Одуванчик: твоя последняя песнь

Парень стоял на сцене и улыбался, прижимая к себе гитару и краснея от пылких аплодисментов в его сторону. Небольшая группа ликующих людей в зале бара осталась в приятном шоке, когда юноша закончил волшебную мелодию и приопустил гитару с колена. Казалось, как каменные сердца смог вдребезги разбить обычный кавер о золотом городе в исполнении какого-то чудака с улицы, вовремя попросившийся на открытый вечер, но его первое выступление и здесь, и в жизни было великолепным, несмотря ни на что. Когда удивительно нежный, сохранившийся чистым даже после пубертата голос затих, никто и не думал иначе. Душа певца вспыхнула, загорелась небывалой смелостью после стихших людей с улыбками на затемненных лицах. Он надолго запечатлит мягкий свет, озаряющий только его прикругленные черты лица, и оставшийся шум в ушах, пошатнувший ритм сердца. — Спасибо такому нежному участнику за душераздирающее выступление! — продекламировал заведующий баром, отловив мгновение затишья при незаметном выходе на маленькую сценку, похожую больше на приподнятый пол, чем на достойное обустройство, как в театре. — А наш вечер продолжат… Венти исчез в тени со своей светлой гитарой на плечах, будто не было и следа. Улыбка не слезала с лица, и он был поражен собой так же, как и добрые слушатели. Парень начал ловить себя на пролетающих мыслях: его пальцы не допустили громких ошибок, голос не дрогнул с первых строчек; он не слышал ни одного шепота из зала во время игры — люди лишились дара речи или же были зачарованы, как змеи пунжей. Всё было обращено на него, — внимание глаз, напряженный слух, — и он не подвел ни себя, ни ожидания. Холод вечера сдул со лба аккуратную и немного вспотевшую челку. Только у чёрного входа парень понял, как же внутри было жарко, и это точно не потому, что он надел свитер на рубашку, не из-за нагнетающей первой боязнью сцены, а потому, что батареи обогревали помещение значительно больше из-за медленного приближающегося, следующего сезона — осени. Парень немного выпрямился, поправляя поехавшую голую гитару на плече, и начал приводить себя в порядок: возообновлять свое дыхание, о котором только вспомнил, сглаживать приподнятые во время исполнения рукава, а так же подтягивать светлые джинсы. Еще одна мысль о хорошем и нормальном свитерке на нем, обычного салатового цвета, без всяких рисуночек динозавриков или клубник, так же приподняла настроение — не опозорился, был серьезным и устремленным исполнителем! — Эй, ты же тот ангелок? — раздалось за спиной паренька. — Ангелок? — Венти удивленно обернулся и проследил взглядом за останавливающимся рядом мужчиной с сигаретой в пальцах. — Видимо, да! — Твое выступление было крутым для новичка, пацан, так что продолжай в том же духе! — мужичок улыбнулся черными усами, выдыхая пар, и похлопал по плечу невысокого собеседника. — Побольше бы таких талантливых мужей! Венти немного насторожился от дружеских прикосновений, лестных и старомодных слов и почувствовал легкий запах алкоголя. Музыкант шире улыбнулся, сверкая искоркой во рту, и поспешил уйти, пока его не потащили обратно в бар уже как собутыльника-дружка, сострадателя всех личных и мировых проблем. Этот день не должен закончиться лакомствами и вином, как бы не хотелось молодому ценителю данного, а осознанием победы над всеми с помощью своего таланта. Стук обуви по асфальту еще больше разгорячал воображение. Парень начал поддаваться вере, что он правда особенный чем-то в музыке, как великие певцы, композиторы, актёры. Но это было смешно, забавно и по-детски одновременно, что через секунды даже забыл и не воспринимал серьезно, будто просто пошутил над самим собой, а мысль бурей сменилась на другую. Чтобы думать о теории особенности, надо еще стольким доказать на фактах, включая самому себе. Но все это подождет! Все подождет, замрет в данном мгновении счастья, запечатлится внезапной искрой света, несмотря на темный вечер над головой, лезущий теневыми лапами из каждого скромного уголка. Венти повезло — он вовремя узнал о своей удачи в любом, чем только решит заняться. Его несуразность, глупость, а вместе с этим и легкомысленность помогала действовать без лишней переобдуманности, что, как он говорит с широкой улыбкой, «портит весь вкус жизненной неожиданности». Надо было попробовать все, и у Венти это получалось. То же сегодняшнее трехминутное выступление. Как он туда попал? Проходил мимо. Почему проходил мимо? Ему хотелось сменить место для тренировки на гитаре. Почему захотелось? Просто! Всегда у Венти все просто. И кто не хотел бы жить так легко, как он? А он может, и ему хорошо, будто каждый шаг, о котором он даже не представлял, выстлан дорогой успеха и процветания. Ну разве не хорошо родиться в рубахе? Парень посмеялся с неожиданной и очередной несерьезной мыслишки и запрыгнул на бордюр, ограждающий пешеходный тротуар от маленького островка зелени вдоль. Он выставил руки по бокам и, как в детстве, представил себя самолетиком или акробатом. И это позабавило его мысли: выросши, разум остался таким же наивным, детским, но творческим; по щелчку он не перестанет перепрыгивать с одной идеи на другую, перебегать от мысли к мысли за кратковременные моменты. Сегодня пустоватая ночь слишком тихая, нежели обычно. Все расселись в своих домах, выпивая кофе или чай у окна, согреваясь в тепле светильника или пледа, и только маленькая и буйная душонка летела на своих крыльях к остановке. Никто не видел этого забавного, удивительного малого. Венти перепрыгивает с бордюра на асфальт, с асфальта — в только что подошедший последний за смену трамвайчик и поправляет свою гитару после всех выкрутасов с ужасным равнодушием, несведущей другим гитаристам. Несмотря на все опасности не только для струн, но и для корпуса и грифа, музыкант тщательно отрицал и обходил нужды в том, чтобы закрывать ее чехлом. Возможно, такое решение следовало из-за нехватки денег, возможно, чехол выглядел бы куда скучнее с отсутствием значков, когда гитара же светилась любимыми наклейками парня, нежным цветом древесины. Гораздо приятнее ловить себя на мысли, что кто-то мельком мог увидеть корпус, украшенный рассеивающимися светилами, перелетевшими с неба на инструмент. Просто, но со вкусом. Стоя у входных поручней, парень недолго проехал на автобусе — две остановки. Спрыгивая, он прокричал водителю хорошего вечера и отдыха, не рассчитывая, что в глухом вагоне, скорее пустом, его услышат, и направился быстренько домой. Венти успел задеть в голове тему своего колледжа, ведь надо бы уже и новую подработку поискать для оплаты учебы, затем квартиры и еще кучки мелких потребностей. Зарабатывать игрой на гитаре — головокружительная идея, но слишком романтичная и ненадежная. А значит парня, как в молодости старших классов, ждет мытье липких столов и готовка дорогостоящего смузи за стойкой. Уж он договорится с кафе неподалеку от дома: зарплаты, о которой говорили на флаере по поиску баристы, должно хватить, хоть немного. На что даны обворожительная харизматичность и пламенное дружелюбие, если только не такая работенка? Правда жутко скучно поступать так обычно, так ожидаемо, как принято в мелодрамах, но что-то другое было не для него, либо же неизвезданным, тем и пугающим. Парень огибает небольшую аллею. Он поднимал голову и смотрел на однотонное ночное одеяло, стеснительно выглядывающее сквозь паутину веток, то и дело поправляя плечо и завороженно хлопая ресницами. Как красив конец лета! Уже чувствуется, как тепло одаряет в последний раз корни деревьев и уходит до неясных проблесков в пасмурные дни грядущей осени, называемых «бабьим летом». Казалось, что сегодняшняя прохладная ночь станет последней, отпустив июнь, июль и август на ветерке в другие края. На смену ему придет та осень, что многим кажется особенной во многих смыслах: Хэллоуинские посиделки, праздник Фонарей, возможность показать новинки предзимнего гардероба, а так же высокий спрос на какао с зефирками и тыквенные пироги (реалии американских фильмов). Но сезон раскрывается и с другой стороны, — на удивление видел и любил именно Венти, — когда усыпанные неровной дорожкой листья ощущаются с хрустом под сапогами громче; когда пение птиц слышится днем иль вечером, а не ранним утром «с петухами», когда вместо них дуновения всколыхивают живую природу, не давая уснуть до декабря-месяца, и создают шум из веточек клена, березы или осины в парке. Холод проникал под одежду, но не убивал: приходил с обычным напоминанием, что стоит достать шарф и шапку — простудишься, это нехорошо. Такую видел осень Венти, ощущал ее, и он хотел иногда в ней остаться, застрять надолго, пока не наступала весна. Задумавшись о чем-то несущественном, даже выдуманном, парень дошел до квартирки и закрыл дверь в сером, темном коридоре, отозвавшимся эхом после хлопка. Он аккуратно поставил кроссовки на бледно-голубой, нестиранный много лет коврик и вздрогнул, когда до бледноватой и похолодевшей руки коснулся мокрый нос животного. Парень тут же расслабился, когда увидел небольшую дворняжку рядом, размахивающую своим небольшим хвостом, как ураганом. Даже не понял, как она бесшумно подкралась к нему и тихо проскулила в знак приветствия. — Прости, я задержался, дружок, — садится на корточки Венти, слабо стукая о пол гитару, и начинает почесывает за острыми ушками песика. — Сильно проголодался, пока меня не было? Всего-то два часа прошло… Он не смеется, а слабо усмехается. Встает и идет по чистому до пустоты коридору, забывая про гитару за спиной с грифелем наперекосяк. Парень ненадолго задерживается у забитой раковины, на темной из-за перегоревшей лампочки кухне, чтобы помыть руки, и берет с полки сухой корм. — Пей побольше воды, хорошо? — насыпает в милую голубоватую миску шарики из пакета с кормом. — Иначе заворот кишков пойдет, если будешь закидывать в себя слишком много за раз. Я оставлю вот так, а ты разбуди ночью, если понадобится еще. Музыкант треплет загривок белого и гордого животного, который бодро, но негромко тяфкнул, поблагодарив за дар. Собака приступает к трапезе, пока хозяин отходит и готовит себе на ночь заготовку для кофе. Отстаивая электрический чайник на комфорку, парень чешет свою голову и томно, полной грудью вздыхает. Стоит переодеться. Больше он точно никуда не пойдет, кроме своей постели. Шаркая носочками, уставший и сгорбленный юноша заходит в зашторенную спальню, проходит к креслу, спустив гитару на пол у входа. От легкого, неожиданного дуновения пустая бутылка с тихим стуком скатилась с вершины кучки, состоящей из рисунков и книжек, на стол, затерявшись между нахламленных других вещей: одежды и канцелярии. Компьютер освещал пальцы переодевавшегося слабой красной точкой, намекая, что его опять забыли выключить, и ему пришлось медленно и верно погибать самому, ибо даже зарядку не протянули, как спасательный жгут. Руки медленно и самозабвенно стягивали с головы свитер; ноги начали неловко топтаться и потираться о потрепанные джинсы, почувствовав что-то неприятное, не свое. Парень очередной раз выдохнул, когда уличный стиль сменился холодно-домашним, укрыв темно-синей футболкой худощавые ребра, лодыжки — спортивными и размашистыми штанами, и повернулся наконец к тумбочке. Пустоватый взгляд сине-зеленых глаз застыл на опущенной рамке, и Венти проплыл к кровати. Его бренная голова, заглохшая с порога в этот дом, плюхнулась на подушку, и затвердевающая рука подняла фото, поставила на ножку и повернула к себе изоображением. На уставшего и ожившего музыканта смотрел умеренно улыбающийся парень, стоящий до пояса в поле и перебирающий в руках цветы. Чудом фотография, снятая на заглушенный фотоаппарат, смогла передать яркие оттенки серо-голубых глаз, пронзительно, волнительно глядевшие прямо в камеру, но явно не видящие перед собой что-либо. Они были красивы, но слепы. — Благодаря тебе я смог впервые сыграть перед людьми, — негромко произнес парень, смотря почти что на свою копию, и сжал дрожащие пальцы в кулак. — Сегодня я вовремя ушел отсюда и попал на открытый вечер. Я думал, что такого не существует в реальной жизни, что музыканты делают первые шаги вовсе не в каком-то баре. Но мне повезло. Мне ужасно везет, что даже обидно… Злит. Венти сглотнул и поджал на секунду губы. Он прикрыл дрогнувшие ресницы и опустил руку, коснувшись ледяными пальцами пола. — Мне ужасно жаль… — за что он теперь извиняется? За то, что он может видеть красивые белые цветы? За удачу в жизни? За то, что в очередной раз сбегает из дома, сбегает от фотографии, где стоит он, старший брат? Или за то, как привык лгать? За что он так отчаянно извиняется, не сдерживая слез?.. Впрочем, он всегда будет извиняться. Мысли замерзли на одном, вечно прокручиваемом моменте, как ручка проигрывателя заела на диске, и парень позабыл напрочь и о радостном вечере, и о желании выпить кофе, и о псе, улегшемся у спущенной с кровати ладони.