Тёплые сны

Теплые солнечные лучи осветили небольшую кухню съемной квартиры, где среди множества пылинок в воздухе завис запах горячих оладий, кленового сиропа и ванили. Высокий мужчина в старой растянутой футболке и фланелевых пижамных штанах стоял у плиты, со стоическим спокойствием разливая тесто на пылающую жаром сковороду и наблюдая, как румянятся края. Рядом с ним на столе тихо забурлил чайник, электронные часы на холодильнике невнятно проговорили время и включили радиостанцию. Легкая джазовая мелодия завершила почти идиллическую картину лучшего в ее жизни завтрака. Так думала Аван. Она стояла в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу, и впервые позволила себе помедлить. Отключить сознание и просто насладиться открывшимся ей откровением: ее брат, которого она знала так же хорошо как, как и себя, и с которым провела большую часть жизни, оказывается, умел готовить. И не просто какую-то яичницу с беконом или макароны, а оладьи, смесь для которых она точно не покупала в магазине накануне. Так это что, он все сам смешал? В правильной пропорции? И встал пораньше, чтобы приготовить? И даже не сгорело ничего? Удивительно, как много мы можем не знать о наших близких, и, к сожалению, не все из подобных открытий бывают приятными. Взять хотя бы ее мужа, Эреба, с которым Аван только-только развелась. Долгие годы брака и трое детей не помешали ему завести несколько интрижек на стороне и попытаться отжать бизнес жены, но об этом Аван сейчас не хотела задумываться. Ей хватило скандалов, деления имущества и ссоры со старшим сыном. В конце концов, она упросила Каина выделить ей время и поехать в незнакомый город именно за тем, чтобы развеяться, вложить свою жизнь в руки старшего брата и позволить себе сбросить броню «железной леди», что тщательно отращивала годами. — Ты так и будешь стоять в дверях или всё же заваришь чай? Каин, развернувшись, окинул взглядом сестру, отметив на ней помимо простого пижамного комплекта еще и свой старый свитер, уже лет пять как исчезнувший с его гардеробных полок. — Тебе идет. — Спасибо. Аван сделала шаг на кухню, лишь краем сознания отмечая, что сейчас будто сделала шаг в новую, еще непонятную ей жизнь без мужа и с повзрослевшими детьми. На миг ее коснулось понимание — переживать больше не о ком, и, видимо, пришло наконец время позаботиться о себе. Такая небывалая роскошь была недоступна Аван чуть ли не с момента ее рождения, как впрочем, и ее брату. Они оба, сколько себя помнили, прежде всего защищались от мира и учились, а всё участие и понимание могли получить только друг от друга. Родителей не было, любимый дед (на самом деле прадед, но приставку они привычно упускают) взял на себя роль наставника, дав детям цель, средства и знания, но не проявив элементарного сочувствия, вырастив двух бесконечно одиноких созданий. Поставив на стол заварник, Аван привычными движениями открыла небольшие бумажные пакетики, полные различных трав, и смешала в маленьком металлическом ситечке лепестки черного чая, бергамот и мяту. — Куда сегодня пойдем? — Я хотел спросить тебя об этом. — Тогда, как вариант, можно посетить выставку с картинами Рембрандта. — Ньярлу бы понравился Рембрандт. — Но деда тут нет, здесь есть только мы. Кипяток наполнил толстые красные стенки заварника, чайные листья медленно расправлялись, отдавая вкус. В неловком молчании Аван корила себя за несдержанность и чувствовала подспудную обиду за то, что брат так привязан к наставнику. Каин, тихо вздохнув, в очередной раз почувствовал себя громоотводом в семье. Что бы ни случилось, разбираться со всем приходится в первую очередь ему, прямо, как когда Аван, едва повзрослев, тайно выскочила замуж, разрушив все планы деда на их дальнейшую жизнь. — Когда ты научился готовить? Сестра поставила на стол заварник и достала из шкафчика две вилки для завтрака. Каин, перевернув последний румяный блин, выключил плиту и неохотно ответил. — Когда ты ушла, Ньярл часто забывал поесть. Он постарался сказать это как можно мягче, чтобы Аван, не дай боже, не подумала, что он ее в чем-то обвиняет. Каин прекрасно понимал, зачем и почему сестре тогда нужно было получить собственную судьбу в свои руки даже с учетом того, что она осознанно оставляла брата в заложниках обстоятельств. Уйти от деда Каин тогда не мог и, взяв часть его обязательств в семейном деле, оказался единственной опорой для человека, потерявшего помимо любимой внучки, еще и правнучку. Проблемы с питанием Ньярла в тот момент оказались лишь еще одной задачей, решаемой на ходу поезда, несущегося прямо в ад, коим тогда была вся его жизнь. Аван задумчиво погладила столешницу, будто в попытке расправить скатерть, которой на этой кухне отродясь не было. — Ты готовил ему каждый день? — Нам обоим. Так было проще всего контролировать его обеды в рабочем забытье. Поставив на стол две тарелки с оладьями, Каин поймал сестру в объятья и прижал ее к себе покрепче, поглаживая по черным волосам. Аван всё же расстроилась, он заметил это по ее поджатым губам, ощущал ее боль как свою и отчаянно искал способ прогнать точившее сестру чувство вины за выбор, сделанный уже очень давно. — Мы можем сходить туда, где нет Рембрандта. И поесть фалафель в модном уличном кафе с соевыми молочными коктейлями. Как тебе идея? — Отвратительна, но я бы попробовала. Никогда не ела фалафель. — Говорят, они зелёные и странные на вкус. — Как брокколи? — Почти как брокколи. Заправив за ухо упавшие на лицо Аван локоны, Каин поцеловал ее в макушку и отпустил, пододвинув к тарелке сестры небольшой стеклянный флакон с кленовым сиропом. Он всегда любил баловать ее сладким, и, наверное, отчасти поэтому Аван с детства пристрастилась к чаю. Есть все конфеты, шоколадки, карамельки и медовые пирожные без чашки крепкого горьковатого напитка было бы сущей пыткой. Завтрак прошел в относительном молчании. Обсуждение погоды, музыки и качества сна было не в счет. Короткие реплики мимолетно пролетали над столом, словно они играли в пинг-понг, и смысла в них было совсем немного. За всё то время, что они провели вместе, они прекрасно научились общаться и без слов, привычно соседствуя в одной квартире и не испытывая потребности озвучивать свои чувства, но голос близкого человека ненавязчиво успокаивал и вселял уверенность. — Как думаешь, мне пойдет это платье? — Я думаю, ты в любой одежде будешь выглядеть замечательно, даже в мешке из-под картошки. Аван покрутилась у зеркала, впервые за долгое время задумавшись: отразился ли на ней как-то развод? Есть ли новые морщинки? Поседевшие волосы? Нездоровый цвет лица или синяки под глазами? Выглядит ли она старой и может ли сейчас привлечь чье-то внимание? Посмотрев на Каина, она привычно отметила его все еще потрясающую внешность актера золотого века голливуда. Такие обычно играли гениальных злодеев и харизматичных красавцев, которым можно было простить что угодно, вплоть до убийства. Статный, аккуратный, серьезный, с чуть заметной морщинкой между бровей и тяжелым, приковывающим к месту взглядом. В отличие от нее, брат так и не нашел себе постоянную пассию, не ограничивая себя в выборе и количестве любовниц, вившихся вокруг него, словно плющ вокруг вяза. Денег на содержание девиц у него было достаточно, а спокойный и надежный характер позволял ему быть опорой не только для семьи, но и пары невысоких, хрупких, нежных барышень, которых тянуло к нему просто со страшной силой. — Ты во мне так дырку проглядишь. — Я что, не могу полюбоваться братом? — Можешь, но ты делаешь это так, будто я совершил преступление на твоих глазах и теперь точу нож для разделки. — Ой, не льсти себе, с ножами ты до сих пор управляешься неважно. — В фехтовании я всегда тебя обходил. Аван задумалась на минуту, привычно погладив шрам у основания большого пальца. Единственный раз, когда Каин нарочно сделал ей больно, но только для того, чтобы занятие наконец-то закончилось, и она, не расплакавшись от усталости, могла уйти в спальню и отдохнуть. — Зато клинками я всегда владела лучше. Получив от брата ободряющую улыбку, Аван чуть спокойнее взглянула на себя в зеркало, но всё же ушла в комнату переодеваться. В классических брюках и кремовой рубашке ей было куда спокойнее, будто в привычной броне строгости. На удивленный взгляд Каина она ответила уверенно. — Мне кажется, я уже стара для платьев, и романтичность мне уже не к лицу. — Вот уж какие глупости приходят в твою очаровательную голову, Аван. — И всё равно, мне так привычнее. — Как хочешь, пускай я один в городе буду знать, какие у моей сестры прекрасные ножки. Это будет моим сокровищем и моей тайной. Это прозвучало столь коварно, что Аван не смогла сдержать улыбки, укоризненно покачав головой. На плечи лег приталенный пиджак, волосы она убрала на одно плечо, а на ноги надела туфли на низком каблуке. Каин, оценив образ сестры, с тоской припомнил времена, когда она еще ходила в легких сарафанах и белых платьях с кружевами. Мужчины сворачивали шеи, встречая ее на улице, а если пробовали пристать, то шею им сворачивал уже сам Каин. Не сказать, чтобы Аван сейчас не была красива, была и даже очень, словно искусная статуэтка, но ее самодостаточность и серьезность служила верной защитой от любых знакомств. В любом ресторане или музее она выглядела так, будто собирается купить всё здание ради очередной сверхприбыльной сделки, и если прохожий не мог позволить себе сделать тоже самое, то даже стоять рядом с Аван не достоин. Длинные ноги, острый ум, вылитое словно из дорогого костяного фарфора лицо и чуточку томный взгляд темно-серых глаз достались ее бывшему мужу явно по ошибке, раз он умудрился бездарно профукать как доверие к себе, так и любовь этой неземной женщины. Прибить бы его, что ли? Каина это невероятно злило, мысль об Эребе отдавалась в сознании раздражением, будто комар, укусивший тебя, все еще не сдох и то и дело пищит под ухом. Жалкое насекомое обидело его дорогую сестру и за это ему стоило бы расплатиться, но об этом, пожалуй, нужно подумать потом. Осторожно подхватив Аван под руку, он проводил ее из дома и усадил в кабриолет, купленный специально по случаю. Для жизни такая машина была бесполезна, но в отпуск подходила идеально. Только разгорающееся лето встретило их теплом и приятным ветерком. Парки города утопали в нескончаемом потоке отдыхающих, а местные выставки радовали обилием еще незнакомых имен. Они в конце концов не пошли на Рембрандта, а остановились в музее современного искусства, рассматривая выставку фотографий со всего света. На кадре ночного неба над каким-то неизвестным городком Аван задержалась особенно долго, чем привлекла внимание брата. — А помнишь, мы по вечерам иногда сбегали на крышу нашего дома, чтобы проводить закат? — И часами смотрели на единственное фото матери, гадая, кто из нас больше на нее похож. — Сейчас, вспоминая об этом, мне кажется, это было чуть ли не самое счастливое и беззаботное время. — Ты просто забыла, как ревела по ночам в подушку от постоянной учебы. — Забыла, и правда, но хотелось бы хоть на денек вернуться на ту нагретую солнцем крышу, пускай даже и в слезах. — Тогда всё казалось проще? — Намного, и не было сделано такое огромное количество ошибок. Они прошли до конца галереи, думая каждый о своем. В жизни сложных решений им досталось действительно немало, и у каждого собрался собственный багаж из сожалений. К их вящему удивлению, неудачи и боль объединяли их даже больше, чем семейные узы и пережитые вместе годы. Таков был удел всей их огромной и несчастной семьи. Дальше в плане мероприятий значился паб на одной из старейших улиц города, где традиционно количество церквей конкурировало с количеством баров. День был будним, народу в пабе набралось немного. Блеклый от времени ковролин заглушал шаги, сидения из зеленого кожзама приветственно пустовали, абажуры над головой из цветастого стекла давали света столько, сколько нужно было для приятной, интимной обстановки. Ирландский фолк ненавязчиво бубнил из колонок. Идеальное место, чтобы поговорить и выпить в тесной компании, а потом, может быть, ближе к вечеру насладиться живой музыкой в соседнем зале, где в углу просторной комнаты приютилась небольшая сцена. Усадив сестру за добротный деревянный стол у окна со старомодной неоновой вывеской, Каин забрал напитки у барной стойки и отдал запотевший стакан холодного пива Аван. Следуя какому-то неясному порыву, они чокнулись и, отпив первый глоток, немного помолчали, давая уютной обстановке и алкоголю настроить их на нужный лад. — Ты когда-нибудь думал о том, что наша мама, может быть, не умерла? Что где-то там, далеко, она живет в неизвестности и ждет, пока мы ее найдем. — Я считал так все детство, оттого так и прикипел к фото. Хотелось запомнить ее достаточно хорошо, чтобы не пропустить в толпе на улице или в очереди в магазине. Потом, правда, пришлось принять ее смерть и тот факт, что если бы она была жива, то Ньярл достал бы ее даже из-под земли. — Действительно, он бы ни за что не упустил ее из виду, хоть и дал ей выйти замуж за нашего отца. — Я бы не назвал этого человека нашим отцом после того, как он избавился от нас и угробил мать. Они снова отпили пива и почти одновременно подумали о том, что градусов для такого разговора было катастрофически мало. За спиной Каина через парадную дверь вошли музыканты, едва лавируя меж столиков с барабанами, гитарами и прочими инструментами. Вечер обещал стать интересней. — Я о чем это… В детстве я обижалась на нее и на деда, мне казалось, они могли бы постараться лучше и не допустить, чтобы сумасшествие нашего «неотца» оставило нас сиротами. Она могла бы бросить его и не только отправить нас к деду, но и самой вернуться под его защиту, так было бы правильнее и логичней. — Логично ли обижаться на того, кто уже умер? — Не знаю, я была ребенком и считала, что со мной поступили несправедливо, не дав хотя бы раз увидеть мать. — А сейчас? Каин открыл барную карту, всерьез задумав взять себе виски. В отличие от сестры, он не любил говорить ни о чувствах, ни о прежних временах, молча неся свой крест обид и недомолвок с окружающими. Аван нервно сжала салфетку, наблюдая за прохожими в окно, вывеска окрасила ее лицо в драматичный красный цвет. — А сейчас мне стоит выпить столько, чтобы не было стыдно танцевать в соседнем зале в своих брюках. Я надеюсь, они выдержат эту пытку. — Я говорил, что платье тебе подошло бы больше. — Нет, ты говорил, что у меня замечательные ноги. — Одно другого не исключает. Аван вновь улыбнулась, и Каин воспринял это как свою маленькую победу. Ему тяжело было смотреть на сестру, пока она грустит, это напоминало ему о тех днях, когда они оба были маленькими и беспомощными перед сложным миром взрослых. Тогда, много лет назад, грусть и скорбь были неотъемлемым багажом детей, полученным в наследство от деда и тщательно лелеянным им, словно это была фамильная драгоценность. Они помолчали еще немного и сменили напитки на виски для обоих. В соседнем зале послышались первые звуки настройки местного оборудования. Случайные ноты и нескладные мотивчики пошли вразрез с музыкой в колонках, и бармен поторопился выключить ее. — Чем ты думаешь заняться теперь? Каин знал, что вопрос не самый удачный, но чувствовал потребность помочь сестре в чем-то материальном, с идеей, работой или чем угодно другим. Это казалось ему самым большим и правильным проявлением поддержки и любви, которое он мог себе представить, и оттого уже мысленно прикидывал, как может порадовать Аван. — Буду продолжать работать, как и всегда. Дети пусть и выросли, но финансово я им всё-таки помогаю. Дочери нужен новый протез для руки, старшему сыну пару хороших психиатров, а младшему… младшему, пожалуй, тоже нужно разобраться в себе. То, что произошло, я изменить не могу, но могу хотя бы сгладить последствия. — А собственной жизнью заняться не планируешь? — Я пока не знаю, как это делается, впрочем, у меня теперь есть время разобраться. — Может, нам еще куда-нибудь съездить? На море или, например, в горы? — Я бы к бабушке в деревню съездила, там и море, и лес рядом. — Но там сейчас дед с новой внучкой или новой дочерью. — Да, там сейчас он. Как думаешь, мы когда-нибудь сможем так же измениться и отпустить прошлое? — Ему для этого потребовалось немало времени. — И кома. — Не вижу ничего сложного, у нас есть все шансы. В паб подтянулось еще несколько человек, от входа они прямиком направились в соседний зал, где уже полноценно заиграли музыканты. Залпом допив виски, Каин встал и протянул сестре руку. — Можно пригласить вас на танец? — Раз вы так настаиваете. Аван отставила свой стакан и, взяв брата за руку, прошла с ним к сцене, тут же утонув в музыкальном ритме и отлично вписавшись в компанию, собравшуюся на небольшом танцполе. Давние уроки, полученные еще в родном доме деда, помогли двигаться в такт некому подобию джаза, пока еще достаточно свободное пространство давало возможность танцевать вместе. Со стороны незнакомцам казалось, что перед ними прекрасная пара, хоть страсти между ними и не чувствовалось. Вместо нее было полное взаимопонимание, они идеально дополняли друг друга и будто были вместе уже не первый год, или, может, даже десятилетие. Веселье текло рекой, как и алкоголь, что занимал всё время коротких передышек между песнями. Аван собрала волосы в хвост, чтобы не мешались, забрав у бармена простую канцелярскую резинку. Каин закатал рукава, обнажив сильные, украшенные привлекательным узором вен руки. Они оба расстегнули первые пуговицы своих рубашек, неосознанно все больше привлекая внимание посетителей паба, но словно не замечали никого вокруг, кроме друг друга, стараясь даже взгляда не отводить от родных, раскрасневшихся и довольных лиц. — У меня есть идея. Каин сказал это уже в разгар вечера, когда людей на танцполе стало столько, что даже просто протиснуться туда казалось большой удачей. — Что на этот раз? — Увидишь. Он оставил сестру у столика, а сам, сунувшись к барной стойке, о чем-то заговорщицки попросил бармена, незаметно подсунув купюру в его карман. Вернулся Каин с двумя бутылками темного пива в одной руке и ключами во второй. — Идем, пока солнце окончательно не село. Аван, не веря своим ушам, забрала их пиджаки и последовала за братом в подсобное помещение паба, а оттуда, по лестнице, на самый верх здания к старой металлической лестнице на чердак. С заржавевшим замком люка пришлось повозиться, проход оказался по большей части заброшен, но даже так у них получилось выбраться на саму крышу, прямо под свет закатных лучей, нагревших шершавую черепицу. Бросив пиджаки в качестве подстилки, они с удобством сели на конёк, ловко открыв ключами бутылки. Солнце, прощаясь, лишь немного слепило глаза и окрашивало улицу в приятный рыжий цвет. — Такое придумать мог только ты. — Конечно, я же тебя люблю. Это прозвучало как «я же тебя знаю», и означало примерно то же самое, но больше, важнее. — И я тебя люблю, братец. Они вновь чокнулись бутылками, молчаливо выпив за столь удачную идею, и Аван позволила себе выдохнуть, положив голову на плечо брата. День подходил к концу, время утекало сквозь пальцы, словно песок, но их маленький отпуск вселял надежду на продолжение импровизированного праздника. Каин обнял сестру за плечи и поцеловал в макушку, мимолетно почувствовав такой родной запах ее волос. Показалось, будто он так и не изменился за все эти годы. — И всё же, что ты сейчас думаешь о матери? Мужчина задал этот вопрос не из праздного любопытства, и если бы мог, то промолчал бы вовсе, просто наслаждаясь моментом, но подспудно чувствовал, что Аван это коробит, и ему придется вскрыть этот нарыв, чтобы он зажил окончательно. — Я думаю… — она внутренне напряглась и судорожно вздохнула, ощущая, как ноющая боль, запрятанная глубоко в груди, снова выходить на поверхность. — Я думаю, что я могла бы постараться лучше и не допустить того, чтобы мои дети пострадали от рук моего безумного мужа. Каин выдохнул, вновь отпив из бутылки и отложив ее на крышу. Его рука сжала Аван крепче, давая сестре опору, свободная ладонь осторожно стерла влажные дорожки с ее щек. — Всё будет хорошо, я обещаю. Теперь всё будет только лучше, я спрячу тебя от любых бед. Аван развернулась и обняла брата в ответ, кивая в такт его тихому голосу и всей душой веря, что теперь все именно так и будет. Они оба постараются жить дальше и преодолеют любые трудности, благодаря тому, что просто будут рядом, помогая друг другу. На улице заметно похолодало, ленивое солнце утянуло за горизонт свои последние лучи. Парочка на крыше исчезла с появлением первых бледных звезд на потемневшем небосклоне.