Свой человек.

Застыв на чужих бедрах, Бекхен громко застонал, хватаясь вспотевшими ладонями за спинку кровати, и с трудом открыл глаза, чтобы поймать темнеющий взгляд любовника, когда тот опасно задержался в его теле, прежде чем выскользнуть и толкнуться вновь. – Черт… не думай… да-аже… – пробормотал он, задыхаясь от грубых толчков в свое тело. Чанёль быстро двигал бедрами, проникая в тело своей омеги, изредка давая себе задержаться в горячей узости и шипя на торопливые предупреждения. – Да почему? – рыкнул он, до синяков сжимая округлые ягодицы парня, и сделал особенно резкий выпад, от которого Бекхен подпрыгнул на его бедрах и невероятно соблазнительно заскулил. – Заня-ятия-я… А-ах… – Бекхен захлебнулся лихорадочным стоном, совершенно забыв о том, что еще хотел сказать, когда Чанёль толкнулся глубже, крепко удерживая его бедра в одном положении, блокируя любое движение. – Сейчас, давай же… – Чанёль зашипел против жалобного, но отрицательного мычания, продолжая вбиваться в жаркое податливое тело, и, ощутив легкую предоргазменную дрожь, скользнул ладонью по влажной от пота гибкой спине омеги, притягивая его ближе к себе. – О боже… пожалуйста, – Бекхен весь сжался и задрожал, упираясь ладонями то в твердый живот, то в предплечья парня, замотал головой, инстинктивно напрягаясь, и Чанёль все-таки выскользнул с пошлым липким звуком, пачкая спермой совершенные бедра. – Бен Бекхен, – угрожающе зарычал он, с шумным вздохом переворачивая обоих на постели, и выше упомянутый затрепетал под ним, приходя в себя с тихими всхлипами. На самом деле Бекхен обожал, когда в Чанёле просыпался альфа, сжимал его в своих сильных руках, заставляя подчиняться, но вслух он вряд ли когда-нибудь это признает, тем более что сцепка не входила в его планы, по крайней мере, в ближайшем будущем. – Нам надо… на занятия, – задыхающимся голосом пролепетал он, несмело проводя ладонью по горячей груди Чанёля. – У меня ведь скоро течка, обещаю, мы сделаем это… – Обещаешь, значит? – приподнял бровь парень и, дождавшись утвердительного кивка, приподнялся с распластанного на постели тела, внимательно осматривая его, хрипло поинтересовался: – Душ? – Да… да, душ, – заторможено ответил покрасневший от такого пристального внимания Бекхен, но заметив расползающуюся улыбку на любимых губах, схватил подушку, зарядив ею по наглой морде, проворчал: – Пак Чанёль, годзилла ушастая, не смей ржать надо мной! *** 10:30 на настенных часах в библиотеке. Бекхен по привычке приваливается спиной к стеллажу книг, взглядом указывает на интересующий его учебник и, получив его в руки, слегка кивает в знак благодарности, не замечая подвисшего от такого жеста паренька. Сегодня у него слишком хорошее настроение, поэтому все вокруг немного подвисают, потому что обычно от Бен Бекхена можно дождаться только колкого замечания или пинка, а можно и то и другое, если день совсем не задался. Бекхен ведет себя достаточно сдержанно, как он сам думает, по крайней мере, по отношению к старшим, а в остальном ему кажется, что небольшая взбучка для младших в качестве воспитательной работы – та самая необходимая необходимость. Именно так он оправдывает свое маленькое сумасшествие, просто Бен Бекхен, наверно, немного садист или все-таки обычный избалованный сыночек из состоятельной семьи, который вполне удовлетворен тем, что родился именно омегой, потому что не входил в то подавляющее большинство богатеньких детей, которые стали разочарованием для родителей. Бекхен был желанным и любимым ребенком, хотя и чересчур умным, чтобы не пользоваться родительской любовью так, как ему вздумается. Сам он никогда не ощущал всепоглощающей любви к родителям, воспринимая их существование и заботу как должное, поэтому даже друзей он выбирал себе, как детали гардероба, так, чтобы хорошо смотрелись рядом с ним. И только после поступления в университет он осознал, что вся драгоценная коллекция его тщательно отобранных друзей оказалась сворой жалких собак на фоне его нового знакомого, который с неохотой назвался Сюмином и раздраженно поморщил нос, словно перед ним не великолепнейший Бен Бекхен, а какая-то шмакодявка, не достойная внимания. Этот парень был первым человеком, кому было наплевать на его чувства. Сюмин всегда говорил только правду, колкую, как шипы, впивающиеся в кожу, и едкую, как кислота, раз за разом разъедающую его нежное нутро, именно такой была эта правда, которой всегда было слишком мало в жизни Бекхена. И этот Сюмин, жестко стащивший его с небес на землю и заставивший пропахать носом асфальт реальности, стал его первым настоящим другом. Да, Бен Бекхен был не из тех, к кому можно было бы подойти лишний раз без серьезной на то причины. Слишком острый язычок, слишком громкая фамилия и слишком влиятельные друзья, но, несмотря на все эти отталкивающие факты, у Бекхена была и другая сторона, хрупкая и податливая, содержащая в себе маленький секрет, который с каждым днем все больше тяжелел в груди комком тоски и разочарования. Бекхен был словно соткан из кипящих противоречий, он верил в любовь с тех пор, как познал все прелести своего организма, но вместе с этой искренней верой он не ждал принца на белом коне и периодически даже сомневался, что у него есть свой альфа, ну, разве что, может, где-то там. Хотя это самое «где-то там» было, очевидно, слишком далеким, так что в преддверии двадцатилетия Бекхен списал все свои ожидания под папку с названием «глупое дерьмо» и забросил в темные закоулки своей души, решив, что пора бы ему послушаться Сюмина и повзрослеть. В конце концов, тот был прав, говоря, что романтику можно найти в книгах, если приспичит. Наверно, только поэтому последние пару месяцев, все свободное время Бекхен зачитывался различными романами, тоскливо обтирая углы университетской библиотеки, пока однажды его не колыхнуло прямо около входа. Не так, как это случалось с наступлением течки, совсем иначе, будто током шарахнуло, он даже проверил ладонью состояние своей шевелюры, которая должна была встать дыбом, но кроме члена ничто другое, связанное с его телом, не отреагировало на чужой запах подобным образом… В поисках уединения Бекхен прячется между стеллажами с книжкой и, прикрывая глаза, надеется погрузиться в мечты, связанные с взволновавшим его запахом, впервые с тех пор, как познакомился с Сюмином, чтоб дать хоть какую-то надежду себе, своей душе или возбужденному организму. Время перетекает от секунды к секунде тихим тиканьем настенных часов и шуршанием страниц, выводя разум на частоту спокойствия, погрузившись в которое, Бекхен едва ли не засыпает, не слыша приближающиеся шаги. – Вау, – раздается где-то сбоку, и Бекхен с трудом разлепляет веки, покрываясь мурашками, глядя на чужое лицо буквально в десятке сантиметров от своего, но никак более не реагирует, лишь непривычно поморщив нос от приятного, того самого запаха доминанты, и надеется, что выступивший румянец на щеках не слишком заметен. У парня напротив большие глаза и смешные уши, неосознанно отмечает Бекхен, надеясь, что это не сон, и мысленно ставит галочку, потому что запах этого альфы уже заставляет его дрожать словно в первый день течки, не слишком резкий, мягкий, он бы даже сказал уютный, если бы руки были более послушными и не тряслись так явно. Этот альфа слишком сильно притягивает его, но раскрывать свою заинтересованность он не хочет, все еще надеясь произвести должное впечатление. – Слушаю, – спустя минуту размышлений отвечает он, прикрыв веки, ни капли не сомневаясь, что альфа все еще вглядывается в его лицо. Бекхен отлично знает, как на него реагируют доминанты, и поэтому часто воротит нос и кривит губы, зная себе цену, которая несоизмеримо высока, чтобы размениваться на простолюдинов, но сейчас ему хочется в полной мере испытать этого парня со смешными ушами, потому что впервые его так плющит от одного запаха. – Ты принадлежишь мне, – насмешливо мурлычет глубокий голос, и у Бекхена, кажется, раза в два расширяются глаза от такого наглого заявления, он даже не успевает нормально удивиться прямоте парня и буквально забывает, как дышать, потому что на мгновение его губы занимают требовательным поцелуем, а потом все исчезает и альфа, и его запах, остается только предательская дрожь, сотрясающая все его тело. – Телепортировался что ли, паразит ушастый, – бурчит Бекхен, облизывая губы, давит смущенную улыбку и встает с неудобного места. Весь день после этой встречи Бекхен чувствует себя так, словно бы он окунулся в винную бочку и налакался там до первых глюков, у него все еще подрагивают пальцы и приятно щекочет в груди. Едва уловимая эйфория поднимает настроение, и пока оно есть, Бекхен решается пропустить последнюю пару и посвятить пару часов шопингу. Напевая под нос незамысловатую песенку, он, танцуя, плывет к парковке, медленно погружаясь в мелькающие перед глазами мечты, пока не врезается лбом в живую преграду и застывает с раскрытым на неопределенной ноте ртом. – Ты всегда такой ласковый? – недовольно тянет тот самый альфа, кажущийся охренительно высоким рядом с миниатюрным Бекхеном, который за секунду успевает растеряться и прийти в себя, чтобы презрительно усмехнуться, мол, держись от короля подальше, хотя продолжая свой путь к машине, он уже жалеет, что не сказал этому парню ни одного нормального слова. Его сожаление быстро сменяется ошеломленным и жутко громким возгласом, как только его ноги отрываются от асфальта, и Бекхен запоздало радуется, что его ухмылку не так поняли, а ушастый паразит вроде бы собирается подкидывать его в воздух, как неведомую зверушку. – Ты!.. – Бекхену кажется, что из его легких разом выкачали весь воздух, потому что у него начинает кружиться голова, как только он ощущает под животом твердое плечо парня. – Поставь на место, годзилла! Он правда задыхается и чуть не падает, когда его все-таки ставят на ноги, если бы не чужие руки, прижимающие его к крепкому телу, он бы точно поцеловался с полом. Хотя бесспорно, Бекхен угрохал бы этого годзиллу, но сначала бы смачно поздоровался с матушкой землей. – Ты такая пушинка, – снова мурлычет басом парень, пока Бекхен пытается утихомирить взбесившийся пульс, даже не заметив, как вцепился пальцами в чужую футболку. – Ты… блядь… рехнулся, что ли? – цедит он и тщетно пытается отстраниться от альфы. – Ну, прости, – пожимают плечами в ответ, и Бекхен почти захлебывается негодованием. – Ты всегда такой, ммм… – парень щелкает пальцами в поисках эпитета, но не находит и ловит ими тонкий подбородок омеги, заглядывая в удивленные глаза. – Мне так и хочется тебя позлить. – Ах, вот оно что! – вспыхивает Бекхен и зло щурится, стараясь как можно незаметнее привести сбившееся дыхание в норму. – А ты… Ты!.. – все-таки задыхается он, почувствовав горячую ладонь под футболкой. – Такой… несносный, может, мне тебя убить? Мо-может, трупом ты симпатичнее будешь?! – Я тебе, что, не нравлюсь? – насмешливо выгибает бровь альфа, и Бекхен на мгновение сбивается с мысли, его словно парализует, когда чужая ладонь проскальзывает под пояс брюк и горячие пальцы сжимают округлую ягодицу. – А… ты, что тв-во… мифм-м… – Бекхен мычит в чужой рот, накрывший его непокорные губы, и с трудом удерживается на носочках, когда сильные руки обвивают его талию и парень прижимает его к себе. – Ты всегда так много болтаешь? – интересуется альфа, оторвавшись от его губ, и ухмыляется, ловя расфокусированный взгляд. – Ну, ты… скот… мфм… – его снова прерывают настойчивым жадным поцелуем, в этот раз отрывая стройные ножки от земли. – Ты просто обязан быть моим, Бен Бекхен. – С хера ли? – совсем не сопротивляется он, скрестив щиколотки за спиной альфы. – Я настойчивый, красивый и высокий… – … годзилла. *** Бекхен улыбался почти незаметно, пока смывал мыльную пену с плеч Чанёля, вспоминая, как именно между ними все началось, ведь он всегда был излишне благоразумным, чтобы так быстро лишиться рассудка рядом с первой сорвиголовой университета, который при этом имел слишком странные пристрастия, особенно когда дело касалось самого Бекхена и всех его аппетитных частей тела. Кстати об этом… – Ай, Чанёль, прекрати кусаться, я не бутерброд!