Плохие манеры.

Собрания Бонтен напоминают собой большой чугунный котёл, в котором неспешно варится кучка грешников. Процесс приготовления начинается ровно в девять часов утра. Ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Хотя иногда и по выходным, если происходит что-то из ряда вон выходящее. Выдергивают и кидают туда всех, неважно, кто в каком состоянии пребывает и где находится. Как сегодня, например — субботнее утро началось с настойчивых звонков Санзу, который безапелляционно скомандовал собираться немедленно и приезжать в офис — подробности на месте. Опаздывать, к слову, даже в таких экстренных ситуациях нельзя. По-крайней мере, нельзя тем, кто на хорошем счету у босса — это очень редкая привилегия, которую трудно заслужить и легче лёгкого потерять. Коконой был как раз тем самым прилежным работником, что всегда готовил отчётность заранее — будучи ещё у себя дома; всегда приходил чуть раньше положенного с папками документов наперевес и бодрым настроем, даже если не высыпался. Изъяснялся чётко и по фактам, а затем с гордостью слушал, как Майки отчитывал других — под горячую руку попадали поочерёдно все участники «верхушки» Бонтен. Все, кроме него, потому что Коко был образцовым работником. Почему «был»? Да потому что сегодня у него произошла настоящая полномасштабная катастрофа под кодовым названием «Риндо Хайтани». Сквозь зубы ругаясь самым отборнейшим матом и проклиная всё сущее, Хаджиме несётся сломя голову в сторону зала собраний — длинные волосы растрепались от бега, документы в руках напоминают кучку мусора — все спутаны меж собой и помяты, некоторые испачканы, а на новом вишнёвого цвета платье издевательски красуется пятно от кофе. Коконой сдавленно шипит от досады — сука, это был эксклюзив, вообще-то! С вышивкой из настоящего золота, мать его! Раскосые змеиные глаза с красной каймой на веках неистово пуляют невидимые лазеры во все стороны — показывают полную боевую готовность к испепелению главного противника и виновника всех бед в одном лице, если тот всё же встретится их обладателю на пути. К величайшему сожалению, убийственный взгляд цели своей так и не находит, ведь говнюк с неподходящим ему именем «Риндо» наверняка уже сидит своей задницей на мягком диване внутри кабинета. Опоздавший нервно тянет дверную ручку на себя и влетает в комнату для совещаний как ошпаренный, часто и тяжело дыша — лёгкие хочется наружу выплюнуть. Пока стоит на пороге, чуть ли не хватаясь за сердце, мысленно корит себя за то, что курит слишком крепкие сигареты и в который раз обещает себе бросить на следующей неделе. Видок со стороны у него тот ещё — щёки почти под тон платью, узкие глаза навыкат — заметно, что распереживался до ужаса. Хотя «ужас» всё же не самое удачное слово для описания сложившейся ситуации, а вот «паника» подходит под внешнее и внутреннее состояние Коко куда конкретнее. — Прошу прощения, я задержался. Доброе утро. — Семь минут, Коконой. Это ни в какие ворота. Сказано же было — собрание срочное, — сердито выдыхает Харучиё, потерев переносицу. — Причина опоздания? — …Личная причина, — Коко сглатывает ком в горле, глядит вперёд, через плечо розоволосого — на Майки, который, кажется, не обращает на взъерошенного подчинённого ровным счётом никакого внимания — занят беседой с Какучё. — Я заранее звонил, — бьёт промеж глаз осуждающий, презрительный взгляд Санзу, отчего застывшего в дверях беднягу слегка лихорадит. — М-да, какой ты безответственный, — мир обернувшегося уже на этот голос Хаджиме вмиг сужается до одной тупой морды, что сидит сейчас на диванчике по соседству со своим старшим братом и гаденько хихикает, неодобрительно цокая языком, будто бы нет его вины в том, что Коконой сейчас так позорится. — Ужас, ужас! Кажется, мрачные угольные радужки готовы в эту же секунду просверлить дыру в голове Риндо. — Понял. Проходи, — снисходительно кивает Харучиё, слегка смягчаясь — замечает плачевный внешний вид Коко и перенаправляет тяжёлый взгляд на новый источник шума, что сидит и чересчур уж борзо поддакивает начальству, хотя сам пришёл позже положеного. Коконой едва уловимо наклоняет голову в знак благодарности и быстро прыгает на своё законное место, мгновенно выпадая из реальности — раскладывает папку на коленках и принимается сортировать бумаги в нужном порядке, потому что в любом случае придётся докладывать о проделанной работе. Он лихорадочно пытается разгладить безбожно смятые страницы, елозит вспотевшей ладошкой по складкам и сгибам, ругая себя за лень — скрепил бы эту кипу скоросшивателем, не было бы никаких проблем за исключением опоздания и пятна на платье, которое разрослось ещё больше из-за неудачной попытки застирать ткань. Застирать прямо под проточной водой, без порошка, не снимая. Хаджиме отвлекается от текста, раздражается своей недальновидности, страдальчески закатывая чёрные окуляры под верхнее веко — идиот, ну кто так делает вообще? Теперь даже химчистка не поможет. — Кис-кис-кис, — насмешливый шёпот раздаётся напротив. Хаджиме умело игнорирует издёвку, морщится ещё больше, вновь стараясь сосредоточиться на беглом прочтении содержимого страниц. Тем временем Сано, кажется, начинает рассказывать о причине собрания, но Коконой абсолютно не слышит его, потому что все мысли сейчас только об одном ублюдке, а уши улавливают всего один единственный тембр — чуть хриплый, наглый, раздражающий. — Киса оглохла? — Риндо с завидным упорством не оставляет попыток вывести Коко из шаткого душевного равновесия. — Или меня игнорирует? — смотрит в упор, ничуть не шифруясь. Коконой язвительно усмехается, прикрывая рот ладонью, и отводит взгляд на документы — похоже, их мысли друг о друге взаимны. Бедняга тщетно пытается абстрагироваться хоть ненадолго, крепко сжимает пальцами тонкие листы, чтобы напомнить себе, ради чего он здесь, но путается ещё больше — все маломальски толковые мысли ускользают в далёкие дали, уступая место ярости, потому что надоедливый Риндо на периферии всё никак не угасает. Напряжение Коко видно со стороны по натянутым как по струнке плечам, чуть подрагивающим при каждом шумном вдохе, и плотно стиснутым челюстям — палец в рот не клади, откусит по локоть из мести. — Коко? Тот в ответ резко дёргается и недовольно фыркает — «кису» он ещё мог простить, но упоминание своего прозвища устами долбоёба — нет. — …Какой ты нервный, ха-ха, — с диванчика напротив слышится догадливый тихий смех, который резко прерывает оглушительный грохот справа. Ну, понеслась. — Риндо, хватит пиздеть, — угрожающим тоном рычит Харучиё, хрустит сбитыми о стол костяшками, привставая из кресла — Майки сидеть не любит, поэтому место смотрящего за порядком всегда занимает его заместитель. — Вылетишь отсюда вперёд ногами, если сейчас же не заткнёшь свой хавальник, — Санзу кажется ещё более раздраженным, чем обычно, оно и понятно — кому захочется с бодуна ползти на работу? Младший Хайтани вскидывает руки в примирительном жесте, выплёвывает тихое «каюсь», после чего замолкает, пока Коконой всем естеством ощущает нескрываемое облегчение от того, что Риндо наконец-то заткнули. Оставшаяся часть совещания проходит для Хаджиме вполне удачно, если не обращать внимания на сырую ткань платья, неприятно прилипшую к коже, и незаметные для посторонних глаз выпады Риндо, который постоянно пялился на Коко, язвительно улыбался, и одними губами говорил какую-то хрень — даже считывать и расшифровывать не хотелось. По шапке больше всех сегодня получил Хитто — ещё в начале недели забыл договориться о встрече и сорвал сделку, теперь уже бесполезные документы по которой и принёс Коконой. Даже обидно стало, что он так волновался за их целостность. Как оказалось позднее, польза от них всё же была: этими помятыми бумажками виртуозно парировал Майки, когда пояснял всем и каждому, какую огромную прибыль они упустили из-за страдающего деменцией в столь молодом возрасте Какучё. — Расписываете на бумаге свой рабочий план с сегодняшнего дня и до конца месяца, приносите мне на рассмотрение, и только потом идёте домой, — в заключение добавляет Манджиро, опираясь на край стола. Трёт пальцами переносицу, устало откидывая голову назад. — Заебали халтурить. Все согласно кивают — иного выбора у них нет. На выходе из зала собраний едва повеселевшего Коко настигает старая-новая напасть — спотыкается на ровном месте от сильного толчка плечом. Настолько неожиданно спотыкается, что стопка документов летит на пол, а в руках остаётся лишь жалкая пара листочков да пластмассовая папка. Парень устрашающе медленно оборачивается, словно в замедленной съёмке — его точка кипения достигнута успешно. — Что такое, Коко? — у ублюдка Хайтани чертовски невинное, заискивающее лицо. Вдох-выдох. Спокойнее. Главное — вести себя тактично и не наговорить лишнего. — Да как ты меня за сегодня заебал уже! — изгибаясь, словно беспозвоночная рептилия, почти кричит Хаджиме. Того и гляди — пар из ушей пойдёт. Многострадальная папка резко встречается с довольным лицом Риндо, а Коконой всё не унимается — если разозлить, то орать будет, как потерпевший. — Тебе мало того, что ты меня кофе облил с утра, не извинился за это нихуя, и даже документы собрать не помог? Я из-за тебя, сука, на собрание опоздал! Корячился над ебучей раковиной и пытался хоть как-то платье спасти, сука ты безмозглая! Но тебе этого не хватило, и ты решил меня до ручки довести окончательно?! — уже откровенно плюётся ядом Коко, психуя от того, как равнодушно младший Хайтани стоит на месте и слушает его монолог, успешно делая вид, что никого не толкал только что. Толкал же, сука! — Ты такая истеричка, Коконой, — выслушав поток брани в свой адрес, опасно щурится Риндо, и подходит ближе. — Ну вот такой я козёл, да, что ты мне сделаешь? — ничуть не скрываясь, он продолжает провоцировать, скалится почти в счастливой улыбке, словно рад тому, что вызывает у коллеги столь бурные эмоции. — Я? Да больно надо руки марать ещё, — огрызаются ему в ответ уже тише, потому что замечают, как изучающе наблюдают за драматичной сценой ещё несколько пар глаз, позориться перед которыми ну совсем не комильфо. — Ко мне даже близко не подходи, иначе я тебя вместо кофе бензином оболью. — Звучит заманчиво, — почти нежно лыбится младший Хайтани. — Иди к чёрту. Забив на разбросанные по полу бумаги, Коконой резко разворачивается, хлёстко заряжает по сияющему от счастья лицу серебристыми волосами и решает спешно ретироваться. — Эй, куда собрался? — крепкие руки резко обвивают его талию сзади и с поразительной лёгкостью отрывают тело от земли, словно сила притяжения для них — пустой звук. — Ещё и без меня? — Поставь на место, сука! — орёт и брыкается Коко, стараясь попасть ногой куда-нибудь в челюсть, пока его перекидывают через плечо и обездвиживают цепкой хваткой за ноги. — Ненавижу тебя, гандон! Где твои манеры, мать твою, кто тебя вообще воспитал таким?! Отпусти меня, кому говорю?! Позади что-то недовольно ворчит Ран, заливисто смеются Какучё с Мочизуки, только вот Коко, неистово колотящему кулаками по спине похитителя, теперь не до них. Бедолага из последних сил борется — в знак протеста мотает головой и кроет трехэтажным матом младшего Хайтани, пока тот летящей походкой движется прямиком к кабинету Хаджиме. — Всё, приехали, — Риндо захлопывает за собой дверь, отрезая Коко любые пути к отступлению, резко сбрасывает барахтающуюся тушку коллеги с плеча и рывком разворачивает к себе лицом. — Испугался, что украду тебя? — лиловые глаза буквально насмехаются над опешившим Хаджиме, что дезориентирован сейчас чуть более, чем полностью, и последний замечает в них слишком уж подозрительные искорки. Так и горят, так и светятся, сука, будто бы Хайтани из заначки Харучиё матрас эйфоретиков стырил и разом в пасть себе засыпал. — Свали из мо… Закончить фразу не успевает — его силой впечатывают спиной в дверь, хватают за тонкую шею, и затыкают влажным, грубым поцелуем. Смятение холодит кончики пальцев и спину, Коконой пищит в рот Рину и дёргается, вяло сопротивляясь — силы на борьбу израсходовал ещё до этого. Надо было всё-таки позавтракать нормально, а не энергетиком перебиваться. Вторая рука младшего Хайтани цепляется за талию, сжимает жёстко, не позволяя даже лишний раз дёрнуться. Губы его властно сминают чужие, давят и душат своей теплотой и живостью, и Коконой неохотно им подчиняется — глухо мычит, ослабляя пальцы, что буквально секунду назад пытались оттолкнуть, позволяет чужому языку проникнуть в рот и исследовать каждый его уголок. Зажатое меж стеной и корпусом Риндо тело отчего-то перестаёт слушаться, в противовес злому взгляду блондина боязливо отвечает на грубые ласки медленным трепетом губ, признавая тем самым, что неожиданные действия со стороны Хайтани пусть весьма раздражающие и наглые, но внезапно приятные, будоражущие до сладкой истомы внизу живота. — Хах… у тебя так сердце колотится, — когда воздух у обоих заканчивается, Хайтани неохотно отстраняется, ощущая учащённый пульс в артерии у себя под ладонью, почти восхищенно глядит в пышущие гневом раскосые глаза. — Нравится? Стыдно говорить и даже думать о таком, но тело Коко уже безоговорочно капитулировало перед самоуверенным напором со стороны, а вот разум следовать дурному примеру не желал — упорства блондину не занимать. — Какого хера ты творишь? — по большей части из гордости шипит Коконой, не желая выдавать очевидный ответ нависшему над ним придурку. — Я первый спросил, — заглотив побольше кислорода, тот опять резво льнёт к губам, кусает и тянет на себя нижнюю — нерасторопно, играючи подводит к точке невозврата. — Нравится, м? — нагло заглядывает в чёрные как смоль радужки, ища там что-то кроме неприязни, пока рука покидает утончённый изгиб талии и, хаотично касаясь то живота, то бёдер, сползает вниз и в сторону, чтобы смять под собой шёлковую ткань там, где так красноречиво выступает округлый бугорок. Из лёгких Коко вырывается тихий стон, который тот тут же прерывает, сжимая рот в тонкую ниточку. Бледные щёчки стремительно наливаются алым, что не может не ускользнуть от взора наблюдательного Риндо. Впрочем, тут даже наблюдательным быть не надо, достаточно просто наличия зрячих глаз, потому что на бесцветной, почти белоснежной коже румянец заметит даже идиот. — Оу… чувствую, тебе очень нравится, — ехидно подмечает Рин, продолжая жёстко ласкать член блондина сквозь платье. Ловит острым слухом каждый томный вздох и сам тянется к чужому уху, но лишь для того, чтобы выдать глумливо-назидательный совет. — Будь потише, мы прямо у двери в коридор, — облизывает мочку, опаляя её дерзким, приказным шёпотом. — Ты… — Ну-ну, спокойнее, — утыкается лбом в покрытую испариной шею, крепко зажимает между пальцами головку, ловко и быстро двигает ими, чтобы раздразнить ещё сильнее, и слушает, очень чутко слушает, что таит в себе Коко, потому что он до безумия хочет услышать обрывистые, вульгарные слова и звуки, свидетельствующие о их с Хаджиме взаимном вожделении. Риндо сейчас готов пойти на всё, лишь бы эта сексуальная стерва в охуительно соблазнительном платье умоляла трахнуть её. — Малыш Коко такой чувствительностый, надо же. Может, хочешь, чтобы я его облизал? Я могу. Хочешь? Рваный выдох слегка щекочет скулу Хайтани, и тот торжествующе натягивает уголки губ, что касаются взмокшей шеи, а Хаджиме, осознавая свой неисправимый косяк, быстро задирает подбородок вверх, чтобы скрыть за горделивым предупреждением животное возбуждение, захватившее его с головой: — Я тебе зубы сейчас выбью. Я могу. Хочешь? — Чш-ш-ш, — приподнимая подол платья пальцами, Риндо тычется лбом уже в очерченную струящимся шёлком ключицу, жадно поглощает взглядом открывшийся вид на худые, подтянутые бёдра, к которым тут же притрагивается, дрожа от азарта, и нетерпеливо ведёт к паху, мысленно предвкушая, как истекает тягучей смазкой член Коко. — Тебе напомнить, сколько там лишних ушей расхаживает? Будь паинькой, и никто не узнает о нашем секрете. Договорились? — Ещё хоть слово… — Я сейчас всё решаю, — младший Хайтани обрывает угрозы блондина рукой, плотно вдавливая её в чрезмерно говорливый рот. Шипит и ругается сквозь зубы, когда тот яростно вгрызается зубами в подушечки на ладони, но и это терпит, потому что уже ни за что не отступится. Всё утро терпел, пока видел, как колышется обтягивающий округлые бёдра подол при ходьбе, и сейчас потерпит. — Помалкивай, Коконой, не беси, я же не мудак какой-то. Хаджиме саркастично приподнимает бровь, будто бы спрашивает: «Чё, не шутишь?», однако кусаться перестаёт, затихая на секунду. Этой злосчастной секунды промедления хватает на то, чтобы младший Хайтани рывком развернул парня к стене, задрал платье до пояса и стянул бельё, открывая себе чудесный обзор на задницу Коко. — Воу, у тебя и трусики девчачьи? — удивлённо присвистнул Риндо, рассматривая следы от кружевной резиночки на пояснице. Естественно, ответа от Хаджиме он не ждал — у этой стервы во рту сейчас орудуют его длинные пальцы, обволакивая фаланги слюной. Она снова сопротивляется, пытается зубы сомкнуть до скрежета, чтобы кости переломать, однако Хайтани решает и этот вопрос, жёстко хватаясь второй рукой за скулы. — Бля, Коко, вот был бы чуть-чуть вежливее, я бы тебе сейчас сосал. Несчастный Коконой мычит что-то невнятное, тщетно пытаясь вытолкнуть языком инородную хуйню изо рта, но сдаётся, понимая, что его стремления успехом не увенчаются, да и смысла практического в них никакого нет — приятно, как ни крути и не выпендривайся. Запихнув свою вредность поглубже, Хаджиме расслабляет рот, обхватывает пальцы губами и усердно лижет шероховатую кожу, помогая Хайтани завершить начатое. Игра в подчинение распаляет их обоих — блондин глухо стонет, мысленно рисуя на месте пальцев член настырного и раздражающего до трясучки Рина, а тот удивлённо охает, замечая перемену в настроении неприступной стервы и прижимается сзади брюками, трётся о задницу натянутой до предела тканью. Сжимавшая челюсти рука доверяется действиям Коко и исчезает с лица: — Вот так, малыш, молодец, — хвалит рвение парня Риндо, лаская освободившейся ладонью внутреннюю сторону бёдра. Убирает обильно смазанные слюной пальцы из горячего рта и раздвигает ладонями ягодицы. — Сейчас приступим к основному блюду, не против же? — задаёт уже скорее риторический вопрос, лаская дыханием торчащую из-под высокого воротника тонкую шею. — Следов не оставляй только, иначе реально без зубов останешься, — вздорно проворчал Коконой, изгибаясь в пояснице навстречу рукам Хайтани. — Давай быстрее, мне ещё план писать. — Мне тоже, вообще-то, — парень нарочито неторопливо водит пальцами у входа, щекочет розоватые мышцы, размазывая по ним импровизированную смазку. — Так пиздуй пи… Голос Коко прерывается на чересчур высокой ноте, и блондин срывается на громкий, болезненный стон, ощущая в себе сразу две фаланги, которые проникают непростительно глубоко и тянутся к самому чувствительному месту. — Хочешь, чтобы каждый из тех, кто ходит за дверьми, захотел тебя трахнуть? — Хайтани явно не нравятся такой уровень децибел, он хмурится — слышно по тону, он злится — чувствуется по тому, как широко и резко раскрывают Хаджиме его грубые пальцы. — Может, ты и хочешь, — одна из ладоней возвращается ко рту, зажимает что есть силы, принимает форму лодочки, чтобы стервозный Коконой не смог укусить. — А я вот не хочу. Тот лишь протестующе скулит, хлопая глазами, на сетчатке которых пляшут дурацкие разноцветные мошки, кружащие голову похлеще карусели. — Хочешь, чтобы все подряд тебя трахали, да? — ревностно рычит Рин на ухо блондину, вдалбливая пальцы внутрь до костяшек. Достаёт языком до серёжки, ловит зубами и дёргает к себе, выпытывая ответ, удовлетворённо ощеривается и отпускает золотую цепочку, когда Коконой слабо мотает головой. — А я? Хочешь, чтобы я тебя выебал? Уверенный кивок подкрепляет охватившую разум похоть, и Риндо решает долго не церемониться — устал уже ждать и сдерживать в себе дикую страсть, что рвалась к худощавому модельному телу, как голодная цепная собака рвётся к свежему мясу в миске. Он торопливо вынимает пальцы, ощущая лёгкий холодок от кабинетного сквозняка на согретой бархатистыми мягкими тканями коже, нетерпеливо гремит ремнём, приспускает брюки и бельё, мажет другой рукой по покрытым влагой щекам, и с поразительной точностью пристраивается сзади, упираясь между ягодицами сочащейся предэкулятом головкой. — Блять, у меня из-за твоих выебонов колом уже стоит, так что за твою целостность не ручаюсь. — Риндо для верности придерживает Хаджиме под живот, вынуждая того встать на носочки, исступлённо кусает губы — вот бы искусать до крови нежную шею и выступающие ключицы, чтобы каждый мудозвон видел, что этим эротичным телом уже обладает кто-то злой и ревнивый. — Лучше отвлекись и успокойся. Коконой послушно выдыхает в ладонь и максимально расслабляет мышцы — охотно верит словам младшего Хайтани, в интонациях которого скользит плохо скрываемая сумасбродная страсть, и последний, заметив, как утончённая фигурка обмякает и замирает в действующем обоим на нервы ожидании, одним жёстким толчком входит сразу на головку и притормаживает, любезно давая привыкнуть. Аккуратные ноготки Хаджиме пытаются проломить дверь, царапают её лакированную поверхность, а ладонь Риндо ловит вибрацию от протяжного стона, из-за которого волны возбуждения разливаются по телу, распирают изнутри — мучительно хочется больше исполненных страстью криков, мучительно хочется трепетной дрожи чужого тела вокруг себя. Настолько мучительно хочется, что готов забить уже на всё и вдолбить сексуальное тело в стенку, позволить стонать во весь голос его имя здесь и сейчас, так, чтобы все услышали. Но Хайтани жадный, Хайтани чертовски жадный, если решает присвоить себе что-то — другим даже краем уха подслушать не позволит. Чтобы забыться на время, Риндо вновь проталкивает указательный и средний пальцы в рот Коко, ласкает ими мокрый язычок и немного морщится — острые зубки слабо покусывают подушечки, словно играются, словно просят продолжать, и в доказательство достоверности намерений несмело качают бёдрами навстречу, твёрдо упираясь согнутыми в локтях руками в дверь. У Риндо мозг окончательно отключается, когда он видит, что до безобразия узкий Коконой сам насаживается на его член чуть глубже. Чувства обостряются до предела — Хайтани воплощает в жизнь свои эротические фантазии, впечатывает в стену хрупкое тельце, судорожно наматывает на кулак длинные волосы, тянет назад, к себе — открывает доступ к шее. Рот Хаджиме воспроизводит какие-то мерзкие ругательства, пока сам парень умело двигается в такт быстрым толчкам партнёра, у которого посреди творящегося безумия возникает клокочущий в гортани вопрос: — Где ты так научился, малыш? — вопрос вполне осознанный и серьёзный, невыносимо собственнический и агрессивный. Ему не отвечают, и Риндо мгновенно приходит в бешенство, остервенело кусает пульсирующие венки и влажную кожу, прерывисто дышит между укусами, пока Коконой охреневает от сумасшедшего напора сзади, старательно смыкая губы, чтобы не стонать — услужливой звукоизоляции в виде ладони больше нет, а сквозь дребезжащую дверь взаправду слышатся отдалённые голоса. — Коко, отвечай, я очень зол. Из носа Хаджиме вырывается подобие усмешки — кавалер из Хайтани никудышный, растягивать нормально не умеет и сразу лезет трахаться, как ненормальный. Хотя, чего греха таить, такое поведение Коко внезапно нравится, и ревнивый говнюк Риндо кажется уже не таким раздражающим и бесячим, как несколько минут назад. Даже нет, не так — некультурный, хамоватый говнюк с собственническими замашками и толстым членом определённо нравится изгибающему талию и шею Коко, и вроде уже обижаться на пролитый на платье кофе и разбросанные по полу документы не хочется. — Думаю, я влюбился в твой член, — быстро шепчет Коконой, огорошивая внезапным высказыванием забывшегося в приступе злости Хайтани. — Оттрахай меня так, чтобы все предыдущие показались мне хуйней. Давай, ты сможешь. — Сука, — хватка на волосах ослабевает, затем вовсе пропадает — Риндо судорожно хватает ягодицы, разводит их шире, проникая до основания, прижимается плотно — насколько это возможно — к спине блондина, тычется носом в затылок, безудержно целует волосы, усыпанный следами от зубов участок шеи, и ускоряется до предела, нарушая свой собственный закон о тишине — из раза в раз пропускает короткие, хриплые стоны. — Скажи моё имя, — судорожно просит младший Хайтани, безуспешно пытаясь сдуть налипшие на лицо фиолетовые пряди. Рука соскальзывает под подол, что прикрывает собой самое сокровенное, такое же утончённое и приятное, как и сам Коконой. Обхватывает в узкое кольцо у основания, поступательно двигается вверх-вниз, доводя блондина до экстаза, потому что обладатель сильных и грубых рук уже сам близок к финалу. — Ну же, пожа… — Рин, — с полуулыбкой бросает Хаджиме себе в предплечье. Едва уловимо, едва слышно бросает, будто издевается, хотя сам дрожит и стремительно сгорает, чувствуя приближение разрядки. — Ещё, — рычит Хайтани, кусая острое плечо сквозь платье. — Риндо, — чуть громче повторяет Коконой, сжимаясь вокруг пульсирующего члена, выгибается вперёд, чтобы насладиться стимуляцией простаты последние секунды перед оргазмом. — Громче, — у бесячего Хайтани прорезается приказной тон и это настолько возбуждает, что отдаться хочется беспрекословно. — Рин-до, — выстанывает имя парня блондин, и мгновенно ощущает, как его с шумным рыком заполняют сзади, после чего сам судорожно изливается в скользкую от смазки ладонь, блаженно опускает веки, под которыми уже не мошки пляшут, а настоящие черти, потому что офис Бонтен — филиал ада на Земле и плавильный котёл для небольшой группы грешников, а внеплановые собрания их, судя по всему, иногда побуждают на настоящие безумства. Нет, Риндо совершенно не бесячий и не раздражающий. И не говнюк, вроде бы.

***

Младший Хайтани по-хозяйски сидит в удобном кресле с ортопедической спинкой, внимательно наблюдая за тем, как вымотанный до безобразия хозяин кабинета строчит что-то на листке бумаги, горделиво восседая на его коленях. Вид, конечно, у обоих потрёпанный, весьма красноречивый, но их мало это волнует, если волнует вовсе. — У тебя такая ровная осанка, Коко, — подперев щеку кулаком, неумело делает комплимент Риндо, и ведёт пальцами ровно между лопаток, пересчитывая позвонки под шёлковой тканью. — Не мешай, — беззлобно огрызается тот, не отрываясь от написания своего рабочего плана. — Тебе ещё компенсировать испорченное платье нужно. — Наверное, тебе неуютно сейчас, — снова достаёт парня Хайтани, похлопывая по краю ягодицы. — Очень, — фыркает тот, верно распознав намёк на сперму внутри себя. — Может быть, мы это исправим? — всё никак не унимается Рин, начиная ласково массировать плечо — вторую руку отнимать от лица слишком уж впадлу. — Сначала до туалета, потом к Майки, потом… — Да замолчи ты уже! — Я всего лишь хотел отвезти тебя до дома, чтобы ты переоделся, чё ты ругаешься, — дует губы младший Хайтани, не прекращая подлизываться и умасливать вредного и стервозного Коко. — …Так, а потом? — немного подумав, чуть более заинтересованно отзывается блондин. — Потом за новым платьем и куда-нибудь перекусить, — щёки Риндо розовеют, как у пятиклассника, признающегося в любви, и он отводит взгляд на окно, за которым ярко светит летнее солнце. — За мой счёт, естественно. — Ты ко мне подкатываешь, что ли? — усмехается Хаджиме, откладывая ручку в сторону, и оборачивается, изучающе осматривая покрасневшую кожу на лице парня. — Ну, я уже, вообще-то… — неуверенно отвечает тот, стараясь принять равнодушный и важный вид. Коконой тихо смеётся и внезапно склоняется к губам Хайтани, без капли стеснения целуя их. — Покажешь мне свои татуировки? Сегодня вечером, — хитрый шёпот раздаётся где-то на уровне шеи, щекочет скулу и мочку уха. — У тебя получилось меня убедить. Риндо лишь глупо улыбается, потому что для него Коконой уже ни капли не вредный и не стервозный, как час назад, зато всё такой же охуительно сексуальный, как всегда.