Court/Суд

-Хадсон- «Это скелеты?» шепчет Мэйси, ужас наполняет ее голос. Они не похожи на скелеты. Они похожи на что-то гораздо худшее. Я просто еще не знаю, что это такое. Грейс, должно быть, тоже так думает, потому что она дрожит рядом со мной. Я обхватываю ее рукой и притягиваю к себе, когда то, чем они, черт возьми, являются, начинает карабкаться по стенам. Я никогда не видел ничего подобного этим тварям, все эти скрюченные, несовпадающие кости, раздробленные черепа, сломанные тела. И если я добьюсь своего, то никогда больше не увижу. Кажется, что когда-то они могли быть людьми, но только если присмотреться и не обращать внимания на все странные углы и отсутствующие части. Плюс тот факт, что они абсолютно и полностью безмозглые, сосредоточенные только на штурме замка, уничтожая всех, кто попадается им на пути. Сейчас они бегут по стенам, их кости издают звук, которого я никогда раньше не слышал. Это странный лязгающий звук, который проникает внутрь тебя, заставляет дрожать по позвоночнику, как гвозди по меловой доске, только намного хуже. Они все ближе, и я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что делают горгульи. Конечно, Честейн не в восторге от того, что эти твари — чем бы они ни были — массово атакуют двор горгулий. Так почему, черт возьми, никто не вступает с ними в бой? Да, у них есть лучники, стреляющие горящими стрелами, но какой смысл во всех этих тренировках с мечами, которые горгульи проводят каждый день, если они не собираются использовать их для самозащиты? Это озадачивает. Тем более что ни одна из горящих стрел, пролетающих мимо нас, не попадает в этих чертовых тварей. Как это может быть трудно — их тысячи, и все они сгруппированы вместе в гигантскую волну, взбирающуюся на стену проклятого замка. Чистая удача должна заставить лучников попасть хоть во что-то. Вместо этого проходят часы, прежде чем, наконец, стрела попадает в цель, и костяное существо издает один из самых ужасающих криков, которые я когда-либо слышал. Крик продолжается так долго, что кажется, будто он стал постоянной частью моего мозга, так что мне требуется секунда, чтобы осознать, когда звук наконец стихает. Не то чтобы тишина длилась долго — несколько секунд спустя другая стрела попадает в другой скелет, который издает жутко похожий звук. За криками следуют звуки хруста костей, за которыми следуют новые крики. Это замкнутый круг, который повторяется, пока они пробираются все дальше и дальше по стене. Горгулий стало больше, и я думаю, что они могут изменить ситуацию, но тут Грейс застывает позади меня, из нее вырывается звук ужаса. Я провожаю ее взглядом и вижу, что на одну из женщин-горгулий — кажется, ее зовут Мойра — напало костяное существо. Она в ужасе кричит, требуя, чтобы кто-нибудь убрал его. Но никто не двигается, чтобы помочь ей. Я начинаю делать это — если горгульи решили не защищать своих, я сделаю это за них. Но тут я вижу нечто такое, от чего у меня кровь стынет в жилах, а сдержанность других горгулий приобретает гораздо больший смысл. Костяное существо впилось зубами в ее запястье, и вся рука растворяется. На моих глазах ее плоть превращается в пыль, развеиваясь по ветру, как ничто. И чем дольше он держит ее, тем больше плоти она теряет. Это самое тревожное зрелище, которое я когда-либо видел: эта сильная, здоровая горгулья гниет кусок за куском. Пальцы, предплечье, бицепс, плечо… Эти существа выходят на совершенно новый уровень чудовищности. «Мы должны помочь ей!» кричит Грейс, отталкиваясь от меня. Затем она мчится по лестнице к Мойре, и то, что осталось от моего сердца, замирает у меня в груди. «Не надо!» кричу я, протягивая руку и притягивая ее обратно к себе и подальше от этих чертовых тварей. «Мы должны ей помочь!» — снова кричит она. Она вцепилась в меня когтями, изо всех сил пытаясь освободиться, но я не отпускаю ее. «Мы не можем», — шепчу я, а она смотрит на меня как на труса. Это глубоко ранит, как и ее отсутствие веры в меня, но все же я крепко держусь за нее. «Еще есть время!» — умоляет она, ее голос высокопарный и неистовый. «Мы можем спасти ее!» «Нет, мы не можем». Я наклоняюсь вперед над одним из кренелей и тяну ее за собой, чтобы ее человеческие глаза были достаточно близко, чтобы увидеть то, что я все это время видел. «О Боже», — шепчет Грейс. «Это убивает ее. Это убивает ее!» Ее слова, ясные, испуганные и более чем немного болезненные по всем фронтам, заполняют воздух вокруг нас. И еще до того, как она поворачивается ко мне, опустив плечи, лицо мокрое от слез, глаза в отчаянии ждут чуда, я знаю, что она хочет, чтобы я сделал. Более того, я знаю, что ей нужно, чтобы я сделал.Я не могу сказать «нет», не тогда, когда ей больно, когда она в панике и отчаянии. Она моя подруга. Это моя работа — заботиться о ней. И это значит, что когда я знаю, что ей что-то нужно, она даже не должна спрашивать. Ее глаза встречаются с моими, и я показываю ей ответ, прежде чем она успевает задать вопрос. Теперь она плачет всерьез, и вид ее страданий разрушает меня. Я начинаю отворачиваться, чтобы начать то, что должно быть сделано. Но тут она шепчет: «Мне жаль», и это снова разбивает мне сердце. Я беру ее лицо в свои руки, вытираю слезы подушечками больших пальцев. «Я уже говорил тебе, Грейс. Никогда не извиняйся передо мной за то, что хочешь спасти свой народ». Она издает дикий, панический звук, даже когда качает головой и тянется ко мне. Но это продолжается уже слишком долго. Я должен положить этому конец, пока эти люди — пока моя подруга — не пострадали еще больше. Я на секунду опускаю взгляд на чудовищ под нами, с их скрюченными, сломанными костями и безумной преданностью любому разрушению, которое они могут принести. Монстры, говорю я себе. Они просто монстры. Но даже у монстров есть сердце — я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Поэтому я закрываю глаза и протягиваю руку над кренделями. Затем я открываю свой разум, выпускаю свою силу на свободу. И медленно, осторожно отделяю энергию от каждого из отдельных скелетов от всех и всего остального здесь. Их тысячи, и каждый из них жив в каком-то извращенном, безумном смысле. Осознание этого — удар кулаком в живот, хотя какая-то часть меня ожидала этого. У каждого из них есть разум. У каждого есть душа. И я погружаюсь в каждую из них. Я чувствую боль раздробленной кости, дымку жажды крови, грызущую, вечную боль, чтобы снова стать настоящим. Снова быть целым. Это больнее, чем я мог себе представить, чем тридцать тысяч костяных когтей, пронзающих меня, разрушающих каждую крошечную частицу моего существа. Я пытаюсь отгородиться от этого, пытаюсь сосредоточиться только на том, что должно быть сделано, но это невозможно. Их слишком много, и каждый из них хочет заполучить часть меня. Крошечный уголок моей души, который я никогда не смогу вернуть. Но это ради Грейс. Для ее народа. Когда я окажусь внутри всех 3127 из них, когда я смогу почувствовать их сердца и тела, их разум и души, это почти уничтожит меня, когда я узнаю, что меня ждет. Но Грейс это нужно, и только это имеет значение. Поэтому я делаю то, что должно быть сделано. Я закрываю свою руку. И умираю 3 127 раз.