Сонный паралич

В Пекине даже небо - тяжелое, давящее, пропитанное мутной серостью смога и дыма. Гигантский город, похожий на муравейник. Заборы, ограждения, предупреждающие указатели, хмурые, уставшие люди, чьи белые костюмы-"скафандры" делают их похожими на инопланетян или привидения. На сдаче тестов никто не церемонится - гребаную палку в нос пихают с такой силой, будто хотят до мозга достать; Денис старается держаться спокойно, но потом, сморкаясь в салфетку, видит, как бумагу окрашивают мелкие красноватые разводы. Что ж, это еще терпимо. Главное - на него вешают заветный ярлык: "отрицательный". Не потенциальный разносчик заразы. Не подлежащий немедленной изоляции. Не опасный для любого, кто окажется рядом с ним. До отеля - только на шаттле. До катка - тоже. За нарушение - санкции; какие именно, не уточняется, но Денис не хочет проверять. Про себя он даже удивлен, что здесь нет военных, которые расстреливали бы за любой шаг в сторону, но его и без этого преследует ощущение, что он угодил в концлагерь или антиутопию - ту самую книгу, которую так и не дочитал в самолете. Ему кажется, что он спит - и все, что происходит с ним сейчас, действительно похоже на затянувшийся кошмарный сон. - Стефан... Он осекается, запоздало вспоминая, что обращается к пустоте. До сегодняшнего дня это было невозможно - на любых соревнованиях, будь то ничего не значащая "бэшка" или чемпионат мира, они со Стефом почти не разлучались: тот всегда был рядом, отпускал замечания или похвалы, мягко выговаривал за ошибки, выслушивал тревоги и опасения - за прошедшие годы Денис так свыкся с этим, что не мог представить, будто может быть по-другому. Теперь оказалось, что может - он один под чужим, недружелюбным небом, в "пузыре" - всего-то еще одном, маленьком муравейнике внутри большого, - где все закрывают масками лица, неосознанно сторонятся друг друга, избегают даже рукопожатий. Все будто превратились в собственные тени - смотрят прямо перед собой, стараются не отвлекаться ни на что вокруг, не рисковать статусом "отрицательного", каждый в своем собственном "пузыре" - невидимом, но совершенно непроницаемом. Во сне Денис мечется в плотной, безликой толпе, и безуспешно зовет Стефана. Потом просыпается - рассвет уже близко, небо над горизонтом становится светло-серым, будто в грязной воде расползается пролитое молоко, - и больше заснуть не может. Старается успокоить себя, разглядывая собственную олимпийскую аккредитацию. Он же стремился попасть сюда, он же мечтал об этом, разве нет? Конечно, нет. О чем угодно, но не об этом. как у тебя дела? Стефан пишет по несколько раз в день. Ему самому нелегко - он заперт в собственном доме, как в клетке, и ждет, пока истечет положенный срок, чтобы ему разрешили пересечь границу. Денис не хочет думать, что Стефан может получить еще один положительный тест, что местные власти решат отменить последние олимпийские рейсы, что случится еще что-нибудь непредвиденное и ужасное. Этих мыслей не должно быть в его голове, они отвлекают, сбивают с настроя. Но кого он обманывает? О каком, мать его, настрое можно говорить, когда его все отчетливее, неумолимее душит мысль: беги, беги, беги? Я в порядке. Справляюсь. потерпи еще немного я даже не разбирал чемодан ))) Первая тренировка - как в тумане. Затем вторая. Денис почти не глядит на лед, не осознает даже толком, что делает, только чудом ни в кого не врезается и не получает травму. Музыка его короткой - что-то чужеродное, незнакомое. У бортика пусто. Стефана нет. Может, ему не стоило соглашаться на интервью в таком состоянии, но он не может больше, ему необходимо хоть с кем-то поговорить. Конечно, он старается сдерживаться и подбирать слова; ревущее в нем "помогите" в итоге превращается во что-то, что даже не зазорно опубликовать в сети. Не вешай нос, - пишет ему Крис тем же вечером, - за тебя переживает половина твиттера ))) Вечером они со Стефаном говорят по видеосвязи. Денис повторяет, что справляется; он не хочет, чтобы Стеф лишний раз себя накручивал, чтобы лез на потолок от волнения за него. Стефан выглядит бледным, черты его лица кажутся заострившимися, а под глазами - темные круги. Денис подозревает, что и сам выглядит не лучше. Будто кто-то воспользовался тем, что они оказались разделены, беззащитны, и выпил из них все силы по отдельности. - Я в порядке, - безэмоционально говорит он, наверное, в десятый раз. Стефан ему не верит, но Денис чувствует, что не может сейчас сказать больше - это он не доверит интернету, соцсетям, электронным каналам связи. Он нуждается в настоящем, живом Стефане, иногда строгом, иногда рассеянном, но чаще - внимательном и добродушном, источающем уверенность и азарт, а не в его отражении на экране. Его присутствия ничто не заменит; его отсутствие - все равно что ранение, от которого подкашиваются ноги, а тело лишается сил. Все остальное неважно. Денис безучастно съедает свой ужин в номере. Долго стоит у окна, глядя на огни олимпийской деревни - яркие, но безжизненные, фальшивые, как те самые елочные игрушки из старого анекдота. Олимпиада для любого спортсмена - что-то вроде константы; что бы ни случилось, но ты здесь, ты выступаешь и слышишь свои оценки - и это уже повод для радости, повод гордиться собой и тем путем, который ты прошел за предыдущие четыре года. Олимпиада - праздник, Олимпиада - цель. Но разве человек, достигший своей цели, бывает так несчастен? Он ложится в постель. Вместо сна - муторная дремота, которая не расслабляет, только выматывает еще больше. Более-менее осознанные мысли в мозгу сменяются болезненными видениями; Денис тонет в них, как в вязкой, сковывающей движения жиже, хватает ртом воздух, снова пытается звать на помощь: - Стеф... Знакомая ласковая рука касается его лба, отводит разметавшиеся волосы. - Все в порядке. Я здесь. Денис запрещает себе просыпаться. Крепче смыкает веки, старается дышать размереннее - только чтобы ничего не нарушить и не упустить. - Как ты... - глухое бормотание стоит ему невероятного усилия, будто он пытается докричаться сквозь двухметровую толщу воды. - Как ты здесь... В ответ - смешок. - Самолет, Денис. Я летел всю ночь. И знал бы ты, как ужасно у меня затекла спина... - А тест... - Отрицательный. Сейчас прибывающих немного, и результат я получил быстро. "Это сон, - повторяет себе Денис, чтобы не поддаться искушению открыть глаза. - Никто не разрешил бы ему сюда прийти, он ведь должен жить в другом месте...". - Я скучал, - говорит он, пытается шевельнуть рукой, чтобы коснуться, но все тело как придавило - страхами, запретами, ограничениями, запахом дезинфекторов, свинцово-непроницаемым небом. - Ты не представляешь, как я скучал, Стеф. - Я представляю, - доносится до него. - Я тоже очень, очень скучал. Меньше всего Денису хочется, чтобы сон уходил - если бы у него были силы, он вцепился бы в него мертвой хваткой. - Останься, - просит он, запинаясь, с трудом шевеля языком. Сознание пытается провалиться в какую-то темную яму, и Денису все сложнее удерживать его на плаву, балансировать на той грани, где он и спит, и не спит одновременно, где едва уловимые, призрачные прикосновения к его лицу и груди кажутся удивительно настоящими. - До завтрака еще два часа, - слышит Денис у себя над самым ухом; шуршит одеяло, чуть слышно скрипит кровать, и Дениса тепло и разморенно обнимают со спины, успокаивающе гладят там, где гулко, как набат, колотится сердце. - Тебе нужно отдохнуть. Спи. Над горизонтом вновь расплывается блеклая дымка рассвета - Денис может видеть это, не разжимая век. Его плеча скользяще касаются тихие вдохи и выдохи; в них - долгожданное спокойствие, столь необходимое ему чувство опоры. Он не один - и осознание этого кружит его, увлекает туда, где нет места горечи и тревоге, тестам, правилам и предписаниям. Свет становится ярче, прорывается даже сквозь пелену, пахнущую гарью и автомобильными выхлопами, и Денис беззаботно купается в нем, дыша полной грудью, с не сходящей с лица улыбкой. Денис спит.