__________
Печь искрила и жаркое дыхание, как-будто из кровавой пасти Эммы, покрывало теплым саваном комнату. Тонкий свист чайника заглушал давящую тишину. На другой стороне, за толстой стеной из древесины, играли аккорды грозы и грома. Буря выдыхала с печалью свою песнь. Песнь предстоящей битвы. Тысячи лет тому назад такой же рокот звучал, стоило ее ногам ступить на земли страны Огня. Но то был невыносимый период Ацукадзэ итару. Период, когда с юга подступали жаркие ветра. Невыносимые. Ненастные. Ненавистные. Отец тогда часто хмурился, корчил лицо, будто тысячи кунаев впивались своим жалом, отравляя тело и душу. А ей… было невдомек… ведь сквозь вековые корни скрывались ошибки их клана, наступившие через четыре года. Умэ но ми кибаму.Учиха Индра подарил ей поспевшие сливы. Лес начал гнить. Это был первый зов. Быть влюбленной — это ошибка. Любовь стала венцом краха её клана. Клана Оомори.Золотые глаза сверкали с усмешкой, пока она не вырвала их с корнем.
***
Буря утихла, вой прошлого уплывал вдаль. Нож острый, как меч самурая, шинковал шиитаке для Одзони, стук от касания металла с деревяшкой отдавался маршем грядущей битвы. Она чуяла это, этот запах пороха, крови и перемен. Небо затихло, но доспехи Райдзина блестели серебром, что обволакивал горизонт, и ударом, грохотом начинал отсчет. Что-то все-таки должно поменяться. Сможет ли? Угольки танцевали и кидались искрами, грелась вода для бульона, её руки продолжали механически отстукивать и резать овощи. Свеча плавилась, тряслась, а затем она услышала среди мелодии эпопеи тихий, едва уловимый стук. Кровь скрутилась, нож острый, подобно умершим клинкам врагов, воткнулся в дощечку, тело хрустнуло, ветви бамбука раскрылись, и она наконец встала. Минута тянулась, рот едва открывался, слюна набиралась в нем, все же слова тяжелым грузом застревали в горле и не хотели выходить. Стук повторился и ей удалась, с трудом, но она смогла вымолвить одно крохотное словечко: — Входи Сёдзё распахнулись, сильный поток ветра прошелся по ее комнатушке, и белый зверь явился, он уже давно перестал быть человеком, хотя искра доброты крылась внутри сгоревшего сердца. Маленький, юный, но слегка растоптанный Тобирама поклонился и бесшумно, словно не весил ничего, проскользнул к ней близко, а затем положил бархатный мешочек на старые вековые дощечки пола. Он источал запах трепета и задумчивости, его глаза сверкали решимостью и казалось, что сейчас он раскроет карты, раскроет свою душу. Однако камень не сдвинулся, река несказанного осталось за этой помехой, а ей пришлось опустить голову и указать ему куда сесть. Негоже разговаривать стоя, в тот день, когда она отправит на секунду своего мальчика в руки Шинигами. Ей не нравился этот милосердный палач. Совсем. — Что это? Подарок перед тем как битва достигнет тебя? — она не любила много говорить, действия были эффективней. — Если бы, Кумико-сан — это намного большее чем подарок, — палец дернулся, Тобирама раскрыл мешочек и вытащил ключ. Ключ к их истории, к истине. Он выглядел как свиток с замысловатым узором, но только дитя Оомори мог открыть тайны их клана, скрытые в красивой вещичке. Как же давно она не видела это чудо изобретателей погибшего клана. — Я хотел спросить: не знаешь как открыть это. Мое чутье не должно было меня обмануть, когда привело меня к тебе с этим свитком. Я нашел это там, где умерла моя мать. Ты ведь знаешь… — Ха! А я думала, что стала тебе дорога. Думала, что вот, наконец, ты решил порадовать старушку. Пришел сюда, перед битвой… перед тем, как твой отец покинет этот мир. Но выходит так, что тут кроется нечто корыстное, нужное лишь тебе, заяц. Правда ведь, Тобирама Сенджу? Тщеславие, заблуждение и страх — слова, описывающий поступок, который она плела резкими взмахами руки и произносила через, дарованный ей Ками, рот. Оправдание кусали её разум. Еще рано, слишком рано. Поэтому яд лился с уст, поэтому хотелось спрятать эту подсказку. Ведь если он узнает, то монстр — хозяин, мертвого леса, очнется, и она не успеет, как несколько сотен лет тому назад, спасти свое наследие. Опять. — Хм… — бледная ладонь сжала свиток до скрипа, до хруста костяшек. Казалось, сейчас ребенок встанет и зарычит. Вцепится ей в горло. От обиды, гнева. Красные искры еще сильнее зажглись, так сильно…и она…— Кумико-сан, во что ты играешь, ответь мне? Разве я не достоин узнать за все эти гребанные пять жизней правду?! Ками я столько пережил, удивительно, что не сошел с ума. И вот спустя время, потраченное в пустую, я нахожу то, что откроет мне истину. Откроет кем была моя мать! Что с ней стало! Это чертов свиток, в котором хранится нужная мне правда…и ты отказываешься?! — А ты уверен, что готов к этой правде, идиот?! Уверен в себе, когда всё раскроешь?! — стук керамики заглушает ее последний крик отчаяния. Плотный туман ярости, страха рассеивается, и старые, тонкие руки опускаются со сломанной чашкой, из которой льется кристально чистая вода. Она поднимает свой взор на мальчика, и её горло сжимается от боли. Рубины блестят от горечи, возмущения, затаенной обиды. Плотина чувств наконец рушится и прорывает реку полной шрамов шиноби.Удивительно, но… Тобирама Сенджу не демон, не призрак, не солдат, он — забытый мальчик. И она сорвалась, выместила свои страхи на… ребенке. Ками, что с ней не так? — Уверен. — Невыносимо склонять голову перед людьми, у которых опыт с мизинца, но она склоняет, горбится и несмело смотрит снизу вверх. У ребенка, что гнет спину ей в ответ, тяжелое детство, неприемлемая родня и большая ответственность. Но самое ужасное — пустота, червяком извивающаяся глубоко внутри гения, ученого. Он не был оружием. Нет. Тобирама, её маленький мальчик был творцом, а может даже созидателем.— Знаете Кумико-сан, за период пройденных жизней, кем я только не был: второй наследник, тень брата, Белый Демон, Призрак, Убийца, Нидайме, Сенсей и злодей. В конце я оставался для всех бездушным механизмом, и люди тыкали в меня свое горе, вешали ярлыки и проклятия. И никто из них не замечал, как я старался, вгрызался и пытался ради них. Принимали как должное. Мерзавцы — Тобирама, извини я-…— прозрачная гладь украшала гранат души восемнадцатилетнего юноши. Большие капли несправедливости с упорством удерживались за ширмой век. Казалось, что ребенок вот-вот покажет свои подлинные чувства. С камнем на сердце она признала — душа Тобирамы была подобно ей, старой, немощной. И сейчас перед ней сидел старец, уставший от своей судьбы. Подавшись эмоциям и крохотной ели дышащей совести, она схватила бледную руку и сжала тонкие пальцы, пустив свою бурлящую чакру, волнами, в ребенка. Чакру напоминающую беспокойный океан. Старик с телом ребенка вздрогнул.Ему пора принять себя, пора отпустить ненависть, пора забыть пустоты — и она поможет ему в этом. Но сначала ей нужно уничтожить свои страхи.
— Правда в том, что у меня есть сердце, но нет времени и сил, чтобы его удержать. Ответьте, вы знаете как открыть свиток? — Скрепя сердцем, она кивнула, сжав ткань юкаты. — Ясно… Тогда я приду в следующий раз за ответами. Он выпрямился, сжал челюсть и толкнул историю, заложенную в серебрянном свитке, в мешок. Ресницы невольно дрогнули от эмоций её зайчонка. Так и хотелось широко открыть глаза, увидеть в ярких красках эту решимость и стремительность, а не использовать дзюцу старого монстра, дремлющего в лесу. Кровь вскипала в висках, она невольно вздохнула. — Тебе так это важно знать? Важно продолжать сражаться за них? — ответа ей не пришлось ждать. Вскинув голову словно ищейка, наследник Сенджу, именно в эту минуту, наследник Сенджу взглянул на нее расчетливо, внимательно. Кости его затрещали, когда он встал, легкие доспехи — зазвенели. Старец ушел, проснулся воин. — Важно то, что вы скрываете. Какие страхи мешают вам открыться мне. И о каком счастье может идти речь, если вы не пытаетесь подать руку помощи в нужный момент. Я пойду, меня ждет глава клана и а-… Хаширама. Сентиментальности сейчас нам всем ни к чему. Нужно решить вопрос с главами, а затем с женитьбой будущего главы. Мито Узумаки станет ключом в моем плане. А вас я попрошу благословить меня, Кумико-сан. Я чувствую сегодня Бэндзайтэн улыбнется мне. Устало подняв один палец, она осушила разлитую воду и склеила керамическую чашку. Бытовое дзютсу. Медленно, с тяжестью поднявшись, она коснулась ладонью крепкого плеча. Интуиция подсказывала, нет, даже кричала ей в подсознание: «Берегись». — Я благословляю тебя Тобирама Сенджу, младший наследник клана Сенджу. Пусть в этой битве найдешь ты свою победу. Но знай, иногда победа в ней — это ещё не итог войны, — губы скривились в усмешке, кровь закипела в венах. У него или у нее. Это было так странно и так знакомо. Ками, что-то тут не чисто. — Береги себя, дитя. — Я скоро вернусь с хорошими вестями и…— красные глаза мечутся, голова склоняется набок и он осторожно шепчет ей на ухо, прежде чем скрыться в хирайшине.— Та черная орхидея и вправду причудлива возле вашего дома. Не знал, что вы увлекаетесь цветами власти.Хм. Мерцание оседает на пол, когда юноша исчезает. Чакра его искрится. Черная орхидея…нет…нет! НЕТ! Не может быть! Сердце грохочет, и кажется вот-вот и вырвется наружу. Капля пота стекает по шее. Ещё слишком рано! Нет! нет, нет, нет… Оно не могло проснуться сейчас! КАК?! Она срывается. Доски трепещут. Сёдзё скрипит в агонии, когда она с силой раскрывает их и воет от ужаса. Целая горсть черных орхидей сверкают на солнце и пленительно пахнут, взывая к себе. Ветер уносит лепестки, капля крови падает на землю, и ей чудится смех. Ехидный смех. Она падает наземь, и чувствует как болит её голова. Из глаз текут кровавые капли. Да поможет ей Ками, но лес проснулся, а значит проснулся его хозяин… Это худший её кошмар.***
Клан Нара Два дня до битвы Ежедневно размышляя о разных вещах, о широтах человеческого разума на деревянной веранде-энгава, он ни раз приходил к мысли, что страдания, успех, неудача и даже любовь — это личный выбор каждого. За разговоры его часто называли каннуси, за внешний вид — богомолом. По правде говоря, он, Шикадзу Нара, считал себя лишь зрителям театра, что наблюдал за новыми героями пьесы «Путь Шиноби». Как и сегодня. Ровно в тот час, когда сойка Юки, призыв его глубокоуважаемого дяди — главы клана Нары —тихо прощебетала, уронив свое перо. — Господин, у нас гость. Глубокие реки текут неслышно, призывая собой Призрака. Послание отдано. Птица загорается в огне. Исчезает в свой мир и оставляет пепел. Искры ее крыльев плавно угасают на ветру. С тяжестью, с усталым вздохом он подымается. Его кости хрустят и трепещут, а мышцы натягиваются от резкой разминки и легких като. Ветер сильнее поднимается, и он улавливает аромат жасмина. Какой же ответственностью было для него родиться ребенком двух кланов — Нара и Яманака. Каждый поток чакры указывал ему сознание людей, их катушки страхов и нити силы, однако ум, желание и лень иногда диссонировали в нем, от чего хотелось лишь одного — лечь спать на раскаленную от солнца крышу и насладиться теплом. Но увы, сейчас буйствовали расцветы сакуры и непроходимые раскаты грома, а его кости сильнее скрипели от этого. — Вы слышали, сам Сенджу пожаловал к главе. — Будет тебе Хару, видимо важное что-то случилось, не болтай попусту… — Но Масаки-сан!.. Это же не просто Сенджу, а сам Призрак, Белый демон. Говорят на его счету сотни душ… — Пустые слухи, так что, Хару, живо за работу, пока наследник или госпожа не услышали вас лентяек! Ками! — его дорогая нянюшка бранилась на легкомысленных девиц. Ничего нового, как всегда. Сплетни за сплетней, только темы всегда новые, как поспевшие яблони. — Ой, на счет слухов… говорят он красивый. Такой резкий, воинственный, будто самурай, а не шиноби. Может он краше Шикадзу-самы будет… — И всё же девицы нынче в их доме удивительно болтливы. Закатив глаза от непрерывных вздохов, он чуть встрепенулся. Грохот деревяшки и громкое «Ай» скрылось за тонкой дверью. Пора бы вмешаться и идти быстрее в тень к главе. Гость ждет. Их редчайший гость. — Не стыдно! И ты туда же Мако, вам обеим, я вижу, нечем заняться… — И вправду нечем заняться, нянюшка. Тц. — фусума раскрылась, и его широкая улыбка и раскрытые глаза поприветствовала застывших девушек-служанок и дорогую няню. Сзади кто-то икнул. — Ай-ай-ай, ну как так можно болтать средь бело дня. Благо мимо проходил лишь я, а не моя матушка или, например, госпожа Нара, да девушки? Застывшая Масаки-сан, что в свой пятый десяток успела понянчить нескольких наследников и знала их характер, заметив его взгляд резко обернулась. Как змея зашипела она на служанок. Все сразу встрепенулись. Каждая поклонилась ему, чуть не поцеловав землю. Извинения слетали с их губ, а топот ног в восточное крыло лишь отдаленно был слышен. Он перестал улыбаться как гиена и прикрыл глаза. Так хотелось прилечь на футон и поспать. Как вдруг… — Ау! Больно! Тц за-а-а что-о-о ня-яню-юшка…ха, — кулак сурового возмездия, который он всегда получал от Масаки-сан в детстве за непослушание, встретил его макушку и оставил, уж точно, большую шишку. Теперь от него не исходил ни один остроумный комментарий. Лицо его скуксилось и с печалью вглядывалось в недовольные глаза няни.— Что я опять не так сделал?! — Не гримасничайте! Ни одна химе не посмотрит на Вас, если Вы так будете себя вести. Посмотрели на них, как дикий зверь. Господин, чтобы сказала Ваша матушка, если бы увидела такое поведение. Вы аристократ — хакусяку! Господин! — Ками, аж испугался, подумал, что снова забыл выполнить свои обязанности, а оказалось… тут дело в каких-то странных х-и-м-е. Что за слово такое? Я ведь правильно произнес? — широкая улыбка поприветствовала его, паутина тонких нитей засияла возле старческих глаз. Он смог развеселить няню и наконец-то втянуть воздух. Холодное недовольство, которое сковывало его минуту назад, что вылилось в игру идиота, пропало. А ведь стоило увидеть улыбающуюся Масаки-сан. Слава Ками. — Ну да ладно, Масаки-сан, я пойду. Дядя опять жаждет моего присутствия с нашим новым гостем. Вы знаете как меня все это утомляет. Иногда быть таким талантливым и гением — это такая тоска. Так и хочется ваших моти, ня-я-яню-ю-юшка, и теплого футона. Как бы Шикадзу не ныл и не паясничал, но от предстоящий встречи его все же бросало в дрожь. И эту ели заметную, покалывающую тряску могли видеть только близкие ему люди. Масаки-сан была одна из них. И приметив его постукивания, хруст пальцев и подпрыгивания, она осторожна вздернула брови. Так она выражала свое беспокойство. — Господин, — она чуть наклонилась, и его окутал тонкий аромат домашней выпечки и очага, смешавшийся с кислым привкусом беспокойства. Печали. Далекие воспоминания кружили в его голове как рой пчел. — Все же слухи не врут? Это младший наследник Сенджу. Тот самый, что был вам, двенадцать лет тому назад, как старший брат. Ваш аники Тобира. Конечно, поскольку Масаки-сан не была куноичи, а обычной дочерью низшего дворянства, она не знала, что произошло в тот знойный, удушающий день лета. Огонь подымался до небес, и шестилетнему ему казалось, что языки катона достигали божественного подола юкаты Аматэрасу омиками. С другой стороны, может это был ее гнев. Но карточка воспоминания, которая осталось в его сознании, навеки запечатлела ужас карминовых глаз и алый, жгучий алый цвет, вытекающий от беловолосой статной, могучей женщины. Она умирала и ее сын, Тобирама Сенджу, видел это. Поэтому, Иноё, его матери, пришлось использовать старую технику клана Яманака, чтобы его названный аники не получил травму на оставшуюся жизнь. — Да, это он. Ну, мне так кажется… хотя аники меня совсем не помнит, Масаки-сан, — ответ вышел скомканный, с надрывом. Где-то вдалеке чирикали воробьи. Аники Тобира. Слово с картиной только выпавшего снега. Слухи врали. Тобирама Сенджу имел самое большое доброе сердце. Сверху упало красное перо, Масаки-сан отступила. — Я пойду. Надеюсь эта встреча принесет благие новости. — Да благословят Вас боги, Господин! Заторможено кивнув, он исчез сквозь атласную кайму теней. Прошмыгнул и оставил за собой крупную фигуру няни и песни птиц. Тут в тени таил лишь мороз, мрак и опасность. Эту технику использовали, когда буйствовали войны по всей стране Огня, и пока не существовал еще союз Ино-Шика-Чоу. Скрываясь под ногами, за спиной, во мраке — шиноби клана Нара становились смертоносным оружием и отличной разведкой для защиты своего поселения. Но сейчас, в более мирное время, когда династия Нара соблюдала нейтралитет и имела свой вес в дворце дайме, только некоторые из клана имели способность к древнему дзютсу. А если быть точнее, для выполнения техники нужен был тотальный контроль потоков чакры и концентрация сознания во время полного погружения. Натянутая как струна чакра и спокойная, а может даже бездушная, душа. Его готовили с десяти лет, поэтому к своим шестнадцати годам он считался одним из сильнейших владельцев улучшенного генома Шинокаге. Проскользнув в главную комнату, он спрятался, полевой мышью, в тени своего дяди — Шого Нара. Узоры волн украшали его хаори, как дань уважения перед их гостем. Все знали превосходства Сенджу со стихией Суйтон. Все знали насколько он смертоносен, опасен. Столько хороших качеств и столько же безвкусных прозвищ. Призрак. Белый Демон. Кровавый убийца. По его личному мнению, у людей не существовало чувства прекрасного, как и умной головы на плечах, чтобы создавать даже что-то такое простое как прозвище.Вот если бы Шикадзу взял бы это дело в свои руки
То страна Огня узнала насколько велик его аники Тобира.
— Ты чуть не опоздал, — Шого мазнул на него с ленцой, нос его встрепенулся, а морщинок будто стало больше. Высокий хвост, утяжеляло причудливое украшение из кожи с вкраплениями изумруда и пара седых прядей. Их нынешний глава был ровесником Масаки-сан — с тонкой сеткой, что кружилась когда он хмурился, белыми полосами в волосах и прищуренным взглядом, что скрывал острый ум. Матушка называла его Ястребом Страны Огня, за его хватку и моментальность действий. — Благо Сенджу задержался возле ворот поселения. Спрячь чакру и постарайся не шевелиться. Он довольно мощный сенсор. И мне пока неизвестно какую информацию он хочет получить от нас. Хотя эти бумаги довольно занятные. Шорох рисовой бумаги, задел его слух, и вскоре он заметил раскрытый свиток. Осторожно вскинув голову из тьмы, пока было время, он слегка прикоснулся к исписанным чернилам на свитке-печати. Такая аккуратная и точная техника, Узумаки позавидовали бы. — Что пишет? Неужели Сенджу, великим ирьёнинам, нужна наша помощь? — Нет. Лишь только ему. И я не удивлен. Сенджу в основном полагаются на чакру и дзютсу — в последнюю очередь на физическую, операционную или исследовательскую помощь. А здесь… — листы взмыли вверх. Ему показалось, что они ничего не весили, хотя стопка была приличной. Он слегка поморщился, когда свиток, в котором хранились эти листы, отзеркалил свет огней от свеч. Глава опять дернулся. Его давний друг почти достиг их, — …не просто болезнь или рана. Я бы назвал это наследственным заболеванием. Есть сходство с патологией кровеносной систем-…Все прячься.О дай ему сил! А ведь на самом интересном моменте.
Двери фусума задребезжали, когда он поглубже скрылся, используя шинокаге. Запах масла задвинулся в уголки комнаты, тягучая поступь песней украшала большой зал. В полумраке отзвенели красные рубины. Лев стоял возле двери, с гордо поднятой головой, негнущейся спиной и сжатыми когтями. Напряжение окутало их, Шого-сан медленно коснулся шероховатой текстуры своего хакама и осмотрел гостя — Хаппури, традиционная одежда и доспехи. Тобирама Сенджу принарядился словно на битву, только не хватала катаны. Хотя кунай уж точно скрывался в пятках под обувью. Удивительно, разве такой сильный воин мог иметь проблемы с сердцем или сосудами. Внешность все же бывает обманчивой. — Глава Клана Нара —Шога Нара рад приветствовать вас! — спина прогнулась в самым высшем поклоне. Напряжение, стоявшее несколько минут назад, пропало, стоило Сенджу показать свое уважение и манеры. Аники как всегда строг… к себе. Разве он не знал что был выше их по рангу. Наследник Оомори все же. — Рад приветствовать Вас, младший наследник Клана Сенджу! Прошу садитесь. Мы обсудим Ваш вопрос. Последние слова стали сигналом. Он отключил свой слух и потянул чакру в зрительный нерв, погружаясь в анализ пространства. Он редко ослушивался дядю, но все же решил удовлетворить свое любопытство и осмотреть Тобираму Сенджу. Его сознание представляло для него новый вид игры сеги, учитывая, что в детстве матушка использовала Бокяку-дзютсу. Осторожно ползая во мраки, он шустро пробрался в тень фарфоровой чашки, которую только что принесли слуги. Беседа продолжалась, а он имел самый прекрасный ракурс, как слушатель. За секунду до того как сложить пальцы в технику Бокэку, он слегка активировал слух. Иногда информация не должна была утекать из потока его мыслей. Даже если очень-очень лень. —… Вы же понимаете, чтобы проверить верность теории нам нужен тот самый человек для исследования: его кровь, частица кожи или же слюна. Без этих ресурсов любые слова и терапия окажутся пустышкой… — Всё уже готово, Нара-доно. Вот. — Он не мог видеть, что происходит. У него была возможность только услышать отчетливый шелест бумаги, стук свитка, чашек и задумчивое мычание дяди .— Я предполагаю ирьён-дзютсу тут не поможет. Учащенный пульс, плохая свертываемость крови, спазмы в грудном отделе и одышка. Влияние на потоки чакры нулевое. Сенджу тут бессильны без досконального осмотра организма хм…нужны… — …Анализы структуры крови и органов верно? Вам нужна наша помощь. — Легкий ветер приласкал во мраке его хаори, сжатые пальцы — это была чакра главы клана. Неосязаемая, певучая и довольно гибкая. Идентичная характеру дядюшки. Продолжать слушать о предположительно «живописном» состояние Сенджу, у него не было времени, ни доли минуты и секунды. Он конечно мог занять свой разум мыслью, что «тем-самым-Сенджу-у-которого-были-проблемы» являлся Тобирама, но не сейчас, когда его названный аники направлял свои сенсорные потоки чакры на Шого Нара и его окружение, не заботясь о мрачных уголках комнаты, где в тени прятался он. Пальцы дергались паучьими лапками, энергия набиралась возле зрачка, добираясь до кончиков ухоженных ногтей. Резкое касание мизинцев и среднего, поворот большого пальца, и карминовое око устремляется на доли секунды вниз, в его яму. Он не отказывается от этой секунды, ловко держит в руках содрогающейся сломанной бабочкой. Полотно разума его аники Тобиры открывается в широком смысле понимания, как исторический атлас и задевает все слои его мозга, до глубины…Да сохранит его Изанаги
Что это за ужас?!
Однажды на занятиях по письму их сенсей, Ханио-сама, решил показать один фокус. Сжал фарфоровую чашку в руках, повертел и постучал несколько раз по ней, отчего послышался мелодичный звон. Чашка была изысканной, невесомой, почти прозрачной, что казалось, вот-вот — не так возьмешь и разобьешь, столь изящный дар рук мастера… Но красота керамики, застыла в их разуме когда Ханио-сенсей, взмахнул рукой и кинул чашку на пол. Сердце замерло, ужас подкрался в глаза, тонкой змейкой. Чудный звон, и чашка с легким узором отскочила от деревянных дощечек. На ее ободке появилась незаметная трещинка. Тогда Ханио-сенсей продолжил и повторил свой вопиющий поступок несколько раз, пока чашка окончательно не разбилась. Ему пришлось двадцать раз со всей силы ронять работу Тосио-доно и покрыться капельками пота. Разноцветные кусочки подмигивали им с разных уголков комнаты, улыбаясь острыми концами. Тогда Ханию-сама, взмахом руки и несколькими дзютсу воссоединил то, что сломал… только прекрасный, воздушный фарфоровый дар Тосио-доно скривился, как дерево бонсай, поблескивая кривыми реками трещин и царапин. Детишки в тот день возмущенно воскликнули, кто-то устало зевнул и уснул, а он, заметив недостающий кусочек, лишь подбросил вверх и тихо спросил: «Что это?»Ответ удивил
«Это чашка — человеческий разум, но стоит не доглядеть, не сберечь, и отпустить, как пройдут года и она сломается. Да, починить, конечно, её сможет каждый мастер… Только будет ли она прежней, вот в чем вопрос»
Удивительно, но именно разбитый фарфор предстал пред его глазами, когда он увидел многоярусный поток сознания Тобирамы Сенджу. Красные нити Бокяку-дзютсу оплетали каждый дюйм угольного пространства гения. Ему даже не хватило бы минуты, что бы описать весь ужас картины-разума. На ум приходило лишь одно — пучина хаоса. Каждая нить имела разную толщину и длину. Кончики алых ворсинок сплетались в ажурные узоры, передавая электрические сгустки воспоминаний. Те самые сгустки, тянувшиеся в дальний угол разума, покрытые трещинами и осколками — это было подсознание.Ками!
Разве он не должен сойти с ума?
Отдаленно эта мысль поразила его, вот только не стала катализатором его личного ужаса. Нет. Дыхание его сбилось, пальцы дрогнули, и он запоздало стал осознавать потерю контроля, когда кусочки соединились воедино. Каждая сплетенная нить, каждый узелок и катушка чакры, кружившая шершнем, представляла из себя — высшее мастерство техники Яманака — Бокяку. Они защищали сознание аники Тобирамы от ударного потока воспоминаний, которые привели бы к сумасшествию и ломке, и самое главное… Истина в том, что… Это было его рук дело… Нить техники его матери имела оттенок золота, его же — красный. Однако, Шикадзу знал, что не дошел до уровня старейшины Юки, чтобы утонченно держать голову в равновесии, но это точно была его нить. Оставался вопрос: Как? Когда? Почему? Висок запульсировал, мышечная ткань дернулась, и кожа покрылась мурашками от холода. Пришлось вздрогнуть во мраке и наконец уловить тонкий аромат гиацинтов, что пробрался в его скромный уголок. Он потерял контроль… О, Ками, он потерял контроль, впервые в жизни…он …узрел как красное око взирало с леденящей яростью на него и недовольно цыкнуло, будто пощечиной. Сенсорные импульсы чакры впились в тело, как острие ножа и тихий, немного скулящий, немного уставший вздох сорвался с губ его главы. Он облажался. Время на жалость ему не дали — сейчас Шикадзу должен был принять последствия и не посрамить честь клана, как истинный хакусяку.__________
— И все-таки, Сенджу-сама, я глубоко извиняюсь, — гроза била по ушам, хаори развевалось на ветру, а он лишь кланялся в почтении и почти порхая, стоял возле ворот Клана Нара. — Позвольте мне преподнести Вам мое уважение и как следует извиниться, назначив более достойную встречу. Тобирама Сенджу взбрыкнул. Ярость пропала из его глаз. Он впился в каждый сантиметр его тела, от макушки до пят, а затем усмехнулся прямо в глаза. В небе сверкнула молния. — Что вы от этого получите, Нара-сама? Вам любопытно? Вы нашли меня интересным? — да, ему и вправду было интересно раскрыть новые головоломки, которые скрывал аники, но он знал меру и был терпим. Пришло время кинуть удочку и ждать наживы. — Если у вас нет ответа, господин хакусяку, то я пойду, время не ждет. Его шаг вперед определил новое будущие. Солнце промежуточно улыбалось среди беспокойных туч, и он улыбался ему в ответ, немного даже криво. Сенджу от такой улыбки был ему совсем не рад — больше раздражен. Даже сузил глаза и принюхался, как большой белый медведь.Как грустно, что аники его совсем не помнил
— А если я скажу, что у меня есть информация про клан Оомори. Вы согласитесь? — Кулак сжался, чакра стала давить. Его слегка напрягала такая реакция, но что поделать, в мире шиноби никому нельзя было верить. Винить аники не было смысла. — Если вы не знаете, я сын второй дочери Иноске Яманака. А где Яманака там и все тайны, секреты. Вот например, семнадцать лет тому назад бывший глава клана Оомори, приходил с огро-о-омнейшей просьбой к главе клана Яманака…или же… — Стоп. Хватит. У деревьев есть уши Нара-сама. Держите язык за зубами. — Молния вспыхнула сверху, пока он дернул носом, ощущая тот самый еле уловимый запах гиацинтов и хиганбан. Доспехи прозвенели, Сенджу сделал шаг навстречу, лицо его смягчилось — Асобу но Широ. Через две недели. Место на ваше усмотрение. Буду ждать вас, Шикадзу Нара-сама. До встречи. Он не успел моргнуть, как Тобирама Сенджу исчез одновременно с ударом грома. Простояв еще пару минут и устало зажмурив глаза, он наконец смог вдохнуть, а затем… — Шикадзу-сама! Шикадзу-сама! Наследник вернулся. Вас немедленно вызывает Глава, в столице проблемы.***
Клан Сенджу Один день до битвы — Молодой наследник, подождите старика! Как же я давно вас не видел, Тобирама-сама. Вы так выросли, — Кио Сенджу, один из главных ремесленников из поселения их клана, радостно поклонился его второму сыну и всучил в руки новый вакидзаси. Костяная оправа скрывала металл, несущий смерть, и красиво ложилась на бледных руках его могучего сына. Месяц назад Тобирама спас жизнь Тсукико, дочери Кио, от клинков и яда Хагоромо. И сейчас, когда он яростно пытался не брать в руки подарок старика — он, Буцума Сенджу, понял — паршивец уже какую неделю прячется от благодарности и благословения уважаемого Кио-доно. — Ну-ка, не обижайте старика! Возьмите, не то пожалуюсь старейшине Банко. Ваша тётушка, уж точно не обрадуется таким манерам. Ну же, берите Тобирама-сама! Нежные лепестки упали и мягко коснулись еле проснувшийся земли, и робко метнула свой взор на слегка порозовевшие уши наследника. Воздух набрался в его легких, смешок незаметно вырвался из уст, и он насладился картиной, которую мог узреть довольно редко. Тобирама засмущался, так же как и он, когда получал приятные новости, поступки или вещи. Юнец. — Кио-доно, не нужно. Нет, ну что вы делаете! — маленькие пестрые детишки, как юркие воробышки, проскользнули мимо шиноби и патруля, пока стойкая спина сына сгибалась в поклоне Кио. Среди них мелькнула макушка и улыбка во все зубы, сорванца Хотару. Спина дернулась, конечно, такой сенсор как Тобирама давно его почуял, но доброе сердце мальчишки…— Ками, и вы тут как тут! — Тобирама-сенсей! Тобирама-сенсей! Вы здесь. Мы практиковали новые ката, как вы нас учили! Посмотрите! — Благоухающее, прозрачное весеннее нечто разносилось по улице вверх-вниз. Нескончаемое движение кружилось вокруг их поселения, казалось не было вечных битв, смертей — лишь весна и пора неожиданных чудес. Рой жужжащих мух прекращал свой зов, когда он впитывал вид дома и покая. Мигрень ушла на задний план. Зажмурившись от солнечных поцелуев, вскинув голову вверх, он ворчанием потянулся. Старые, но до сих пор крепкие кости стукнулись. Пора позвать Мамору и Банко. Глаз метнулся вдаль, в густой лес, туда, где шепталась трава, кружились пчелы и смеялось лиственное небо. Он был Буцумой Сенджу — Бешенным Быком, шиноби, главой клана, воеводой и обычным смертным, поэтому сердце точно знало, смерть рядом, почти дышит ему в спину.__________
Горячий чай струился в зелень фарфора, аккуратно наполняя дно. Звуки сямисэна разносились по деревянной комнате и заставляли каждого в этот вечер покрыться гусиной кожей. Хитросплетенное цветочное кандзаси вплетались в собранные волосы его старшей сестры Банко и отражало огни свеч. Тонкие пальцы по одному порхали по струнам: раз, два, три. Музыка вылетала пухом их забытого инструмента, пока сильные руки со шрамом не закончили разливать крепкий чай.Все были в сборе
Можно начинать
Сёдзё распахнулись чуть не вылетев из рам. Свечи вспорхнули ввысь, и тепло чуть не ускользнуло из нагретых стен. Анэ-сан перестала играть, Мамору, его старый друг, разливать чай. Их лица застыли в ожидании, а затем, медленно, уголки губ поднялись вверх в улыбке. Два его соратника улыбались при виде высокой, статной фигуры Тобирамы. Его тело обрамляла льняная юката, с узорами бамбука, волосы отросшие за несколько месяцев, были собраны красной, освященной в храме, нитью. Красной, как естественный знак Юмико, Оомори и глаза его сына. Смертоносный клинок всего клана для них был упрямым мальчишкой, которого Банко любила тянуть за пухлые щечки. — Садись, Тобирама. Дело важное — это касается тебя и твоего будущего. Сегодня вернется твой старший брат, но нам это на руку, что его нет. Малец уж больно громкий, а нам сейчас нужно быть ниже травы и тише воды, — Мамору как всегда плевал на его титул главы и с хохотом усадил зорко следящего юнца. Тишина прислонилась к ним, когда его советник уселся, и они все втроем уставились на будущую опору клана. На гранит, что не сплавит даже самый страшный катон Аматерасу. От их внимания тело дернулось и губы поджались в неловкости, но глаза души, открытые во всю ширь, были готовы к любой новости. — Что-то случилось? Как мне известно на границах не было стычек патрулей с Учиха или Хагоромо. С продовольствием у нас все в порядке, как и торговлей. Зачем было созывать малый совет, отец? — его голова склонилась в поклоне. Белые волосы стали теплее, фигура смягчила свои острые углы. В своей позе Тобирама отзеркаливал Юмико, свою мать.Сердце сжалось
— Сегодня мы поговорим не о делах клана, Тобирама-кун. В этот час перед завтрашним днем мы откроем тебе нашу тайну. События, которые встряхнули двенадцать лет тому назад весь клан Сенджу, на самом деле были ложью, — Банко была крохотной, но вот её слова — они были булыжником, который подал на темечко и сотрясал голову до невыносимой боли. — Двенадцать лет тому назад, клан Сенджу поверил, что на безопасную деревню напали Учиха в ответ на смерть старшего наследника — Масахиро Учиха. Поверили, что жена глава клана умерла от рук Учиха. Почему они поверили? Возможно потому, что так и им сказали уважаемые старейшины Обу и Гэнкито. Вдобавок деревня была сожжена дотла. — Интересно… Какие у вас доказательства, Банко-сама? Если не Учиха, то кто мог убить мою мать? Хагоромо? Кагуи? Или вы думаете, что в этом замешаны указанные вами старейшины, — Десять лет тому назад, после двух лет разрывающего горя, Мамору зарядил кулаком ему в щеку, и кричал о том, что Оомори предали, а Юмико убили наши. Он знал, что дурак влюбился в его жену, когда она вступила на земли Сенджу и поэтому искал всю правду. Везде. Сначала в архивах, а потом на миссиях, в стране Огня, Волн, Песка. У него ушло два года, и он смог увидеть кончик правды. Клан Умэ тогда лишился главы и наследника, а они получили зацепку на страшную схему медленного уничтожения Оомори, который был равен Сегуну. Койсяку титул клана изобретателей, чья династия происходила из Каги но Куни. Когда родился Тобирама система уже была готова открыть пасть и сожрать все и без остатков. Несколько раз моргнув, он сжал колено, ткань захрустела, как его размякшие кости. Пора перестать молчать, он должен был передать Тобираме информацию и его наследие. — Все, что сказала твоя тётя правда, Тобирама. То что я скажу тебе, сын, очень важно. Но вначале, просто запомни, не забывай обращаться, когда запутаешься на своем пути шиноби, к Мамору-сан и Банко-сан. Я не уверен, что буду рядом, — чакра вспыхнула в замешательстве, Мамору наклонился вперед зубром, сестра недовольно скосила взгляд, а сын лишь опустил глаза и промолчал. — Из всех детей, ты единственный получил наследие своей матери. Ты единственный считаешься наследником клана Оомори, который возможно исчез за счет сговора нескольких людей. Я расскажу тебе про то, что мы нашли, но прежде отдам тебе то, что смог сохранить от твоей матери и бывшего главы, Рикиши Оомори. Большой палец соскользнул, техника развеялась, встряхнув пар, и все четверо под тусклым светом увидели медный сундук. Среднего размера, со страшными вырезанными из металла масками Они и рубинами, что стекали кровью вниз образуя подставку, блестели и манили к себе. Вздох вырвался, и впереди сидящий юнец, как белая змея, отблескивающая острой чешуей, тянулся корпусом вперед, ближе к сундуку — Отец, это …. Хаширама знает? — Нет. И не должен. Пока что. Этот сундук хранит в себе все знания, которые клан твоей матери собирал веками, когда они ступили на земли Хи но Куни. Открыть невозможно, если ты только не наследник клана. Чужак кто попытается это открыть лишь навредит себе и свиткам, что находятся внутри. Юмико говорила, под дном рубиновой подставки находится кислота. Неверный щелчок и… — И все записи будут уничтожены. Это головоломка. Очень умно. Возможно ли, что за ним охотились те, кто уничтожил мой клан? — Все намного сложнее, мальчишка! Буцума будет тянуть этот разговор как дрянной моти в руках. Твой клан был могущественными, богатым и с тысячами знаний, но к нашему времени людей в нем становилось все меньше и меньше. Он слабел. Корь прошлым десятилетием в стократ ухудшало их состояние. Умирали дети, поэтому им был нужен союз с целителями. И… — На самом деле, Оомори были лакомым кусочком для каждого клана: их земли были плодородны и находились рядом с портом, титул почитаемых господ во дворце охранял их от приказов дайме и их руки — они могли творить чудеса. — … Когда ты родился, сёгун решил отплатить за спасение своего сына, Рикиши Оомори. Место дайме в Хи но Куни. Ты только представь! «Какая наглость», кричала тогда жена Сёгуна. Весь дворец похож был на муравейник. А теперь подумай что случилось потом. Учитывая пять кланов, которые хотели это место и пять кланов, которые ненавидели твоего деда. — Одна лишь зависть породила это? —тень опустилась на белое лицо с красными шрамами, огонь заблестел на дне кровавой пучины. Ему показались Они танцующие в пляске вокруг тонко сплетенной юкаты Идзанами. — Мамору-сан, Отец и вы, тетушка, расскажите все что знаете, а я уже решу, нужно ли Белому Демону начать охоту. Мы шиноби, у нас тоже есть честь и если в этом замешан нынешний дайме, то конец его будет близок. Вчера Тоука-нэ-сан получила новость от Шики, нескольких детей из клана Хатаке, Шимура и Юки нашли рядом с Танзакой. Их всех вернули, но на плечах знак Кумо. Работорговля на лицо. Короткие ногти впились до мяса в ладонь, стало неудобно. Все проблемы отскочили в дальний угол, он даже забыл о завтрашней стычке с Учиха и о Таджиме с его злобной улыбкой на все лицо. Кровь схлынула с лица. Он должен был экстренно закончить свои дела, а Хаширама еще опаздывал. Схватив в свои крепкие, толстые руки чай, он хлопнул по дощечки, получив суровый взгляд Банко. Земля затряслась и его волосы вскочили словно от райтона. — Времени значит совсем нет. Ладно. Тобирама, слушай, у меня есть надежда только на тебя. Завтра меня уже может не быть, у Учиха будут те же проблемы. Я… выложу тебе все, что знаю и то, что нашли старейшины Мамору и Банко, а ты обещаешь мне никогда, ни в коем случае, быть при дворе даймё будущие три года. Костлявая рука потянула вниз по спине, и он вздрогнул. Его поощряли и благодарили. Ледяное дыхание опалило ухо. Вены на виске взбухли, пот скатился по шеи, стало жарко и холодно. Будто он курицей жарился на масле событий. — Обещаю, отец. Слово Сенджу.А теперь Буцума, дорогой муж, поведай ему все без утайки
Поведай нашему сыну, мой славный муж