Рискни или утони

Очередной спазм кашля сводит легкие, заставляя сгорбиться, и буквально раздирая горло. Хочется вдохнуть нормально, полной грудью, но вместо этого все начинается по новой — легкие будто были полны какой-то мерзкой жидкостью, которая мешала нормально дышать. Все ухудшилось за последний месяц… Лекарства в Зауне достать на удивление проще, чем там, где было «все». Пилтовер пусть и был тем самым местом, где жизнь казалась слаще, но товар приходилось доставать все равно в старом родном нижнем городе. Только вот времени в последнее время на такие походы не хватало. — Виктор, ты же знаешь, что это нельзя было запускать, — голос из-за спины заставляет слегка дернуться. Виктор думал, что он здесь один, и что его старый приятель еще не скоро придет. В это место Виктор мог приходить в любое время, он буквально вырос здесь, не только в плане возраста. Это то самое место, которое позволило ему получить более глубокие знания. — Не было времени. Мне… Было действительно некогда, это не так важно по сравнению… — Знаю. Зачем ты пришел? Времени не так много, судя по тому, как ты выглядишь. Виктор отрицал, что все совсем плохо. Он работал на износ, и его тело истощалось. Правда это видели все, кроме самого Виктора. Казалось, что все еще впереди, что еще есть время, и он успеет все закончить. Но все было напрасно. — Это бесполезно. Оно убивает. Нужен другой выход. Другой путь, — стуча тростью, Виктор отходит к аквариуму, смотря будто сквозь него. Это — явное доказательство, что выбранный путь губителен. Боль в ноге заставляет тихо зашипеть, закусывая губу. Дыхание снова сбивается, и кашель выбивает из равновесия — Виктора шатает, и он еле удерживается на костыле, жмурясь. Он даже не замечает, что его придерживают под локоть, а после ведут к кушетке. — Другого пути уже нет. Эти слова звучат будто из-под толщи воды сейчас. Виктор прикрывает рот платком, содрогаясь от кашля. Он еле дышит, отчего чувствует, как вот-вот потеряет сознание. И сейчас это было бы как раз кстати, хотя бы немного не чувствовать боли, которая сводила с ума день за днем. Его заставляют лечь, заботливо отставляя костыль, и разворачивают на бок, чтобы тот не захлебнулся кровью. — Ты уже выбрал этот путь. Я помогу тебе, в последний раз, а там уже тебе выбирать. Может ты выберешь смерть, и это будет и правда лучше для тебя. Синджед знает, что его бывший ассистент уже ступил на путь, который губит похуже заунского токсичного воздуха. Химикаты сделали Виктора инвалидом, и вылечить это было невозможно. Было невозможно. Для алхимика, что всю свою жизнь посвятил науке, не было ничего невозможного. Он знает, что Виктор такой же. Но ему слишком рано умирать. Слишком много еще нужно успеть сделать. — Это экспериментальный вариант. Но у тебя вариантов немного — либо сдохнуть, либо рискнуть, — игла с веществом очень легко протыкает тонкую кожу, вены на теле Виктора так выступали, что попасть было проще простого. Реакция не заставляет себя ждать — тело выгибается от боли, и Виктор сдавленно воет, скрючившись на кушетке. Он не отталкивает, даже в таком состоянии понимает, что выхода другого уже нет. Боль отступает не сразу. Сначала становится менее яркой, а после вовсе растворяется, затихая. Дышать становится легче, но вдохнуть полной грудью не получается до сих пор. Странное чувство… Где-то внутри, горячее, тягучее, затмевает всю ломоту. Но двинуться пока еще страшно — Виктор лежит, обняв свою же руку, и дышит тихо, закрыв глаза. Синджед его не трогает. Копошится на столе, гремя колбами и инструментами. — Сначала будет не очень хорошо. А потом… Неизвестно. В лучшем случае — ты встанешь на ноги и кашель перестанет докучать. Может и будет… Но не все сразу. Голова странно кружится, но не так, как при кашле. Наверное, так кружится голова от хорошего вина, которое даже в Пилтовере не сыщешь. Бросает в жар, и становится совсем хорошо. Никакой боли. — Что ты… вколол? — Виктор пытается встать, но даже приподняться не особо получается. Он переваливается на спину и смотрит в темный потолок, пытаясь понять это состояние, проанализировать. Правда получается плохо. Худая фигура появляется рядом неожиданно, Виктор не слышал, как мужчина подошел к нему. Синджед осмотрел его, проверяя реакцию, и что-то пометил в блокноте. — Потом узнаешь. Что ты чувствуешь? Говори вслух. Легко сказать… Виктору это было проблематично, мысли были в кучу. Он никак не мог прийти в себя, будто он под анестезией. — Боль прошла. Кружится все… Жарко, внутри прям. И потряхивает. Но хорошо. — Хорошо? — этот вопрос звучит странно-заинтересованно, и Синджед подходит ближе снова, приложив руку в чужому лицу. Виктор и правда горит. А еще странно реагирует, будто сильнее прижавшись к руке своей щекой, тяжело выдохнув. Такой реакции не предусматривалось, но она не была плохой. — Видимо, нужно изучить препарат получше с этой стороны. От прикосновения Виктора прошибает током. Его редко касались, особенно лица, а сейчас это ощущалось так желанно и нужно, что хотелось еще. С тех пор, как он жил в Пилтовере, он редко с кем-то обнимался. Исключением был Джейс. И, пожалуй, зря. Рука Виктора будто бы сама тянется к старому приятелю, норовясь снять темную повязку с его лица. Он знает, что увидит не самое приятное зрелище, но ему плевать. Плевать, что за все годы Синджед изменился. Для Виктора — ни капли. — Мне нужно… Черт, нет, это все… Ох, — Виктор закрывает свое лицо рукой, чувствуя, как оно горит. Он выдыхает шумно, резко, а после приподнимается на локтях, смотря немного туманно. Его глаза стали еще более яркими из-за темных синяков от недосыпа. Такими… огромными и глубокими, что Синджед даже засматривается. Он редко так долго и так тесно общается с кем-то, пребывая в гордом одиночестве, и это тоже сказывается на его взаимодействиях. Но он не уходит. Повязка падает куда-то на пол, обнажая рубцы на нижней части лица, и док делает одолжение своему бывшему ассистенту, как и в былые времена. Рука возвращается на горячую щеку, но уже не просто касаясь, а поглаживая, плавно скользнув в темные волосы и поворошив их осторожно. Это действие вызывает тихий вздох, а после движение вперед со стороны Виктора. Он приподнимается повыше, потянувшись вверх, но не успел он полноценно сесть, как цепкая рука удержала его за волосы, не давая двинуться. Виктор неотрывно смотрит в чужие глаза: один ослепший, но не менее красивый. Взгляд у Доктора был пусть и холодный, но на Виктора он смотрел немного иначе. Двинуться не позволяет что-то внутри, оно приятно тянет и сводит, отчего Виктор дышит более шумно. — Так что тебе нужно? Голос Синджеда кажется издевкой. Виктор шумно выдыхает и дергается вперед, но его снова удерживают, смотря внимательно, спокойно. Это выбивает из колеи, и приятное «опьянение» сменяется уже чем-то иным, и это Виктору не до конца нравится. Он молчит, поджимая губы, и отводит взгляд. Это было лишним, явно лишним, и от этого становится более паршиво. Это эксперимент, а не дружеская помощь. Мысли прерываются от очередного движения. Лицо Синджеда оказывается ближе, намного ближе, и, не успел Виктор что-либо подумать, как ощутил приятную волну внизу живота от прикосновения чужих губ. Руки невольно тянутся к оголенным плечам, сжимая их худощавыми пальцами и притягивая поближе. Поцелуй получается немного неловким, смазанным, но это никого не смущает — Виктор очень чутко реагирует на все прикосновения, а Синджеду наплевать. Он, считав реакции, знает, что делать, и уже держит не чужие волосы, а приобнимает за талию, чувствуя на ощупь под одеждой плотный корсет. — Он тебе уже не понадобится, — Синджед говорит в полголоса прямо в губы своему «пациенту», оглаживая пальцами ткань, и решая особо не тянуть. Сначала ловко расстегивает жилетку, затем — рубашку. Виктор дышит прерывисто, цепляясь за мужчину пальцами и, не удерживаясь от желания, лезет за новым поцелуем. Ему это сейчас очень нужно. Так, что даже на принципы было все равно. На пол падает лишняя одежда, оставляя тело Виктора практически обнаженным. Синджед не снял только корсет с бельем, но это все временно. Ловкие пальцы расстегивают механизм, который долго удерживал хрупкое тело. Когда-то Синджед сам помог смастерить его — удобный для постоянной носки, но очень проблемный. Теперь он ни к чему. Виктор смотрит с опаской, боясь, что сейчас тело не выдержит, но только с облегчением вздыхает, когда корсет падает на кушетку. Становится хорошо. Его тело самостоятельно держится ровно, более того — тянется ближе к доктору, пока тот оглаживает натертую корсетом кожу, очерчивая многочисленные шрамы на ребрах, на спине, пальцами касаясь каждого, и не смеет отказать в очередном поцелуе. Губы у Виктора сухие, потрескавшиеся, и на языке ощущается легкий металлический привкус. От него кружит голову, и Синджед тянет окрепшее тело ближе, развернув к себе и усадив ровно. А после тихо шипит, когда его обнимают чужие ноги, царапнув металлическими пластинами. — Это тоже стоит убрать… Голос Синджеда стал тише и ниже, и Виктор от этого снова шумно выдыхает, чувствуя нарастающую волну жара внутри. Он смущается, но не собирается отступать. Ему нужно это прямо сейчас, и доктор это знает. Его рука уже покоится не на спине, а гладит поясницу, задевая резинку белья. — Потом. Не сейчас, — Виктор ловит чужое лицо ладонями и тянет поближе. И целует. Целует много, порывисто, отчего Синджед даже немного теряется, а после рычит тихо, сгребая тело ближе, сжав узкие бедра. Он чувствует, как Виктор подрагивает и жмется, и это дурманит похлеще мерцания. Теперь на полу оказывается и белье. Виктор шумно и порывисто выдыхает, утыкаясь в чужое плечо, когда его плоть оказывается в теплой ладони. Сколько он не уединялся? Неделю? Месяц? Пожалуй, слишком долго, чтобы не застонать от простой ласки. Дыхание сбивается, когда Синджед начинает двигать рукой, пальцем оглаживая головку. Здесь можно не сдерживаться — никто не услышит хриплые стоны, но Виктор все же старается быть тише. Из собственных привычек. Прикусывает чужое плечо через ткань одежды и жмурится. Цепкая рука в волосах сбивает. Его резко оттягивают и держат так, что непроизвольно вырываются громкие стоны, то ли от удовольствия, то ли от тянущей боли. — Не будь эгоистом, Виктор. Я же стараюсь для тебя сейчас, а ты сдерживаешься, — Синджед смотрит в глаза, снова, и Виктор чувствует очередную волну мурашек. Все плавно кружится, и он заходится стонами, не в силах сопротивляться. Одобрение во взгляде доктора просто срывает голову. Тощая рука цепляется за чужую кофту и тянет ближе, но теперь уже Синджед не поддается, держа дистанцию и ускоряя движение рукой. Виктор хнычет, сводя брови, и выгибается, уже без боли в позвоночнике, и это так хорошо, что хочется двигаться всем телом. Свободно, ощущая себя живым. Сильная рука толкает в грудь, и Виктор заваливается на кушетку, не успев понять, что происходит. Смотрит только снизу вверх, наблюдая, как его ноги бесцеремонно разводят, приподняв ногу с пластинами повыше. Дыхание сводит, когда чужие пальцы оказываются ниже, и хочется свести ноги, но не получается. Хватка у Синджеда довольно крепкая. Он смотрит так же внимательно, отчего попытки вырваться затихают, и остается только легкая дрожь с волнением, и дикое желание. — Не дергайся. Могу закончить, если тебе… — Нет! Виктор аж вздрагивает, не ожидав от себя, и прикрывает рот ладонью, замечая во взгляде у доктора что-то большее, чем просто «доволен». Его тело сейчас полностью открыто сейчас, полностью податливо, хоть он больше не так беспомощен. Сейчас его удерживает только взгляд холодных глаз. Он послушно держит ноги, боясь смотреть ниже глаз, чувствуя жар, и дыша через раз. Он стонет, когда пальцы оказываются уже внутри, плавно скользя глубже. Это слишком, но так хорошо, что это «слишком» кажется уже не таким категоричным. Приятно, до дрожи в коленках, и Виктор кусает израненные губы снова, падая головой на кушетку и царапая кожаное покрытие. Пальцы у доктора осторожные, он не спешит, и Виктор расслабляется, позволяя полностью вгонять их в тело. Синджед добавляет второй палец, разводя их и сгибая внутри так, что тело Виктора прошибает током, и он зажимает себе рот, особенно громко застонав. Он кусает свои же пальцы, заскулив от новых ощущений, и задыхается, когда вторая рука мужчины оказывается снова на возбужденной плоти, сжимая у основания. Заходясь стонами, Виктор извивается на кушетке, и это так хорошо… Без корсета он чувствует себя свободным, и от этого удовольствие становится более ярким. Он не сдерживается, выгибаясь, когда в его тело втрахиваются длинные пальцы, заставляя стонать громко и звонко. Голову срывает, и он впивается в кожаную кушетку ногтями, толкаясь в чужую руку. Слишком хорошо. Так хорошо, что волна удовольствия накрывает его до головокружения. На впалом животе остаются белесые капли, отблескивая в полутьме убежища. Виктор дышит шумно, не видя перед собой ничего, оглушенный своими же стонами. Он не слышит, как Синджед гремит на столе инструментами, и не замечает, как тот снимает с его ноги пластины, что долгие годы держали его. Действие препарата оказалось сильнее, чем предполагалось, и Виктор просто выпал из реальности на некоторое время, выбившись из сил. — Мутации должны выжить, Виктор, ты будешь еще долго жить, — Синджед оглаживает худую щиколотку, осторожно перевязывая. Первое время будет ныть, но это не так страшно. Не так страшно, как возможные последствия… Это точно надо будет записать, но немного позже.