Это всё диван!

Запомните две вещи, которые нельзя никогда делать: 1. Дружить с Жожо. 2. Пить с Жожо. Ваня очень жалеет, что нарушил оба пункта и в судный день пожал руку этому придурошному, а сейчас выпил с ним бутылку водки и одну треть виски. Это было также ужасно, как пробки на Садовом Кольце или холодная шавуха на вокзале. Может, даже хуже. Просто Ваня уже не соображает ничего рядом с этим психом, который устроил концерт своего «восхитительного» пения перед его комнатными растениями, которые Серёжа вытащил с подоконника. Идиот, раз считает, что кактусы умеют аплодировать. Но Сергея это нисколько не останавливало, он продолжил своё шоу, пританцовывая пьяной поступью, иногда проезжаясь по скользкому полу. Вот бы ебнулся, думает Ваня, скручиваясь в кресле и из-под чёлки устало разглядывая происходящее. Шёл второй час ночи, а Жожо даже не собирался валить из его квартиры, да и спать жутко хотелось уже около часа. Ваня заебался так сильно, что прямо здесь ляжет и откинет копытца, если это продолжится. Эй, соседи, вам там норм вообще? А хуже всего было то, что хоть он и выпил не меньше Жожо, он уже отрезвел. Как стёклышко, ей-богу. И наблюдать за этой хернёй абсолютно трезвым было ещё более ужасно, чем томатный сок в Кровавой Мэри заменить морковным. Тошнит. Ваня, оказывается, не выносит отвратительного в своём окружении больше, чем он думал. А Серёжа сейчас главная проблема его гнева, усталости и заёбанности. Что прикажете с ним делать? Впервые Ваня видит его не в депрессии после алкоголя, и это что-то настолько новое, что поначалу он следил за ним с любопытством, с нескрываемым наслаждением, пытаясь запомнить его необычные улыбки и тупейшие шутки. У него так мило заплетается язык, когда он пытается что-то сказать, а ещё шмыгает носом, когда смущается. Ване это в каком-то роде понравилось, но потом это кучерявое чмо стало бегать по потолкам и поломало его диван. Диван, блять. Единственная гордость Вани, неприкосновенность, за которую обрубают ноги и ломают хребты. Утром, когда Жожо протрезвеет, он выльет на него таз (не меньше) ледяной воды, чтобы припомнить всё произошедшее этой ночью. Но останется ли он у него до утра? Может он закончит этот глупый концерт для кактусов, поставит их на место и уедет? Ваня скрывает то, что этого на самом деле не хочет. И вряд ли тот поставит горшки на место. Хоть этот парень его и заебал до светящихся хуёв перед глазами, Ваня чувствовал что-то странное в груди. Такое можно назвать — как дома. Однако не думайте, что у него в доме кто-то бегал по потолкам и приносил кальян с мусорки, просто это было сложно объяснить. Когда Сергей был рядом — казалось, так надо, будто он всегда тут был, как советский ковёр над кроватью. Хах, даже похож. Но спать Жожо пойдёт на тот самый диван, в котором теперь нет спинки и одной ножки. Уже тахта какая-то трёхногая! Да как вообще можно было влететь в него башкой и разломать к ебеням?! И это он, блять, только было зашёл! Да чтоб его бобры ебали во сне. Ваня засыпает, но он из-под опущенных век продолжает следить за тем, как Серёжа, уже вялый, всё равно просит громких оваций у своих «зрителей». Ваню это смешит, и он с приоткрытыми глазами улыбается и хлопает. У Вани на макушке нелепый хвостик, огромная футболка и такие же шорты, и выглядит это так уютно, так нежно, что Жожо неосознанно засматривается. Но быстро приведя мысли в порядок, он кланяется и нахваливает себя, какой же он красивый и охерительный мужчина. Ваня смеётся, Жожо, кажется, трезвеет. — Ты такой олух ебучий, пиздец, — Ваня встаёт и подходит к нему, чтобы поднять бедные горшки с кактусами. — Все мои кактусы из-за тебя подохли, смотри, они пожелтели! — Это золотой! — возмущается Сергей и цепляется за Ваню. — Прямо как ты у меня, — его улыбка такая сладкая, приторная, что аж прилипает к зубам. — Пошёл нахер, — Ваня выворачивается с пьяных рук, но понимает, что алкоголь в его крови всё-таки ещё не выветрился, просто ушёл в пятки. — Ну, Ванечка, — голос пьяненький, весёлый, — покажи животик. Ваня от возмущения разворачивается и вылупливается на него глазами по три копейки, и начинает перечислять все ругательства в своей голове, которые он сегодня ещё не использовал по этому отходу барана. — Чёрт сраный, отъебись от меня, — Ваня бережно ставит кактусы обратно и разворачивается обратно к Сергею. — Я тебе не девка, скунс ебанный, что ты несёшь?! — Но ты можешь быть моей красивой и маленькой девочкой, зайчик, — Серёжа даже не смущается, подходя ближе, и Ваня видит огромный «SOS» в своей голове. — С-сука патлатая, иди грызи залупу, — Ваня пытается извернуться и сбежать, предательски краснея, но Серёжа кидается на него и обнимает крепко-крепко. — Ой фу-фу-фу, от тебя воняет, как от говна! Сергей слегка посмеивается, но объятий не разжимает, ощущая лёгкое сопротивление друга. Лёгкое — прекрасное слово. Ваня из раза в раз строит из себя неприступность, каменную леди, но когда такое останавливало Серёжу? Да вообще никогда. А если дело касалось Вани, то даже самые важные дела будут отложены, все посторонние чувства спрятаны, только бы полностью и целиком отдаться этому очаровательному юноше. Ваня, как космос со своим ангельским личиком, родинками по всему телу, волосами мягкими-премягкими. Его бы целовать не переставая, пока губы не высохнут и язык не отвалится. Жожо устроил бы челлендж, где целовал бы Ваню двадцать четыре часа в сутки, и ему бы это никогда не надоело. Миллионы лайков под этим видосом, и миллион шансов вновь к нему прикоснуться. Ему больше не надо, честно, только дайте целовать и трогать. — Ты так вкусно пахнешь, — Серёжа ластится, пока Ваня пытается локтями его оттолкнуть. — Ирисками... — Я сейчас из тебя ирис сварю блять, если не отпустишь! — у Вани голос грубый, злой, но все мы знаем, что у него под язычком — смущение и дикий трепет. — Сучка, — вздыхает Сергей и быстро чмокает его куда-то в ухо. Этого хватает, чтобы один заорал, а другой победно стал пританцовывать. Ваня похож на пятнистую корову: только пятна у него не чёрные, а ярко-красные на щеках и на носу. Жожо на это засматривается, и ему будто в голову алкоголь стучит позывными, чтобы он сейчас же встал на колени и отсосал этому прекрасному принцу. Но принц сучастый попался, лещей бьёт нехилых, поэтому остаётся только любоваться и мечтать пальчиками коснуться этих горячих щёк. — Собака, — плюётся Ваня и трёт место поцелуя рукой. — Отоспись, мразь кудрявая, завтра будешь отвечать за всю хуйню, что ты сегодня натворил. Серёжа пьяно кивает, заглядевшись суетливым взглядом и растерянностью Вани. Милый. Как маргаритки и мармеладные мишки. Ваня толкает его к дивану, и тот послушно идёт, об что-то сначала спотыкается, а потом окончательно заваливается на поломанный диван, который жалобно скрипнул под чужим весом. Боже, неужели к трём ночи ему удалось уложить этого абортыша? Ваня ещё никогда не был так рад! Но только он собирался уходить к себе, наконец ожидая встречи со своей чистой и мягкой постелью, Жожо потянул его на себя и усадил к себе на колени спиной. Блять, эта ночь всё-таки будет очень длинной. — Охуел? — Ваня в такой растерянности от неожиданности, что даже сказать ничего не может. — Это борщ, бро! — Останься со мной, малыш, — Серёжа почти спит, но держит так крепко, что хрен сбежишь. Чё-ёрт, Ване слишком не нравится эта поза, эти руки у себя на животе, это пьяное дыхание сзади. Что, вашу ж мать, делать в такой ситуации? а) дать по яйцам и сбежать. б) дать локтем в глаз и сбежать. в) сначала сбежать, а потом ударить. г) БОРЩ. — Борщ! Борщ! Борщ! — Ваня не нашёл лучше решения и предпринял то, что всегда делал. — Сука, отцепись! — Тш-ш, я просто хотел сказать, что пиздец как люблю тебя, — это звучит так интимно, что Ване крутит живот. Блять, этого ещё не хватало. — А мне похуй, — о, Ване не похуй, просто тело позади него такое горячее, что в одной футболке становится невыносимо жарко. — А почему ты такой красненький, как помидорчик черри? Сука, подловил, ладно. Ваня ёрзает, не в силах освободить свои руки и чувствует, как внизу живота скручивает ком возбуждения. Жожо возбуждает. Жожо, сука, возбуждает, потому что чуть ли ломает ему кости в своих объятиях, дышит так громко, что о мой Бог, и говорит так искренне, что сердце разрывает. Да, он немножко мазохист. Но только чуть-чуть. И будет очень и очень плохо, если у него вста... У него встал. Встал не у Серёжи, на котором он чуть ли не лезгинку танцует, а, блять, у Вани, у которого от пяток алкоголь прилил не к тому месту, к которому обычно приливает. Блестяще, думает Ваня, пытаясь свести ноги и зажать свой член между ними. Главное, чтобы Серёжа не увидел, а то хуже этого уже никогда и ничего произойти не сможет. — Всё, Серёг, отпусти, — голос до такого тихий, что Жожо приходится прислушаться. Он улавливает некую тревожность и панику, и нехотя разжимает объятия. — Я спать. Даже Флэш не такой быстрый, как Ваня прямо сейчас. Он захлопывает дверь своей комнаты и только сейчас понимает, какую ошибку он совершил. Нужно было первым делом бежать в ванну и справляться с возникшей проблемой там. Дрочить он ни в коем случае не собирался, вы чего, просто душ, ему нужен был холодный душ. Но теперь он за закрытой дверью вместе со своим стояком. И стояк на что? На грёбаного грязного, бухого, небритого мужика. Блеск! Этот мужик — Серёжа — главная проблема в его жизни. Несуразная, откровенная, на своей волне — и как же тяжело её нужно решить. Только жаль, что решать её не хочется. Ваня падает лицом в подушку и кусает губы почти до крови, потому что хочется кричать на себя, на Жожо, на весь мир. А почему? Прикол в том, что он не знает. Но изнутри крик разрывает душу; так больно между лопаток, что хочется выть. Ему плохо от того, что он не может понять этих разносторонних чувств, которые он испытывает к Серёже. Вроде бы, как можно испытывать симпатию к этому дурню, а с другой — он такой милый, когда хочет объятий, и красивый, когда смотрит своим влюблённым взглядом. Он не рофлит, Ваня понял это недавно. Но сам он пугливый цыплёнок и боится, что пойдёт на суп. Ваня измученно вздыхает и закрывает глаза, пытаясь заснуть и подумать, например, о барашках. Проходит минут пять, и барашков так и осталось двадцать четыре, потому что в голову лезет только один чернявенький и кареглазый. Его руки большие и горячие, тело мягкое и податливое, улыбка по-детски хитрая и счастливая. Стояку это точно нравится, но самому Ване вообще никак. Он продолжает отрицать что-либо, доказывать себе, что такая херня невозможна и что ему точно нравятся девушки, а не поц, который ковыряется в носу и жрёт козявки. Ваня нервно выдыхает, когда пытается поменять положение и задевает одеждой своё возбуждение. Чёрт. Он не поспит сегодня, если что-нибудь с этим не сделает. Прошло уже двадцать минут с того момента, как он уложил кудряша спать, и тот, видимо, уже спит, потому что из гостиной не доносится ни звука. Наверняка уже сдох, думает Ваня. Раз тот спит, может, есть шанс тихо подрочить и сделать вид, будто так и надо? Ваня ещё пару минут жмётся, прислушиваясь к звукам за дверью, а потом, почти без лишних движений, снимает шорты и за ними нижнее бельё. Если действовать сейчас, то это будет настолько же опасно, как прыгать в аквариум с акулами. Ваня это делает нехотя, оправдывая себя, что другого выхода нет, но в глубине души он пищит от радости, что наконец-то к себе притронется. Отрицать правду всегда было его фишкой. Ваня касается головки своего члена и выдыхает с таким облегчением, будто не трогал себя уйму времени. Будто электрический ток разносится по его венам, когда он делает первые неторопливые движения. Он любил сладостно-долго довести себя до исступления, до желанной агонии, чтобы кульминация получилась как никогда яркая. Но сегодня придётся действовать быстро, чтобы, о святая повязка Бустера, его не спалил Серёжа. А то он больше никогда не сможет смотреть тому в глаза и, скорее всего, уедет в другую страну, чтобы с ним не пересекаться до конца жизни. Ваня закусывает губу, чтобы заглушить собственные тихие стоны и тяжёлое дыхание, и, прикрыв глаза, прижимается к подушке, чтобы даже в темноте не видеть, как он себя ласкает. Его это не смущало. Его смущало то, что прямо сейчас он дрочит не на Кэти Перри или на аниме тяночку, а, чёрт его дери, на грёбаного Жожо! Он всеми силами пытался представить себе кого угодно, кроме Серёжи, но из всей мешанины картинок выделялся только он. Его запутанные кудряшки, глаза, обрамлённые длинными ресницами, горячие руки, которые всегда лезут туда, куда не просят. Этот образ так чётко засел у Вани в голове, что он возбудился ещё сильнее, кусая губы до привкуса железа. Голос так и норовился вырваться наружу, но он держался на единственном желании не признавать, что реально готов, чтобы его трахнули здесь и сейчас. И не кто-то посторонний, а именно, ваша взяла, Жожо! Его движения становятся наиболее резкими, порывистыми, чтобы поскорее довести себя до оргазма, и он кусает язык, потому что надрывистый всхлип срывается с его губ. Паника захватывает его тело, и он не может восстановить тяжёлое дыхание, ощущая, как сейчас заплачет от всей безвыходности ситуации. А потом происходит то, что по законам жанра должно было произойти. Серёжа с размаху отворяет дверь и смотрит в темноту комнаты. Как смотрит — не рассмотреть. Ваня наслал триста тысяч проклятий, пока пытался спрятаться в одеяле как можно быстрее. Но его нервные и напуганные движения только запутали его в нём, и с ругательствами он притворился, что спит. Хотя и такому дураку, как Жожо, понятно, что нихера он не спит. — Я сплю, выйди отсюда, — Ваня зажмуривает глаза, тая надежду, что это всего лишь кошмар и он вот-вот проснётся. Но он не просыпается, даже когда себя щипает за руку. Чёрт. А Сергей всё стоит у порога, слышно, как он дышит, о чём-то будто размышляет. Ване это молчание ой как не нравится, и поэтому лучше не привлекать к себе внимания и вообще не двигаться. Может он лунатик, кто его знает. Может постоит, постоит, и свалит — Ваня в это очень верит. Но потом слышны шаркающие шаги, быстрые, напористые, и Ваня весь сжимается, как высохший горох, просто надеясь, что его не зацепит. Но Серёжа та ещё гончая псина, разроет всю норку сурка, пока его самого не достанет. Кудрявый дёргает одеяло и откидывает его в сторону, и как же Ваня рад, что в темноте этой комнаты не видно его лица, как у девственного кунчика в хентае. — Эй, Серёг, ты чего? — от страшной паники у Вани голос совсем не слушается, и он срывается на очень высокие ноты, пока отползает к спинке кровати, подальше. Сергей всё молчит, и это пиздец, как стрёмно. В этот момент Ваня улавливает взгляд своего друга: горящий, возбуждённый, почти бешеный, и это совсем не смешно. Становится так стыдно, что хочется провалиться под землю, а ещё страшно, будто на него идёт не Серёжа, а скример со шкафа. Он думает, что это конец, что пути назад нет, и когда Сергей прижимает его к кровати, то он убеждается в этом на сто процентов. — Тебе водка совсем последние мозги вышибла? — у Вани голос ломается и он сводит ноги, чтобы не был так заметен его вставший член, немного прикрытый длинной футболкой. У Серёжи глаза, как кострище — кинуть что-нибудь и вспыхнет ярко-оранжевым. Ваня не хочет прыгать туда вместо дров и сглатывает, пытаясь лучше вглядеться в лицо напротив, благо свет фонарей проникал на третий этаж и освещал постель. У Вани горит всё лицо, будто у него температура под сорок, но у Серёжи оно точно такое же, может раскал будет ещё выше — Ваня не касался его щёк, не знает. Но неописуемый жар всё равно исходит от его тела, как с открытой печки, и как бы Ване хотелось закрыть эту заслонку. Но самое страшное то, что Серёжа просто смотрел. Он нависал над Ваней и смотрел так пристально, как будто обдумывал, что ему делать. Ване хотелось бы, чтобы он не делал нихера. — Ты стонал. О блять. Ваня хотел избежать этого разговора больше всего на свете, но Сергей кинул ему это прямо в лицо самыми первыми словами. — Нет. — Но я слышал. В душе у Вани такой крик, что услышали бы даже на Марсе. — Ты бухой в зюзю, мало ли что послышится твоей тупой башке, — голос дрожит, но он ничего не может с этим поделать, чувствуя такое сильное давление. Ещё и парус стоит, блин! — Мне не могло показаться, как стонет мой Ванечка, — Серёжа уже улыбается как-то по-кошачьи, словно поймал мышку в мышеловку. Ване это пиздец как не нравится. — Охуел? — Ваня ничего не хочет, кроме того, чтобы этот баран слез с него и ушёл нахер с его дома. Но уже всем понятно, что просто так Жожо никуда не уйдёт. — Нет, просто очень люблю тебя, — Серёжа касается рукой его лица и ведёт дрожащими пальцами вниз, к обкусанным губам. — Почему ты такой красивый? — Потому что ты урод, — Ваня от его руки отворачивается, но затыкает себе рот, потому что чуть ли не мурлычет в ответ. — Котёнок, — Серёжа улыбается с такого сравнения и целует быстро в щёки, в лоб, в нос, пока Ваня жмурит глаза и поджимает губы. — Как же от тебя вонит, скотина, — Ваня упирается руками ему в грудь, вроде бы хочет оттолкнуть, а вроде бы — как же приятно. И невзначай напоминаю: у него ж, блять, каменный стояк! И происходящее определённо нравится стояку, хоть и Ваня утверждает, что это всего лишь побочная реакция. — А ты такой вкусненький, сладкий, как мармеладки с сахаром, — Серёжа водит губами по его лицу, еле касаясь ими раскалённой кожи. — Я бы тебя трахнул прямо сейчас. Ваня вспыхивает. На всех фронтах. Повсюду. Как Серёжа может меняться с такой скоростью от конфетки в огненно-опасную штучку? Ваню это возбуждает — от этого отнекиваться уже невозможно. Всё тело немного подрагивает, когда Серёжа, пользуясь замешательством Вани, целует, кусает за губы, будто оголодавший зверь. Он неприятно колется, от него воняет перегаром, а во рту будто кто-то сдох — Ване немного противно, но когда руки Серёжи поползли вниз, по телу, то сопротивляться уже совсем не хотелось. — Такой красивый... Серёжа чуть ли не ноет, выцеловывая его губы и нашёптывая одно и то же. Это ужасно приятно. Ваня заключает, что они слишком пьяные и завтра всё равно всё забудут. Поэтому пусть его трогают, целуют — завтра он ничего уже не вспомнит, а Серёжа тем более. Руки Сергея немного робкие (наверняка он смущается), но они настойчиво гладят бока через майку, на минуту обхватывают талию и оглаживают узкие бёдра. Ваня подпрыгивает и тяжело выдыхает в поцелуй, когда Серёжа понимает, что на нём нет белья и гладит оголённые бёдра. Его ухмылка в поцелуй раздражает Ваню, и он сам обхватывает его за шею, дёргает за волосы и заставляет поцеловать особенно глубоко. Языки сплетаются в огненном танце, пока инициатива находится у Вани, а Серёжа ласкает худые бёдра и стонет в поцелуй. У Сергея такая же магнитная буря внизу живота, как и у Вани, и он неосознанно толкается, на что они оба на мгновение замирают. — Коснись меня, — поражённо выдавливает из себя Ваня, зная, что будет сильно жалеть о своих словах. — Быстро. Серёжа от смущения нервно смеётся, когда Ваня обхватывает его бёдра своими длинными ногами, и наклоняется к губам. — Ты ещё милее, когда возбуждён, — он щипает Ваню за бедро и задирает его футболку по самый подбородок. — Харе пиздеть, а то я передумаю! — Ваня слишком перевозбуждён: его спина промокла насквозь, а колени дрожат от малейшего прикосновения. Чё-ёрт, когда же всё это кончится! — Всё, что прикажешь, — возбуждённо прошептал Сергей и накрыл его губы мягким поцелуем, касаясь члена Вани. Стон сорвался неосознанно, когда чужие руки обхватили его изнывающее возбуждение. Ваня думал, что кончит от одного прикосновения, и, схватившись за плечи Жожо, прижался к нему ещё плотнее. Серёжа от такой реакции опешил, но потом осознал, что его Ванечка просто слишком чувствителен. Как в такого не влюбиться заново? Горячего, откровенного, милейшего? Сергей вновь и вновь понимает, как же правильно пал его выбор между Колей и Ваней. Ваня — принцесска, только выебистая до мозга костей. Серёжа с такими ещё не сталкивался, и это как проверка льда на реке: где-то ступишь — не проломится, а где-то наступишь и пойдёшь на дно. Сергей тонет в глазах этого парня, тает от одного прикосновения, заикается, когда с ним иногда говорит. У него такого никогда не было, и это также восхитительно, как сирень в мае, как снеговик, простоявший до самой весны. И сейчас касаться его откровенных мест, слышать сдержанный голос и видеть его бегающий взгляд, когда он не отталкивает и не сопротивляется — сказочно. Да, он ощущает себя в сказке, где чудовища полюбили за то, какой он есть. Это кажется чем-то невозможным, и Серёжа на мгновение задумывается, не под кайфом ли он. Но губы Вани слишком реальные, чтобы быть плодом его воображения. Даже он, такой фантазёр, вряд ли бы до такого додумался. Он любит Ваню, как созвездия космос, как цветы душистые луга, как все ценители искусства Париж. Ваня — отдельный вид наркотиков, а Серёжа уже неизлечимо-зависимый наркоман. Его губы мягкие, обкусанные, пахнущие алкоголем — лучшее вино в старинных погребах Франции. И открывать такую бутылочку всегда важное событие в жизни. А Ваня просто притворяется, что ему противно, не нравится и вообще пошёл нахер. Он жить не может без любви, без людей рядом с собой и Серёжи, который врезался в его голову на скорости падения комет. Может, он никогда не признается ему в ответ, надеясь, что Серёжа как-нибудь сам додумается, но в душе он будет хранить этот маленький секрет и тайно дрочить в темноте своей комнаты. — Вань, — у Серёжи глаза большие, счастливые, и Ваня тает от этого взгляда, как мороженое в двадцать пять градусов. — Прикоснись ко мне тоже. Ване плевать, что он делает, кому делает и как. Он привстаёт и быстро достаёт член Серёжи, чтобы тут же его поцеловать заново и сжать чужое возбуждение в своей руке. Они целуются мокро, грязно, Ваня так не любит, но ему поебать на всё, пока он на грани безумия. Серёжа стонет ему в рот, пока его рука активно работает на чужом члене. Он несдержанный и не скрывает своё удовольствие, полностью наслаждаясь процессом и Ваниной немного грубой рукой. — Ванюш, будь нежнее, — в перерывах между стонами и поцелуями прошептал Сергей, засматриваясь, как трепещут ресницы Вани. — А ты быстрее, — простонал Ваня, когда Жожо случайно царапнул его ногтем. Они нашли идеальный темп друг для друга, и первый словил оргазм Ваня, когда Жожо сжал его член так сильно, что перед глазами вспыхнули звёзды. Разряды удовольствия прокатились по всему телу, заставляя его особенно громко застонать, на что незамедлительно отреагировал Сергей, который успел поймать этот стон и запечатать губами. Ваня продолжил надрачивать чужой член, чтобы не остаться в долгу, и через пару минут Серёжа излился ему в кулак. Ощущение, что ты полностью обкончаный, у Вани превысило все возможные счётчики. Серёжа выглядел, как довольный кот, объевшийся сметаны (только он нажрался кончи, да), и Ваню уже начало тошнить, но сил не было даже пошевелиться. Поэтому он лежал на животе с голой задницей кверху и молился, что у Серёжи не осталось сил позариться на его очко. Жожо упал рядом, ласково поглаживая его бедро и смотря разнеженным взглядом, и, кажется, не планировал ничего больше делать. За исключением бесполезного пиздежа. — Тебе понравилось? — Серёжа лезет обниматься, Ваня не шевелится, потому что слишком устал убегать. — Нет, — как самое очевидное говорит в ответ, закрывая глаза и пытаясь представить, как скидывает этого гада с балкона. — Поэтому ты так стонал? — хитро щурится кудрявый и целует в красное ушко. — Не наебёшь. — А ты орал, как будто тебя негры в зад ебали, — язвит, а в душе расплывается лужицей, когда Серёжа ласково целует в волосы. — Ебать меня можешь только ты. Моя попка всегда для тебя открыта, — он смеётся, а в глазах — любви, хоть вагоны разгружай. — И у тебя член такой миленький, красивый, длинный, что аж... Ваня заткнул его поцелуем: долгим, нежным, как пастила, и Серёжа, которого застали врасплох, затрепетал, раскраснелся. А когда Ваня оторвался, то ухмыльнулся и сжал подбородок Жожо, внимательно посмотрев в распалённые глаза напротив. — А теперь попиздовал на диван. Серёжа сначала не понял, что от него хотят, а потом обидчиво надул губы. — А я чего приходил. Теперь у дивана вместо трёх ножек, осталось всего... две. Я просто очень неудачно повернулся. — Что?!! Гнев Вани был настолько велик, что Серёжа спал на полу, но под утро тот всё равно перебрался на кровать, потому что одному спать было слишком одиноко.

The End.