Court/Суд

Иззи пожимает плечами. "Может, я и не могу заморозить время, как ты, но в Горгульей дворе я обнаружила, что могу делать кое-что еще лучше. Я могу создавать иллюзии, которые заставляют тебя чувствовать, что время застыло, как будто ты застряла в худшем моменте своей жизни и не можешь выбраться из него, что бы ты ни делала". "Только ты можешь думать, что это хорошо", - фыркнула я. Она только ухмыляется и огрызается. Секунды спустя я наблюдаю, как я возвращаюсь в дверь из школы, а моя мама достает овощи из холодильника. Только не это. Пожалуйста, только не это. Но я не настолько наивна, чтобы просить ее остановиться. Последнее, что нужно Иззи, - это еще один боеприпас против меня. Но ей не нужно умолять меня, чтобы понять, что ее последнее оружие эффективно. Как она может думать о чем-то другом, когда я только и могу, что наблюдать, как мои родители вступают в ту же самую ссору по поводу того, чтобы отослать меня. Только здесь все еще более подробно: отец настаивает на том, что он знает, что для меня лучше, а мама борется с ним до последнего, даже когда заваривает мне чашку этого дурацкого чая. И после того, как мы добираемся до конца, после того, как мой отец сидит в морге и говорит мне, что это я виновата в том, что они там, все начинается сначала. Каждая итерация более подробна, каждая итерация заставляет меня вспомнить немного больше о том, какой была жизнь в моем доме до смерти родителей. Все явно было в движении, махинации Кровопускательницы, Сайруса, Адрии и Бог знает кого еще - хотя я была в блаженном неведении обо всем этом. Или, по крайней мере, я думаю, что все шло к развязке. Я не могу точно сказать, является ли все, что говорится, воспоминанием, или это просто еще одна иллюзия, созданная Иззи, чтобы причинить мне боль. Или, лучше сказать, еще одна невероятно эффективная иллюзия, потому что девушка знает, куда воткнуть нож, чтобы нанести максимальный ущерб, без каламбура. Каждый раз, когда сцена начинается заново, я умираю внутри еще больше, хотя изо всех сил стараюсь не дать ей об этом знать. Ведь тетя Ровена годами страдала из-за меня, мучаясь в адской тюрьме Сайруса и не имея возможности сбежать из-за услуги, которую она должна была оказать мне. И теперь, когда у нас наконец-то появился шанс помочь ей отплатить за эту услугу и освободить ее навсегда, самое меньшее, что я могу сделать, это пережить один из худших дней в моей жизни еще несколько раз. Тот факт, что с каждым разом становится все больнее, не имеет значения. Не имеет значения и тот факт, что паника - это дикий зверь внутри меня, пойманный в ловушку, злобный и полный решимости уничтожить все, с чем он соприкасается. Мое дыхание сбилось, сердцебиение вышло из-под контроля, а все тело трясется так сильно, что зубы стучат. И все же я держу себя в руках, пока Иззи не начинает вспоминать в шестой раз. И на этот раз, вместо того чтобы быть одетой в свой любимый свитер и новую юбку, моя мама вся в крови. Боковая часть ее лица разорвана, волосы прилипли к голове, а в груди - в центре зияет рана, через которую я вижу, как ее сердце пытается биться. "Почему ты не хочешь просто согласиться, Грейс?" - спрашивает она, глядя прямо на меня, пока наливает горячую воду в чашку. "Почему ты так поступаешь со мной? Зачем ты причиняешь мне такую боль..." "Стоп." Слово вырывается с хныканьем, и хотя я знаю, что это неправда, хотя я знаю, что Иззи манипулирует всем, я не могу смотреть на это снова. Не так, как сейчас, когда моя красивая, добрая, счастливая мама разорвана на куски. "Пожалуйста, остановись", - шепчу я, слезы текут по моему лицу, когда я пытаюсь сдержать панику. Это не помогает, и мой беспокойный желудок грозит взбунтоваться окончательно. "Ты не должна этого делать", - говорю я ей, когда могу говорить, не опасаясь, что меня стошнит. "Ты не должна быть такой же жестокой, как твой отец". "Ты думаешь, это жестоко?" Иззи смотрит на меня с удивлением. "Я просто пытаюсь помочь тебе освободиться от чувства вины, Грейс. Зачем мучить себя тем, над чем ты не властна? То, что ты не можешь изменить?" Она говорит с искренним любопытством, что ужасает меня почти так же сильно, как то, что она делает со мной. Настолько, что я не могу не ответить: "Это мои родители. И они мертвы". "И что?" Она пожимает плечами. "Моя мать умерла, и это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Посмотри на себя, ты плачешь на полу как ребенок из-за двух людей, которые всегда должны были умереть раньше тебя. По крайней мере, когда она умерла рано, моя мама оставила меня без каких-либо проблем с мамочкой". Шок пронзает меня насквозь. Айседора думает, что ее мать умерла? Как такое возможно? Мы все теперь знаем, кто ее мама - и что она жива и прогнила как проклятая. Как Айседора может не знать? Ответ приходит так же легко, как и вопрос. Чертов Сайрус, который скорее соврет своей единственной дочери о ее матери, чем будет иметь дело с тем, что может принести правда. "Это не..." Я начинаю говорить ей правду - никто не должен думать, что их родители мертвы, когда это не так, но потом понимаю, что она никогда не поверит мне, пока не увидит правду своими глазами. И если она делает это со мной сейчас, я не могу представить, что она придумает, если поверит, что я лгу о ее матери. Лучше молчать сейчас и жить, чтобы показать ей правду. К сожалению, это решение означает наблюдать, как воспоминания повторяются снова и снова по кругу, с каждым разом все больше усиливаясь и отдаляясь от правды. Ужасно видеть моих родителей в таком состоянии, расхаживающих по кухне с травмами, полученными в автокатастрофе. Не раз я почти сдавалась и размораживала нас, чтобы просто уйти от этого, но в конце концов не делала этого. Вместо этого я говорю себе, что могу потерпеть еще несколько минут, если это означает, что тетя Ровена будет в безопасности. Еще несколько минут, если это означает, что нам больше никогда не придется возвращаться в этот проклятый Суд вампиров. Но где-то в середине переживания всей боли и эмоционального опустошения того последнего вечера с моими родителями происходит и кое-что еще. Я понимаю, что Иззи была права - что бы я себе ни говорила, в их смерти нет моей вины. Девочка на кухне, кричащая на них, что она не хочет переезжать в какую-то школу на Аляске, - это всего лишь девочка. Девочка. Она злой ребенок, который злится на своих родителей, потому что знает, что они все равно будут ее любить. И они любят, несмотря на то, что она немного похожа на избалованную соплячку. Но это не просто так. Потому что даже в середине этого кричащего спора они никогда не говорят ей - они никогда не говорят мне - правду. Они никогда не дают мне шанса понять кризис, и они никогда не дают мне шанса сделать настоящий выбор, относительно Аляски или моей жизни. И это несправедливо. Нечестно с моей стороны было не выслушать их насчет Кэтмир, но нечестно с их стороны было не рассказать мне и обо всем остальном - в том числе и о том, что они умоляли Кровопускательницу помочь создать меня, а потом всю жизнь скрывали меня от всех, включая меня самого. Нечестно? Да. Сделано из любви? Да. Хорошо? Даже близко нет. Но я думаю, это то, что касается прошлого. Ты не можешь изменить его. Ты не можешь его исправить. Ты можешь только понять его. И если повезет, убедиться, что ты не повторишь этих ошибок. "Посмотри на себя", - насмехается Иззи, и я понимаю, что паника отступила, как и боль. То есть, мне все еще больно думать об этом дне - я не сомневаюсь, что мне всегда будет больно думать о дне смерти моих родителей, - но это снова тупая боль, к которой я привыкла за эти дни. Она хроническая, но в большинстве случаев ее можно терпеть. "Думаю, ты не так сильно переживаешь смерть своих родителей, как ты хочешь, чтобы все думали". "В том-то и дело, не так ли?" отвечаю я, пока правда продолжает проникать глубоко внутрь меня. "Когда ты концентрируешься на плохом, ты позволяешь себе чувствовать только боль. Но когда ты помнишь о хорошем, что приходит вместе с плохим, у тебя появляется шанс вспомнить о радости. А радость исцеляет так, как никогда не исцелит чувство вины". "Мои родители любили меня", - продолжаю я. "И я любила их. Я решила сосредоточиться на этом, помнить об этом". "Разве это не очень просвещенно с твоей стороны?" фыркает Иззи. "Мне жаль, что ты никогда не знала родительской любви...", - начинаю говорить я, думая показать ей, что есть другой способ, но останавливаюсь, понимая, что это не тот способ, с которого можно начинать разговор с Иззи. Она просто убийца, и я знаю, что зашла слишком далеко. Страх пробегает по моему позвоночнику, когда она обнажает свои клыки, и я понимаю, что мне нужно быстро убираться отсюда, если я надеюсь сохранить свою яремную вену в своем теле. Конечно, прошло достаточно времени, чтобы ребята смогли доставить нас в безопасное место. А если нет, что ж, я найду способ справиться с очень разозленной Иззи там, в реальном мире, где я уверена, что смогу убраться с ее пути. Итак, я размораживаю нас.