ID работы: 11752851

infatuated with you

Stray Kids, ITZY (кроссовер)
Слэш
R
В процессе
254
автор
Размер:
планируется Макси, написано 354 страницы, 17 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
254 Нравится 297 Отзывы 72 В сборник Скачать

Часть 16

Настройки текста
      По вечерам в библиотеке место найти было трудно: многие ученики, если не расходились по секциям, направлялись сюда — Чонин и сам был завсегдатаем. Однако на этот раз удача, будто прочитав мысли Хёнджина, им улыбается, и солнце освещает пустующий стол у приоткрытого окна, в которое тянет свежий весенний ветер. Хёнджин сразу же падает на диванчик и растекается по столешнице. Чонин удивляется: он очень хорошо умеет принимать непринуждённый вид, даже если ему тяжело.       Чонин опускается напротив. Занимавшиеся за этим столом ученики, видимо, ушли недавно: ещё осталась на подоконнике пара книг. Хёнджин тянется к самой верхней и удивлённо мычит.       — Смотри-ка, кто-то изучал сэра Уайльда, — подмечает он, вертя в руках томик. — Сборник сочинений. Из моей параллели, видимо. Наш класс тоже сейчас проходит западную литературу.       — О… — Чонин вспоминает их вечер в театральном зале. — Ты вроде любишь «Ромео и Джульетту».       — Да, мы смотрели мюзикл на уроке, — хвастается Хёнджин, листая книгу. — Мы с Ёнбоком готовили доклад, и учительница даже попросила разрешения взять из него материал для своих уроков.       — Значит, в следующем году я буду учиться по вашему докладу?       Хёнджин задирает нос.       — Даже не представлял, какое я полезное дело сделал. Слушай, а ты знаешь про гадания на книгах?       — Вроде что-то слышал, — любопытно отзывается Чонин, наклоняясь к нему. — Хочешь погадать?       — Ага! Говорят, можно задать книге вопрос и открыть её на случайной странице. Первое, что увидишь, и будет ответом. Знаешь, — он мечтательно улыбается, поглаживая корешок томика, — в детстве, когда я занимался в театральной секции, я старался много читать, правда, некоторые книги понять было сложно. Тем более западная литература была только на английском. Поэтому, чтобы совсем скучно не стало, я развлекался. Открывал книгу на случайных страницах и смотрел, что попадётся. Однажды я спросил у книги, что со мной случится завтра, только не посмотрел, что это фантастика, и мне попалось что-то про трамвай и отрубленную голову.             Чонин старается сдержаться, но смех прорывается сквозь сжатые губы. Хёнджин косится на него и смеётся тоже, хотя тут же прикрывает рот — а то ещё попадёт от дежурной.       — Я весь день на улицу не выходил, — шёпотом продолжает он. — И больше не гадал. Потом, когда вырос и узнал, что многие этим балуются, стал воспринимать это как шутку. Иногда гадал, когда скучно было. Может, тоже хочешь попробовать? У Оскара Уайльда много интересных цитат, — Хёнджин в нетерпении поглядывает на Чонина. Будь они героями манхвы, у него сейчас завилял бы хвост. Чонин кивает. — Говори страницу и строчку.       — Хм, ну… Пятьсот шестьдесят седьмая, третья сверху? Давай посмотрим, как книга опишет нашу школьную жизнь.       Хёнджин быстро листает страницы и зачитывает:       — Ты попал на «Портрет Дориана Грея». Итак… «Когда человек счастлив, он всегда хорош. Но не всегда хорошие люди бывают счастливы».       Хёнджин промаргивает и поднимает взгляд на Чонина. Тот мнётся, почёсывает бровь и прокашливается. А начиналось так красиво…       — Ну, а что… Правда, — соглашается Чонин. — Я не очень счастлив, когда пишу контрольные… — он слышит лёгкое хихиканье на эти слова и продолжает: — А, я вспомнил учительницу На из художественного! Она очень добрая и интересная, только я слышал от некоторых, что она никак не может найти свою любовь. Коллеги устраивают ей свидания вслепую, но у неё ни с кем не выходит.       Чонин изо всех сил пытается притвориться, будто эти слова не олицетворяют только что произошедшую ситуацию. Хёнджин может ещё сильнее испугаться, увидев подтверждение своих страхов в книге.       — Творческим людям сложно встретить подходящего человека, — внезапно отвечает Хёнджин. — Она ведь тоже художница, — он подпирает подбородок рукой. — Скажи, Чонин-и, каково это, влюбляться, будучи художником?       О, если бы Чонин мог сказать… Это словно вылить на себя вёдра краски. Все оттенки смешаются перед глазами, и в их разноцветье чётко проявится силуэт возлюбленного. Весь мир станет пёстрым-пёстрым. По крайней мере, у Чонина было так. Как на полотнах Ван Гога: слишком ярко, взволнованно и по-наивному красиво, когда он смотрел на Хёнджина.       — Даже не знаю, как объяснить, — тем не менее говорит Чонин. — Художник находит в любимом человеке вдохновение. Очень часто случается, что он влюбляется в того, кто вдохновляет его, а не наоборот. И может быть, нашей учительнице просто не везёт встретить человека, который бы подпитывал её желание творить.       — А ты тоже? Человек, который тебе нравится, твоя муза?       Чонин застывает.       — Вообще да… Я очень часто пишу его портреты.       — Хотелось бы посмотреть, — вздыхает Хёнджин. — Ты ведь любишь символы. Мне всегда казалось, что художники используют любые подсказки, чтобы показать чувства к человеку, которого изображают.       — Не всегда, конечно, но… в моём случае так и есть. Когда я пишу его, я добавляю детали, которые ассоциирую с его образом. Мне хочется изучить его с разных сторон. Живопись — мой единственный способ посмотреть на него.       Чонин поднимает взгляд и замечает, как Хёнджин выгибает брови.       — Что?..       — Вот ты и попался. Ты раньше не говорил мне, что тебе кто-то нравится, — Хёнджин подмигивает.       Чонин шлёпает себя по губам.       Вот дурачок!       Он упоминал, что ему нравятся парни, но он действительно никогда не говорил, что в кого-то влюблён. Это знал только Сэм, а не Хёнджин! Он… он что, так легко сдал себя?!       — И кто же он? — не унимается Хёнджин. — Это его портреты ты от меня скрывал, когда мы смотрели твои работы?       Утром Хёнджин узнаёт, что Чонин следил за его профилем, вечером — что Чонину кто-то нравится. Чонин прячет лицо в ладонях и протяжно стонет. Если они и правда актёры, то сценаристы жестоко шутят и нарочно ведут его по предсказуемому сценарию. Что ещё такого он сболтнёт?       — Ничего тебе не скажу. Мне никто не нравится! Это я… чисто теоретически! Предположил.       — Ну хорошо, — Хёнджин притворяется, что согласен, но уголки его губ всё равно не опускаются. — Наш Растрёпа стал совсем взрослым. Помню, как ты приходил на первые спектакли таким маленьким и невинным, а теперь… Влюбился.       — Умоляю, хён, дай мне книгу.       Хёнджин двигает томик к нему и неотрывно смотрит, как Чонин тщетно пытается выискать какую-нибудь цитату.       — Итак, — он наконец берёт себя в руки. — Пусть книга опишет того друга, который отправляет мне послания, — открывая страницу наобум, Чонин читает: — «Человек очень смущается, когда говорит от своего лица. Дайте ему маску, и он скажет вам всю правду».       Пальцы бегут по строчкам, нащупывая выступы и углубления типографской краски.       — Хорошие слова, — подмечает Хёнджин. — Не все люди готовы озвучить свои мысли. Особенно рисковые.       Сэм… Сэм не хочет показывать своё лицо. Постоянно находится рядом с Чонином, но боится, что его обнаружат, как будто и впрямь держит что-то в тайне. Конечно, книги сэра Уайльда никак с этим не связаны, просто сам факт… Сэм не хотел, чтобы его видел именно Чонин. Испугался бы. Подозрительно это. Как будто все происходящие события складываются в единую цепочку, а Чонину недостаёт фактов, чтобы понять её.       — Слишком точно характеризует его, — Чонин хмурится и посматривает в окно. На дереве, что ветвями касается стекла, расцветают почки. Весна спешит проникнуть в каждый уголок. — Значит, ты часто видишь меня? На репетициях, на спортивном поле?       Хёнджин угукает.       — Мне было очень приятно, что ты не пропускаешь наши премьеры, и я давно думал, что мы могли бы подружиться, раз у нас схожие интересы. Тем более мы учимся в одной школе, сложно тебя не видеть.       У Чонина по груди разливается тепло. Так здорово услышать это из уст Хёнджина. Всё то время, пока он прятался среди кресел, они оба стремились к одному и тому же: к дружбе. Не только Чонина тянуло, но и Хёнджина тоже. Хёнджин очень мягкий и нуждающийся в ласке. Они в этом плане разные: Чонин свои порывы сдерживает, а Хёнджин открыто их проявляет. Как бы выпрашивает внимание, словно щеночек в руках хозяина — и правда, он вот-вот завиляет хвостом.       — Тебе ведь легко подружиться с людьми, почему ты тогда не подходил? — удивляется Чонин.       — Не сказал бы, что легко. У меня просто много знакомых. Видишь, даже Ёнбок пришёл в вашу секцию за художниками, а я постеснялся, — Хёнджин опирается подбородком о книгу и смотрит прямо перед собой. — Потом быстро понял, что с тобой рядом мне очень хорошо и комфортно, и это помогло расслабиться. Я и сам не понимал, чего боялся.       Чонину определённо нравится, что они обсуждают это так открыто, не стесняясь признаваться в своих мыслях. Если бы ещё Хёнджин не говорил о том, что Чонин может нравиться Сэму, это было бы похоже на свидание.       — Может быть, я схожу нам за едой? — предлагает Чонин.       — Давай! Я бы ещё чего-нибудь попил.       Чонин поднимается.       — Отлично. Скоро буду.       А может быть, думает Чонин, сбегая в холл, Хёнджин просто хочет узнать, насколько Чонин свободен и готов к отношениям? И кто ему нравится? Тем более этот вопрос про влюблённых художников прозвучал слишком уж внезапно, и Чонину хотелось бы привязать его к ситуации с учительницей, но… Нет, такого точно не может быть, зачем ему это знать? Возможно, он просто хочет поддержать его как друга и дать совет. Да и кто из старшеклассников не любит поговорить о любви? Чонин трясёт головой, пытаясь вытряхнуть и мысли, и бежит к автомату.       Ему удаётся найти пару бутылок бананового молока и круассаны с заварным кремом. Есть в библиотеке было запрещено, конечно, и, хоть с таким количеством учеников уже никто не следил, нужно остерегаться.       Когда он возвращается на место, за столом на первый взгляд ничего не изменилось: Хёнджин так же лежит на столе, нежась под солнечными лучами, и ветер колышет страницы книги. А одна вещь выбивает его из колеи, и Чонин едва не роняет круассаны, когда видит, как на развороте сияет бумажный самолётик.       — Хён?..       Он не синий на этот раз, как будто Сэм забыл свой блокнот с синими страницами и взял первый попавшийся под руки лист — в клетку. Еда всё-таки падает на стол.       — Да-да? — отзывается Хёнджин. Чонин дрожащей рукой подцепляет самолётик.       — Ты не видел, кто-то приходил?       — Видел, — Хёнджин потягивается, довольный, как кот. — Твой аноним.       Чонин бешено оглядывается.       — Но как… Как он узнал, где я? — да что он, призрак в самом деле! — Он сейчас здесь?       — Нет, Чонин-и. Наверное, с улицы нас увидел. Мы же у окна сидим. Не волнуйся, понял я, кто это. Очень классный парень. Повезло тебе с ним подружиться. Он попросил передать тебе записку. И, насколько я понял, ушёл обратно в зал.       Чонин присаживается на диванчик и разворачивает послание. От слов Хёнджина накатывает облегчение, но его же сбивает напряжённое желание узнать, что в записке.

«Хорошо смотритесь вместе. Такая парочка ;) Я рад, что тебе удалось найти Хёнджина. Кстати говоря, увидел вас в библиотеке и кое-что вспомнил, хотел скинуть тебе это ещё в субботу. Помнишь, я говорил о канале, на котором я смотрел видео про стадии влюблённости? Они выложили несколько новых обзоров, думаю, ты оценишь. Держи ссылку».

      Забавно: Хёнджин шипперит Чонина с Сэмом, Сэм — Чонина с Хёнджином. Это какой-то новый вид любовного треугольника? Чонин складывает послание и прячет его в кармане, усмехаясь на выдохе.       — Секретами делитесь?       — Ага, от тебя.       А Хёнджин тем временем останавливается на очередной странице.       — О, смотри! «Когда я очень люблю кого-нибудь, я никогда никому не называю его имени. Это все равно что отдать другим какую-то частицу дорогого тебе человека». Очень напоминает тебя. А ещё — твоего анонима. Он ведь говорил тебе, что влюблён в кого-то. Не думаешь, что всё-таки в тебя?       — Да брось… Вот заладил, — Чонин под столом легонько касается его ноги своей. — Тебя так интересуют мои отношения? Держи, — он двигает бутылку и круассан. Хёнджин крутит напиток и разочарованно хмыкает.       — А я думал, будет клубничное.       — Не заслужил ещё.       Хёнджин весело бурчит «не зяслюжиль ищё». Пальцы ложатся на упаковку круассана, который он прижимает к груди, чтобы сделать шуршание как можно тише.       — Итак, челлендж «открыть еду в библиотеке», — он озирается, выискивая дежурную среди стеллажей, и резко распахивает упаковку — за общим шумом его становится не слышно. Чонин напряжённо следит за каждым малейшим движением и невольно моргает, когда слышит этот хлопок. — Отлично. Прокатило. Давай свою.       — Да ладно, я сам, — Чонин напрягает мышцы рук, чтобы открыть бутылку. Крышка как будто намертво прикручена. Он натирает кожу пластиком, но в этот момент его ладони накрывает что-то тёплое: это Хёнджин кладёт свои руки поверх и без особых усилий открывает молоко — лишь нежно надавливает, и сияющие на солнце кольца холодным поцелуем касаются фаланг Чонина. В нос ударяет сладковатый фруктовый запах. Чонин отмалчивается и спешит подвинуть бутылку к себе. Хёнджин тем же способом раскрывает круассан и кладёт перед ним.       — Приятного аппетита, Растрёпа. Я думал, что сегодня это прозвище тебе не подойдёт, но ты умудрился взлохматить волосы.       Чонин потирает мочку уха.       — Если бы ты не сбежал, я бы остался красивым.       Хёнджин подаётся вперёд и игриво кусает круассан. Словно вмиг вспоминая о правиле говорить вполголоса, он шепчет так, чтобы за соседними столами их не услышали:              — А ты мне такой больше нравишься.       И как ни в чём не бывало продолжает есть. Чонин прячет лицо за бутылкой, зная, что зарделся. Хотя бы забегающий в окно ветер помогает остудиться.       — Как он выглядит? — вдруг спрашивает Хёнджин, и Чонин давится молоком.       — Чего?       — Парень, который тебе нравится. Как он выглядит?       Чонин вытирает подбородок и часто моргает. Нет, разговор точно идёт по определённому сценарию.       — Почему тебе интересно?..       — Просто, — Хёнджин склоняется над книгой и трёт шею. — Может, я его знаю, и всё такое…       Чонин откидывается на спинку диванчика. Хёнджин не перестаёт удивлять его — во всех смыслах.       — Он… хитрый.       Хёнджин реагирует на это, застенчиво поднимая голову.       — Хитрый, но при этом настолько открытый, что я могу доверить ему все свои тайны, — продолжает Чонин, громко глотая. Банановый вкус молока ещё никогда не чувствовался так ярко. — А ещё умный. Опытный. Талантливый. У него звонкий смех, он восхищается погодой каждое утро, и черты лица довольно острые, их легко рисовать. Хотя, может, мне просто нравится их рисовать.       Хёнджин внимательно слушает, жуя настолько аккуратно, будто боится перебить его малейшим шумом. Знал бы Чонин, что признаваться в любви будет именно так. Шёпотом в библиотеке, говоря о Хёнджине как о человеке, существующем где-то далеко, а не сидящем напротив. Когда у него хватит смелости обо всём рассказать напрямую?..       — А ему ты уже дарил? Ну… Клубничное молоко?       — Кхм… — Чонин ковыряет носком туфли деревянные половицы. — Дарил.       «Вчера в кафе, прямо перед тем, как мы с тобой пошли гулять на каток», — мысленно добавляет он. Молоко — серьёзный шаг. Хёнджин точно поймёт, какие у него намерения.       — А внешне?       — Ну, высокий, стройный, черноволосый… И знаешь, хён, очень неугомонный.       Хёнджин игриво заправляет волосы за ухо и кладёт последний кусок круассана себе в рот.       — Так я и думал, — говорит он.       — А что, на примете кто-то был?       — Ага. По описанию точь-в-точь твой аноним.       Чонин фыркает.       — Ну нет, этого не может быть. Хён, мы не в пьесе, — весело цокает он. — Не фантазируй.       — Знаешь, меня в театр впервые привела мама.       Чонин в изумлении смотрит на него. Как обычно бывает, когда переживания подавляют, в итоге они просачиваются сквозь самые тонкие щели, Хёнджина снова накрывает. Прежняя непринуждённость постепенно гаснет.       Чонин складывает руки на столе, почти как на уроке — показывает, что слушает Хёнджина.       — Мы тогда пошли на ледовое шоу, «Щелкунчик». Мне было четыре года. Я ярко помню, как переливались огни и как актёров поднимали в воздух. Может быть, это воспоминание слегка приукрашено, я вообще был очень впечатлительным ребёнком. Тем не менее я влюбился в эту постановку. Представляешь, потом просил маму каждый вечер читать эту книгу перед сном, — Хёнджин крутит кольца на пальцах. Слегка отрешённым и мечтательным взглядом он смотрит, как лучи переливаются на потёртом металле. — А когда она уставала, читал сам. И иногда брал её с собой в детский сад.       Чонин представляет, как маленький Хёнджин, отходя от группы, раскрывает книжку и вчитывается в строки, рассматривая иллюстрации большими ореховыми глазами. Знал ли тогда этот малыш о том, какое будущее его ждёт?       — Мама решила сводить меня на другие представления тоже, наверное, чтобы я забыл про «Щелкунчика». Она, конечно, не ожидала, что я в целом полюблю театр. Я знал песни из мюзиклов наизусть. Мой отец тогда очень хорошо зарабатывал, поэтому нам удалось побывать на Бродвее. И я восхищался тем, что делают актёры, поэтому попросил маму записать меня в театральную студию.       — Она была не против? — интересуется Чонин. — А отец?       — Ну, отец считал это простым детским увлечением, ему было всё равно. А вот мама очень мной гордилась. У нас до сих пор дома лежат кассеты, на которые она записывала мои выступления.       — И какой была твоя первая роль?       — Чашка Чип из «Красавицы и Чудовища», — цокает он. — Чуть позже я делал перерыв, — продолжает Хёнджин. — Отец лишился работы, нам пришлось срочно переезжать. Я сосредоточился на учёбе и других увлечениях, а когда перешёл в старшую школу, то любовь к театру снова вспыхнула во мне. И я решил, что это станет делом моей жизни, — он в стеснении поджимает губы: мол, вот так вот всё и произошло.       — Здорово, — Чонин не заметил, как заслушался. — А как же твои прослушивания?       — Возможно, из-за долгого перерыва мне не хватило времени набраться каких-то навыков, поэтому меня не выбирают. Я всегда остаюсь на втором или третьем месте, находится кто-то лучше.       — Ты ведь не бросишь попытки? — взволнованно спрашивает Чонин. — Иногда к мечте нужно идти долго.       — Конечно, не брошу, Чонин-и, — успокаивает его Хёнджин. — Я считаю, лучше в самом начале пути пройти трудности. Тогда удовольствие от результата будет ещё сильнее. Даже если я проигрываю, я набираюсь опыта, который поможет мне во взрослой жизни. Так что я буду считать, что Хон Сону и его выходки — тоже очередная трудность. И пиццей я с ним делиться не буду.       Они тихо смеются, смотря друг на друга. Как говорил Сэм, Хёнджин и правда сильный. Чонин от него отличается: ему тяжело в одиночку набраться сил. Хёнджин, должно быть, прошёл много испытаний, раз так спокойно говорит о них.       — А ты сразу понял, что тебе нравится живопись? — любопытствует Хёнджин.       — Наверное, — пожимает плечами Чонин. — Я помню, как подарил отцу пейзаж, который нарисовал в детском саду. Он похвалил меня, и с тех пор я делал всё, чтобы писать ещё лучше. Мне очень важно было его одобрение. К сожалению, он успел увидеть далеко не всё. Его не стало… несколько лет назад.       — О… прости, — шепчет Хёнджин. — Прими мои соболезнования.       — Ничего страшного, что ты. Он всегда говорил, что прожил отличную жизнь с любимой женой и самым лучшим сыном.       — А те работы, которые ты мне показывал, он уже не видел?       Чонин качает головой.       — Но он точно видел в тебе потенциал, — с уверенностью говорит Хёнджин. — Знал, каким талантливым окажется его сын.       Это вызывает улыбку на лице Чонина.       — Я всегда утешал себя тем, что он поддерживает меня с небес.       — Именно так и есть, Растрёпа.       — Слушай, хён… ты спросил, каково влюбляться, будучи художником. А как это ощущается у актёров?       — Хм… Наверное, как у всех. Хотя мне кажется, есть одна очень милая тайна, которую актёры могут скрыть от остальных: играя любовь с другим человеком, они представляют того, в кого влюблены. Я и сам был свидетелем. В какой-то степени любовь для актёра тоже муза: она ведёт его чувства, подсказывает, какие эмоции нужно показать.       — Выходит, любовь делает творчество ещё глубже и полнее, — осознаёт Чонин.       — А как же. Мы все живые люди. Без чувств нам практически никуда…       Чонин хотел бы спросить, любит ли Хёнджин сейчас. Но, зная, что в прошлом им воспользовались, когда он доверил своё сердце, понимает, что для этого сейчас не время.       — Говорят, творческим людям сложно уживаться друг с другом, — вспоминает он.       — Мне кажется, это просто старое заблуждение. Всех своих лучших друзей я встречал, пока занимался творчеством, — отвечает Хёнджин. — Мы говорим на особенном языке. И поэтому многие ищут способ быть с тем, кому не нужен переводчик. Кто поймёт их без объяснений. Это происходит неосознанно.       — Вот и мне так кажется. Рядом с тем, кто чувствует твои идеи, вдохновение никогда не закончится.       — Самое важное в том, что всё это вдохновение хочется отдать ему одному. Показать, что ты можешь объять весь мир ради него. Всё самое ценное, что есть у тебя, всё, из чего ты состоишь, будет в конечном счёте посвящено только ему.       Хёнджин смотрит не отрываясь. В воздухе между ними кружит пыль, а в груди трепещет что-то такое тёплое, согревающее, утешающее. Чонин хотел бы ответить, хотел бы дополнить его слова, но ещё сильнее он хочет не нарушать это молчание, воцарившееся между ними. Тихий шелест чужих книг музыкой заполняет библиотеку.       Вдохновение не только отдаёшь — его получаешь в ответ. После смерти отца Чонин не мог даже взять в руки кисть. А когда он встретил Хёнджина, вдохновение вновь вспыхнуло самыми яркими и живыми красками внутри, и ему не хотелось больше бросать это увлечение. Кто же дарил вдохновение Хёнджину? Такие слова может произнести лишь тот, кто до глубины души чем-то — или кем-то — увлечён.       Солнечный свет на столе накрывает тень, и Чонин задерживает бутылку с молоком у губ, замечая у тени постепенно очерчивающийся силуэт. До носа доходит аромат парфюма.       Хёнджин, вырываясь из собственных мыслей, смотрит наверх и с распахнутыми от ужаса глазами шепчет слова извинения.       Их заметила дежурная.

***

      Хёнджин и Чонин, сдерживая смех, выбегают из библиотеки в пустой коридор. Чонин прикрывает лицо ладонями. Стыд заполняет всё его тело и молоточком бьёт по голове: его раньше никогда не ловили, почему поймали именно в такой момент!       — Ты чего? — окликает его Хёнджин, замечая, как Чонин жмурится.       — Неловко до ужаса…       — Да ладно тебе! Знаешь, сколько раз она меня ругала! Конечно, мы не правы, но… — Хёнджин подаёт Чонину руку. — Зато как в дораме.       Чонин расслабляется, вкладывая в его ладонь свою. Он в последнее время так часто нарушает школьные правила: ест в библиотеке, прогуливает физкультуру, ловит бумажные самолётики в классе, забегает на крышу и пререкается с директором. Это смелость или глупость? Из роли второстепенного экстра, делая всё, что привлекает внимание, Чонин как будто вырывается на передний план, и от каждого нового действия, поступка, мысли страха быть осуждённым не возникает.       Рядом с Хёнджином ему хорошо.       Неужели вся эта тревога сидела лишь в нём потому, что он не разрешал себе приблизиться к Хёнджину? Кормил себя убеждениями в том, что ему достаточно издалека? Спроси у него теперь, хочет ли он вернуться назад, он бы дал решительный ответ.       Ни за что. Он бы не пережил, если бы всё то, что есть сейчас, у него отняли. Может ли эта сказка не исчезать?..       Хёнджина отвлекает вибрация телефона в кармане. Не убирая с лица улыбку, он смотрит в экран:       — Рюджин пишет, что они ушли… Можно возвращаться. Пойдём?       А Чонин приподнимается на носочках, дотягивается до плеча Хёнджина, отводит в сторону взгляд и шепчет:       — Наперегонки?       В ответ слышится удивлённое «о». Чонин встаёт в исходное положение, складывает руки за спиной и в нетерпении качается на месте.       — Какой плохой мальчик, — Хёнджин шутливо цокает и тянется к его уху — потирает мочку. Чонин вжимает голову в плечи. Чужие пальцы касаются его бережно, боясь надавить слишком сильно, как будто с благодарностью пользуются разрешением дотронуться. Видимо, Чонин слишком часто тёр своё ухо при Хёнджине. Такое прикосновение успокаивает в два счёта. — Если проиграешь, угостишь меня клубничным молоком тоже, — добавляет Хёнджин.       — А если проиграешь ты? — вдогонку интересуется Чонин.       — М-м-м, не знаю, — тянет старший. — Поцелуй?       Чонин шлёпает его по плечу, но Хёнджин в последний момент вырывается и дёргает вперёд по коридору. Его фигура удаляется в сторону выхода, и тогда Чонин, цокая, пускается вслед за ним. Подошва скрипит по плиточному полу, солнечный свет рисует на стенах мелькающие тени. Они сворачивают за угол и исчезают — только громкий смех разносится по всей школе, и если в соседних кабинетах кто-то занимается, то наверняка закатывает глаза и устало вздыхает. А их голоса бутонами расцветают в пустых коридорах. Вся школа принадлежит лишь им двоим.       Чонин думал, что устал бегать сегодня, однако изнутри появляются силы.       — Эй, стой, хён! — кричит он, когда видит, как Хёнджин мчится вверх по лестнице.       Ведь рядом с Хёнджином открывается второе дыхание.

***

      Рюджин допевает песню, завершая танец вместе с другими актрисами под взрыв конфетти. Движения в такт настолько плавные и невесомые, что зрителям кажется, будто они летают по сцене. Голоса учеников из хора вторят её строкам, а цвета огней прожекторов меняются, окрашивая сцену самыми пёстрыми оттенками.       Она знает: когда музыка резко выключится, остальные уйдут за кулисы и ей нужно будет продолжить играть по сюжету. Но сегодня, стоит звуку оборваться, её встречают скудные аплодисменты сидящих в зале ребят и полнейшая тишина. Камеры равнодушно мигают, записывая сцену, съёмочная группа посматривает на часы и обсуждает что-то вполголоса.       Сону вяло хлопает, оценивающе осматривая актёров.       — Это всё, да?       — Да. Чтобы продолжить, мне нужен Себастьян, — Рюджин спешит снять туфли на каблуках, восстанавливая дыхание после танца. — Я же не буду говорить свои строки в пустоту.       Сону скептично щурится. Ребята уходят со сцены, как будто опасаются привлечь его внимание. Рюджин полностью их понимает.       — Этого же хватит для выпуска? — попутно интересуется директор у режиссёра съёмки. Тот удовлетворённо кивает.       — Кстати говоря, уже шесть вечера, — напоминает Рюджин, хватая бутылку воды. — У нас в это время заканчиваются публичные репетиции.       Учительница Мин поднимается со своего места к директору.       — Это правило секции, поэтому мы очень надеемся, что вы не будете задерживаться… Ребятам нужно отдохнуть, повторить сценарий и перекусить. К тому же многие дети сильно испугались камер.       — Что же это за актёры, которые камер боятся? — ворчит директор. — Не позорьте меня перед телевидением.       — Нет-нет, нам достаточно материала, господин Хон, — отчитывается режиссёр съёмки, просматривая отснятый материал. — Наш рабочий день тоже окончен, так что мы поедем, — а затем как ни в чём не бывало оборачивается к ученикам. — Можете посмотреть, что получилось, в пятничном выпуске.       Благо, телевизионная команда оказалась очень доброжелательна к детям: они нанесли дополнительный грим, дали пару советов по стилизации костюмов, помогли Минхёку настроить программу для управления звуком. Хоть что-то скрасило этот вечер. Злобно косясь на то, как Сону поклоном прощается с детьми, она вытирает рот рукавом и фыркает.       Рюджин переместилась на несколько лет назад в цокольный этаж агентства. В мелочах вспомнился запах хлорки, которым были пропитаны полы залов для практик, бессонные ночи перед зеркалом, тесное общежитие, где она делила комнату с тремя другими трейни. И Хон Сону, устроивший ад каждому без исключения стажёру. Она никогда не забудет, как бессовестный ребёнок сдавал с потрохами голодную девушку, которая припасла в рюкзаке печенья, или как он распустил слухи об отношениях самых опытных трейни, чтобы их не допустили до ежемесячного оценивания. Он выискивал самые болезненные места в теле каждого человека и давил на них иголкой, поэтому Рюджин прекрасно знала, на что тот был способен.       Как только его силуэт исчезает за дверью, она в облегчении выдыхает. Опирается руками о колени и дышит глубоко, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Находиться без Хёнджина на сцене было не так сложно, но находиться без него на сцене, понимая причину его отсутствия, было ужасно. Подстроить репетиции так, чтобы он никогда не сталкивался с Сону, тоже невозможно: Хёнджин никогда не пропускает прогоны и явно не будет жертвовать занятиями из-за присутствия одного человека. А это значит, что им нужно сплотиться против режиссёра, чтобы он ни за что не смог проникнуть в их мир.       Рядом с Рюджин на край сцены опускается Ёнбок и протягивает ей матовые салфетки.       — Ты хорошо держалась. Если бы я тебя не знал, то не заметил бы, как ты переживаешь.       Рюджин протирает лицо. Она не устала от танцев или пения, у неё сильная физическая подготовка, поэтому обильно проступивший на лице пот мог означать только одно — и сразу же привести её в себя — она разнервничалась из-за случившегося. Кто же знал, что Сону вернётся спустя три года… Рюджин хлопает себя по щекам. Ей нужно остыть.       — Не доверяй его улыбке.       — Угу, — Ёнбок качает ногами. — Он из вашего агентства? Почему вы не рассказывали о нём?       — Понимаешь, мы думали, что он в прошлом, — отвечает Рюджин. — Это было тайной Хёнджина, и я не могла поделиться без его разрешения. Конкретно Хёнджину Хон Сону ничего не сделал, он из тех людей, но он слишком много знает.       — Ну… за три года в агентство пришло много новых людей. Может, он забыл о вас?       — Надеюсь, — выдыхает Рюджин. — Где-то в глубине души очень надеюсь.       — Кхм, — Ёнбок поджимает губы. — Теперь мне стыдно, что я восхищался им при Хёнджине.       Рюджин удивлённо оборачивается.       — Когда это?       — Вчера в «Лотте Ворлд»… когда мы с Чанбином выполняли наш план их встречи с Чонином. Там был концерт группы Сону, вот я и… говорил постоянно, какие они талантливые. Если бы я только знал…       Рюджин ахает.       — То есть он весь вечер писал мне, как провёл время с Чонином, но не удосужился рассказать о Сону?! — она хлопает ладонью по сцене. Теперь понятно, почему он убежал. Если бы Хёнджин встретился с ним впервые после стольких лет, он бы отреагировал иначе. Сейчас же он был… зол на то, что Сону не перестаёт появляться в его жизни?       — Видимо, не хотел вспоминать о нём…       — С другой стороны, — цокает Рюджин, — чему я удивляюсь? Даже тогда мы знали, что он дебютирует. После дебюта мы бы видели его лицо по всей стране. Это был всего лишь вопрос времени, — она трёт ладонями лицо. — Ёнбок, я не знаю, готов ли Хёнджин рассказать о том, что происходило в агентстве. Он еле выкарабкался тогда.       Рюджин чувствует, как на её спину ложится чужая рука. Она косится на Ёнбока из-под спадающих на лицо волос. Тот всегда успокаивал прикосновениями, особенно если не мог подобрать правильные слова.       — Я же всё равно его не оставлю, что бы ни случилось. Ну, было и было… Вы меня приняли, когда я рассказал вам о том, что случилось со мной и Чанбином. Тогда почему ты переживаешь?              — Ты прав. Все проблемы решаемы.       Она поднимается и машет рукой учительнице, чтобы привлечь её внимание.       — Учительница Мин! Можно мне сделать объявление?       — Конечно, Рюджин, — откликается та, отходя от актёров, что изучали сценарий. — Что такое? Вы нашли Хёнджина?       — Хёнджин скоро вернётся, он в порядке, — Рюджин оглядывает остальных учеников. — Дело в том, что я хочу серьёзно поговорить с вами кое о чём. Ребят, вы можете сесть поближе?       Она дожидается, пока участники рассядутся по сцене и первому ряду. Их глаза преданно устремлены на неё: кажется, в любом слове они ожидают услышать утешение или решение. Рюджин ещё отчётливее понимает: они — настоящая команда, которая творит искусство, и нельзя, чтобы кто-то извне подорвал их вдохновение или напугал их.       — Многие из вас знают, что мы с Хёнджином стажировались в звукозаписывающем агентстве, — начинает она. — Хон Сону тоже был стажёром. В отличие от него, я не буду распускать слухи, просто с уверенностью скажу, что он умудрился лишить возможности дебютировать почти каждого во многих возрастных категориях. Он не будет действовать напрямую, но, если проведёт среди нас достаточно времени, сможет понять наши страхи и комплексы, благодаря чему рассорит нас. Будьте крайне осторожны в общении с ним и сохраняйте строго рабочие взаимоотношения. Я говорю это не потому, что ревную или завидую, понимаете? Я говорю это потому, что вы можете поддаться его очарованию.       — Было б ещё это очарование, — фыркает Сольхи. — Он же придурок. По его мнению, школьная секция не так профессиональна? У учительницы Мин актёрское образование!       — Да что он может нам дать? — добавляет Хаджун. — Он всю репетицию делал какие-то глупые комментарии. Только создавал иллюзию работы.       — Именно поэтому нам нужно дать понять, что здесь ему не рады, — подтверждает Рюджин. — Продолжайте играть, как играли. Не слушайте его красивые словечки. Ведите себя сдержанно. Он сто процентов будет искать на нас компромат. Нам нужно просто потерпеть до премьеры.       — А можно его ударить? — вызывается Сольхи.       — Онни, если бы я могла, я бы побила его вместе с тобой, — с сожалением отвечает Рюджин. — Короче, что бы он ни говорил, не верьте ему. Наша сила в доверии друг другу. Если возникнут споры, конфликты и неурядицы, мы так же будем решать с учительницей Мин.       — А что он может сделать? — поднимая руку, интересуется Кюджин. — Чисто теоретически.       — Он очень негативно настроен по отношению к Хёнджину, — рассуждает Рюджин. — И явно интересуется им, тем более зная, что Хёнджин — сонбэ и очень уважаемый среди нас человек. Если он надумает атаковать, основной удар придётся на него.       — Если ему нужен один человек, разве он будет терроризировать всю секцию? — вдруг спрашивает Ёнбок. — Здесь, на глазах у остальных, Сону не будет рисковать. А вот вне школьных стен…       — Будем надеяться, что произошедшее не слишком важно Сону, — задумывается Рюджин. — Я скорее верю, что он может насолить, используя то, что Хёнджин любит больше всего. И кого. Поэтому ни за что не прогибайтесь под него, ладно? Давайте хорошо выступим.       — Не переживай, мы же не впервые ставим спектакль, — напоминает Минхёк. — Каждый раз случались неполадки.       Несколько ребят согласно кивают. Видеть решимость в их глазах успокаивает Рюджин: в конечном счёте, их секция всегда была сплочённой, они переживали вместе взлёты и падения и считали себя семьёй. А значит, никакие Хон Сону не смогут подорвать их изнутри.       — Ладно. Спасибо, что выслушали. Тогда не теряйте свой энтузиазм! — она собирает руку в кулак. — Файтин! Мы поставим идеальный мюзикл перед выпуском из школы!       В знак поддержки ребята аплодируют, и напряжение немного спадает. Пусть с каждой репетицией директор решает надавить на них всё сильнее, их целеустремлённость была сильнее. Может, это к счастью, что он ни черта не знает о своих учениках.       Двери зала раскрываются, и из коридора вместе со сквозняком доносится громкий смех. Рюджин оборачивается, смотря, как в зал вваливается Хёнджин.       — Так нечестно! — кричит Чонин. — Ты специально меня задержал.       — Ничего не знаю, — утирая с ресниц слёзы, отвечает Хёнджин. Он падает на первое попавшееся кресло и выглядывает в коридор. — Ты проиграл.       А потом переводит взгляд, и улыбка резко пропадает с его лица. Потому что абсолютно вся секция обернулась на шум: несколько пар глаз неотрывно следила за ним. Словно пьяный, в двери вбегает ещё и Чонин — и тоже замирает, обескураженный таким количеством внимания. Рюджин качает головой. Пока она переживала за Хёнджина, тот времени зря не терял.       — Ладно, ребята, расходимся по местам, — объявляет Рюджин. — Себастьян, иди прогоняй композицию. Я слышала, как ты в ней ошибаешься.

***

      Самые спокойные моменты репетиции выдавались поздним вечером. Когда вся школа пустела и в сумерках улицы сквозь окна проглядывались силуэты театралов, создавалось ощущение, что они перемещаются в другой мир. За кулисами Ёнбок украшает костюмы, Минхёк вместе с учительницей обсуждает музыкальное сопровождение, актёры помогают новеньким отработать дикцию, а декораторы укрываются в прилегающем к залу классе и раскладывают наработки на приставленных друг к другу партах. Идиллии аккомпанирует звук фортепиано, на котором свою партию репетирует Хёнджин. Так же, как его персонаж, Хёнджин погружён в музыку, и бегающими по клавишам пальцами он как будто впитывает в себя каждый звук, насыщается мелодией. Кажется, Чонин и правда хорошо на него влияет: в его эмоциях ни следа от произошедшего.       Рюджин тихо стучится к декораторам, украдкой заглядывая в класс.       — Чонин, можно тебя?       Тот поднимает голову и выходит к ней, останавливаясь у дверной рамы. Рукава его рубашки уже испачканы краской. Прошёл посвящение: все театралы рано или поздно портили свою одежду подручными материалами.       — Что такое? — спрашивает он.       — Ты мне по секрету расскажи, — шепчет она, — когда ты нашёл Хёнджина, как он выглядел?       Чонин молчит пару секунд, устремляя свой взгляд на сцену. Музыка, что творит Хёнджин, окутывает зал атмосферой едва уловимой влюблённости. Она настолько уязвима, настолько тонка, что страшно прервать её разговором — кажется, если однажды её прервать, то больше она не повторится.       — Ему нужно было выговориться, — тихо произносит Чонин. — Он окончательно отошёл после того, как мы провели время вместе. Как думаешь, ему достаточно нашей поддержки? — взволнованно спрашивает он.       — Ещё как достаточно, — Рюджин приподнимает бровь. — Спасибо тебе.       — Да ладно, за что…       — Смог его разговорить. Мне кажется, рядом с тобой он более открытый. Может, у тебя особый подход к людям, м? — она шутливо толкает его в бок.       Чонин застенчиво хихикает и потирает ухо. Его взгляд мягко ложится на Хёнджина из-под ресниц, а пальцы задерживаются на мочке: но не как обычно. Движения замедляются, словно он касается этого места не потому, что нервничает, как всегда, а потому, что ранее его касался кое-кто другой.       — А чем всё кончилось вчера? — любопытствует Рюджин. Замечая растерянный взгляд Чонина, она поясняет: — Ёнбок сказал, что вы видели Сону на концерте.       — Ой, мы быстро ушли… Там были и другие причины тоже, но… В общем, мы с Хёнджином провели вечер вместе. И ещё мы посмотрели «Ла-Ла Лэнд», — продолжает Чонин. — Теперь мне будет легче создавать декорации.       — Вот как? — не сдерживает ухмылки Рюджин. — Хёнджин показал тебе этот фильм?       — Да, а что такое?       — Да ничего, — она посматривает на друга, увлечённого игрой. Интересно, и кто из них с Ёнбоком победит в споре? — Просто он смотрит этот фильм только с самыми дорогими ему людьми.       Чонин заинтересованно мычит.       — Мы сдружились. Наверное, он хочет, чтобы я как можно быстрее влился в компанию.       — На самом деле, я тебе немножко завидую, — произносит Рюджин. Следить за эмоциями на лице Чонина — одно удовольствие. — Нас с Ёнбоком он уже давно не провожает до дома.       — Надо же, — удивляется Чонин. — Может, потому, что я живу ближе? Он в пятницу говорил, что ему недалеко до до…       — Он живёт в районе Чамвон.       Чонин округляет глаза, и Рюджин догадывается. До Чамвона от школы нужно ехать несколько станций на метро. Что там Хёнджин ему наврал? Наверное, сказал что-то про «минут десять до дома». Какой же он очевидный.       — В смысле Чамвон? Не в Дориме? — громко шепчет Чонин. — Он каждый день так долго добирается?       — Ага, — Рюджин хлопает Чонина по плечу. — Ну, спасибо, что поддержал его. Я пойду прогуляюсь. А вы усердно работайте. Не отвлекаю!       Рюджин убегает, как с места преступления, зная, что оставляет Чонина ошеломлённым и растерянным. Кто-то из них двоих должен оказаться умнее и догадаться о чувствах другого чуть быстрее. Она просто внесла свой вклад.

***

Franz Gordon — Walk Along the Lakeside

      Облокачиваясь о корпус автомата, Рюджин делает глоток прохладной воды. Недолгая прогулка помогла проветрить мысли и сосредоточиться на важных вещах. С приближением премьеры проблемы всегда росли как снежный ком. Чтобы оставаться в здравом уме, нужно было прикладывать большие усилия. Если так подумать, это всего лишь школьная постановка, а что происходит за кулисами больших театров? Там без сплетен и конкуренции не обойтись. Хон Сону на их фоне своего рода репетиция взрослой жизни. Рюджин опыта за подростковый возраст хватило сполна, чтобы понять, что в индустрии развлечений ей себя не обрести.       Она закрывает бутылку и лениво плетётся в сторону холла. Лампы давно выключены, и алых лучей заходящего солнца едва хватает, чтобы осветить здание. В сумерки школа превращалась в лиминальное пространство: лишаясь привычной суеты и голосов, она становилась не более чем декорацией. Вовсе не похожей на место, где ученики ничем, кроме учёбы, быть заняты не должны.       Но краем глаза она замечает у шкафчиков фигуру и любопытно озирается. Высокая девушка что-то выискивает на полках с помощью фонарика на телефоне. Связанные в два хвоста рыжие волосы падают на белоснежную блузку, капрон у колен снова порван.       Хван Йеджи достаёт стопку книг и плечом закрывает дверцу шкафа. Тяжкий вздох, когда одной рукой она прижимает учебники к груди, а второй закрывает замок на ключ, расходится по всему холлу, и Рюджин приближается к ней.       — Давай мне, красотка, — говорит она, и Йеджи испуганно оборачивается. Под раскосыми кошачьими глазами смазалась тушь. Не дожидаясь её ответа, Рюджин забирает большую часть книг. Йеджи решает не возражать. — Снова учишься допоздна?       — Дежурная по библиотеке ругала меня, — скромно улыбается та. — Я просрочила книжки из-за подготовки к экзаменам. Другим ребятам они тоже нужны. Иду возвращать их в библиотеку.       — Отлично, я пройдусь с тобой, — заявляет Рюджин и поворачивается по направлению к библиотеке.       Йеджи семенит за ней. Стук каблуков эхом отзывается по коридору.       — Разве у вас сейчас нет репетиции? — спрашивает она.       — Хёнджин прогоняет свою сцену, поэтому я решила отдохнуть недолго, — радостно отвечает Рюджин. — Такой безответственный. Столько раз просила его повторять мелодию, он каждый раз отлынивал. Кстати, — она разворачивается, подмигивая Йеджи, — ты же придёшь на премьеру? Не будешь снова сидеть в библиотеке?       Йеджи угукает.       — Да, приду. Конечно. Это ведь будет твой последний спектакль?       — Угу! Не могу подвести ребят. Думаю, о школе у меня останутся только позитивные воспоминания, — мечтательно произносит Рюджин. — А ещё участие в секции пойдёт в портфолио.       — Жаль, что ты решила не идти дальше, — Йеджи застенчиво поправляет волосы. — Ты прирождённая актриса.       — О нет! Играть и петь мне понравилось, но сцене я не принадлежу. Тем более это очень утомительно. А вот от школьной обстановки отказаться не смогу, — она оборачивается и подмигивает, — поэтому и иду в учителя. Как думаешь, я буду секси в строгом пиджаке?       Йеджи активно кивает.       — Благодаря секции я прочитала много литературы, — рассуждает Рюджин. — Преподавать её детям будет не так уж и сложно. Может, у меня даже получится возглавить какой-нибудь кружок.       — Ты всегда удивительным образом находишь язык с кем угодно, — говорит Йеджи. — Дети тебя полюбят.       Рюджин гордо взмахивает волосами. Комплименты от Йеджи получить было сложно: такой уж она была, не очень щедрой на ласковые слова. Впрочем, Рюджин за это время привыкла.       — А ты? Не передумала? — интересуется она.       — Не-а. Это тот самый случай, когда профессия, которую выбирают родители, действительно хорошая, — рассуждает Йеджи. — У юристов стабильность, высокая зарплата и разные льготы, поэтому не вижу смысла искать что-то ещё.       — Можно буду приходить на твои заседания? — Рюджин шутливо толкается. — Хочу посмотреть на тебя в костюме.       — Делать тебе больше нечего, — хихикает Йеджи.       Они добираются до библиотеки и отдают дежурной стопку книг. Рюджин задерживается у входа, пока Йеджи расписывается в документах. Перед ней высятся сочинения Канта и Гегеля, собрания методичек по азам социологии и тренажёр по английскому. Йеджи всегда занимала места на верхушке рейтинга школы. Участвовавшая в конференциях, ходившая на лекции в университет, дружившая со студентами, Йеджи была на уровень выше остальных, так что… куда там Рюджин до неё. Оставалось лишь восхищаться ей и её умом издалека. Угораздило же влюбиться в такую девушку — и на что она вообще надеется со своим неуместным флиртом? Очевидно ведь, ей бы кого солиднее и серьёзнее.       Когда Йеджи выходит обратно в коридор, Рюджин опирается о стену, слегка загораживая ей проход. Йеджи тут же бросает на неё удивлённый взгляд.       — Не хочешь прогуляться в выходные? — предлагает Рюджин. — Слышала, есть классный мастер-класс по гончарному делу, ты хотела…       Она замолкает, когда видит выражение на поникшем лице Йеджи.       — Кстати об этом… Рюджин, я готова дать ответ.       Рюджин замирает. Неопределённость висела в воздухе между ними последние полгода. Как скрипучий воздушный шар, она должна была однажды лопнуть. Рюджин ждала этого и боялась одинаково сильно.       — И что… какие твои мысли? — она громко глотает.       — Нет.       И мастер-класс по гончарному делу, и их прогулки по выходным за руку, и солнечная погода расцветающего Сеуле вмиг разбиваются на осколки.       Улыбка Йеджи ей больше не принадлежит.       Рюджин кивает, опускает взгляд. Она всё понимает. Нет, это было ожидаемо, правда. И ей вовсе не грустно. Уголки губ тянет вниз.       — Я хочу сосредоточиться на учёбе и поступить в престижный вуз. Прости, что морочила тебе голову всё это время… Я очень… очень хочу, чтобы ты нашла более подходящую для себя девушку. Просто в отношениях со мной ты будешь не счастлива. Я не готова к ним.       — Я всё понимаю, кошечка, — хмыкает Рюджин, отталкиваясь от стены. — Да ладно тебе, не переживай. Это всего лишь увлечение, и между нами, ну… не было никаких обязательств.              — Ты точно не обижаешься?       — А на что? Так уж случилось, что ты мне понравилась, но это не значит, что я буду нравиться тебе в ответ. Мы с тобой взрослые люди. И я бы тоже не хотела отвлекать тебя от учёбы. Я ведь довольно… Требовательный человек. Ты знаешь, в каком плане.       — О, да, — в облегчении выдыхает Йеджи. — Представляю. Что ж… это было весело. Спасибо за угощения и прогулки. Ты отличная подруга. Надеюсь, мы останемся в хороших отношениях до выпуска.       — А как иначе? — уголки губ болят от улыбки, а глаза наполняются чем-то тяжёлым. — Пиши, если что. Звони. Я тебе во всём помогу. Хотя чем я смогу удивить отличницу?       — Своим безрассудством.       Когда Йеджи говорит это, её кошачьи глаза так ярко блестят, что невозможно поверить в то, что она существует на самом деле. Первая любовь Рюджин тает в стенах старшей школы.       — Совсем скоро твоему обаянию поддастся чудесная девушка, — шепчет Йеджи. — Я верю в это. Не закрывай для неё своё сердце. И влюбляйся.       — Конечно, влюблюсь! — театрально вздыхает Рюджин. — Ничуть я на тебе не зациклена.       — Вот и славно. Я рада, что мы обо всём поговорили. Ой, прости меня, — она посматривает на часы. — Мне пора бежать… Опаздываю на курсы.       — Беги скорее, — говорит Рюджин. — Учись, в отличие от меня.       Йеджи машет на прощание, разворачивается на каблуках и исчезает в темноте.       А Рюджин схватывает что-то в груди и отдаётся набатом в спину. Стук сердца настолько громкий, что расходится по плечам и животу, он пронизывает всё тело целиком. Это всего лишь увлечение. Недолгий краш, ни к чему не обязывающий флирт, да что там, школьная влюблённость! У кого её не было, верно? Приходит и уходит, и завтра утром Рюджин даже не вспомнит о Йеджи, занятая ежедневной рутиной. Солнце будет светить точно так же, ребята будут репетировать, родители — ругать за двойки, а Хёнджин — рассказывать ей о Чонине. Они с Ёнбоком будут так же обсуждать дораму, на обед снова подадут невкусный суп, только взгляд не будет искать Йеджи в толпе столовой. И оборачиваться на её парту, чтобы передать записку, смысл тоже исчезнет. Ей не нужно будет обращаться к ней ласковыми прозвищами. Точнее, подруги тоже так делают, но Рюджин всё понимает — Йеджи отказала, а значит, больше не в силах ждать и терпеть. Бывает порой, что люди не чувствуют ничего в ответ. Нужно просто… свыкнуться и остыть. Она сможет. Она всегда могла, она ведь самая сильная из них троих.       Рюджин скатывается по стене и утыкается лицом в колени. Лохматые волосы прикрывают её лицо. Пустота коридора скрывает тихие рыдания. Она благодарит секцию за актёрский опыт. В таких случаях он необходим.

***

      Рюджин не привыкла замыкаться в себе. Даже если одиночество требовалось, она предпочитала находиться в месте, где всё ещё будет чувствовать близких рядом, — и каморка позади зала была идеальным местом, чтобы пережить свои эмоции.       В конечном счёте, планета ведь не перестала крутиться, да? Рюджин всегда считала, что готова услышать отказ, но, видимо, так глубоко нырнула в свою влюблённость, что забыла запастись кислородом. Теперь приходится возвращать его, долго и тяжело дыша.       И даже радостно в какой-то степени, что это кончилось. Пусть слёзы и льются без остановки, это скорее слёзы облегчения, ведь нет ничего тяжелее, чем давиться надеждой и ждать чуда. Кажется, если человек не влюбляется изначально, как бы грубо это ни звучало, он не сможет сделать этого через силу: ни спустя неделю, ни спустя месяц, ни спустя полгода — как этого не произошло с Йеджи. Поэтому нет смысла винить себя в том, что ничего не вышло. Такие вещи решаются обеими сторонами, а не одной. Рюджин вытирает слёзы бумажным платком, чтобы никто случайно зашедший не заметил. Ей просто нужно пропустить через себя эти эмоции, она знает. И всё станет хорошо.       Со сцены доносятся вялые аплодисменты. Наверняка Чонин, оторвавшись от декораций, с восхищением наблюдал за репетицией, учительница руководила построением актёров на сцене, Минхёк работал с освещением, и кто-то на сиденьях шептался. Сверхэмоциональную Сольхи выгнали из зала, и теперь она, размахивая сценарием, все свои возмущения вываливает на декораторов в классе. И правда. Жизнь идёт своим чередом. Это ведь действительно последняя постановка Рюджин в рамках школьной секции. Нужно наслаждаться каждым проведённым на сцене моментом, чтобы через несколько лет вспоминать их с радостью и благодарностью.       Партия Хёнджина заканчивается, и Рюджин слышит суету на сцене: топот ног по паркетному полу становится всё громче, а значит, скоро в каморку набегут остальные. Нужно бы умыться, прежде чем её заметят. Она толкает дверь, пряча лицо за распущенными волосами, но взгляд наталкивается на знакомый вязаный жилет, из-под которого вечно торчит рубашка.       Хёнджин.       — Ты чего? — сразу спрашивает тот.       — Ничего. Просто устала, — Рюджин дёргает вперёд, и Хёнджин мгновенно хватает её за локоть, осторожно приподнимая подбородок.              Это был их жест, оставшийся со времён стажировки. Своего рода тревожная кнопка, сигнал, что они должны оставаться в сознании, говорить, что их беспокоит. На мгновение Рюджин вновь оказывается в пустом зале для практик, где они, ещё подростки, вытягивали друг из друга информацию о самочувствии. «Потому что если ты не скажешь, я не буду знать, как тебе помочь, идиот!» — отчаянно кричала Рюджин ещё тогда. Так почему Хёнджин не заслуживает знать сейчас?..       — Хон Сону тебе что-то сделал? — испуганно предполагает Хёнджин. — Что случилось, пока меня не было?       — Дело не в Сону, — Рюджин смотрит снизу вверх так, будто одного взгляда хватит, чтобы понять, о ком она думает. — А в Йеджи.       Хёнджин замолкает. Слова, которые он, может быть, хотел произнести, застревают в горле, и он прикрывает губы. Только шумно выдыхает. Рюджин промаргивает — косые отсветы прожекторов режут глаза, ей приходится зажмуриться.       — Она сказала нет.       И припадает лицом к груди Хёнджина.       Тело трясёт от бесшумных рыданий: боже, ну она ведь всегда училась быть сильной. Чтобы такое маленькое происшествие сломило её? После всех пролитых в агентстве слёз она мечтала никогда больше не плакать, но…       Хёнджин тихонько похлопывает её по спине и заводит обратно в каморку. Рюджин делает глубокий вдох и пытается оторваться, только Хёнджин держит крепко — может, это и к лучшему.       — Тише-тише, — шепчет он. — Всё хорошо. Не держи в себе эмоции, пусть они выйдут.       И эти слова ещё больше дают понять, сколько именно эмоций копилось внутри. Надежда, предвкушение, эйфория. И вместе с ними — обида. На саму себя. За то, что изнемогала себя ожиданием. Все они выходят слезами, горячими, как лава во время извержения.       Как же не вовремя. Если бы день был более спокойным… проблем и так выше крыши, так зачем же ей понадобилось флиртовать с Йеджи именно сегодня? Могла бы пройти мимо или сразу же убежать из библиотеки…       Рюджин не очень понимает, сколько времени проходит: оно становится пластилиновым и бесконечно растягивается. Единственное, что отвлекает её, — это тихий скрип двери, разрезающий тишину. Тянет парфюмом Ёнбока, Рюджин запомнила аромат, когда они разговаривали на сцене.       — Что у вас случилось?.. — полушёпотом спрашивает тот и, чувствуя серьёзность ситуации, закрывает дверь на ключ.       — Разбитое сердце, — печально произносит Хёнджин.       Ёнбок сразу же опускается на корточки, выискивая взгляд Рюджин. Та осторожно отрывается, показывает всю себя — слабую и зарёванную.       — Рюджин, ты чего… — Ёнбок поглаживает её по руке. — Ты ведь говорила, что всё не так серьёзно. Или всё-таки?..       — Отказ всегда тяжело принимать, — вместо неё отвечает Хёнджин. Рюджин лишь кивает. И чтобы она делала без них сейчас? Эти двое, хоть и бывали глуповаты, всегда стояли за неё горой.       — Я отойду, честно, — Рюджин смахивает слёзы. — Постараюсь побыстрее.       — Не торопи себя, — хмурится Ёнбок. — В отношениях нельзя себя заставлять. Ты переживешь, просто сложно сделать это в первый же вечер.       Рюджин убирает с лица спутанные волосы и опускается на стул. Хёнджин тут же двигает к ней салфетницу. Лучше бы они втроём сейчас ели какой-нибудь залежавшийся торт или пиццу, вытирая салфетками размазанный соус, а не слёзы.       — Вы виделись сейчас? — интересуется Хёнджин. Рюджин кивает.       — Помогла ей донести книги до библиотеки. Она прямо в коридоре мне обо всём сказала.       — Это был единственный выход, кажется, — с грустью и пониманием говорит Ёнбок. — Всё должно было случиться именно так.       — Всё к этому шло. Если симпатия взаимна, её не нужно ждать и просить.       — Рюджин, не волнуйся. Знаешь, сколько красавиц вокруг ходит? — тут же поддерживает её Ёнбок. — Мы тебе самую лучшую девушку найдём!       — Не хотела я портить этот день ещё сильнее… Столько проблем, ещё и к экзаменам готовиться надо, а я тут нюни распустила.       — День и правда какой-то дурацкий вышел, — подтверждает Ёнбок. — Так дальше не пойдёт. Надо сбросить с себя весь этот груз. Не хотите ко мне домой завалиться?       — Думаешь, хорошая идея? — с сомнением произносит Хёнджин.       — Ты хотел рассказать про Сону. А Рюджин нужны только положительные эмоции сейчас. Можем просто посмотреть фильм вместе.       — Угу, — вдруг подаёт голос Рюджин. — Домой я сейчас не хочу. Не хочу оставаться в одиночестве.       — Вот и замечательно, — Ёнбок закидывает её рюкзак на плечо. — Пора расходиться, мы и так сегодня задержались. Почти все уже ушли.       — Я… только предупрежу Чонина, ладно? — говорит Хёнджин, вырываясь за дверь. — Вы идите пока к главным воротам, я скоро!       Рюджин и Ёнбок обмениваются усталыми взглядами.       — Ну, хоть что-то хорошее во всём этом есть, — пожимает плечами Рюджин.       — А то, — ободряюще улыбается Ёнбок. — Может быть, однажды Чонин станет четвёртым в нашей компании, — и берёт Рюджин под руку. — Пойдём? Выскажешь всё, что на душе накопилось.       — Пойдём, — соглашается та. И выключает свет. Достаточно на сегодня трудиться. Во всех смыслах.

***

      Одна мечта Чонина наконец-таки сбылась: теперь после занятий он уходил в составе команды театральной секции. Даже верится с трудом, что когда-то он поглядывал на ребят со стороны со слабой улыбкой. Сейчас он среди них не чужой, и его окликают, когда выключают свет в зале и классе, а он радостно семенит за ребятами. Глаза немного устали после долгой монотонной работы, но это приятная усталость.       — Блин, Чонин, — догоняет его Кюджин. — Скажи, что ты тоже не успел дописать натюрморт к завтрашнему смотру!       — Ну, я думаю, что мне осталась пара штрихов… — теряется Чонин. Кюджин протяжно стонет и хнычет.       — А я говорила, ты единственная не закончила, — со стороны поддразнивает Хэвон. — Ну ничего, впереди целая ночь. Считай это подготовкой к художественному факультету в универе. Там и не такой объём работ за ночь делается.       — Вдруг учительница На обидится из-за то, что у нас в приоритете постановка… — произносит Кюджин. — Я совсем не слежу за временем. Пора перестать прохлаждаться в свободное время.       — То, что мы позволяем себе прохлаждаться, значит, что нам комфортно в этой обстановке, — замечает Хэвон. — У них всегда такая дружная атмосфера была? После художки так странно… А ты, Чонин, смотрю, свой стал. Ну что, покорил красавчика Хёнджина?       Чонин замирает, оторопело смотря на Хэвон. Неужели его попытки были настолько очевидны? И… Господи, ну неужели даже остальным всё давно понятно? Чонин с ума сойдёт от страха, что его чувства скоро заметят все до единого.       — Я…       — Да ладно тебе, все видят, как ты на него смотришь, — заговорщицки шепчет Кюджин.       — Ноль осуждения, — добавляет Хэвон. — Хёнджин так-то харизматичный парень.       — Я… — Чонин взимает голову в плечи. — Не покорял я никого…       Но девочки, переплетая руки, хихикают и убегают к выходу, а Чонин остаётся на месте. Остаётся надеяться, что это всего лишь шутка. Плечи опускаются сами собой. Не зашёл ли он слишком далеко?       Но, как ночную тьму освещают звёзды, тени сомнения развеиваются, когда их отгоняет яркий свет. Чонина несмело касается чужая рука, и аромат ягодного парфюма возвращает его в тёплую, приятную обстановку. Пусть свет и выключен, на два силуэта словно ложится мягкий свет прожекторов. Он вырывает из темноты завиток длинных чёрных волос, что всегда выпадал из причёски после репетиций. Хёнджин не менее растрёпанный, чем Чонин.       — Прости, Чонин-и… — начинает он. — Дело в том, что я хотел проводить тебя сегодня, но Ёнбок позвал в гости и…       Чонин непонимающе хлопает глазами.       — За что простить?       — Уже поздно и темно, я хотел, чтобы ты безопасно добрался до дома, — объясняет Хёнджин.       Чонин либо устал, либо сошёл с ума: всё вокруг как будто идёт по сценарию, которого ему не дали. Если его жизнь — постановка, не спутали ли его с кем-нибудь другим? Он как будто подменяет заболевшего актёра.       — Я ведь всегда добирался до дома сам… даже если заканчивал поздно, — отвечает Чонин.       — Значит, ты не обидишься? — взволнованно спрашивает Хёнджин. Его большие глаза округляются.       — Нет, что ты… Ты так говоришь, будто обязан…       — Мы гуляли в последнее время, и я хотел снова с тобой пройтись.       Но, каким бы ни был его сценарий, Чонину он нравится. Едва слышный смешок срывается с губ. Пора и ему сделать свой шаг к центру сцены. Ведь зрители и так видят, к чему он идёт, а ему надоело скрываться.       — Тогда давай погуляем завтра? — вдруг говорит он.       Смелость взрывается внутри, как фейерверк: сердце колотит по грудной клетке, приходится задержать дыхание, а ладони становятся влажными. Мгновение, в которое Чонин осознаёт свои же слова, затягивается, и он не понимает ничего, кроме того, что смотрит прямо в глаза Хёнджину, не отворачиваясь и не стесняясь. Прямо как во всех его снах, в которых он ходил с Хёнджином на свидание, где Чонин никогда его не стеснялся. Где у них был свой мир на двоих, где стирались многие границы. Где Чонин всегда был смелым и, что важнее всего, уверенным в том, что им с Хёнджином хорошо, чем бы они ни занимались.       На пухлых губах Хёнджина расцветает улыбка. Сначала скромная, едва заметная, а затем — широкая и искренняя. Он на секунду отводит взгляд, вокруг глаз появляются крохотные морщинки. Такую улыбку не сыграть даже самому опытному актёру.       — Опередил меня, — цокает Хёнджин. И наклоняется к уху Чонина так же, как тот сделал это недавно в коридоре. — Я хотел первый. Мне забрать тебя после секции?       Чонин вспыхивает краской.       — Я освобожусь к семи.       Хёнджин отходит на шаг назад и подмигивает. От этого небольшого жеста в груди что-то колко отзывается — сильнее, чем обычно.       — До встречи. Напиши, как доберёшься до дома.       Хёнджин пятится спиной вперёд и помахивает ладонью — так, словно только что они договорились о чём-то тайном, что никто не должен слышать. Чонин уходит в противоположную сторону; он кусает губы и, чтобы отвлечься, покрепче сжимает лямку рюкзака. С тихих шагов он постепенно переходит на бег и оказывается на улице. С высокого неба на него светят первые звёзды.

***

      Звёзды разгораются ещё ярче поздно ночью над крышей многоэтажного дома. Посреди сотен тёмных окон выделяется одно жёлтое пятнышко, в котором угадывается силуэт юноши. Вооружившись палитрой и кистью, он кропотливо накладывал мазки на холст, и пристальный взгляд вычленял ошибки и недочёты, которые тут же безжалостно устраняли опытные руки.       Чонин делает перерыв, когда чувствует боль в спине. Он откидывается на спинку стула и протирает глаза — счёт времени уже давно потерян, но, сказать по правде, даже без натюрморта он не сомкнул бы глаз этой ночью. Слишком много всего произошло, чтобы просто так успокоиться.       Если раньше жизнь была похожа на один затянувшийся день, то теперь, кажется, она решила компенсировать все отсутствовавшие события — они настолько бешено проносились перед глазами, что Чонин не успевал дышать. Самое важное, что все до единого они были сосредоточены вокруг Хёнджина, как будто этот его фантомный сценарист прекрасно знал, с кем рядом должен находиться персонаж по имени Чонин.       А ещё столько намёков от него… и это… что это было? Флирт? Чонин же не флиртовал, когда позвал его гулять? Ведь по сути, все друзья проводят время вместе, но то, как они шептали друг другу на ухо эти слова, выглядит подозрительно, не правда ли? Он что… в прямом смысле флиртовал с Хёнджином? Чонин отворачивается от мольберта, будто тот может уличить его в эмоциях, и улыбается — и тут же сталкивается со своим отражением в окне.       В отличие от всех предыдущих раз, он не отворачивается.       Вот она, та самая глупая улыбка, которой он всегда стеснялся. Наивная, широкая, со странным, вечно вырывающимся смешком. Конечно, пока он так открыто выражает свои чувства, любой заподозрит его. Поэтому нет смысла удивляться, что девочки сегодня дразнили его. Он даже не представляет, чего наслушался бы, если бы эту улыбку увидел сам Со Чанбин.       Флиртовать, оказывается, приятно. Терпкое, едва уловимое, щекочущее изнутри ощущение, от которого мурашки по плечам разбегаются. Конечно, Хёнджин может так делать со своими друзьями тоже, но…       О боже. Он точно всё ещё на стадии увлечения? И где там Сэм со своими видео по психологии, когда он так нужен?       О! Чонин тянется к карману школьных брюк и выуживает смятый самолётик. Сэм ведь только сегодня оставил ему ссылку. Нужно посмотреть, нет ли на этом канале других видео, связанных с его ситуацией… вдруг Чонин сможет открыть для себя что-то новое?       Подушечкой пальца он проводит вверх, листая видео из плейлиста «Любовь, отношения и интим». Скорее всего, это обычный научпоп, понятно и доступно объясняющий подросткам самые деликатные темы, о которых они стесняются спросить. Чонин оформляет подписку и случайно кликает на первое попавшееся видео.

«Случалось ли хоть раз в вашей жизни, что вы чувствовали симпатию от мужчины? Возможно, его намёки читались в незначительных, но очень показательных жестах или словах, что навело вас на мысль, что к вам он относится по-особенному?»

      Чонин закатывает глаза. Ну, кажется, это видео будет про него. Можно даже бинго составить и считать, сколько ответов совпадёт с его недавним поведением.

«Давайте разберём несколько причин, по которым мы сможем догадаться, действительно ли мужчина делает к вам первый шаг».

      Чонин кладёт ногу на ногу и поудобнее устраивается на стуле. Рука автоматически тянется потереть ухо: господи, молится он, пусть это будет не так очевидно.

«В первую очередь вы можете заметить изменения в его поведении. Он волнуется рядом с вами, заикается или не может составить слова в предложение».

      Чонин активно кивает. Хёнджин отлично умел смущать его — отсюда и проблемы с речью рядом с ним.

«Однако же некоторые мужчины склонны находить причины быть рядом с вами чаще, чем остальные. Если вы учитесь вместе, он предложит позаниматься уроками, если работаете — предложит совместный проект или позовёт на деловой обед».

      Чонин с подозрением хмыкает: а приглашение посмотреть фильм вместе или прогуляться считается? Если так, то он проходит уже по двум пунктам.

«Мужчины чаще всего ведут себя неловко, когда дело доходит до комплиментов. Они легко могут смутиться, поэтому даже пара приятных слов от него может означать симпатию. Подумайте: в последнее время делал ли он комплимент вашей внешности? Или вашим достижениям? А может, говорил, что с вами интересно?»

      Чонин хмурится. Не то чтобы он закидывал Хёнджина комплиментами. Лишь пару раз сказал о том, что он отличный актёр и хорошо смотрится на сцене. Впрочем, такие слова Хёнджину могла сказать даже учительница Мин…       Только вот… воспоминания новыми кадрами всплывают перед глазами.       «Ты, вообще-то, красивый… Ты тоже можешь кому-то понравиться», — слова, которым аккомпанирует песня из колонок и шорох лезвий по льду, прозвучали посреди холодного катка. «Если это просто набросок, то я хотел бы взглянуть на полноценные картины», — шуршит в голове вместе с ветром, что поднимал ветви клёна в школьном дворе. «Самоучка?! И так круто рисуешь?!» — Чонин бросает беглый взгляд на кровать. Именно это Хёнджин и сказал ему вчера в его же комнате. «Ты такой красивый, Чонин. Куда же делся мой Растрёпа, м? Я со спины тебя и не узнал», — Чонин останавливает видео, сопоставляя все сказанные слова в голове.       Ну нет.       Нет-нет-нет. Быть этого не может. Хёнджин просто всем комплименты говорит, зачем сразу нужно думать о симпатии?! Просто совпало так. Да и потом: ну не может же какой-то канал на YouTube знать историю каждого отдельно взятого человека. Он вообще сюда зашёл ради развлечения. Чонин включает дальше.

«Часто, не зная, как попросить вашего внимания или показать, что он рядом, мужчина прибегает к прикосновениям. Они могут быть необязательными, не оправданными логически. К примеру, он частенько обнимает вас за плечи, кладёт ладонь на колено, поправляет ваши волосы или берёт за руку».

      Чонин промаргивает. Ну… Он так не делает, опять же, ему трудно было просто так касаться людей в принципе, но Хёнджин всегда причёсывает его и заправляет выбившиеся пряди, а количество раз, когда они держались за руки… уже и не сосчитать. Ой, да ладно, фыркает он. Другие примеры-то не характеризуют Хёнджина: за плечи он ещё не обнимал, да и за колено не хватал. Он просто добрый и ласковый парень, который заботится о близких, вот и всё.

«Язык тела, кстати говоря, очень много значит: мужчина может повторять ваши привычки или поддразнивать вас, используя те же жесты, что и вы».

      Чонин, кажется, уже растёр себе мочку до покраснения. Сегодня Хёнджин дотронулся её тоже, причём заранее зная, что Чонин соберётся это сделать: он всегда касался её, чтобы побороть смущение.

«Он часто поддерживает зрительный контакт. Порой, когда он понимает, что смотрит слишком долго, он может прибегнуть к тому, чтобы смотреть на вас, пока вы не видите. Вспомните: замечали ли вы, что, внезапно взглянув на него, вы понимали, что всё это время он неотрывно любовался вами?»

      Ну, вот это уже больше описывает Чонина. Ведь он на репетициях писал портреты Хёнджина, так что без пристального взгляда здесь никуда. Но эту картинку мозг быстро сдвигает, заменяя её другой: тем, как сегодня в библиотеке Хёнджин смотрел на него.       Нет. Это просто совпадения, не могут ведь такие простые и милые вещи сразу означать симпатию! Стараясь отбросить из головы образ Хёнджина, Чонин вслушивается в рассказ.

«Как мы и говорили ранее, мужчина предпримет попытку сблизиться с вами. Это проявляется не только в совместном времяпрепровождении. Если он заинтересован в вас, глубоких разговоров здесь не избежать. Быть может, в последнее время он спрашивал чуть больше о вашей жизни? Об обстановке в семье, о хобби, о чувствах? Хочет ли он узнать, что у вас на душе, и поддерживает ли вас в этом? Делились ли вы с ним важным секретом, какова была его реакция? Вспомните, важны ли для него мелочи, о которых вы упоминали вскользь?»

      «Ты ведь любишь символы, — вдруг всплывают в голове слова Хёнджина. — Мне всегда казалось, что художники используют любые подсказки, чтобы показать чувства к человеку, которого изображают».       «Скажи, каково это, влюбляться, будучи художником?»       Чонин убирает ладонь от уха — не до него уже становится… ну неужели… неужели все эти признаки действительно совпадают? Ведь Чонин даже признался ему в своей ориентации, о которой ранее говорил только Чанбину, и то — когда окончательно убедился, что может ему доверять… А Хёнджину — спустя неделю знакомства. И на такой маленькой стадии дружбы Хёнджин уже готов был дать совет и предложить помощь.

«Так же, как вы доверяете ему, он будет доверять и вам. Расскажет интимные детали из жизни, откроет секрет или поделится тем, в чём не признаётся даже близким друзьям».

      «Я никому не рассказывал об этом, даже Ёнбоку, — навязчиво звучит в голове шёпот хриплого голоса. — Только Рюджин знает, потому что она тоже училась с нами». И вновь и вновь он вспоминает то, как нежно смотрел на него Хёнджин — и то, как солнечные блики танцевали в его глазах.

«… и делится самым сокровенным. Его тайное место, его увлечения, его любимый фильм? Если вы посвящены во что-то дорогое его сердцу, есть вероятность, что вы тоже являетесь для него особенным человеком».

      Чонина бьёт мелкая дрожь. «Просто он смотрит этот фильм только с самыми дорогими ему людьми», — сказала Рюджин. Именно Хёнджин вчера предложил посмотреть «Ла-Ла Лэнд». Фильм, в котором он ревностно относится к каждой сцене и каждой песне. Фильм, мнение о котором он с опаской спрашивал у Чонина, будто боялся, что Чонин не разделит его любовь.

«В действиях мужчины также может быть заметна забота по отношению к вам. Он интересуется банальными вещами: пообедали ли вы, как вам спалось, как вы добрались до дома. Он также может вас проводить, даже если самому придётся сделать круг, чтобы вернуться».

      Чонин громко глотает — сердце делает настолько тяжёлый и гулкий удар, что сделать вздох получается обрывистый.

«Даже его друзья ведут себя подозрительно рядом с вами. Смотрят ли они на вас с улыбкой? Пытаются ли подружиться с вами? Расспрашивают о том, на какой вы стадии отношений? Заботятся ли о вас?»

      В груди Чонина всегда летали сотни бабочек: порхали, кружили, ударялись крылышками и путали его мысли. И даже когда он пытался заглушить всех до последней, одна оставалась на страже, и её имя было надежда. Сейчас эта одинокая бабочка вновь взмахнула крыльями и разбудила своих сестёр — в лёгких что-то шумит и барахлит. Как шестерёнки, наконец смазанные, начали своё движение и запустили главный механизм, бабочки подтолкнули кровь в сердце.       И оно забилось быстрее.

«Он флиртует, даёт вам милое прозвище, по-доброму подшучивает, подмигивает и заполняет все ваши мысли только собой. Что ж, если вы узнали в нём своего возлюбленного, можем вас поздравить. Конечно, набор этих признаков не всегда гарантирует симпатию, однако, если вы замечаете их сравнительно часто, советуем вам поговорить с мужчиной. Быть может, он делает первые шаги — не хотите ли вы шагнуть ему навстречу?»

      Чонин прикрывает рот ладонью. Нет… Такого быть не может… Чтобы Хёнджин давал намёки на симпатию, он должен был заметить Чонина давно, потому что за неделю общения так сильно влюбиться невозможно, но…       «Мне было очень приятно, что ты не пропускаешь наши премьеры, и я давно думал, что мы могли бы подружиться». «Тем более мы учимся в одной школе, сложно тебя не видеть». «Как же ты можешь быть незаметным, когда я тебя вижу постоянно? Маячишь перед глазами. На выступления наши ходишь, молоко у меня из-под носа воруешь, мимо пробегаешь так, что меня чуть с ног не сбиваешь».       Боже… Неужели Чонин засветился на репетициях? Ну конечно засветился: на них обычно приходили либо школьное руководство, либо друзья труппы, либо… он. Сложно не заметить одного-единственного парня, тем более если он тебе…       А ещё это постоянно висящее между ними в воздухе напряжение. Это желание, граничащее со страхом оттолкнуть, прикосновений. Эти прогулки по вечерам вдвоём и эти странные намёки от друзей — да даже Чанбин постоянно пытается их свести! Стремление Хёнджина защитить Чонина от всего мира: его тёплые объятия во время панической атаки, его злость на Хон Сону, его подбородок на плече Чонина, их переплетённые руки. Его небольшая ревность: «Если проиграешь, угостишь меня клубничным молоком тоже». Его тепло, его ласка, его нежность и его улыбка. Чонин думал, что она всегда обращена людям вокруг, но что если он просто всегда видел улыбку Хёнджина и ошибочно полагал, что он улыбается другим, пока он улыбался только ему?       Он открывает окно нараспашку и делает надорванный вдох свежего ночного воздуха. Если составить все эти факты как фрагменты пазла, картина складывается до того понятная, что ему страшно становится оттого, как раньше он мог её не видеть.       Все действия хёна могут быть объяснены одним простым фактом.       Хёнджину нравится Чонин.       Хёнджину нравится Чонин.       И, словно продолжая дрожь, что проходит по всему телу, в его руках вибрирует телефон, настойчиво оповещая о входящем вызове.       А на экране радостно горит имя:

«Хёнджини ❤️»

Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.