Первая и последняя игра в жизни Натаниэля Морияма

— Ичиро, — беспомощно тянет Нат, поднимая на разыгравшегося Ичи свой затуманенный влажный взгляд, — В..ы.. то есть... Ты устал... — он сглатывает и кладет руки на чужие плечи, сжимая ткань на них, — Ты.. ты болен, я должен все сделать сам?.. Натаниэль шумно выдыхает, пока ощущения в штанах становятся всё более и более неприятными — член стоял колом, жадно требуя чужого внимания, которое ему могли оказать руки Ичиро прям в эту секунду, прямо сейчас. Вот только Натаниэлю хотелось все сделать самому — какая к черту разница, чего требует его тело, пока у него на плечах есть собственная голова, которая велит уделить внимание юному Лорду самостоятельно, а не дожидаться, пока Морияма смилуется и вместо жалкого вжимания колена в его пах примется удовлетворять своего непослушного юнца? Именно таким сейчас ощущал себя Веснински — ребетёнком, которого старший баловал, но не давал того, что тот так страстно желал, дразнил, но не более. Колено вжалось в чужое достоинство сильнее, а на лице японца заиграла непринуждённая улыбка. Ичиро выглядел так невинно, словно зайчик на лужайке, что щиплет свежую травушку, но вот только Натаниэль не слепой. Невинный барашек, которого утащил в свое логово, чтобы разделаться с бедолагой, — это он! Хотя, насколько невинным можно считать Ната — загадка. Стоит скорее вернуть хотя бы крохи лидерства, а иначе он потерпит крах, как мужчина. — Натаниэль, я не так плох, как тебе кажется, — он цепляет чужой подбородок указательным пальцем, заставляя Веснински смотреть на себя, — Ты такой милый, когда плачешь, хоть мне и не совсем симпатичны твои слезы. Я в смешанных ощущениях, сладость моя, — ласково твердит он, а затем губы их сплетаются в поцелуе, таком тягучем и в то же время опьяняюще прекрасном. Натаниэль хотел уж было возразить и взять инициативу на себя, но Ичиро поцеловал его в губы, перекрывая возможность к любого рода возражениям. Рыжий какое-то время был в шоке от того, с каким напором бледные губы японца сжимают его собственные, а когда до него дошла вся суть ситуации, было уже немного поздно брать инициативу на себя. Однако, он пытался. Пытался начать вести в этом поцелуе, в который его втянул Морияма, но все его попытки захватить лидерство потерпели крах. Ичиро же, кажется, был очень даже доволен тем, как младший барахтается в его руках, как он не в силах терпеть то, что над ним так яростно доминируют, однако не может дать отпор и восстановить первенство. Что случилось с Натом, Морияма не знал, но сразу же, после первого же взгляда, он понял, что перед ним не совсем тот человек, которого он уже как-то брал на переговорном столе или водил в свой дом. Новый Натаниэль отличался другим нравом и характером, а также желанием вести, желанием быть впереди. И этот Веснински нравился Ичиро больше предыдущего — ему, впрочем-то, всегда нравилось какое-то время яростно не давать людям того, чего они хотят, а затем дразняще кидать им предмет их обожаемой любви ( здесь даже не важно, о человеке речь или о какой-нибудь вещи) на золотом блюдечке прям возле ног. В такие моменты все думали: « Вау, я добился того, чего хотел, я смог». Вот только, никогда и ни за что Ичиро не даст просто так что-либо. Никогда ни один Морияма добровольно не позволит сделать с собой что-то, что ему не понравится и что он мог предотвратить. Даже сейчас, Натаниэль может отвечать ему на поцелуй, потому что он позволяет. Стоит чуть сильнее надавить коленом и он не сможет и пошевелиться, но в таком случае голубые глазки наполнятся блеклыми слезами, что ему, юному Лорду, не шибко нравились. С пошлым стоном, наконец, Натаниэль смог отстраниться и сделать глоток свежего воздуха, наполняя лёгкие чем-то поистине необходимым ему. Ему было очень жарко и душно, ему хотелось Ичиро, ему очень хотелось прямо сейчас сесть на его бедра, заставить Морияму придерживать его за ягодицы, пусть даже он будет сжимать их очень крепко, пусть даже после этого останутся фиолетово-лиловые синяки, пусть даже это будет в какой-то степени больно. Страсть захлестнула его, вынуждая думать вовсе не о том, о чем стоило бы. Как хороший мальчик, он должен был заботиться о здоровье юного лорда, ведь ему сейчас сложно, он пережил не самое лучшее событие — отравление, но что, если желание ощутить Ичиро внутри так сильно, что затмевает другие мысленные потуги. — Сэр... То есть, Ичиро, я... Не успевает Натаниэль закончить свою мысль, как двери в палату распахнулись, а на пороге ... Кенго Морияма собственной персоной. Щеки Натаниэля наливаются румянцем от осознания того, что он попался на глаза в столь неприличный момент, да и не кому попало, а самому боссу! Ну вот что за невезение, за что ему все эти страдания? Натаниэль принимается отталкивать от себя Ичиро, собираясь с позором прикрыть свой пах одеялом, что валялось на краю дивана и большая часть которого уже лежала на полу, как вдруг понимает — младший Морияма его так и не отпускает. Натаниэль чувствует себя преданным. Как родитель предает свое малое дитя, кидая его в воду в раннем возрасте, желая научить плавать, так и сейчас, Ичиро не позволяет Веснински спрятаться от отца, не позволяет скрыть стыд. Напротив, его не особо останавливает то, что Лорд Морияма решил почтить его своим визитом. Рука Ичиро скользит по чужой груди, оглаживая и уже предвкушая, как Нат свалится ею на пол и будет барахтаться, как рыба на суше, пока Ичиро аккуратно пристроится сзади. Ему очень хотелось сделать с Натаниэлем столько непристойностей, столько, казалось бы, лишних телодвижений, но столь желанных — прикоснуться, дразнить, кусать, заявить своё право на чужое тело. И, естественно, через пару раз он позволил бы и Натаниэлю поиметь какие-никакие права на него — позволить укусить или оседлать, но не более. Натаниэль тот, кто делает Ичиро таким нетерпеливым, таким жадным. Морияма с детства учили скромности, учили воздерживаться от позывов тела, от, так называемых, " хотелок", только вот Ичиро никогда не сможет сдержаться, если увидит Натаниэля таким... Таким беззащитным, таким... Очаровательным в своем желании казаться кем-то, кем он не является. Для японца Ниэль — чистой воды принимающая сторона, как выражаются в Японии при прочтении не самого хорошего материала, — "уке". А он, Ичиро, — " семе". Только вот Натаниэль пытается выдать себя за того, кто выходит за рамки этого самого "уке", желает сделать с ним, Ичиро, что-то такое, за что он не хотел бы. Морияма это видит по горящим льдом глазам, которые кричат о желании Ната быть первым и доминировать. Только вот, кто ему позволит? — Я вам не мешаю? — спрашивает Кенго, осматривая картину перед глазами: его больной сын лезет к красному Натаниэлю, что пытается безуспешно отпихнуть младшего лорда от себя. Ичиро залез пальчиками под верхнюю одежку Натаниэля, оглаживая пресс. — Признаться честно, отец, очень мешаете. Я сейчас занят, давайте через пару часиков? — вздыхает японец, а затем целует Ната в шею, оставляя на Вороне красное пятнышко. Кенго, можно сказать, был возмущен в таком ответе. Он потратил время, приехал навестить его в больницу, а за это его же отпрыск его выгоняет. У Лорда не было лишних часов, он еле выделил в расписании время на то, чтобы вообще приехать, Ичиро должен быть ему благодарен за то, что отец за него беспокоится. — Молодой человек, ты проявляешь неуважение, — серьезным голосом сказал Кенго. — Отец первым проявил неуважение, не договорившись со мной о встрече. Морияма отпрянул. Его обвинили в неуважении к собственному сыну из-за такого? Конечно, Кенго не бессовестный — смотреть сейчас на младшего Веснински, что краснел и тихо охал с каждым новым действием его сына — "предел" его мечтаний, но где уважение к нему? Он его не видит. И он, можно сказать, зол... — У вас тридцать минут. А затем я жду объяснений, сын. С этими словами лорд Морияма оставил их в покое, только вот Натаниэлю было неловко. Очень неловко. — Ичиро, что ты делаешь?.. — с шумом вздыхает Натаниэль, когда Ичиро кладет пальцы на натянутый бугорок в области паха, — В...вы... Ты! Ты... Лорда Морияма... — Ему так и надо, Натаниэль... — шепчет Ичиро, — Он должен был предупредить, успокойся... Все хорошо. Натаниэль сглатывает. Тридцать минут — это много, но в то же время чертовски мало. Хочется больше, часика... Два. И впрямь, Ичиро прекрасно знает, сколько их любовные ласки могут продлиться, в конце концов, не впервые... — Эти тридцать минут будут для тебя адом и раем, Веснински.