***
– Лю Су, ты извел почти весь коньяк, который был у нас, – устало сказал старик, вставая напротив усатенького мужчины, и осторожно отодвинул рюмку. – Что у тебя опять случилось? – Не могу уже! – мужчина выложил пачку сигарет на барную стойку вместе с кошельком, не разобрав в пьяну чем платить. – Эти бессовестные... Они попросили им снова помочь с организацией этих идиотских "открытых дверей". Я историк... – Да какой ты историк? – усмехнулся старичок, заложив руки за немолодую горбатую спину. – Только трындеть красиво можешь. – Я историк! - обиженно воскликнул Лю Су и подпер рукой голову. – В работе нужна не только правда, но и красивая подача. Когда сухо говоришь, это так скучно, до зевоты. А когда с выражением, с описанием рассказываешь о баталиях, что происходили лет сто назад, а если и пятьсот... – Так что там тебя попросили-то, Лю Су? – снова прервал его старик, пока взял наличку запившего из кошеля и спрятал ее в кассу, обменяв на сдачу большеватую купюру. – Я историк! – повторяет мужчина "под шафе", потирая свои усы с томными вздохами. – Я всего-навсего историк, но меня заставляют устраивать мероприятие для завлекания новых учеников каждый осенний семестр. Зачем – не понимаю! Что они хотят от меня? Очередного рассказа о том, как сын шлюхи и шотландца поднял финансовую часть какой-то страны после революции, на мероприятии, доказывая, как важна в этом юриспеденция, экономика, как одни из факультетов в многокорпусном учреждении? Я всем могу поставить этот "мюзикл", но ведь меня на ковер пошлют за повторы одного и того же и за то, что я занял почти все расписание своим "представлением". Нет, надо что-то иное! Старик внимательно смотрел на Лю Су, который постепенно переходил с восклицаний горя и страданий на бубнеж под нос, покачивался на табурете, словно маятник часов. Он слабо скукожил морщины в легкую улыбку и спросил: – Почему бы тебе, как иногда у нас в заведении на вечерах, не пересказать что-то, но не из истории. Неужели в университете не было никаких захватывающих происшествий, не связанные с учебой? Да и что мешает просто пересказать всю историю колледжа – надежнее и не питает ложных ожиданий новичкам, как раз все узнают. – Дедуля Фаньэр, ну что за вздор и скукотень! – выпрямился усатенький дядька-учитель, бурно жестикулируя по привычке. – Открытые двери то же, что и праздник. Он не должен проплывать, как школьный день, должен быть красочным. Он не такой, как поэтичные вечера у Вас в баре... Вечера! Вы подали мне отличную идею, дедуля! Несите записную книжку заведения. – И что на этот раз снизошло в твой ум? – далеко ходить старику не надо было, и крупностраничная книга через секунды раскрылась перед Лю Су. – Только не говори мне, что ты... – ...нашел участника отличным кандидатом! На выходных выступал тот самый ангелок, явно не из нашего района. Стоит его позвать, и он очарует голосом любого, впечатлит! – мужчина в счастливом экстазе поправлял очки на носу и вздрагивал усами, быстрыми движениями листая исписанные страницы. – И какой в этом смысл? – усмехнулся Фаньэр, протерев тряпочкой стол перед мужчиной при мимолетном отвлечении от разговора. – А то, – Лю Су ткнул пальцем в одну из строк, именуемая "Венти, гитара" с номером телефона, и вытащил мобильный из кармана, – что любые маленькие концерты на день дверей никогда не имеют в себе смысла, а только красивую картинку. И пусть другие там болтают. – Лю Су, дорогой, может сделаешь это в трезвом состоянии?... – Нет времени. Надо решить прямо сейчас! – и слегка отверзвевший умом историк мигом прикладывает к уху телефон...I
11 февраля 2022 г. в 22:26
– Ох ты блять... – парень убрал руку с лица и в ужасе взглянул на впитывающееся в перчатку багровое пятно, когда он отцепил руку от своего лба.
– Эй, с тобой все в порядке?
Но не успел он и рта раскрыть, как удар пришелся на этот раз не в лицо, а коленом в живот, что мгновенно согнуло ноги и отправило в нокаут. Сяо захлебнулся кровью из носа и зашелся в кашле, уткнувшись носом в землю. Его рот открывался в хрипах, тело затряслось от горячего желания вдохнуть, но что-то мешало, встало у самого выхода из горла.
А затем оглушающий крик разодрал гортань, и Сяо резко сел, смял в руках холодное одеяло. Его руки слабо подрагивали, дыхание иногда прерывалось, но парень был рад, что оказался дома, в своей темной, чернее безлунной ночи, комнате. Он прокашлялся несколько раз после неприятного затора и прижмурил замученные глаза, с недоверием оглядев обстановку, а затем слез с кровати прямо в резиновые сланцы и направился прочь из комнаты, содрогаясь от леденящего кости невроза.
Сяо не мог перестать нервно мять пальцы, покручивать кольца на них и хмуриться, идя по коридору. Слишком тихо: кот не сопел рядом в коридоре, разлегшись где-нибудь широким батоном, не слышны были бьющиеся шторки об окно из кабинета отца. Почему так странно тихо, что так давит на плечи и голову? Лиственный принт стен, не сузающий коридор, был чистым: ни крови, ни черной липкой грязи не подтекало с потолка. Пол не кололся, не бугрился, был очень ровным, гладким. Почему сердце было не на месте; что же парнишка, раненный в драке, мог забыть за день?
– Ты в порядке? – голос, громкий и ясный, сбил с ног Сяо, и тот задрожал, с застывшим шоком в глазах поглядев в улетающее впереди пространство, в неожиданно загоревшийся белым светом огонек.
Короткая мысль промелькнула в голове позже разворачивающейся ситуации: он до сих пор во сне, а точнее – в кошмаре. Как он смог попасть домой после того, как рухнул на скамейку какой-то площадки и вырубился, если только не во сне! Глаза вновь начали замываться едкой, разящей гнилью кровью, нервные руки осторожно рассыпались по одному кусочку кожи, затем отделялось мышечное мясо, обнажая кости пепельного цвета. Парень закрыл глаза с закусанной нижней губой и наконец услышал последний выдох, вырвавшийся через нос...
– Эй! – эхом отозвалось в висках Сяо тем же голосом, словно зацикленным, и он наконец почувствовал, как кто-то тормошит в плечо. – Я ведь знаю, что ты живой, так что просыпайся! У тебя кровь из носа идет, ты слышишь?
Его нос кто-то заботливо вытирал приятной тканью, но бедняга никак не мог различить ни одной черты лица перед собой. Глаза сами собой слипались и закатывались, они были не в состоянии сфокусироваться на чем-либо, словно под хмелем. Однако парень четко слышал, не требовалось даже расправлять уши. Обеспокоенный мальчишейский голос бормотал над ним и слабо чем-то шуршал: он искал телефон, так и повторяя "скорую помощь, скорую помощь".
– Скорую... – раздался хрип со стороны Сяо, облизнувшего рот от застоявшегося привкуса багрового "сока".
– Да, да, сейчас вызову, не переживай, – быстро проговаривал спаситель, поддакивая себе угуканьем.
– Не надо! – договорил громче и болезненней парень, начиная подниматься.
И тут его снова осенило, но не мыслью, а болью. Он сгорбился, скрыл свой бок, который был поражен в последней баталии коленом (недавно же и снившаяся на повторе), и негромко взвыл сквозь стиснувшиеся до скрипа зубы. Затем голова сама собой выпала за сидение бесспиной скамейки, а вслед за ней начало заваливаться изгаженное, запятнанное тело прямо к земле. Юноша нуждался в опоре, а левая рука не могла и двинуться от усталости, пока правая в такое неудобное время онемела. Раненый в очередной раз слышал тихие и неуверенные шепотки обо всем, пока до него не дотронулись и не потянули силой за рукав футболки, тут же и порвавшийся из-за сильного сопротивления. Но кое-как поставили на ноги, подняли, пусть и в шатком состоянии, заваливающимся в разные стороны.
Сяо выглядел бы типичным наркоманом, передолбавшимся кокаином или веществами покрепче, если бы не голые руки, свидетельствовавшие о его адекватности, и не кровь по большей части лица, пальцах и, самой собой разумеющиеся, одежде, говорившая как и о неудачной попытке кого-то убить, так и о равносильной попытке защититься. Но даже за алой маской было заметно, как его цвет кожи был бледен, просвечивал каждую венку на запястьях или шее. Может, ее так осветлял пыльно-угольный наряд – любимый цвет панка, придерживающегося анархии. Будь бы ситуация иной, пирсинг на губе, вихристые волосы у худощавых скул и немного потертая татуировка на правой руке яркого, по сравнению, цвета выглядели бы подобно эстетики эльфов, скрывающихся в густых лесах и играющихся со светлячками.
Выплевывая изо рта разноцветные, преимущественно морского бриза, волосы, парень с трудом выдавил из дурно пахнущего рта еще несколько слов, пока точно был уверен в том, как увалился на детской площадке неподалеку от угла, за которым скрывалась улица из двухэтажных домов "старого времени":
– Я живу неподалеку, – рукой, перекинутой через чужие худые плечики и ожившей приливом крови, он указал направо. – Дом тринадцать.
Дальше его голова, не разобрав решительного носового угуканья, повалилась на ключицу доброго человека, проехав носокровью по груди. Спаситель еле поднял раненого обратно и даже не произнес ничего обидного или недовольного, будто одежда и правда ничего не значит для него перед здоровьем страшненького мальчика со скамейки. "Хорош", – немногословно, но сильно впечатлённо пронеслось в голове у панка-проблемы. Остались еще люди, что с чистыми сердцем отдают какую-то ткань под беспощадную порчу. Даже стыдно стало Сяо, что он пекся о каждом кольце или аксессуаре, что у него во время звука рвущегося рукава защемило сердце. Особенно стало неловко, когда парнишка начал заваливаться всем телом куда-то в сторону, то и дело топча ногой чужую обувь.
Прошла вечность – минута, – пока трудяжка-поддерживатель, чьи намерения не ясны, смог шагнуть с Сяо с декоративно резиновой насыпи по настоящему тротуару, что было понятно по более громкому стуку подошвы. Парень краем уха, прижимаясь к чужому плечу, слышал тяжелое дыхание его носителя. Неужели его туша такая тяжелая? Из-за бисмарка на бедрах? Из-за скрывающихся под худобой мышц, натренированных благодаря потасовкам? А может спаситель сам был слаб, впервые настоящему бедняге приходилось таскать человека на себе?
Очередной хрип вырвался у спящего на ходу парня, а затем тот полусогнулся в шипении от вставшей боли поперек живота.
– Живи, живи, еще рано помирать! Вся жизнь впереди! – обострившееся внимание к персоне, невидимой за слипающимися от боли и сонливого дурмана глазами, странно подметило в подбадривающей задоринке постороннюю смесь не в настроение. – Ещё столько интересного будет, ты терпи только. Прости, что так неформален! Главное – не заводись, и иди легонько, шаг за шагом, как в танго за партнером.
Неожиданно Сяо, не любивший болтовню, долго свыкавшийся с шумом разговоров в повседневности, стал успокаиваться. Он даже посмеялся бы с такого странного музыкально-ритмичного сравнения, но пока получалось отплевывать кровь, попавшую из носа в глотку. Нелюдимый парень даже смог удивиться тому, как его впечатлила чужая манера речи. Бормотание было чем-то похожим на болтовню Ху Тао, еще более живой девушки, энергичной и неугомонной, но её энергичность часто выводила из спокойного состояния в не самое положительное (лично не такого людимого панка). А незнакомость имела в себе особый тембр, будто с детства человек пел, ведь мог ставить голос мягче и спокойнее, когда это нужно – сейчас.
– Не спи, не спи! – раздалось над ухом через некоторое время, когда раненый успел забыться. – Мы почти пришли. У тебя же есть кто дома, кому можно передать?
Кивком побитый панк отвечает и пытается снова открыть глаза. Что ему все это время мешает, останавливает от взора на спасителя? Ресницы будто слиплись, застряли, засохли. И как бы не хотелось ему взглянуть, хотя бы посмотреть на цвета перед собой, он не мог. Для него останется тайной, кто его спас, и надежда на уникальный голос была слишком глупой для того, чтобы это оказалось правдой.
Бодрячком, лёгкими и медленными ковыляниями, периодическими спотыканиями донесли бедного Сяо до двери. Он смутно услышал стук по дереву, попросив шепотом долбить громче, затем быстрые и беспокойные шаги за дверью, а дальше распахнувшуюся дверь и вскрик отца:
– Сяо!
"Теперь можно и поспать" – промелькнула последняя мысль в угасающей голове, и Сяо свалился в знакомые объятья, более ничего не слыша от ласкающего уха голоса.
Правда парень очень пожалел ранним утром, когда распахнул глаза и вздохнул, понимая, что его ожидает. Он оказался точно в своей настоящей комнате, и рассвет озарял комнату, делая ее куда более дружелюбной. Белые стены с черными "кляксами" были обклеены совершенно разными вещами: от постеров с "MCR" и "Rise Ag." до каких-то невообразимых с его образом вещей – плакат с персонажем из популярной игры, что полюбился ему с первого взгляда, вырезки смешных моментов из старого комикса девяностых годов; кое-где проглядывала голова мультяшного кота. Сяо не такой уж и мрачный парень, небольшой котолюб в душе, но кого-то милые мордочки котов над его кроватью и при этом вечно прихмуренное, задумчивое лицо забавляло. Больше всего Гань Юй, знакомая отца парня и непосредственно одна из "трио друзей", подмечала такой контраст, зная лучше всего несносного демоненка.
Утро было добрым, солнечным и многое предвещающим. Но парень, с трудом встав и прикоснувшись правой рукой к перевязанному боку, только скривился, пробормотав что-то ругательное, и неловко посмотрел на приоткрытую дверь. За ней его ждет долгий разговор, очередные нотации. Ему уже двадцать один год, однако некоторые поступки нельзя было слишком просто объяснить. С ним поэтому словно нянчились. Но одно, если бы его голова была по-настоящему пустой, а сам едва мог мыслить, а другое, когда есть зрелость, но нет стержня из-за старой привычки.
Вследствие гнета предстоящей моральной пытки Сяо спускается на кухню и встает в дверях со сложенными на груди руками. Левая, что была изрядно потрепанной, под действием теплой мази и эластичного напульсника, быстро прошла; если не вдаваться в подробности вчерашнего позднего вечера, не сразу можно было в поверить то, как его тело принес незнакомец полуживым и покрытым кровью. Сколько же отец настрадался, отмывая своего сына, бинтуя его и носясь с ним на руках по дому поздней ночью. И он, что удивительно и завораживающе, сидел перед глазами своего сына, полный душевного равновесия, в ожидании чая. Ни следов усталости на молодом не по годам лице, ни следов печали и задумчивости в глазах – Сяо мог бы склонить голову перед стойкостью и величием своего родителя.
Чжун Ли медленно перевел взгляд и улыбнулся, увидев на пороге низкого юношу с его типичным прихмуром. Он блеснул глазами точно такого же золотистого цвета, что и вставшие напротив, приподнимая бровь.
– Как себя чувствуешь? – заглушил бархатным и твердым голосом бурление чайника мужчина. – Похоже, у тебя не было никаких переломов, однако я беспокоюсь. Стоит позже сходить к травматологу. Вечером. Как раз я свободен.
– Ты не злишься?
Сяо застыл глазами на изжелта-бледном лице, попытавшись уловить малейший неприятный вздрог. Однако же отец оставался внешне непоколебимым, а вот вздох, басисто-долгий и томный, выдал его внутренние переживания с повинной. Тогда сын сел за стол, сложил руки на коленях, наклонив голову вниз в знак извинения, и слегка расслабился. Но с пониманием, что отец чувствовал, что вопрос, заданный ранее, выглядел весьма нетактично, необдуманно.
– Сяо, спустя не так много, но внушительных лет ты так и не избавился от своей привычки того сорванца, которым я тебя в первый раз увидел, – мужчина говорил весьма медленно, размеренно, его речь была чиста и частенько мудра, но в то же время каждая беседа с ним могла затягиваться гораздо дольше, чем при разговоре с другим человеком; только крепкое терпение не давало закатить слушателю глаза в такие времена. – Хотя бы раз в месяц ты срываешься и кидаешься в драки. Вру – намного чаще. Твое тело крепкое, сильное, но твое здоровье не вечно. Ты умный парень, но все продолжаешь и продолжаешь... Я уже несколько лет, кажется, даже с самого моего опекунства над тобой, прошу тебя прекратить. Как бы ты успел до того, как перестанешь выходить более-менее сухим из море крови, и не очутился на больничной койке в конце концов. Неужели ты все еще живешь прошлым?
– Нет! – Сяо даже вздрогнул от упоминания его недалекого прошлого образа жизни. – Мне правда тяжело избавиться от тяги поставить на место того, кто не прав, кто злодействует, но...
– Я понимаю твое чувство справедливости и продолжительное желание искупить вину за тот случай, который часто ворошит твои кошмары, – мужчина встал, услышав щелчок подогревшегося чайника, и легко поправил короткие коричневые волосы на затылке, не придавая значения прерыванию чужих слов, – но беспокоюсь о тебе ничуть не меньше. Скажи, Сяо, когда ты не дойдешь, то где проснешься? Это был первый раз, когда тебя принес совершенно незнакомый человек. Я понадеялся, что это просто твой сокурсник или знакомый, но он даже имени твоего не знал. А если бы его не было, то где мне тогда пришлось тебя искать в три часа ночи?
Парень замялся. Он начал кусать губы, смотреть по сторонам и ощущать, как тяжесть вины в очередной раз опускается на его плечи, сдавливает ребра в опущенном, неподъемном положении. Да, либо бы пылился под скамейкой, как будто мертвец, укрытый крышкой гроба, либо распластался по сидению, как бездомный от сна.
– Я был неподалеку, за углом, – смог произнести единожды сынок, пока отец не сделал ароматный чай из трав и не сел обратно с речью далее.
– И не в состоянии был повернуть за тот угол. Ты повзрослел слишком рано, и пора взять в руки все концы тех веревочек, что тянут тебя на темную дорожку. В этот раз ты удачно сбежал с той битвы, а в следующий раз...
– Но пока нет следующего раза, то зачем беспокоиться? – решил попытаться в оправдание студент.
– В следующий раз ты попадешь в полицию, там и на учет. Или сразу в больницу. А что, если и в реанимацию? Ты должен осознавать, как каждый шаг пускает корни по тропинке твоей судьбы, Сяо. И я еще раз повторюсь, чтобы ты взялся за ум! Почему тебе всегда надо при провинности пройти тернии перед повиновением? – взгляд отца недобро сверкнул золотой молнией, и легкие морщины выступили на его лбу при сомкнутых изящных бровях.
– Прости, пап, – но ему не дали и шанса, – я постараюсь...
– ...больше так не делать, и уже на следующей неделе либо твой нос будет таким же разбитым, – скользнул расслабившийся взгляд по лицу, и Сяо вздрогнул, – либо верхнего клыка будет не хватать. Сяо, мне немного за сорок, но я до сих пор трезво могу прогнозировать твою предсказуемость. Когда твоя банда выбьется уже из головы? Адреналин можно и другими способами получать, а можно вовсе отказаться от рисков. Но нигде не подвергать свое здоровье ужасам.
– Я потерял смысл нашего разговора, – парень встает и отходит к раскаленному чайничку, решаясь и себе отлить успокоительного чая. – Он просто не имеет никакой цели. Ты знаешь меня, я знаю себя. И я, даже в попытке себя сдержать, сорвусь в любом случае.
– Тогда что ты можешь предложить из альтернативы, более легкой, чем сработанная медстраховка?
– Я обещаю над этим подумать, – юнец приглаживает колючие волосы и отпивает из кружки, поворачиваясь. – Ты придешь в колледж на следующей неделе?
– Если дела позволят, – мужчина устало подпер голову. – Постараюсь заскочить на полчаса. Лю Су, как обычно, устроит интересное шоу. Хотелось бы посмотреть на его новую порцию идей.
– Алкоголики могут придумать многое, даже сфинкса с хвостом годзиллы, – подшутил Сяо и быстро спрятал улыбку за задумчивостью. – Я на курсы к десяти.
– Десяти... – мужчина повернул голову в сторону часов, висевших над дверью. – Не забудь покормить Аждаху перед уходом. Я уже пойду.
Так отец и Сяо расстались. Парень сидел за столом, на пригретом местечке, поставив кружку рядом с недопитой чужой. Он уже думал, какой план не приведет к краху надежд и любви его дорогого опекуна, пусть данное стечение обстоятельств близится к невозможности. Только прекратив беспорядочные потасовки, парень приведет их жизнь к спокойствию и гармонии. Но пока его прошлое, которое он смог немного принять в сознании, но не подсознании, будет занимать малую долю в душе, он не избавится от жажды карать несправедливых ублюдков. А раньше...
Раньше ведь Сяо, неразумному ребенку, было наплевать, кого пырнуть ножом или из какого кармана стащить кошелек. И убогий, и бедный, и богатый – все были на одно лицо; он и не думал о каких-то человеческих чувствах, проблемах и сбережениях. Его задачей, как сорванца и дитя улицы, было выжить всеми способами и силами.
Но сейчас это перевернулось с ног на голову. Повлияли ли на его мировоззрение, работа экономического и юридического характера отца, сам отец и его монотонные слова, или же просто вырос?
Прекратившееся бормонтание в коридоре, захлопнувшаяся входная дверь неожиданно заставили парня кое о ком вспомнить. На секунду он отвлекся от смешанного привкуса во рту и прополаскал зубы в чужую кружку, а затем его брови сомкнулись в очередной думе.
Кто был тот незнакомец? У Сяо все повыпадало из головы, и он даже о внешности спасителя не смог спросить папу (правда тот еще забывчивее). Посредственно ли он выглядит или в нем есть то же особенное, что и в голосе? Ему захотелось отблагодарить неравнодушного человека, пожать ему руку, а тем более извиниться за причиненные неудобства. Когда его приволокли, сколько было времени? Точно наступил час ночи. Откуда незнакомец возник, а если не здешний, то добрался ли до дома, когда автобусы и трамваи прячутся на своих стоянках?
– Аждаха, хватит рычать на стену! – вопросы, на которые вряд ли уже будет когда-нибудь ответ, потухли, и парень встал с чашкой чая, решив уйти за неугомонным котом только из нужды чем-то себя занять, кроме как чувствовать стыд за проблемного себя.