Жизнь подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно - глупее глупого. Обращаться несерьезно - опасно.
Акутагава Рюноске, 1916
Чуя упал на колени, схватившись за ручку двери, что, конечно, донеслось до мужчин внутри. Черта с два рыжик поверит, что придурок, которого он долгие годы хотел убить самостоятельно, погиб от рук другого. Слишком был изворотливым его напарник, чтобы просто взять и таким образом уйти из жизни. Даже если Дазай и умер, то Чуя достанет его из-под земли и лично прибьет. Прибьет из-за того что Осаму оставил его наедине с Арахабаки, прибьет из-за того что бросил его в очередной раз, прибьет просто потому, что он заслуживает смерти за свои выходки, как никто другой. — Так-так, — с усмешкой на губах проговорил Достоевский, наблюдая за тем, как раскрывается дверь, — похоже в наших рядах завелась еще одна крыса. — Что ж ему не сидится то, — разочаровано прокомментировал Гоголь. Накахара от злости поднялся на ноги, хоть и болело в районе живота неистово. И всё же он чувствовал, что должен был идти до конца. — Чертов Сегацу-сан! Я никогда не стану членом твоей крысиной организации! Побежав с криком прямо на черноволосого демона, он и не заметил, как перед ним появился Лермонтов, который в тот же момент оттолкнул его с силой, равной самому мафиози. Как можно было забыть про этого гада? Чуя приземлился на пол со стоном от боли, оставив в стене большую вмятину. Он чувствовал, как голова раскалывается, а со лба течет кровь. Не первый раз он страдает от действий Крыс, но последний ли? Легче уж полностью сойти с ума. Если бы не эта скумбрия, то его бы и не было здесь. Почему они выбрали именно его, а не какого-нибудь члена Агенства? — Чуя, Чуя. Дорогой Чуя… Достоевский подошел поближе к парню и присел перед ним на корточки. Пока рыжик приходил в себя от удара, лидер Крыс ласково коснулся его опухшей от ожога щеки и ухмыльнулся. Должно быть, он останется тут надолго. Недолго думая, Федор снял с себя ушанку и надел ее на голову Накахары вместо шляпы. — Поспи. — успокаивающим голосом произнес черноволосый, все еще держа ладонь на щеке Чуи. Мафиози хотел было что-то высказать против, но от усталости и собственного бессилия все больше клонило в сон, пока сознание полностью не покинуло его, и он не почувствовал, как его прижали к чужой груди. Закончится ли когда-нибудь этот кошмар?***
Очнулся Накахара уже посередине большой комнаты на старом пыльном матрасе. Первое, что он сделал - распахнул глаза и осмотрелся вокруг: ни единой души, однако повсюду были какие-то коробки, а в углу располагалась виолончель. Интересно, она принадлежала самому Достоевскому? Он был похож на человека, который бы играл на данном музыкальном инструменте. С трудом рыжик приподнялся на локоть. Спросонья голова была тяжёлой, а тянущая боль внизу живота давала о себе знать. Приподняв футболку, для того чтобы рассмотреть бинты вокруг собственной талии, Чуя невольно захныкал. Должно быть, Лермонтов снова подлатал его, когда тот был без сознания. То избивает, то лечит. Может ли этот человек определиться? И все же, теперь он был похож на чертового Дазая, который всегда ходил в бинтах. Вечно Накахара задавался вопросом: «А моется ли он вообще, с тех пор как покинул мафию?». Когда они еще были Двойным Черным, рыжик чуть ли не силком заставлял своего напарника принимать душ. Будучи достаточно чистоплотным человеком, Чуя не мог терпеть вонючего запаха, исходящего от Осаму. К тому же, брюнет всегда соглашался на данную затею, зная, что затем Чуя поможет ему с бинтами. Это был один из немногих спокойных моментов, который они делили тем временем. Сейчас же парень чувствовал себя просто отвратительно: пятна засохшей крови по всей одежде, которые так и били в нос; рана на животе, перевязанная бинтами; и подвешенное состояние. Он осознавал, что был бессилен в компании этих эсперов, но черта с два, если они думают, что это конец! Он будет биться до смерти, но выберется отсюда. — Чёртовы крысы… Парень аккуратно поднялся с пола, подойдя к ближайшим коробкам и пнув их, что заставило их разлететься вокруг. Злость пожирала его, заставляла желать о мести. Чуя всего навсего хотел обратно в мафию: он скучал по работе, по ане-сан, по пареньку Акутагаве, даже по Тачихаре, с которым у него последнее время выстраивались достаточно хорошие взаимоотношения, хоть босс и предупредил, что он может быть предателем. Чуя, который всегда слушался приказов Мори, до конца отказывался верить в это, но все же у него были свои подозрения. Накахара хотел на свободу, которую у него отняли очень давно, чтобы выманить этого чертового Дазая. И смысл держать его здесь, если детектив мертв, по их словам? Глаза Чуи нашли виолончель, которую он тут же взял в руки, как только подошел. Он ощутил тяжелый вес инструмента, но это ничуть не мешало мафиози с лёгкостью держать его в руках. С размаху он решил ударить виолончель о стену: будучи в мафии, он постоянно разрушал все, что стояло у него на пути, лишь бы выпустить собственный гнев. Однако ж прежде чем Чуя сделал это, его запястье обхватила чужая ледяная ладонь, которая сдавливала под собой кожу. — Опусти ее. Обернувшись, чтобы взглянуть в глаза обладателю голоса, Накахара молча оскалил зубы. Конечно же, кто еще придет к нему, кроме самого Достоевского, который так старательно держал рыжика взаперти, хотя на это не было особой причины. Чего же он добивался? Осаму снова разрушил его планы, или Федор просто хотел поиздеваться над Чуей? — Отпусти ее. — с некой угрозой в голосе повторил черноволосый мужчина. — Сначала отпусти меня, придурок! — постарался вырваться из сильной хватки Накахара. Как только Федор дал свободу действий рыжику, последний опустил инструмент на прежнее место и отошел подальше от лидера Крыс. Чуе было противно находиться рядом с человеком, который похитил, пытал и пытался убить его, пусть хоть и не своими руками. Лицо Достоевского раздражало его еще больше: вечное хладнокровие, будто ничего не происходит, будто он невинный ангел. У всех ли членов Крыс было такое каменное лицо, словно столб? — Я полагаю, — спокойным голосом заговорил Федор, — тебе интересно, почему ты все еще здесь. — Более чем! — огрызнулся Накахара. Федор лишь усмехнулся, заведя руки за спину. Парня смешил тот факт, что мафиози злился все больше с каждым его словом. Понимая, что он выводит его из себя, Достоевский не мог не продолжать дразнить Чую. Теперь предельно понятно, почему Дазаю так нравилось это делать. Только вот детектива, скорее всего, Чуя не осмелился бы прикончить, учитывая их насыщенную совместную историю, но Федора? Запросто. Если бы рядом не было эспера, сдерживающего его силу, то Чуя убил бы черноволосого без второй мысли. А потом прикончил бы и остальных Крыс. Конечно, мысль о задержке Накахары в этом доме доставляла лидеру Крыс неудобства, но кто сказал, что он не любил сложности? — Прежде чем дать тебе ответ на то, что ты так желаешь услышать, — начал подходить поближе к рыжику Достоевский, — я хотел бы показать тебе кое-что. Резко повернувшись в сторону Федора, мафиози оказался почти вплотную к парню, из-за чего последний на пару шагов отступил назад. Черноволосый молча протянул руку Чуе в качестве приглашения. В свою очередь Накахара размышлял над тем взять ли ее. — Обязательно брать тебя за руку? — удивленно поднял брови рыжик. Достоевский, понимая намек, вздохнул и опустил собственную руку, а затем произнес: — Следуй за мной. Оба мужчин подошли к виолончели. Молча наблюдая за тем, как Федор садится на кожаный стул возле инструмента и берет в руки смычок, мафиози невольно встрепенулся. Будто неприятный холодок пробежался по его спине по какой-то неизвестной причине. Достоевский желал, чтобы Чуя услышал, как он играет? Зачем же тогда звать его так близко к себе, если он и оттуда мог услышать сие выступление. Черноволосый приподнял свои усталые глаза на рыжика, словно что-то хотел сказать перед тем, как начать. — Прошу, присядь со мной, Чуя. — С тобой? Куда мне присесть?! Тебе на колени?! — возмутился рыжик, кладя руки на бока. — Ну, как видишь, тут только один стул. — сделал недоуменное лицо Федор, задумчиво поднеся палец к подбородку. — Зачем вообще всё это?! — Как и я сказал, мне нужно тебе кое-что показать… или ты не хочешь узнать, почему ты все еще здесь? — Тск… — только и произнес Накахара, прежде чем подошел поближе к парню. Крайне нелепыми движениями он старался уместиться на коленях лидера Крыс, со вздохом прижимаясь спиной к его груди. Эта картина и вправду выглядела неуместно: они были врагами, и этот момент объединяла их взаимная неприязнь к друг другу. Достоевский действовал в своих личных целях, как впрочем и Чуя. — Я делаю это только ради ответа на свой вопрос! — возомнил Накахара, не поворачиваясь лицом к черноволосому. С неким раздражением Достоевский качнул головой, а затем схватил парня за правую руку, что заставило рыжика от неожиданности вскрикнуть: — Что ты делаешь?! — Пытаясь научить тебя играть на виолончели, — со спокойным тоном ответил Федор, — но для этого тебе нужно взять смычок. — Я мог бы и сам! — состроил раздраженную мину Чуя. — Эта техника требует концентрации, к тому же… это не простая игра на виолончели. Накахара повернулся к парню лицом, заглянув в его фиолетовые глаза. — Что ты имеешь ввиду, придурок? — Без доверия не построить дипломатических отношений. — с усмешкой произнес Федор. — Сдались мне эти отношения… Недолго думая, Достоевский насильно развернул голову Чуи обратно в сторону инструмента, а затем всунул в правую руку смычок. Он взял рыжика за эту ту же самую руку, контролируя ее движение и прислоняя к виолончели. — Какого черта?! — Тише… Легкими движениями Достоевский с помощью смычка в руке Чуи проводил по виолончели, заставляя ее издавать приятную для ушей мелодию. Постепенно звуки инструмента становились всё громче, казалось, сам воздух резонирует нотами. Накахара вдруг почувствовал, как его накатывает сонливость, а тело ослабевает. Неужели это происходит из-за музыки? Он все также позволял Достоевскому играть на инструменте при помощи своей руки, но не мог не взглянуть на него из-под полуприкрытых глаз. Прежде чем упасть в сон, он смог разглядеть ухмылку на губах Федора, которая так прекрасно сочеталась со звучанием виолончели.