Вдали от Монтевидео

Однажды лейтенант заявил ей, что она никто. Ни красная, ни белая. И что это очень плохо. Он говорил с презрением, а она не чувствовала себя униженной. Не хотелось причисляться к кому-то, когда нет готовности действовать во благо идеи. И что вообще в данном случае представляет собой благо? Вот, есть созвучное этому слову имя — и в одном имени гораздо больше смысла, чем в подобной болтовне. Глупые концепции, созданные людьми ради того, чтобы спорить и оправдывать злодеяния! Всё зависит от точки зрения. Четники ассоциировали себя с королевством, были уверены, что восстановят его. Но мальчик укатил за границу. Белые тоже потеряли царя и обезглавленные носились туда-сюда как известная птица. Красные искалечили страну, чтобы потом заботливо восстановить и защищать, не жалея живота. Кто из них прав? Да никто. Правда не в причинах и намерениях, а в последствиях поступков. Немцы тому пример, равно как и примкнувшие к ним четники, так называемый «русский корпус» или... усташи. Неважно, какой теперь будет страна — важнее, что мрак отступает. Тётя Райна попросила поставить на окне цветы — запах слышен на расстоянии, и Тори боится, как бы старушка не начала задыхаться. Но лишать радости свою названную мать, не встающую два последних года с кровати, женщина не смеет. Малиновое пятнышко виднеется в окне, словно обещая: всё будет в порядке, иди. Тори идёт по привычному маршруту. Приятно наблюдать, как становятся чище улицы — в мае она сама помогала срывать с афишной тумбы, как сказал Станислав, немецкое дерьмо. Бедняга похож на скелет. Впрочем, он никогда плотным телосложением не отличался. Надо бы и его пригласить на праздник — места должно хватить всем. Квартира опечатана: какой-то высокопоставленный немец занял её ещё в сорок третьем вместе с семейством, а теперь дежурный не пускает внутрь — до сих пор ищут секретный какой-то портфель. Тори пытается доказать, что хозяйка, но пока толку мало. Доктор обещал помочь с юридическими тонкостями. Документы на квартиру пропали. А вообще, просто нужны свидетели. Где Тирке? Он, конечно, не ключик от всех дверей... Тем не менее, две головы лучше, чем одна. Совсем не приходит Тирке. Мать бы пожалел! Тори вон — жалела всякий раз, когда начинал завывать. Ишь, страдалец! Не нравилось играть за Слогу. Только малочисленному иудиному племени доставляло удовольствие зубы скалить перед немчурой. А Тирке... В нём почти не осталось неугасимого огня юности, однако он по-прежнему дарил остатки близким. Делился с ними едой, приносил лекарства, веселил Наташку. Плакал. Чаще всего от тоски по человеку, что раньше всегда был рядом — выбрал одну причину, потому что их слишком много, слишком много для такой светлой души. Тори не плакала. Странное дело — у неё для этого больше причин, и никто бы не упрекнул. Может, она и впрямь держалась ради Наташки, может, не хотела добавлять своих слёз к морю, уже выплаканному многострадальной землёй. Перед войной донимали пугающие сны. Ошибкой было не придавать значения. Зато теперь Тори знает наверняка, что они будут жить. Так, как достойны. И никто больше не помешает ходить в церковь, на работу, в гости. Будут играть свадьбы и гораздо реже хоронить любимых людей. В уготованное будущее войдут готовыми, благодарными, бережно охраняя память о том, что наконец стало прошлым. Иначе повторится. Ожидание счастья, всё ещё возможного, наполняет её. Счастье не обязательно должно быть личным. Женщина делает глубокий вдох, прикрыв веки. Сигналит машина — она не заметила, как вышла на проезжую часть. — Госпожа Марьянович, осторожнее! — Простите, пожалуйста! О, это вы, Лазарь. Здравствуй, Эма. Разрумяненная Эма приветствует с заднего сиденья. — Вы в порядке? — Нормально, всё нормально, — отмахивается Тори. — Возвращаетесь? Лазарь кивает. — Пора уже. Надеемся, дом цел. — Спасибо вам за доброту! — добавляет Эма. — Вы были первой, кто приютил нас. Пусть ваш муж скорее вернётся из плена! Лазарь шикает на супругу. Она, затронувшая не самую приятную тему, сама себя бьёт по губам. — Дай Бог... — Тори поправляет растрепавшуюся причёску. — Ангела-хранителя в дорогу! Победная весна запомнилась ещё и пронизывающим ветром. Теперь он стал теплым. Автомобиль Гойковичей, сбежавших из Загреба в начале войны, трогается. Они не спешат — впереди целая жизнь. Тори забыла, куда направлялась. Ей тоже нет смысла торопиться. Будущее всё же туманно, а прошлое... Существует будто несколько его версий: кошмарная и солнечная. Солнце по-новому взошло над нею в городе с причудливым названием. Там что-то про горы. Иногда, как сейчас, Тори готова поклясться, что это самое солнце лучами дотягивается до неё сквозь время. Или же за ней следят. Чей-то взгляд определённо не позволяет пойти дальше по улице. А потом совсем близко раздаётся голос, который она не чаяла услышать вновь: — Понятия не имею, какого Лазаря ты у нас принимала, но жена у него — золотая рыбка. Умеет же он перевести всё в шутку! Словно подыгрывая, мир вокруг Тори вращается с немыслимой скоростью, а в глазах темнеет.