У маски ни души, ни званья нет, - есть тело. И если маскою черты утаены, То маску с чувств снимают смело.
Михаил Лермонтов, 1835
— Твой ход. — произнес беловолосый мужчина, задумчиво поднеся руку к подбородку. Чуя и Лермонтов уже битый час сидели над игрой в шахматы. Пока Михаил объяснял правила игры и старался научить на практике, мафиози то и дело был в своих мыслях, либо нарочно не вникал в тему разговора. К счастью или к сожалению для Чуи, член Крыс обладал ангельским терпением и ко всем выходкам парня относился со спокойствием. Словно его вообще нельзя было вывести из себя. Накахара даже задумался: «Что бы заставило его лопнуть?». — Как долго нам еще тут сидеть?! — нетерпеливо произнес рыжеволосый, откинувшись на спинку стула. — Пока не закончим партию. — сдержанно ответил Лермонтов, рассматривая шахматную доску. — Где Достоевский? — Сделай ход. — Где Достоевский?! — переспросил Накахара, повысив тон. — Сделай ход. — так же невозмутимо произнес Михаил. На сегодняшний вечер Лермонтов был в роли няньки рыжика. Федор, дав указания Михаилу - следить за действиями Чуи и не дать ему сбежать, скрылся в своем кабинете. У беловолосого парня с утра было жуткое желание сыграть в шахматы, поэтому он не нашел лучше варианта, как предложить Накахаре. Ну как, предложить… скорее, принудить. Как-то раз он сыграл в одну партию с Гоголем. И тот, как не стараясь мухлевать, все равно проиграл, перевернув после этого стол и драматично обвинив в несправедливости своего коллегу. Михаилу было интересно, после этой ли игры Николай так возненавидел его? Однако же он не мог не выиграть: обладатель способности «Маскарад» видел его насквозь и, отыграв десятки партий, каждый раз одерживал победу. Даже Достоевский ему проиграл. Правда, потом лидер Крыс предложил ему сыграть в карты и чуть не довел до сумасшествия. Лермонтов никогда не чувствовал себя настолько уязвимым. Чуя неторопливо сделал свой ход: он опустил короля оппонента на поле в четвёртом ряду. Все-таки что-то он понял из рассказа Михаила. Последний, в свою очередь, так и не подняв взгляда на Чую, молча взял за голову своего ферзя и дал шах королю парня. — Эй, шахматист, — с язвительностью обратился к белобрысому мафиози, — ты не дал ответа на мой вопрос! Лермонтов сделал глубокий вдох. Почему именно ему приходилось возиться с таким громким пленником? Однако же он хотя бы нашел отраду в игре в шахматы, но можно ли назвать ее таковой? Единственной проблемой являлось то, что рыжик не мог заткнуться и все больше тянул с каждым своим ходом. Михаил всегда ценил в противнике скромность, которой у человека напротив ее явно не было. — Какой ответ тебя удовлетворит? — Ты надо мной издеваешься сейчас?! — Что ты, — мягко улыбнулся Лермонтов, — размышляю над тем, как заставить тебя замолчать. — Да ты!.. Чуя резко встал со стула и через весь стол схватил за воротник парня, угрожающе поднеся кулак к его лицу. На пол упали короли, ладьи, ферзи, слоны, кони с пешками, а доска, лежавшая на столе, перевернулась. С разочаровывающей физиономией на лице Михаил наблюдал за сей разрухой. Благо он запомнил места всех шахматных фигур, возможно, благодаря этому в следующий раз они возобновят игру. — В свое время шахматы помогли мне справиться с агрессией, — на лице Лермонтова была выражена та же самая притворная улыбка, — может, тебе следует попробовать. — Иди к черту со своими шахматами! Лучше отведи меня к Достоевскому, а потом я подумаю заслуживаешь ли ты жизни… или же мне стоит убить вас всех. — Ты забываешься. — ухмыльнулся Михаил, но даже этот смешок из его уст получился довольно милым. — И не осознаешь до конца кому угрожаешь. — Чтоб ты знал, я не ограничиваюсь только своей способностью. — еще сильнее сжал воротник парня Накахара. — О, правда? — изобразил удивление на лице шахматист, а затем насмешливо произнес: — Что ж, попробуй. Рыжик долгое время смотрел на невозмутимое выражение лица Лермонтова. Неужели все из «Смерти Небожителей» были настолько невыносимыми, что хотелось им заехать по физиономии? Хотя, предыдущее название «Крысы Мертвого Дома» шло им гораздо больше. Они были словно помойными крысами, которые могли затянуть тебя в свою ловушку и загрызть за малейшую полезную информацию. — Лермонтов. Парни обернулись на звук: в проеме двери стоял в своем одеянии Федор Достоевский с надменным выражением лица, его взгляд, казалось, мог залезть тебе под кожу. Было такое чувство, будто он обращал внимание только на своего коллегу, поэтому пока тот не вышел за пределы комнаты, и они с Чуей не остались наедине, Федор не посмотрел на парня. Медленными шагами черноволосый подошел к сидящему за столом мафиози, а затем коснулся его подбородка и вздернул на себя, заставив посмотреть ровно в глаза. Мужчина словно разглядывал своего пленника сверху вниз. Тишина витала в воздухе в перемешку с пылью, которая оседала на тускло освещенной настольной лампадке, что заставило рыжика поморщиться, а лидера Крыс усмехнуться. Она была старой, создавалось ощущение, будто это был антиквариат. Недолго подумав, Накахара схватил эту самую лампадку и ударил с силой об висок Федора, от чего тот упал на пол. Мафиози обошел парня и сел на колени перед ним, почти повторяя тот же взгляд, который Федор использовал на Лермонтове. Он достал ножик из-под своей куртки и угрожающе поднес его к горлу черноволосого. — Я так понимаю, живот тебя больше не мучает? — насмешливо подметил Достоевский, как только пришел в себя от удара. — Кто знал, что ваш я-самый-лучший-шахматист-на-свете хороший врач. — с язвительностью произнес Чуя. — О, вы успели поладить. Внезапно Накахара принялся расстегивать верхние пуговицы на рубашке Достоевского, что заставило того распахнуть глаза от изумления. Нечасто черноволосого можно было вот так коснуться. Тем более начать раздевать. Федору была несвойственна тактильность, и в глубине души, если она как такова у него была, он ее презирал. — Какая неудобная одежда… — пробубнил про себя мафиози. Он направил острый нож на ключицу Достоевского, после чего на коже выступила алая кровь. О, так Чуя хочет его помучать? — Это было обязательно? — спокойно произнес лидер Крыс, словно не чувствуя боли, а, возможно, у него просто был высокий болевой порог. — Не так просто удержать одного из членов исполнительного комитета в каком-то захолустье. — прибавил тон рыжик. — Мафия такого не простит и уж точно не пощадит при встрече. — Чуя, — с ухмылкой на губах взглянул парню в глаза Достоевский, — подумай, что ждет тебя на воле. Думаешь, Мори бы не нашел это место, если бы захотел? Насколько я помню, он всегда предпочитал Дазая тебе, выбрав именно его своей правой рукой. — Тск, я стал членом исполнительного комитета раньше Дазая. — Накахара чуть сильнее надавил на нож, чтобы выпустить побольше крови. — А твоя дражайшая ане-сан? Эта женщина предпочла маленькую девочку тебе, с которой пробыла буквально ничего. Чуя широко распахнул глаза при упоминании Кое. Как этот придурок посмел втягивать ее в разговор, говоря, что он ей не важен?! Никто не имел право оскорблять ане-сан, точно не при нем. Женщина, которая его вырастила, которая была его наставницей все время. Парень ее очень уважал. Чуя взял нож в обе руки, а затем произнес: — Не смей затрагивать ее, иначе я размозжу тебе череп прямо на этом полу! — Давай. Накахара решился, но в последний момент черноволосый демон выбил нож из его рук, позже его удар в голову мафиози выбил того из колеи и заставил упасть. Достоевский ловко поднялся на ноги, застегивая свою рубашку, несмотря на засохшую кровь на ключице. Завидев на полу лампадку, в которой находилась горящая восковая свеча, Федор аккуратно поднял ее, и пока Чуя не до конца пришел в себя, он взял свечку и присел возле рыжика, прижав голову того к полу. Роли поменялись. От действия парня Накахара застонал от боли. — Твоя проблема в излишней эмоциональности. — Федор перевел свечу в горизонтальное положение перед лицом Чуи. — Ты не думаешь, а лишь действуешь на эмоциях. Капли горячего воска упали на щеку рыжика, от чего тот чуть ли не завопил от боли. Он чувствовал, как обжигает кожу, но ничего не смог поделать, потому что Достоевский крепко держал его за голову. — Свеча словно наказание за твои поступки. Как ремень от разозлившихся родителей или же… Достоевский приблизился к Чуе, зашептав на ухо: — Виселица для предателя. Знаешь, не будет так больно, если ты попытаешься успокоиться. — Отпусти меня, чертов садист! — Да? Мне интересно чем на этот раз ты мне пригрозишь. Чуя резко замолчал, проигнорировав слова черноволосого. Федор отпустил его и встал с пола, а за ним с трудом поднялся и мафиози. Все еще чувствуя, как горит щека, Накахара хотел было коснуться ее, но затем резко опустил руку: так он сделает только хуже. — Тут есть раковина в ванной комнате. Неподалеку найдешь и мочалку. Воспользуйся ею. — Отлично, черт возьми. — с этими словами рыжик побрел отскребать воск. — И Чуя. Он остановился, не желая поворачиваться лицом к Достоевскому. — Для меня ты являешься не более, чем пешкой на шахматной доске. Инструментом для поимки Дазая. Не забывайся. Чуя, громко цокнув, направился в ванную комнату. К счастью, она находилась недалеко от места, в котором он был ранее. Закрыв за собой дверь на щеколду, он осмотрел ее: старая, обвалившаяся в разных краях раковина; унитаз, полный говна; грязные зеркало и ванна. Благо на полках была та самая мочалка, о которой говорил Федор. Чуя почти сразу же посмотрел в зеркало поверх раковины. Он был сам на себя не похож: потрепанные волосы, круги под глазами, кровь на одежде и этот воск на щеке. Разве Кое не учила его, что всегда нужно выглядеть хорошо? В такой-то ситуации… Прямо сейчас его больше всего клонило в сон, но он не мог ничего с этим поделать. Чувствуя, как сильно пробирает его усталость, он все же принялся оттирать воск с помощью мочалки, которую он перед этим намочил. Это заняло у него не больше семи минут. После этого он снова взглянул в зеркало и увидел ожог на половину щеки. Это вовсе не радовало. Его кожа была очень чувствительной ко всяким воздействиям. После каждого использования порчи он все больше ощущал эффект этого. Еле заметные узоры все больше украшали его плечи, шею, руки. В этих местах тело все больше ныло. Ничего не оставалось, кроме как маскировать их консилером, который так любезно одолжила ему Кое. Правда, от нее он тоже скрывал их, не желая беспокоить своими проблемами. Выйдя из ванной комнаты, он и не заметил, как наступил на веревку, которая тут же завязалась на его ноге и подвесила его головой вниз. Неужели это ловушка? Казалось бы, этот день не мог стать хуже. Накахара мотался из стороны в сторону, пока не ударился об дверной косяк, из которого выпирала острая древесина, впоследствии чего она оставила у него рваную рану на животе. — А-а, черт! — вскрикнул Чуя, простонав от боли. — Агх! — завопил внезапно появившийся Гоголь. — Это должен был быть Лермон-кун! Николай подошел поближе к Накахаре, быстро срезая веревку, чтобы тот упал. — Что делать? Что делать?! Теперь Дос-кун меня убьёт… если я не убью его первым. Как только он дорезал до конца, мафиози с грохотом упал на спину. Что, черт возьми, не так с этими людьми?! Каждый из них хочет друг друга покалечить, пытать или убить. Казалось, Чуя к концу дня полностью потеряет рассудок, если не умрет. Где-то в конце коридора послышалось хихиканье. Николай обернулся на звук, а Чуя лишь повернул голову набок. — Лермон-кун! Не смей смеяться! Гоголь быстрыми шагами побрел к коллеге, а затем и вовсе перешел на бег, когда Михаил сам попытался убежать от него. Чуя остался в одиночестве, прижимая руку к животу. Необходимо как-то остановить кровотечение, а не просто лежать тут до смерти. Перед глазами все плыло, кажется, у него было головокружение. Накахара задумался о словах Достоевского насчет Кое и Мори. Возможно, он был и прав насчет них, но Дазай, его напарник, его друг… Разве он не ищет его? Хотя бы не пытается? Каждый раз, когда Чуя был на грани смерти, Осаму находился рядом с ним, прикрывая в бою, обнуляя порчу, уверяя, что все закончено, что рыжик постарался на славу. Где же он сейчас?! — Даза-а-ай… придурок…***
Накахара не заметил, как потерял сознание. А, очнувшись и обнаружив, что все еще один, он распахнул глаза и попытался встать с пола. К счастью, на пятый раз у него получилось. То, что он не умер в собственной луже крови - уже хорошо. Придерживая за живот рукой, мафиози пошел к приоткрытой двери, из которой доносились три мужских голоса, принадлежавшие, скорее всего, Достоевскому, Гоголю и Лермонтову. Чем ближе он подходил, тем отчетливее было слышно: — Какая жалость, — усмехнулся Достоевский, — видимо Дазай-кун и Сигма-кун к нам не присоединятся. Чуя будет очень опечален такими новостями… — Что с ними? — поинтересовался Лермонтов. Пауза. — Фукучи убил их.