руку, наверняка видя, как он кривится. — Сириус, не выпендривайся. Он наш брат, он твой брат! Реджи всего лишь хочет, чтобы мы были все вместе, а ты отталкиваешь его! — Он сын своей матери. — Я дочь своей матери! С этим у тебя почему-то нет проблем! Я устала, Сириус. Твои друзья стали дороже нас, и нам больно. Больно, Мордред тебя побери. Когда ты станешь непредвзятым? Всё внутри у Сириуса вспыхивает, когда Гермиона пытается защитить малыша Реджи. Почему она не оставляет этих бесплодных попыток? Ничего уже не исправить. Регулус — идеальный чистокровный наследник, вышколенный в лучших блэковских традициях. Между ними слишком большая пропасть из предубеждений и разногласий. — Хватит, Гермиона. Мы едва справились с одной проблемой, ты тут же вытаскиваешь другую. Я тоже устал. Регулус никогда не сможет быть рядом со мной, потому что он слеп, а таким его сделали родители. Он не сможет увидеть то, что вижу я или ты. Останавливаясь около выхода, дожидаясь, пока вся команда выйдет на поле, Сириус заканчивает бессмысленный разговор. — Он истинный сын Блэков. Я же не такой. Вот в чём разница, Гермиона. Он целует её в щеку, но она кажется холодной. Вся она замирает, словно статуя — неживая, красивая и безупречная. — Не причиняй ему боли, Сириус. Я люблю его. Раздражение поднимается, но Сириус усилием воли заталкивает его глубоко в себя. — Он не маленький мальчик, Гермиона. Справится. И уходит, слыша, как гриффиндорцы скандируют имена всей команды. *** Гермиона раздражённо слушает щебет Аббот, которая вдобавок иногда выкрикивает имя своего брата, загонщика. Это бесит до такой степени, что хочется уйти, но она обязана смотреть на игру. Гриффиндор и Слизерин — опасное сочетание. Особенно после того как Регулус прошёл отбор на роль ловца в сборной, чем Гермиона очень гордится. Её брат упрям, но всегда добивается всего сам. Маленькая гордость семьи. — Возможно, Поттер не так плох, — она слышит голос Эванс, в котором не скрыто раздражение. — Но в остальном он пробка, Ремус. Прости. Ей определённо не жаль. Впервые Гермиона солидарна с ней. — Мне пора, Ремус. Я обещала Макгонагалл разобрать график патрулирования. Люпин неразборчиво мычит и прощается со спешно уходящей Эванс. Она уже хочет лечь на выступ, когда слышит, как её зовут. Редко кто общается с ней, исключая Мародёров, поэтому она не удивляется, что это Ремус, который прижимается к ней. На его лице потемнели шрамы, из-за чего кажется, что он нанёс тонну косметики, чем грешат её соседки по комнате. — Извини, что? — Я говорю, что ты редко приходишь на игры. Гермиона пожимает плечами. — Это Гриффиндор и Слизерин. Мои братья заставляют меня бояться худшего. Каждый из них унаследовал взрывной характер отца. А если задеть их гордость… Ремус неловко смеётся, словно не знает, что ещё делать. Ей это кажется немного забавным, если не считать того, что его взгляд бегает то в одну сторону, то в другую. Он явно не горит желанием разговаривать. Им всегда хорошо и в тишине. Поэтому они молчат. Но не проходит и пяти минут, как толпа, находящаяся позади них, разражается восторженными криками и аплодисментами. Они хлопают так, будто увидели второе пришествие короля Артура. Гермиона быстро ищет причину и находит: Регулус, опустив голову, держится одной рукой за метлу, другая же — безвольно повисает в воздухе. Сердце делает бесполезный стук, не разгоняя кровь по венам, и замирает, как и Регулус, к которому подлетают Эван Розье и Эйвери. Гермиона встаёт, собираясь спуститься, чтобы узнать, как брат, но слышит только одну фразу и примерзает к месту. «Блэк обеспечил нам победу». Она ещё раз смотрит на поле, и да, Сириус улыбается. Вокруг него лебезят Поттер и Браун, Лонгфелл же неодобрительно качает головой. Победа победой, но Регулус может серьёзно пострадать, а он — брат Сириуса. И он… даже не смотрит, как Регулуса спускают с высоты, отбирая метлу, и уводят в замок. Ловец Гриффиндора суетливо поднимает снитч над головой. Даже отсюда видно, что ему неловко. Сглатывая, Гермиона отлипает от мерзкой картины. Ей становится тошно. Она поджимает губы и встречается взглядом с Ремусом, чувствуя порывы ветра в своих волосах. — Боюсь, я не смогу сегодня прийти в библиотеку, Ремус. Прости. Она уже не замечает понятливого кивка и следует вниз по спиралевидной лестнице, не глядя расталкивая всех, кто стоит на пути. — Эй, котёнок, ты куда? — Сириус морщится, когда она бьёт его по руке, царарая его ногтями. — Ты чего? — Поздравляю, — тихо роняет она и уходит, уходит, уходит от его непонимающего взгляда и дёргания челюсти. Всё-таки на отца он похож ещё сильнее, чем она думала изначально. *** — Ну надо же, ну надо же… — причитает мадам Помфри, собирая в кучу все салфетки и стеклянные бутыли. Флаконы дребезжат на подносе, который улетает обратно в кабинет. — Слишком серьёзная травма. — Насколько? — спрашивает Гермиона, сидя у изголовья больничной койки, с ногами забравшись на неё, и гладит волосы беспокойного Реджи. Он спит — слава Мерлину, спокойно, если верить надписи на одном из флаконов. Мадам Помфри мычит, поправляя бинт на руке Регулуса. — Учитывая, с какого расстояния бладжер ударил мистера Блэка по руке, то с уверенностью могу утверждать, что это чудо — обычно рука… отрывается. Гермиона моргает, и пальцы замирают. — Прошу прощения? — Ну… — мадам Помфри жмётся. — Судя по всему, бладжер был на другой стороне поле. А это очень далеко. Дыхание на миг останавливается, словно лёгкие отказываются работать лишь от осознания того, насколько Сириус может быть… подлым и безжалостным в своей мести родителям. Но Реджи… Трогать его, тем более так жестоко… Мерлин, как она теперь будет смотреть на Сириуса и не вспоминать, что он сделал? Как он может смотреть на них и не чувствовать себя виноватым? Это что, побочный эффект от проживания с Поттерами? Низкий эмоциональный диапазон? Гермиона кривит губы, словно на них яд. Вчера и был яд. — Спасибо, мадам Помфри, — сухо благодарит она, устраиваясь поудобнее на койке. Она привыкла ночевать в Больничном крыле из-за Сириуса и его постоянных шалостей и квиддича. Теперь ей придётся оставаться здесь ради Регулуса. Пробормотав, что он не проснётся ещё как минимум час, видимо, попытавшись поколебать её уверенность, мадам Помфри удаляется. За ней волнами плывут два подноса, воняя костеростом и зельем сна без сновидений. Они остаются одни. Регулус всегда спал чутко и смирно, будто бы и этому его приучали с рождения. Он был тихим ребёнком, и Гермиона всегда пугалась, когда не слышала, как он плачет. Из-за этого Кричер находился подле Регулуса и денно и нощно, не отходя ни на шаг. Эльф буквально воспитал его. Неудивительно, что Кричер больше привязан к Реджи, чем когда-либо к ней или Сириусу. Мать могла поседеть раньше времени, когда узнала, что её второй сын ведёт себя не так, как должен вести себя младенец. Гермиона уверена, что дядя Сигнус и над состоянием Регулуса поиздевался вдоволь. Их мать… не самый терпеливый человек. А родить она должна была всего лишь через год после свадьбы с Орионом, но… Гермиона подозревает, что поколения инцеста, естественно, дали плоды сложностей. Они отразились на матери, а Сигнус, уязвлённый тем, что титул главы семьи перейдёт Ориону и его детям, пытался ущемить положение сестры. «Что ж, ему пришлось закрыть пасть, когда я наконец забеременела», — рассказывала мать, с гордостью смотря на детей. «У меня родился не только сын, но и дочь. Близнецы! Сигнус наверняка подавился огневиски! Ему-то Друэлла вытащила только девок». Вальбурга Блэк, несмотря ни на что, гордилась всеми тремя детьми. Сириус — долгожданный, Гермиона — любимая, Регулус — счастливый. После рождения Гермионы и Сириуса мать — как ненароком послушала Гермиона — была не способна более выносить детей, но Регулус стал подарком судьбы. Второй мальчик, ещё один, которым Вальбурга Блэк могла гордиться. «Я родила троих детей, двое из которых наследники нашего славного рода, а ты чего добился в этой жизни, Сигнус?» — слышала Гермиона свою мать в один из дней рождений дедушки Поллукса. «Быть может, подарил твоим сыновьям невест», — парировал Сигнус и посмотрел на Беллу и Энди. Они показывали Регулусу, как правильно читать некоторые заклинания. Мать тогда насмешливо фыркнула и покинула Сигнуса, подойдя к своему мужу. Сейчас же, смотря на Регулуса, Гермиона не может не думать о том, что они — единственное, что осталось у их родителей. Потеря Сириуса сломила их, особенно отца. Мать не волновалась об этом: у неё есть ещё один сын, который не подведёт свою семью, но Гермиона точно не хочет, чтобы Регулус жертвовал собой ради Блэков. Он не наследник. Им остаётся Сириус, даже несмотря на выжженный портрет. Она опускает взгляд, находя оставшийся, загрубевший шрам от адового пламени, который использовала мать, сжигая портрет. Гермиона, не раздумывая, бросилась остановить её, но успела лишь попасть к началу огонька, который уже обхватывал портрет, и в конце концов от него не осталось ничего, кроме выжженной дыры. Такой же, как и у Гермионы с, она уверена, Регулусом в сердце. Аккуратно гладя брата по голове, Гермиона не сразу замечает, что их уединение прервали самым бесцеремонным образом. В Больничное крыло врываются Мародёры с гриффиндорской командой, смеясь, и лишь один человек имеет совесть сказать, что стоит вести себя на октаву ниже. — Брось, Лунатик, здесь никого! — Сириус громко хмыкает, из-за чего Регулус беспокойно стонет. — Непохоже, — односложно отвечает Люпин и замолкает. Поттер резко хохочет. Такое ощущение, что мёртвого хочет поднять из могилы своим идиотским смехом. Громкость в таком тихом помещении сильная. — Кто бы тут ни был, ему повезло, что пришли именно мы! Хоть какое-то развлечение. Разочарование затапливает внутренности, направляясь к разбивающемуся сердцу. Проклятая мышца напрягается и сжимается — вероятно, назло ей. Гермиона не желает видеть Сириуса и не сразу понимает, что Регулус дышит не ровно, как во сне. Поднимая взгляд, она встречает такое же разочарование напополам с болью. — Реджи. — Всё нормально, Гермиона. Я привык. Она опускает голову, думая, что делать. — Мадам Помфри! Наш капитан немного поранился, срочно нужна ваша помощь! Причитая и, возможно, проклиная, что нарушили спокойную и привычную тишину, мадам Помфри выходит из кабинета и, остановившись у койки Регулуса, бормочет: — Проснулся… На столике есть зелье, мисс Блэк. Дайте его мистеру Блэку. Чтобы восстановиться, нужно поспать. Кивая и вставая, Гермиона пытается не задеть раненого Регулуса и протягивает руку в сторону тумбочки. Флакончик сам находится, и Гермиона немедля заставляет Регулуса его опустошить всецело. Затем его лицо морщится, глаза закрываются, и раздаётся голос. — Гермиона? Регулус? Она смотрит, как Сириус осторожно подходит к ним и неловко плюхается в ноги Регулуса. Её глаза внезапно пощипывают. Такая знакомая картина — и такая далёкая. — С тобой… всё в порядке? — его руки поправляют простынь. Весна хоть и началась, но, когда открывают окна, очень холодно. — Я не хотел, чтобы ты пострадал. Регулус хмыкает — сонно и недоверчиво, и это разбивает сердце Гермионы на тысячи осколков песка. — Иди проведай Лонгфелла. — Зачем мне Лонгфелл, если есть вы? — И чтобы заметить это, тебе пришлось отправить меня чуть ли не в могилу. — У всех есть свои пороки. Видя, как Регулус кидает на неё взгляд, Гермиона тушуется. — Только знай, Сириус, что я твой порок вижу каждый день. Она поджимает губы, зубами проходясь по нижней, царапая и слизывая каплю выпавшей крови. С ранениями и в душе, и на теле сложно не забыть, какой Регулус язва. Он всегда подшучивал над ними, а когда застал обоих в комнате Гермионы… стал просто невыносим. Отчасти она согласна, что брат не со зла, однако Сириус… немного плохо догоняет, что Реджи пытается вывести его из себя. Это то же самое, что тыкать палкой в нос льва. Или змеи. Сначала весело, потом не очень. Сириус улыбается. Ему почаще стоит это делать: он невероятно красив, когда на его щеках и в уголках глаз появляются лёгкие морщины. — А я — твой. Регулус бледнеет. — Что? — Да ладно тебе, мышонок, — Сириус хлопает его по плечу, отчего Реджи стонет. — Ой. Прости. Но неужели ты будешь отрицать тот факт, что влюблён в Лану Смит? Регулус облегчённо выдыхает. — А. Нет. Я помогал ей в Зельях, потому что Слизнорт задал ей в наказание трёхфутовое эссе про Амортенцию, которую они даже не проходили. Это была первая и последняя встреча. — Уверен? — Сириус играет бровями. Гермиона бьёт с противным хлопком его ноги, которые он закинул на постель. Грязь с подошвы навечно прилипает к чистой простыне. — Абсолютно. Пробормотав Экскуро, Гермиона прислоняется ближе к Регулусу. Сириус ложится посередине, цепляясь за ноги сестры. Сердце вновь успокаивается, не играет бешеную игру за выживание и дёргается ровно. Такого не было так давно. С тех пор, как Гермиона помогла сбежать Сириусу к Поттерам, идя с ним по маггловскому миру к их дому. Передала лично в руки и не пожелала остаться на чай. Дорея сильно удивилась, увидев её на пороге своего дома, но не утратила чувства такта. «Быть может, она и правда станет для Сириуса, слишком непохожего на нас, матерью», — подумала она, глядя, как её брата окружали заботой. Но Гермиона и Реджи тоже окружали его заботой. Возможно, Сириусу нужна была не их забота. Это по-настоящему неприятно цепляет до сих пор. Смотря, как Сириус осторожно касается плеча спящего Регулуса, Гермиона думает… может, не всё потеряно, как она думала совсем недавно. Может, всё ещё будет хорошо и их семья вновь станет единой. Может, Сириус… вернётся. Но, как бы то ни было, Гермиона знает, что вернуться Сириус не хочет. И это убивает не слабее кинжала и убивающего заклинания.