I`ll miss you forever

«Что в жизни бесконечно? Вселенная да человеческая жадность» Как выяснилось, есть кое-что еще, такое же бесконечное и невероятно утомляющее. То, что мучает меня долгие месяцы. Рутина и бессмысленность. Прошло два года с того самого дня, как я уничтожила Его и ту часть себя, которая жила для других. Хотя та часть, которая сейчас думает об этом не сильно от нее ушла. — Извините, миссис Орефьева, а что было дальше? — спросила ученица с той же улыбкой и тем же интересом, будто не слышала эту историю уже, наверное, в сотый раз — А дальше, Санкта-Алина взвела руки к небу и уничтожила Каньон, — с дежурной улыбкой отвечаю на самый частый вопрос своих маленьких слушателей — Что стало с ним? С Черным Еретиком? — лохматый мальчуган взирал на меня своими озорными глазами и ждал, ждал заветную фразу: «Он потерял силу и умер» Но в этот раз я ее не произнесла, а лишь кивнула. Кажется, это его вполне удовлетворило, потому что он весело подпрыгнул и прокричал: «Чур я буду инферном, который сожжет Еретика». Остальные ребята бросились разбирать роли в своей любимой игре. Каждые выходные я следила за этой деятельностью маленьких сирот, которая после того самого события заменила привычные прятки и догонялки. Все девочки хотели оказаться Санктой, мальчики — кем угодно, но не Им. Но Еретик должен быть в игре, поэтому кого-то все равно выбирали, а после — подтрунивали над «везунчиком», ведь у злодея всегда один и тот же конец. Сначала мне было интересно, как они видят мою историю, я даже посмеивалась, когда десятилетний ребенок обрушивал свой гнев на могущественного гриша. Мне нравилось представлять возможную реакцию Дарклинга. Постепенно все веселье уходило, видеть, как личную боль ворошат в качестве чьих-то развлечений я уже не могла. Сегодня было особенно плохо, будто чаша, которая наполнялась изо дня в день, вдруг выплеснула свое содержимое. Я не стала следить за игрой, проигнорировала трех учительниц, стоящих в проходе, и ушла к себе. Плевать, о чем они опять будут шептаться по углам, мне было важнее то, что осталось от меня, часть, готовая разреветься на глазах у всех, часть, готовая рассказать всем правду и явить истинную себя. Прошло два года с того, как мы с Малом обручились и навсегда закопали в глубине души настоящие имена и судьбы. В фамилии пришлось поменять лишь несколько букв и стать Орефьевыми, над именами думали дольше, нам хотелось оставить смысл. Вспоминая свои посиделки в библиотеке Малого дворца, я предложила Малу несколько вариантов, которые встречала в книгах. Одно пришлось ему по вкусу — Гед, то есть охотник. Себя нарекла Илоной, сказав, что это хоть чем-то похоже на «Алина». На самом же деле, у этого имени есть другой смысл — «светлая», «солнечный луч». Все, что мне было нужно — сохранить хоть что-то личное, чтобы это было только мое, да и к тому же, Мала не сильно прельщало то, что могло связать меня с гришами. Он больше не боялся их сил, но и любви не питал. Он выдохнул остатки недоверия и подозрения ко мне, ведь надеть синий кафтан, подаренный Зоей, а сейчас спокойно лежащий в шкафу, мне больше никогда не придется. После войны мне нужен был отдых, нужна была тихая жизнь. Я не могла быть членом Триумвирата, как просил Николай, не могла даже приезжать в Ос Альту, как просили друзья, все это тогда было логичным и правильным — такое вот неполное забвение. Жизнь шла своим чередом, мы восстанавливали приют, не без помощи гришей, учили детей чему могли, занимались любимыми делами. Но постепенно эта щепетильная радость улетучивалась, возможно, если бы я не знала другой жизни и другой версии себя, то именно таким был бы мой идеал судьбы. Каждый день я рассказывала детям истории о гришах и каньоне, о драконах и прекрасных оленях, рисовала картины с усилителями и кораблями Штурмхонда и смотрела в окно, наблюдая рассвет и закат, как солнце разгоняет тьму, а тьма обволакивает солнце. Я так отчаянно бежала от всего этого в спокойствие Керамзина, что создала здесь искусственную среду былой жизни. Я словно чего-то ждала, но чего? Что я вдруг снова стану заклинательницей солнца? Или что я снова поговорю с Ним? Да, он все еще был врагом, но также он все еще был единственным, кто смог бы меня понять