Скалк-вражина. Послесловия

Сенсоры не журчат; некого им заманить своим шорохом в тёмные глубины, потому что никто не шуршит прежде них. Никто не хрустит стейками и гнилой плотью, никто не топает, не ставит факелы. Летучие мыши покинули эти глухие места - и только Варден периодически ноет и сторожит лежащие в двух чанках поодаль пёстрые жилы. Чиркнут только сенсоры и... Заблудших шахтёров встречает, дивит спокойствием и холодным взором, уводит ближе к поверхности, прочь от неистового Надзирателя - нет, не Хиробрин. Силуэт, которого Варден так и не смог завалить своей титанической лапой. С арбалетом, в память о воинственном клане илладжеров, и со зловещим флагом, - честью, посмертно отданной друзьям-разбойникам, сгинувшим в этих кричащих пустотах. Отныне Аур ничего не боялся, не сжимался в тростинку от малейшего звука; боялись его. Его невесомой и неспешной походки по каменным скудным артериям, плаванья в лавовых озёрах без огня и урона, равнодушия к пышным галереям и визгу скалк-полян, дружелюбной и манящей игры на человеческом любопытстве. Шахтёры не хрустели стрелами, ходили за ним, бухтели про себя что-то изумлённое, теряли его из виду и находили в конце коридора, будто он пробирался сквозь стены... и оказывались в угольно-медной бреши посреди цветочной равнины. Самого призрака на земле, под солнцем и луной не видали. Неизвестно было, мог ли Аур выследить наблюдателей, таких же неупокоенных сущностей с аккаунтами и забытыми на сервере домиками. Не знали даже, действительно ли он хотел утащить выживших наружу, ведь, поговаривали в аванпостах, продвинутых деревнях, цитадельных библиотеках, что разбойник подчинился Вардену, его убийце. Что он, наоборот, обязался всеми правдами и неправдами тянуть игроков и мобов на самое дно Верхнего мира, в скалк-пустоши, чтобы растить синюю сверкающую чуму, - чтобы в один момент она вырвалась под небо, облепила дёрн и листву, отравила моря и океаны, поглотила живых существ, и прочая, и прочая. Каких небылиц про скалк-эпидемию не сочиняли, озираясь на вход в любую пещерку и выглядывая в ней экзотические зёрнышки. Зачем Ауру отдаваться Надзирателю в прислужники? чтобы поблагодарить, думал. Посмотреть на его переднюю часть головы с невыразительно огромной, плотоядной пастью, почтительно сложить холостой арбалет - и не озлиться, когда он развернётся спиной и уйдёт. Молча улыбнуться, не умея больше издать ни единой фонемы. Без ревности найти в темноте своего конкурента, немого дружка немого Вардена, крипера, и чуть не поклониться ему. Мародёр, всё же, из горделивой нации; но флаг и клетчатый тулуп не отменяли его всеобъемлющей, всепрощающей любви. И к Вардену, и к криперу, и к игрокам - ещё более жестоким и неприветливым, чем любой враг из любого измерения. И в мыслях не мелькало размножить скалк-пустошь, - биом, выжегший когда-то сознание Аура до безумия. Да чтобы ещё какой-то душе довелось пережить то же самое, красться в панической дрожи и обмирать от мертвецкого рыка, хруста костей! Не случись Вардена, великого и ужасного, - не затих бы Аур навсегда, не растворился бесплотным воздухом под уровнем булыжника, не онемели бы его неторопливые шаги; не воспылал бы он хладнокровной нежностью к миру. Особенно к той его одушевлённой части, которая хранила воспоминания о временах без слепого рогатого чудовища. Да что, Ауру не услышать этих историй, некому их поведать, пещеры ныне пустуют. Кто заявляется - тех Аур выпихивает или сгоняет в безопасное место, к алмазным залежам и в заброшенные шахты, сотни раз разворованные. Не стараясь, не жертвуя собой, он влюбляет в себя путников; ему в шутку кидают стаки камней, сломанные кирки, кремень, а он не берёт. Назвал бы он свою присягу на верность Вардену, восхищение каждым его стоном и всполохом в сияющей груди родом любви, обыкновенным или неким другим? Вряд ли. Из-за этого лёгкого, безответного чувства его, кажется, и видели прохожие до сих пор, и следовали за ним как утята. Расценивали его грубоватую, но невраждебную настойчивость как желание помочь - или, понимая, в какие дебри занесло их с разбойником, клали палец на F2 и шептали: "Будь что будет".