Скажи, волче, ответь, отче Чего злого она хочет? Зачем гонит меня зверем? Я верил ей, а больше не верю Скажи, небо, гроза с градом Куда рваться и что мне надо? Зачем я открыл клети? Ответь, потому что она — она не ответит
***
Мясо, исходившее паром и жаром, так и осталось нетронутым. Ярлы, которых призвал Вилл, не принесли ему хороших вестей, а поведали о том, что в очередной раз размыло дороги, укреплением которых они сами должны были заниматься, рассказали о плохом урожае в надежде на то, что конунг решит все их проблемы. Единственной его поддержкой был ярл Ивар, занявший земли на границе с Сомной, совсем рядом с родным и любимым Бельсдалем, где наместниками были Хальвард и Фригг. Он был хитрым, изворотливым, и конунгу нужно было бы опасаться таких людей, но тот беззаветно любил Тирио и рьяно налаживал связи с государством, не так давно обретшим независимость от Целестии, множество раз доказав свою верность родине. Северные ярлы, принимавшие участие в осадах далёких лет, не были пока готовы на такую смену ориентиров и смотрели на них как на несмышленых щенков, заигравшихся во власть. Благо, в открытое противостояние не шли — копьё, которое Вилл получил от любимой маленькой Нанны и множество выигранных поединков доказывали его абсолютное право на титул конунга. — Чудовище ты мое нелюдимое, ты не можешь постоянно от этого бегать, эти дороги вечно будет размывать, они вечно будут сватать тебе своих дочерей, а так хоть отвлечешься, совсем засиделся, — пихнув друга в плечо, бодро начал Ивар. — Как только первый мороз, мы отправляемся в Кадат, решено! — И кто из нас конунг? — тяжело вздохнул Вилл, укладывая гудящую голову на стол, подложив руки под щеку. — Ты, но самые злачные места Кадата знаю я, поэтому мы едем договариваться о подписании торгового соглашения и кутить по тамошним барам и тавернам, — мечтательно протянул Ивар. — Может, всё же заманю к себе сюда какую-нибудь фигуристую магичку, волчаток заведем. Тебе найдём кого-то, кто залечит твою душу на ночку-другую, — заискивающе протянул Ивар, но в глазах крылась надежда на то, что сердце конунга отболело по рыжей спасительнице. Вилл только вздохнул горестно, понимая, что друг не со зла раз за разом заводит эту песню, но легче от этого не становилось. Иранон, его маленькая Нанна, за несколько дней смогла поселиться в сердце, забрать его себе и увезли далеко-далеко, оставив лишь смутную надежду на возвращение. Волк внутри него давно уже признал её своей единственной парой, и даже многочисленные объективно красивые, мудрые и сильные волчицы, которые могли бы стать прекрасными жёнами и матерями, не заставляли его сердце трепетать при одной только мысли о них. Они несомненно были привлекательны, все эти дочери и внучки ярлов, знатных родов и племён, но все их попытки понравиться и завлечь разбивались о скуку и глухую тоску в его глазах. За дверью послышался торопливый топот, кто-то бежал по коридору, нарушая тишину личного крыла конунга. Дверь распахнулась, отчаянно желающего получить аудиенцию не остановила даже охрана перед дверью — волки застыли с такой неописуемой гаммой эмоций на лицах, что Виллу сразу пришла мысль о конце света. — Мой государь, — запыхавшийся паренёк упёрся руками в полусогнутые колени, пытаясь отдышаться и вымолвить хоть пару слов связно. — Там … домик, — произнёс он совсем тихо, будто сам своим речам не верил. Вильгельм встрепенулся, выскочил из-за стола, своротив стул, на котором сидел, и пулей вылетел сначала из комнаты, а потом и из дома, успев только услышать, на каком именно въезде в город видели желанных гостей. Ещё никогда жители столицы Тирио не видели своего конунга бегущим куда-то сломя голову, будто простого смертного. Несколько лет, долгие месяцы и недели он ждал, когда же хоть весточка придёт от рыжей непоседы, отправившейся в дальний путь. Ловил все отголоски новостей о том, где видели необычный домик на колёсах и одиноко путешествующую девушку, торгующую снами и грезами. Над ним посмеивались, кто весело и с пониманием, а кто едко, сомневаясь в искренних чувствах и представляя, что это всего лишь отговорка, нежелание остепениться и продолжить род. Его маленькая, его славная храбрая Нанна нашла его, добралась до столицы оборотней Бестии. Мимо проносились улицы и каменные дома, переулочки, он пролетел через полную людей главную площадь, расталкивая зазевавшихся прохожих и не думая о том, как безумно это выглядит со стороны. Совсем недалеко от Северных ворот собралась толпа, через которую ему пришлось пробираться, активно работая локтями и рыча на особенно неповоротливых подданных. В самой середине стоял домик на колёсах, почти такой же, каким Вилл его запомнил, но стоило чуть приглядеться, как в глаза бросились когтистые царапины, потёртости, сбитые ступеньки, будто домик знатно помотало за этой время. Ему, честно сказать, не очень хотелось знать, при каких обстоятельствах пострадало жилище Иранон, может быть, только когда она будет лежать у него под боком счастливая и тёплая, щебечущая о многочисленных приключениях, только в этом случае он готов слушать о всех тягостях и лишениях, что она перенесла. Дверь домика скрипнула, лошадь нетерпеливо перебирал тонкими ногами, стуча копыта по брусчатке. На ступеньках появилась Иранон, и Виллу показалось, что время вокруг остановилось, ничего не значащими стали все его проблемы, сам мир замер в ожидании. Какая же она маленькая, как же исхудала, подумалось Вильгельму перед тем, как он смог сделать шаг навстречу. — Нанна, — выдохнул он перед тем, как хрупкая фигурка чуть не снесла его с ног, кинувшись в объятия прямо со ступенек домика. Он сжал еë в руках, не задумываясь над тем, что такие крепкие объятия могут принести ей неудобства, но девушка лишь счастливо пискнула, прижимаясь ещё ближе, крепче обхватывая шею, будто пытаясь задушить. Подхватив одновременно смеющуюся и плачущую Иранон, он целовал всё, куда только мог дотянуться: лицо, крохотные ладошки, которые привычно легли ему на щеки. Платок, покрывающий её голову полз, и Вилл успел заметить, что на месте небольших рогов ничего нет, лишь кожа, покрытая короткими рыжими волосками. Иранон смутилась, очаровательно покраснела и тут же вернула платок на место, шепнув только: — Я всё объясню. Счастью не было предела, толпа вокруг радостно заголосила, мало было оборотней, незнающих песнь о рыжей спасительнице, и её возвращение могло сулить лишь счастье и им, и их любимому конунгу, которому под силу оказалось объединить разрозненные племена под своей властью. Сердце трепетало в его груди, будь у него сейчас хвост — неистово радостно молотил бы из стороны в сторону. Его звериную сущность, вылезшую из-за неконтролируемых эмоций, выдала шерсть, появившаяся на скулах и дернувшиеся уши, к которым тут же потянулась Иранон. Ему совершенно не стыдно было за такую несдержанность — пусть все видят его радость, исполнение его мечты и главного желания. — У тебя прибавилось шрамов, храбрый волк, — тихо произнесла Иранон, вспомнив, как точно так же уютно устроившись в руках у оборотня считала царапинки на его лице. — Вот здесь новый, — она прикоснулась к виску, и Вилл, как и в прошлый раз, извернулся, чмокнув её прямо в выставленную ладошку. Она очаровательно смутилась, но не дернулась, как тогда, а ласково огладила лицо напротив, прижавшись губами к новому шрамику. — Я тебя люблю, Иранон, ждал, всё это время ждал, когда же ты вернёшься, — Вилл понял, что от переизбытка чувств подкашиваются ноги, он присел на ступенечки, усадив девушку к себе на колени. Не в силах выпустить её из своих рук, он не задумывался, что выглядело всё это со стороны странно и даже вульгарно, но подумать так могли лишь иностранцы, те, кто не был признателен Нанне за спасение в ту холодную зимнюю ночь. Вилл готов был весь мир к её ногам положить, только бы она не уезжала тогда, скрываясь в метели дней и бессонных ночей, но она вернулась, вернулась к нему. А ведь сколько смертельных опасностей было на её пути, сколько испытаний, и тот человек, что привязал к себе Иранон, он же мог отказаться расторгать контракт, мог оставить её подле себя. От этих мыслей стало дурно, и мужчина зарылся носом в рыжие локоны, вдыхая ставший наваждением запах любимой: благовония, немного чая и будто бы капелька чуда, искрящегося песка из её волшебного мешочка. — И я ждала, волчок мой, Вилл, — девушка прижалась к нему ещё сильнее, хотя казалось, что ближе уже некуда. — Так ждала и много раз хотела бросить всё, идти пешком до Тирио, сбить ноги, но добраться. — Нанна… — Теперь я по-настоящему дома и больше никуда не уеду, не денусь. Я люблю тебя, — Иранон посмотрела в глаза Виллу, прямо и не таясь, не скрываясь, так спокойно и уверенно произнесла эти заветные слова, что ему на секунду показалось, что он спит. Не может быть в реальности всё так прекрасно и хорошо, не исполняются мечты, а грёзы не становятся реальностью. В его кошмарах Иранон иногда представала совсем чужой, под покровительством другого мужчины, совсем позабывшая о том, что где-то среди снегов и гор один совсем отчаявшийся волчик ждёт еë возвращения. Хотелось выть, петь и танцевать, не выпускать еë из рук, потому что наваждение могло рассеяться в любой миг. Но если это колдовство или сон, то он совсем не хотел просыпаться, ведь здесь он был поистине счастлив. Одним единственным его желанием сейчас было затискать, зацеловать и заобнимать Иранон до счастливого смеха и сладких вздохов, до полного умиротворения, которого, судя по всему, ей тоже не хватало. Действовать нужно было решительно, а взгляд Вилла как раз привлекла совсем тоненькая, аккуратная ручка Иранон без единого украшения, что он тут же исправил. Усевшись поудобнее, он стянул с мизинца крохотное кольцо, доставшееся от матушки. Она всегда любила яркие побрякушки: серьги, кольца, височные колечки и широкие браслеты. У оборотней, особенно знатных, было принято таким образом подчёркивать свой статус, так что теперь почти все пальцы у Вилла были заняты перстнями: крупные камни, обычные, ни чем не примечательные серебряные обручи, но самыми дорогими сердцу были два: матушкино и печатное кольцо конунга. Он больше не воин, которому необходимо держать в руках меч и топор или быстро перекинуться в волка в пылу сражения, его оружием теперь было слово, потому он не отказывал себе в удовольствии купить что-то красивое. Стянув колечко, Вилл взвесил его на ладони, оглядывая со всех сторон крохотную змейку, кусающую себя за хвост, означающую одновременно и конец пути, и начало чего-то нового. Символично, хмыкнул он про себя и не успел протянуть его Иранон, как та тут же выпалила и быстро закивала, будто сама боялась, что если не решится сейчас, то не решится уже никогда: — Согласна! — она разом покраснела, щеки сравнялись цветом с огненными волосами, и стала такой очаровательной, что у Вилла болезненно стиснуло сердце. Как же сильно он её любил. Кольцо, несмотря на то, что с трудом умещалось на мизинце Вилла, оказалось велико Иранон, она аккуратно придерживала его, согнув пальчик, чтобы ненароком не соскользнуло с безымянного. Девушка застенчиво опустила взгляд, рассматривая, насколько хорошо и будто бы закономерно выглядит обручальное кольцо, полученное от Вилла на еë крохотной ручке, и судя по улыбке, результатом она явно была довольна. Мужчина, уложив ладони на горячие от румянца щеки Иранон, любовно зарылся пальцами в рыжие кудри и прижался нежно и аккуратно к чужим мягким губам напротив своими чуть жёсткими и обветренными. Будто боясь спугнуть, он целовал, ловя каждое чуть неловкое ответное движение, тихое, сбившиеся дыхание и представить не мог, как всё же суметь сдержать себя в руках, не испугать её напором и теми эмоциями, что копились в нём годами.***
Лисы, волки Помнят долго Кто им дал тепла. Ночью темной Нету волку Места у огня
***
Свадьбу решено было играть через три дня, и для Вилла они стали вечностью. Из-за колоссальной и скорой подготовки празднества они с Иранон почти не виделись, встречались уже ночью, когда сил хватало всего на несколько сладких, томных поцелуев, обещающих намного больше, на крепкие объятия и невинные ласки — глаза закрывались сами собой, круговорот дел захватил их с головой. Вилл рассылал письма с приглашениями, надеясь, что посыльные успеют добраться до адресатов хотя бы за день до самого праздника, созывал артистов и музыкантов, заказывал украшения и цветы, при взгляде на которые у Иранон загорались восторгом глаза. Эти мимолётные радости и исполнение любого её желания стали для Вилла важнее абсолютно всех дел, в том числе и государственных, благо, ближайшее окружение относилось к ополоумевшему от любви волку с пониманием, перенимая на это время часть текущей работы. Во всём этом безумии не последнее слово оставалось за Иваром, он ярким вихрем успевал и побывать на примерке парадного костюма жениха, и поставить на уши всю кухню, попробовав понемногу из каждой кастрюльки и сковородки. Только с примерки платья невесты его взашей выгнали, не дав даже одним глазком взглянуть на невесту, головы не поднимающую от обережных вышивок. Иранон готова была волком выть от исколотых пальцев — ей самостоятельно нужно было за эти дни вышить традиционные брачные пояса. В их хитрый узор вплетались руны, символизирующее здоровье, богатство, счастье и плодородие. От мелких стежков рябило в глазах, а швейки, трудившиеся над её платьем, не переставали трещать, вспоминая многочисленные традиции, с которыми Иранон придётся столкнуться на празднестве. Сначала ей было правда интересно, она уточняла, переспрашивала и удивлялась не переставая, но на третий день девушка просто внимала, стараясь всё запомнить. Большой поддержкой стала Фригг, приехавшая с мужем Хальвардом и маленьким сыном Синдри на выручку. Вдвоём они с придыханием вспоминали ту ночь, из-за которой Иранон прозвали рыжей спасительницей в многочисленных песнях.***
Ночь перед свадьбой они провели раздельно, и потому Иранон не спалось. За эти пару дней она настолько привыкла к поцелуям перед сном и тяжёлому тёплому Виллу рядом, что кровать казалась слишком большой для неё одной. Мысли вихрем крутились в голове, она силилась вспомнить всё, что ей рассказали за эти дни, чтобы не опозориться ни перед Виллом, ни перед гостями. Только сейчас стало приходить осознание, какую ответственность она на себя берёт — Вилл теперь конунг, глава, объединивший всех оборотней, чего не удавалось никому до него. И она просто не может, не имеет права посрамить его перед многочисленными гостями. Тихонько выскользнув из-под стеганного лоскутного одеяла, Иранон встала с кровати — босые ступни тут же утонули в высоком ворсе ковра. Эта комната была гостевой спальней, но уже завтрашнюю ночь они с Виллом проведут в своей супружеской постели. Она зарделась как маков цвет, прижала холодные ладошки к горящим от стыда щекам, но, поймав свой взгляд в зеркале, не увидела там страха, только искорки счастья и предвкушения. На специальном манекене у окна ждало своего часа платье — Иранон огладила невесомую кружевную накидку с глубоким капюшоном, который будет прикрывать ей лицо до самого праздничного застолья. Тяжёлая выбеленная ткань, прошитая серебряными нитями, оторочка из белоснежного меха так и ластилась к рукам, призывая зарыться в него пальцами, широкий пояс аккуратно перехватывал талию, спускаясь почти до самого пола. Утро наступило слишком быстро, первая зорька только забрезжила над горизонтом, а комната уже наполнилась девичьим говором. Усадив Иранон на низенькую табуретку, девушки расчесывали еë кудри, вплетая ленточки и монетки в косы, которые затем укладывали в затейливую прическу. Венок из поздних осенних цветов, ещё дышащий ночной прохладой и росой, лежал на коленях, Иранон, подпевая песням, оплакивающим нелёгкую долю невесты, пальчиками перебирала сложное переплетение цветов, колосков и разнотравья, их сильный дух был призван защищать молодожёнов от нечистой силы. Взглянув в зеркало, Иранон не узнала себя в этой статной, красивой и истинно счастливой девушке, облаченной в по-королевски роскошный наряд. Именно Фригг руководила сборами, и именно она, по-матерински поцеловав девушку в лоб, прикрыла еë от чужих глаз глубоким кружевным капюшоном. Осень в столице благоволила молодожёнам — это были последние теплые деньки, когда по ночам уже чувствуются первые предвестники зимних холодов и ветер уже морозный, но днём ещё припекало. Столы ломились от еды, проходя мимо уже усевшихся за столом оборотней, Иранон поняла, что не помнила, когда ела в последний раз, хотя Вилл и старался следить за тем, чтобы она не забывала про приёмы пищи. Гости топали ногами и улюлюкали, весело свистели и хлопали, всячески подбадривая невесту, которая шла меж них к застывшему рядом с жрецами жениху. Ей бы испугаться такого гомона и шума, но, как ей объясняли, таким образом гости отгоняли от молодожёнов злых духов и защищали их от нечисти, именно поэтому многочисленные музыканты не замолкали ни на секунду. То и дело она ловила восхищенные и подбадривающие взгляды, но главным был только один. Ясные глаза в конце образованной столами дорожки внимательно следили за каждым её шагом, жадно ловили каждое движение, ласково и любяще. Выглядел Вилл совершенно потрясающе, здесь не было месту тому воину, что отдал ей свой плащ. Светлая туника, подпоясанная ритуальным широким поясом с красной вышивкой. Длинные, почти до плеч волосы, были частично собраны на затылке в небольшой хвостик. Тяжёлую меховую накидку на широких плечах удерживала золотая фибула с лапой волка, знак истинной высшей власти. Такую же, только серебряную, когда-то очень давно она видела у Хальварда. — Какая же ты прекрасная, — выдохнул Вилл в ту секунду, когда Иранон поравнялась с ним и с удивительной силой вцепилась в протянутую ей ладонь. Следующие несколько минут, пока они внимали возносимым жрецами молитвам, он не мог поверить в собственное счастье. Вот она, та, которую он ждал много ночей, сейчас стоит рядом с ним и перед богами даёт согласие отдать всю себя ему и забрать себе его без остатка. За кружевным пологом и меховой оторочкой он не мог разглядеть чужого лица, но зеленые глаза, которые снились ему ночами, глядели немного испуганно и вместе с тем так озорно, что он не мог сдержаться и всё же коротко чмокнул крохотную ладошку с перстеньками. По знаку жрицы, держащей в руках обручальные браслеты, они повернулись друг к другу, Вилл со всей присущей ему осторожностью откинул капюшон, представив всем гостям и богам свою жену. Забрав принадлежащий Иранон браслет, он огладил пальцами тонкую работу ювелира, шерстинки на волчьей морде, драгоценные камни-глаза — украшение было, по его меркам, совсем небольшое — полностью умещался на его ладони. Девушка сжала в руках крупный браслет с такими же выгравированными волками и чуть боязливо надела на мужское запястье легко щелкнув хитрым замочком. Она улыбнулась так счастливо и игриво, что Вилл, уже не слушая жрецов, поцеловал её, как целовал под покровом ночи, когда они оставались наедине, жарко, томно, голодно, но, опомнившись уже через мгновение, прикрыл их двоих кружевом полога под восторженное улюлюканье толпы. Да, он был собственником, страшным собственником, и видеть Иранон вот такой: румяной, покрасневшей как маков цвет с зацелованными губами Вилл не позволит никому. — Люблю тебя, Нанна, — совсем тихо шепнул мужчина, соприкоснувшись с любимой лбом и облегченно выдохнув. — И я тебя, волчик, больше всего на свете.***
С каждым часом празднество набирало обороты: вино и пиво лились рекой, то и дело к их столу, стоящему во главе всех, подходили музыканты, завлекая молодожёнов пуститься в пляс. Они же себе в этом не отказывали, придерживая полы длинного платья, Иранон не отставала от мужа, приобняв того за талию, она кружилась вокруг него в танце, которому он обучил её буквально день назад поздно ночью. Хальвард и Фригг тоже не отказывали себе в удовольствии, подхватив малолетнего сына на руки, они танцевали, позабыв обо всех вокруг. Ивар, проскользнув через гостей, схватил с ближайшего стола большой колокольчик на ручке и истово им затряс, оглашая площадь чистым и громким перезвона. Окружающие захлопали поддерживая его, а Вилл, аккуратно обхватив Иранон за талию, поставил супругу на ближайшую к ним лавку, после чего сам вскочил на неё и ласково поцеловал в любимые губы. По традиции все гости должны были видеть подтверждение брака, потому молодожёны в таких случаях обычно забирались на стулья под восторженный гогот толпы. Столица пела и плясала, радовалась за своего конунга и прославляла огненноволосую спасительницу. Отдышаться после танцев было сложно, чуть ли не рухнув на своё кресло, Иранон тут же схватилась за общий с Виллом кубок, наполненный лёгким сладким вином из лучшей винокурни Сомны, чтобы промочить горло. Мужчина оказался рядом, но не успел и слова сказать, как к нему подбежал Ивар, что-то сбивчиво объясняя ему на ухо. — Не пугайся, хорошо? — шепнул Вилл девушке, опалив дыханием тут же покрасневшее ушко. — Фригг же тебе объяснила про традицию с поцелуями? — Звучало крайне интересно, хотя я и не особо поняла, как это всё будет, — Иранон вздохнула, сдула со лба выбившуюся из прически прядку так очаровательно, что Вилл не отказал себе в удовольствии куснуть за то самое покрасневшее ушко, которое все никак не давало ему покоя. — Вилл! — возмущенно и чуть стыдливо воскликнула она, глянув на стоявшего рядом Ивара. Он показательно делал вид, что не замечает милований молодожёнов, хотя и нарадоваться не мог. Вилл сиял, как новенькая монетка, говорить мог только о девушке, а сколько комплиментов ей Ивар выслушал за эти дни — не счесть. Ему казалось, что для друга на Иранон мир сомкнулся, только её он видел, только на неё обращал внимание — ему не верилось, что в волке вообще может умещаться столько чувств и любви к одному конкретному человеку. Стоило только Виллу встать и-за стола, хмурым взглядом окинув группку молодых парней и погрозив им кулаком, как они тут же подорвались со своих мест и вышли на середину небольшой площадки, где совсем недавно все танцевали. Девушки под веселый хохот и подбадривания тоже потянулись к ним, замерев напротив. Традиция эта была странная, Иранон сжала в кулачках белое платье, чуть поднимая его с пола, чтобы удобнее было лавировать меж гостями. В голове она вспоминала разговор с Фригг. — А потом они попытаются тебя поцеловать, — сделала страшные глаза оборотница, продолжая рассказ о свадебных традициях. — Как это?! — Иранон даже отложила на секунду вышивку. — Можешь считать это соревнованием, — мягко успокоила Фригг, понимая, что звучит это немного дико. — Пока рядом не будет Вилла, все холостые мужчины будут стараться тебя поцеловать. Задача девушек — всячески их отвлечь, чтобы ты осталась поцелованной только своим мужем. — А если вдруг поцелуют? — у Иранон от такой перспективы побежали мурашки. А вдруг это будет символом несчастливого брака? — Именно этот человек будет раздавать ту кашу, что ты сваришь. И конечно же часть денег с этого пойдёт в его карман. Если не поцелуют, то продажей будете заниматься уже вы сами, а значит, всё уйдёт вам. — Фригг хохотнула. — На моей свадьбе меня умудрился поцеловать брат, так что он на мне ещё и заработал. Одного из парней обступили сразу две девицы, увлекая в откровенный и быстрый танец, другого на пол пути остановили бесстыдным поцелуем, повиснув у него на шее. Какая-то девчушка схватила Иранон за руку и увлекла куда-то в толпу. — Меня поцелуй, меня! — Я намного лучше! — Мы с тобой разбогатеем! Завлекающие крики парней раздавались то тут, то там, обступая со всех сторон. Но Иранон удавалось уворачиваться, не давая ни единой надежды на прикосновение чужих губ к щеке или ручке, теперь уже обвитой брачным браслетом. Снова нырнув в толпу, девушка чуть не влетела в одного из преследователей, он почти успел сорвать желанный поцелуй, но она утекла сквозь пальцы и побежала в сторону стола, за которым сидели Хальвард и Фригг. Спрятавшись за ними, она присела на корточки, пока те встали со своих мест и требовали от выросших из неоткуда парней выкуп и выполнение простеньких, но веселых заданий. Девушка едва перевела дух, выглянула из-за плеча Хальварда, по-девчоночьи показала язык неудавшимся преследователям и тут почувствовала, как кто-то сильно прижался к её щеке и оглушительно звонко и весело засмеялся. Тряхнув кудряшками, Синдри, удобно усевшийся на руках у отца, потянулся и ещё раз чмокнул Иранон, застывшую на месте от удивления. — Синдри! — воскликнула девушка. — Ах ты маленький негодник! — она потянулась к мальчишке и легонько прошлась по его бокам, скрытым нарядным новеньким кафтаном. Он завозился на руках у отца ужом, засмеялся заливисто, как колокольчик, стал дрыгать руками и ногами, только бы прекратили щекотать. Мальчик выскользнул из отцовских объятий и вдруг потребовал: — Кашу хочу! — Кашу? Ты кашу хочешь?! А кто у меня невесту увёл? Кто её целовал у всех на глазах? — Вилл подхватил племянника и чуть подбросил, чтобы тут же поймать и начать не менее истово издеваться над мальчонкой. — Ты заработал на моей свадьбе, мы заработаем на твоей, — улыбнулась Фригг, щелкнув брата по носу. Такую вольность при столпотворении народа он сегодня мог простить, слишком хорошо, светло и радостно было на душе, чтобы задумываться о том, какой он важный и страшный волк. В этот вечер Фригг и Хальвард заметно пополнили и свои кошельки, и кошелёк Вилла. Ещё никогда невестина каша не пользовалась таким спросом. Иранон хлопотала с тарелками и вместе с помощницами накладывала из огромного чана сладкую кашу со сметаной, которую они варили ранним утром. Ноги под вечер не держали совершенно, казалось, что ещё совсем немного, и она капризно попросится к Виллу на руки, чтобы он отнёс её хоть куда-нибудь. — Очень устала? — мужчина подошёл сзади, уложил тяжёлые теплые ладони ей на плечи и чуть помял, чувствуя, как она была напряжена. — Есть немного, — произнесла Иранон и зевнула, смущенно глянув на мужа. Муж, теперь он её муж, а она его жена. Поверить в это было, честно сказать, сложно, но сегодня весь день они были вместе, и всю оставшуюся жизнь тоже будут рядом. — Тогда, думаю, стоит распорядиться, чтобы подготовили горячую ванную, — протянул он чуть озорно. — Да, я готова сказать тебе это ещё тысячу раз, да, да, и ещё раз да, — затараторила девушка, чуть приподнявшись и чмокнув Вилла в улыбающиеся губы. Многие ещё остались праздновать, казалось, что эта свадьба не закончится никогда, но вот молодожёны встали из-за стола, поклонились всем присутствующим и в сопровождении нескольких мужчин с факелами в руках отправились к дому Вилла, в саду которого занял своё законное место домик Иранон со всем её приданным. Как только за ними закрылись двери, девушка не стала таиться и повисла на шее у Вилла, просто прижалась к нему в поисках тепла, поддержки. Этот день был очень насыщенным, полным радостных эмоций, смеха и чувства всепоглощающей любви. Вытянув длинные заколки из высокой прически, закрывающей круглые проплешины, и стянув сеточку для волос, он пропустил несколько косичек сквозь пальцы. Иранон облегченно выдохнула и прижалась прохладным носиком к его шее. Мужчина в этот момент абсолютно потерял счет времени. Сколько они так стояли? Неизвестно. Но он чувствовал сладко подгибающиеся коленки от её дыхания, учащающийся ритм сердца, стоило ей только обнять его крепче — все атрибуты влюбленности, чистой и невинной, искренней. Расплетая еë косы, он прочесывал огненные локоны, стараясь не дергать запутавшиеся прядки. Собрав всю копну в кулак, Вилл отпустил их, позволив рассыпаться закатным водопадом. Стоило только чуть помассировать кожу на голове, в особенности в тех местах, где раньше были рожки, Иранон мурлыкнула что-то неразборчивое, но однозначно благодарное. — Ванная? — Ванная, — утвердительно кивнула она и тут же чуть покраснела, вспомнив, что шнуровка у этого платья на спине и без посторонней помощи она никак не справится. — Поможешь с платьем? Вилл ничего не ответил, только помог распустить традиционный пояс и, усадив девушку боком на кровать, принялся за шнуровку. Огрубевшие пальцы почти потеряли чувствительность, но он старался действовать аккуратно, не забывая время от времени даже не целовать, а скорее просто прикасаться губами к открывающимся плечам и шее. Как только дышать стало легче, и она наконец-то почувствовала свободу, Иранон сбежала в ванную, бросив только, что скоро вернётся. Вилл прекрасно понимал, что ей может быть боязно перед первой брачной ночью, но в самом себе он был уверен — в их спальне никогда не будет места боли, страху и скандалам, это будет место спокойствия и единения. Не желая отставать от возлюбленной, Вилл воспользовался передышкой, спустившись в крохотную ванную на первом этаже, где он быстро освежился, переоделся и после вернулся в спальню. Подлив себе вина в бокал, он уселся в кресло около незажженного камина и стал ждать. На самом празднестве он почти не пил — и так был пьян от эмоций и любви, а сейчас надо было чем-то занять руки. Не верилось, в это всё совершенно не верилось. За стенкой в горячей воде плещется и отмокает его любимая, сегодня у них была прекрасная свадьба, а впереди вся жизнь. Тихо выдохнув, он прикрыл глаза совсем ненадолго, но этого хватило, чтобы провалиться в неглубокий сон. Очнулся он только тогда, когда на коленях почувствовал приятную теплую тяжесть чужого тела. Приоткрыв один глаз, Вилл хитро улыбнулся, глядя на лежащую на нем девушку. Мягкие нежные поцелуи посыпались как из рога изобилия: он начал с еле прикрытых ночной рубахой ключиц, почувствовав, как сжались на плечах тонкие пальчики, переместился на шею, ощутив, как она вздрогнула, но не отстранилась. Когда-то давно они уже сидели вот так вдвоём, он истово целовал еë, но тогда всё закончилось слезами, омрачилось пониманием неизбежности расставания. Сейчас же можно было совершенно не спешить, и Вилл абсолютно точно собирался лаской и нежностью довести Иранон до полного изнеможения, чтобы мысли даже не было куда-то уехать, оставить его, бросить в одиночестве. Нет, нет и нет, теперь они будут только вместе. Одну ладонь он уложил девушке на поясницу, она тут же выгнулась, прижалась ещё теснее, и, честно сказать, Вилл просто дурел от такой отзывчивости и чувственности. Второй же аккуратно поглаживал ноги, укрытые ночной рубахой. Напряжение и боязнь потихоньку сходили на нет, он успокаивал её уверенными, абсолютно предсказуемыми и ласковыми движениями, как приручают нервных лошадей. Поддев край одеяния, он скользнул выше: тонкие щиколотки, острые очаровательные коленки, шёлк кожи. Чуть прихватив мягкое бедро, он огладил внутреннюю его часть и поймал губами судорожный вздох. — Если что-то будет не так, говори, хорошо? — Вилл дождался осмысленного кивка и не смог отвести от неё взгляда. — Хорошо. Растрёпанные волосы, зацелованные губы, стянутая с одного плеча рубаха — а то ли ещё будет. И взгляд, полный уверенности и любви, уже чуть затянутый поволокой. Было видно, что до ужаса стыдно за то, как поддаётся чужим движениям, стыдно за звуки, срывающиеся с губ, за явное желание, сквозившее в каждом взгляде. Не составило труда вовсе избавиться от сорочки, она сбилась где-то на животе, но на это было решительно всё равно. Спустившись поцелуями, Вилл прижался губами к груди, не отказав себе в удовольствии чуть показать острую кромку зубов. — Придет волчок и укусит за бочок? — закусив нижнюю губу, поинтересовалась Иранон. — Только если очень попросишь, — выдохнул он, пытаясь понять, осознаёт ли она, какую силу над ним имеет. — Одно твоё желание, и я мир к твоим ногам положу, твоя улыбка — главное моё сокровище, а слезы — моя боль. — Мой милый Вильгельм, — она очаровательно распахнула свои невозможно зелёные глаза в опушке черных густых ресниц. — Больше того, что сейчас имею, я и не мечтала никогда получить. Вилл готов был поверить в это всем сердцем и душой, зная, как тосковала по нему Иранон и какие лишения были на ее пути, но тонкие пальчики явственно коснулись пояса оборотня, словно наперекор словам хозяйки намекая, что она получила еще не всё. Не сдержав улыбки, Вилл вновь поцеловал заалевшие губы и, освободившись от лишних одеяний, вновь прижал девушку к себе, заласкав в своих руках, разнежив так, чтобы мимолетное неудобство не омрачило ей вечер. Добраться до постели терпения не хватило. Оставшись на кресле, Вилл помог возлюбленной осторожно опуститься на его бедра, обняв ее за талию, подбадривая заполошным шепотом в розовевшее ушко и чуть не лишившись рассудка от первого пораженного стона. Звериное нутро бунтовало в груди, выло в голове от нахлынувших чувств, ликуя от близости с Иранон и ее тихого, сводящего с ума голоса, снова и снова с придыханием повторявшего имя оборотня. — Вилл… Она и не представляла, что в ее сердце может уместиться столько любви, столько искреннего желания и сладкой, тянущей неги, потому лишь вкусив, коснувшись, этого счастья, она упивалась им словно в последний раз, словно дальше, завтра ничего не будет, объятья вновь разорвутся, один из поцелуев окажется прощальным. Чья-то злая воля потянет ее от того, с кем она вот-вот стала единым целым. — Вилл… Вновь и вновь опускаясь на его колени, Иранон жадно хватала воздух не в силах привыкнуть к волне удовольствия, что накрывала ее с головой. Тело тонуло в ласке, поддаваясь горячим, крепким рукам. Время рядом с Вильгельмом перестало иметь хоть какое-то значение. *** Со дня свадьбы прошёл уже месяц, и Иранон продолжала учиться быть хозяйкой в новом доме и правительницей целой страны. Давалось это с трудом, но незаменимая поддержка Вилла всегда была рядом. Он подсказывал ей тонкости светских приёмов, которые сам только недавно усвоил, одергивал особенно заносчивых вельмож, позволяющих себе едко высказываться в её сторону. Идиллия, казалось, не закончится никогда, но вот в одну из ночей мужчина проснулся оттого, что весь левый бок ему выхолодило. Сонно перевернувшись на бок, чтобы привычно сгрести чужое тёплое тело в охапку и подтащить поближе, он вдруг наткнулся на пустую и уже чуть прохладную кровать. В супружеской постели было пусто и при чем уже давно. Растеряв все приятные сны, Вилл сразу же проснулся. Обычно он чувствовал, когда Иранон вставала ночью промочить горло или подрывалась от чего-либо ещё, а сегодня, видимо, она выскользнула совсем тихо, чтобы не потревожить его. В ванной было темно, кухня тоже встретилась его пустотой и тишиной, но большие окна, выходящие во внутренний дворик, показали ему крайне занимательную картину. Умотав волосы на голове в огромную дульку, Иранон с упорством крохотного муравья вытягивала из домика на колёсах многочисленные ящики, стопки перевязанных книг, горшки с растениями и ещё кучу всяких безделушек, складывая сокровища поближе к каменной стене дома. Из одежды на ней была лишь тонкая, просвечивающая ночная рубашка, да накинут на плечи неподвязанный расписной халат из тех, что носили в Беллаторе. Тихонько выскользнув во двор, Вилл встал на пороге, наблюдая за женой, которая его не замечала, увлечённая разбором собственного приданного. Чтобы не напугать, он не стал её окликать, а несколько раз скрипнул дверью. Девушка замерла, как олень в неясном отсвете огня, так и застыв с очередным увесистым ларчиком на верхней ступеньке домика. — Ты чего не спишь? — неловко улыбнувшись, она прижала к себе ларец, будто пытаясь отгородиться им от Вилла. — Да вот чужие волосы пропали, ничего в лицо и рот не лезет, не засыпается, — усмехнулся мужчина, подходя ближе. Он с лёгкостью приподнял ойкнувшую от неожиданности Иранон вместе с её сокровищем за талию и аккуратно поставил на землю. — Ты решила на ночь глядя вещи перебрать? — Я давно это хотела сделать, а днём всё времени не хватает, — она отвела взгляд, и было абсолютно понятно, что Иранон что-то недоговаривает. Рассеянно почесав подбородок, Вилл раздумывал над тем, чтобы попробовать дальше попытать девушку об истинной причиной такой поздней активности, но принял решение, что сначала стоит разобрать образовавшийся бардак. Иранон оставалось носить только всякие безделушки и лёгкие запасы, оставшиеся в стазисных шкафах. К тяжёлым сундукам и остальной утвари еë не подпускали. В какой-то момент она уселась на высокий сундук и, махая в воздухе ногами, принялась наблюдать за чужой работой. Проходя мимо, Вилл не забывал коснуться еë, поцеловать в макушку или коварно в шею, отчего она сразу дёргалась и уходила от щекотки, но щеки загорались таким очевидным румянцем, что в удовольствии сомневаться не приходилось. — Вроде бы всё, — заявил Вилл, останавливаясь на пороге домика и сладко вытягиваясь. — Вытащил всё, что мог. И где моя награда? — весело улыбнулся он. Иранон тут же взлетела к нему, чмокнула походя в щеку и проскользнула в домик. Так непривычно было смотреть на него, такого «голого», не украшенного цветами, солнечными ловцами и другими приятными мелочами. Открытые шкафы зияют пустотой, пол холодный без яркого ковра — она не видела его таким даже тогда, когда Давид показывал ей приобретение. Кажется, что это было так давно, словно в другой жизни. Выйдя из домика, Иранон замерла в нерешительности рядом на траве, поджимая похолодевшие ступни. — Ты можешь принести масло, дрова и спички? — на одном дыхании произнесла девушка, решившись на этот шаг, будто бросаясь в бездну — Нанна, зачем… — ошарашенно замер Вилл, поражаясь решительности в чужих глазах. — Это же твой, — он прервался на секунду, пытаясь подобрать слова, но всё же продолжил: — Дом. — Мой дом теперь рядом с тобой, и я больше никуда не уеду. Мне надоело скитаться, пытаясь приткнуться то тут, то там. И везде мне было места, отовсюду прогоняли, считали чужой, и только здесь меня приняли. Правда приняли, — Иранон украдкой отвернулась, но мужчина всё же увидел повлажневшие ресницы и дрогнувшие губы. — Даже в Заре чужая, даже для него чужая, хотя он всегда был рядом со мной. — она всхлипнула уже не сдерживаясь. — Нет, хватит с меня. Всё это останется приятным напоминанием о приключениях, а от домика надо избавиться. Хватит, — девушка стиснула кулачки у Вилла на груди, и именно в этот момент он понял, насколько же много в этом крохотном тельце силы, решимости и застаревшей боли, невысказанных обид. — Как скажешь, — прижав к себе покрепче, ответил Вилл. Это очень много значило для него. Всю жизнь проведя в дороге, поистине наслаждаясь ею, Иранон сейчас отказывалась от всего этого ради него. Это чувство было не описать словами: признательность, нежность и даже некоторая мстительная радость, от того, что подарок того человека будет сожжён, и явное напоминание о его присутствии в жизни Иранон просто перестанет существовать. Всё было похоже на погребальный костёр: несколько охапок дерева были отправлены на растопку, рядом на траве валялись разбросанные вещи, играющие отсветами в свете огня. Он взвился до самого неба, теряясь в его непроглядной синеве, выбрасывая туда снопы искр. Ветерок раздувал костёр всё больше, дерево натужно трещало, не хотело гореть, пламя облизывало его стены, пожирая защитные руны, смазывая их и разрушая. Первыми сдались колёса: спицы не выдержали жара и обломились, домик ухнул, раскидывая вокруг угли и тучу искр, взметнувшихся фейерверком в небо. Иранон вздрогнула, чуть отступила за Вилла, казалось, домик хотел дотянуться до неё этими искрами, забрать к себе. Перед глазами мелькали воспоминания о жизни в Заре, путешествии через весь Арбор, Давиде и Мундусе, они смешались в единый клубок и вдруг стали такими неважными, несущественными. С лёгкостью дыма они улетали ввысь, оставляя после себя не горечь потерь и лишений, а лишь лёгкую грусть о несбывшихся чаяниях и надеждах. И именно в этот момент, пытаясь согреться в чужих ласковых объятиях, Иранон поняла, что дом всегда был совсем рядом.***
Дом пустой спалю на рассвете, Крыша завизжит в красной меди, Ты ищи меня В волчьем следе. Брось ведро, не лей муть-водицу — Из колодца лжи не напиться. Лишь любовь спасëм… И гори всë огнëм. Волче, Вместе заживëм в лесу — Славные безумцы! Волче, С ивы в речку сигану. К чëрту мир тот куцый! Там ничего уже нет кроме зла и тупой войны. Мы возьмëм с собой любви В сердцецвете.