Dislocation

— Я полюблю тебя в конце времен. — Гао Цзюньюй съежился под одеялом так, что снаружи виднелись только глаза. Он пытался вразумить самого себя, что было бы лучше встать с постели и проверить, не вломился ли кто-то в дом, но так и не осмелился пошевелить одеревеневшими конечностями. На улице стояла ноябрьская ночь и фонари освещали оживленный центр Нью-Йорка. В доме находился Гао Цзюньюй и, возможно, еще один человек где-то за дверью спальни, и у этой ситуации были причины и последствия. Покинув Санью, Гао Цзюньюй много размышлял и в итоге решил опять попытать счастья в музыкальном институте, о котором грезил всю жизнь. Первым препятствием на пути к мечте стали годы, бесцельно проведенные в индустрии развлечений. Его уровень английского ограничивался знанием слов песен, получивших Грэмми. После долгих обсуждений с Шашей, как лучше поступить, они решили разделиться: Гао Цзюньюй переехал в Нью-Йорк и записался на трехмесячные курсы в лучшую языковую школу, чтобы сдать TOEFL, а Шаша осталась в Китае разбираться с расторжением контракта с его бывшим агентом Сюи. После окончания курсов им предстояло определиться, переезжать ли Шаше в Америку или искать работу для Гао Цзюньюя на родине. Гао Цзюньюя терзали сомнения. Он прекрасно понимал, что не сможет отдавать всего себя учебе и карьере одновременно, и его выбор был ясен с самого начала. Но в то же время приходилось признать, что после выплаты огромной неустойки по контракту с Сюи он останется на мели. Если он не заработает денег, то просто не сможет позволить себе четырехлетнее обучение в Филадельфии. За всё неизбежно приходилось платить, поэтому он не отказался от услуг Шаши сразу, а туманно ответил, что, по крайней мере, они должны дождаться окончания языковых курсов. За три месяца ему нужно было не только подготовиться к экзамену, но и успокоиться и придумать выход из сложного положения. Первым шагом стал контроль расходов. Траты на авиабилеты и оформление документов были незначительными; основную проблему составляла стоимость обучения и проживания. По возможности он планировал купить новое музыкальное оборудование в Соединенных Штатах - на этом экономить было нельзя. Языковая школа тоже была не из дешевых, поэтому в первую очередь пришлось сокращать траты на проживание. Поначалу Гао Цзюньюй решил, что ему повезло. Он не хотел тратить много времени на перемещения по городу, поэтому снял дом в центре прямо рядом со школой. Он готов был жить с соседями и даже бы смирился с подвалом, но риэлтор нашел ему жилье, которое срочно сдавали в субаренду. В доме были две спальни и гостиная, располагался он в центральном районе, и до школы было идти всего ничего. Арендная плата составляла две тысячи долларов, что было не так уж и дешево. Гао Цзюньюй покачал головой и хотел уже перейти к следующему объявлению, но внезапно увидел два слова: «сдается целиком». Он воспрял духом. По сравнению с частичной арендой, полная, конечно, гораздо лучше подходила музыканту: если бы посреди ночи нашло вдохновение, не пришлось бы волноваться о соседях, да и снимать дом было дешевле, чем студию. А если Шаша всё же приедет, то не нужно будет искать ещё одно жилье, можно просто поселить её в свободной комнате. Конечно, он поинтересовался у агентства, почему стоимость аренды была снижена, и получил ответ, что предыдущий владелец дома покончил жизнь самоубийством. — Когда это произошло? — спросил Гао Цзюньюй. — Почти восемьдесят лет назад. — Тогда всё в порядке, — решил он. Но всё было не в порядке. Гао Цзюньюй стиснул зубы. Бессовестный риэлтор, бизнесмен с чёрным сердцем, почему он не предупредил, что это дом не только с мрачной историей, но и с настоящими привидениями? На третий день Гао Цзюньюй понял, что в чём-то всё же был подвох. В первые двое суток из-за смены часовых поясов день и ночь для него поменялись местами. Кроме того, он переехал в другую страну и нужно было кучу всего купить, так что поначалу он игнорировал странности этой комнаты. Время от времени он слышал ссоры, но думал, что звук идет от соседей, и только на третий день осознал, что голоса раздавались так близко, как будто люди были в соседней комнате. Но рядом с его спальней находился кабинет, в котором всё оставалось так, как было при последнем хозяине. Вдоль стен стояли книжные полки, покрытые толстым слоем пыли, но для Гао Цзюньюя они не представляли никакого интереса, да и на уборку времени не было, поэтому он держал дверь кабинета закрытой. В будущем он собирался использовать его в качестве маленькой студии, где можно будет разместить музыкальные инструменты и звуковое оборудование. Гао Цзюньюй убедил себя не надумывать лишнего и вечером просто перебрался в другую спальню. Чтобы приспособиться к новому часовому поясу, он решил лечь спать пораньше. Полная луна светила в окно, но у него не было сил смотреть на нее и тосковать по родному городу на другой стороне океана. Вместо этого он закопался в одеяло и затих. Ссоры не было слышно. Вместо этого раздался звук, спутать который с чем-то другим было сложно, — выстрел. И Гао Цзюньюй был почти уверен, что раздался он из кабинета, которым никто не пользовался. Спальня и кабинет находились на втором этаже. Конечно, существовала вероятность, что в окно могли забраться воры, и в Соединенных Штатах было разрешено ношение оружия. Гао Цзюньюй мог бы поклясться, что в доме он находился не один. Словно в подтверждение его опасений, после непродолжительной тишины в коридоре послышались шаги. Человек шагал не быстро и не медленно и явно не пытался скрываться. Звук подошв, касавшихся деревянного пола, был подобен поступи смерти, и затих он прямо у двери спальни. Гао Цзюньюй не был способен даже позвать на помощь и из последних сил натянул одеяло на голову в смехотворной попытке спрятаться, словно нелепый страус ростом в 187 сантиметров. Дверь открылась. Гао Цзюньюй задержал дыхание. Он осознал, что дрожит: несмотря на то, что в комнате было тепло, его тело под тяжелым одеялом совсем заледенело. Он был атеистом, но в этот момент мысленно молился всем богам, которых мог вспомнить. К сожалению, молитв оказалось недостаточно. Шаги послышались снова, так близко и так чётко, и наконец остановились рядом с кроватью. Гао Цзюньюй открыл глаза. Одеяло с него сдёрнули. Последнее, что Гао Цзюньюй запомнил перед тем, как потерять сознание, — мужчина с бледным лицом, ледяными глазами и пахнущими кровью руками приставил пистолет к его лбу и холодно спросил: — Кто ты такой? — — Три часа двадцать восемь минут, — Уайт Хисманн бросил взгляд на часы, а потом холодно посмотрел на незнакомца, которого стащил со своей кровати и бросил в угол, пока тот спал. — Столько ты был без сознания. Собеседник ничего не ответил, лишь уставился на него с глупым выражением лица, как будто был испуган. Однако через некоторое время Уайт осознал, что этот парень с азиатскими чертами лица, похоже, просто не понял, о чём он говорил. Уайт потер виски. Он был вынужден говорить медленно и повторить то, что сказал ранее, но чётче и используя слова попроще. На этот раз реакция не заставила себя ждать. — Ты… Кто ты? — запинаясь, пробормотал парень. — Это мой дом, я должен спрашивать тебя об этом, — правой рукой Уайт поигрывал пистолетом, подбрасывая его и с легкостью ловя. Он заметил, что каждый раз, когда пистолет оказывался в его руке, парень напрягался всем телом и задерживал дыхание. — Не нужно так нервничать. Я не могу убить тебя, — Уайт с интересом осмотрел незваного гостя, перепуганного до смерти, а потом указал на стену рядом с ним. Парень с трудом повернул голову и обнаружил в стене отверстие от пули, которого вчера там определенно не было. — Да, я пытался, — продолжил Уайт, — но пуля просто прошла сквозь твоё тело и вошла в стену, и я не знаю, почему... Он прищурился и проглотил конец предложения. Мало того, что пуля прошла сквозь тело этого человека, так ещё и пулевое отверстие выглядело так, будто появилось десятилетия назад. Уайт разбирался в пулях и знал, что свежее пулевое отверстие выглядит совсем иначе. Конечно, Уайт мог бы использовать другое оружие или задушить этого человека голыми руками, но мудро решил оставить его в живых, чтобы разобраться в происходящем. Уайт с трудом подавил желание рассмеяться. Что за жизнь у него такая? Он убил бессчётное множество людей, настроил против себя друга, которого считал единомышленником, вынудив того совершить самоубийство прямо у него на глазах, а потом обнаружил в своей постели парня, которого никогда раньше не видел, да ещё и едва говорящего по-английски, и не смог его убить, по крайней мере пока. Этим вечером терпение Уайта было на исходе. Он опустился на корточки перед парнем и сжал в кулаке его длинные волосы, заставляя посмотреть на себя. Они почти соприкоснулись носами, и в этой двусмысленной позе Уайт выдвинул свой ультиматум. — До рассвета предоставь мне разумное объяснение, иначе я испробую на тебе все возможные способы убийства, — Уайт мягко улыбнулся бескровными губами в холодном лунном свете. — Думаю, ты не хочешь знать, сколько людей я уже убил. Дыхание его собеседника почти остановилось. Удовлетворенный этим, Уайт поднялся и развернулся к выходу. — Куда ты? — дрожащим голосом спросил парень. Наверное, он успел навоображать, что Уайт пошел готовить для него страшные пытки или что-нибудь в таком духе. Уайт не замедлил шаг и тяжело хлопнул дверью. — Позаботиться о теле друга, — его слова остались висеть в воздухе вместе с запахом крови, который еще долго не мог рассеяться. — Гао Цзюньюй подумал, что ещё никогда в его долгой жизни время не бежало так быстро. Возможно, из-за того, что ему ни разу не доводилось испытывать такого сильного испуга, он быстро успокоился после того, как человек, который утверждал, что является владельцем дома, ушёл. Первым делом Гао Цзюньюй позвонил риэлтору и попросил предоставить информацию о так называемом «бывшем домовладельце, который совершил самоубийство». В ожидании ответа он принялся искать похожие случаи в интернете. «Как пережить нападение», «Что делать, если сталкиваешься с убийцей», «Почему пистолет не может меня убить» - такие запросы он отправлял в Baidu, но поисковик выдавал ему только ссылки на триллеры и детективные романы. Гао Цзюньюй приказал самому себе не падать духом. Нужно было сохранять спокойствие и попытаться найти информацию о путешествиях во времени… Нет, это было глупо. Гао Цзюньюй выглянул в окно, увидел машины, проезжающие по улице, и людей в масках, подавил желание перекреститься и продолжил поиски: «Десять способов избавиться от привидения», «Купить святую воду и серебряный крест», «Как связаться со священником, чтобы изгнать призрака во время эпидемии». На этот раз Baidu предложил посмотреть фильмы ужасов. Гао Цзюньюй почувствовал, как его охватывает печаль. Похоже, ему оставалось лишь всматриваться в темноту ночи и считать минуты до рассвета, и если призовет его Господь в третью стражу, и прежде утра не станет его… Если бы Гао Цзюньюй знал, что его учеба за границей закончится так быстро, то поужинал бы напоследок в Хайдилао. На всякий случай он проверил адреса ресторанов в Нью-Йорке. Ближайший Хайдилао находился на другом конце Бруклинского моста, и сейчас это приравнивалось к другому концу света. Конечно, Гао Цзюньюй не рассчитывал на то, что мистер Убийца любезно разрешит ему последний ужин. Как раз, когда он задумался об этом и даже решил присмотреть в интернете урну для своих будущих похорон, пришел ответ от риэлторского агентства. В письме обнаружилось несколько ссылок на газетные статьи из библиотечных архивов с новостями восьмидесятилетней давности. Не совсем то, что он ожидал. На первых полосах газет были кричащие заголовки о самоубийстве известного автора криминальных романов Грея Хантера. Трагедия случилась в доме писателя и застрелился он из собственного пистолета, однако лицо на черно-белых фотографиях рядом со статьями оказалось совершенно незнакомым. Это определенно был не тот красивый худой мужчина, который угрожал ему не так давно. Гао Цзюньюй взглянул на дату, указанную в статье — 5 ноября 1930. Сейчас же было 5 ноября 2020, и, вспомнив выстрел и фразу про тело друга, Гао Цзюньюй наконец-то всё понял. Он достал ноутбук, скачал все документы, что прислал ему риэлтор, внимательно перечитал их, выписал ключевую информацию и добавил свои заметки, а потом перевёл всё на английский. Пока он подбирал правильные слова, то подумал, что если ему всё-таки удастся выжить и получить образование, написание научной работы уже не будет пугать его. Теперь он не так сильно волновался о том, что его жизнь закончится с восходом солнца. Так как на английском Гао Цзюньюй читал с трудом, время до рассвета пролетело быстро. — Суи...цид… Что это значит? — пробормотал он, ничего не замечая вокруг. — Самоубийство. Когда голос Уайта Хисманна прозвучал прямо у него над ухом, а чужое дыхание коснулось шеи, Гао Цзюньюй мгновенно покрылся мурашками. Он вскочил со стула, одновременно свернув страницу с газетной статьей. Статья была об Уайте, и именно из неё Гао Цзюньюй узнал его имя. В ней говорилось, что 5 ноября 1932, ровно через два года после самоубийства Грея Хантера, его редактор Уайт Хисманн покончил с собой в том же доме тем же способом. По сравнению с самоубийством писателя, смерть редактора не вызвала шумихи в прессе и удостоилась лишь короткой заметки в углу страницы. Гао Цзюньюй надеялся, что Уайт не успел прочитать её целиком, потому что не знал, совершит ли он то, что должен, если будет знать время и обстоятельства своей смерти. По выражению лица Уайта было совершенно непонятно, о чём тот думает, поэтому Гао Цзюньюй отступил на два шага, уперся спиной в стену, сглотнул и указал на экран компьютера: — Пожалуйста… Пожалуйста, посмотри. — Что это? — Это… Э-э-э, моя гипотеза? — Нет, — Уайт нахмурился. — Я имею в виду, что это? Он осмотрел странный прямоугольный объект, напоминающий плоский телевизор, и хотел прикоснуться к нему, но его пальцы просто прошли сквозь экран. Было очевидно, что он не мог дотронуться до этой штуки, так же как пуля не могла коснуться Гао Цзюньюя. — Ну, это называется компьютером, и в твоем времени он будет изобретен лет через десять, наверное… — Гао Цзюньюй даже представить не мог, что когда-нибудь ему пригодится история компьютеров, и понятия не имел, когда те появились на самом деле. К счастью, Уайта это, похоже, не волновало, потому что его внимание привлек текст на экране. Так как воспользоваться мышкой Уайт не мог — об этом Гао Цзюньюй догадался заранее, — ему пришлось снова сесть за компьютер и управлять им самому. Гао Цзюньюй сжался на стуле, пытаясь стать как можно незаметнее, в то время как Уайт встал прямо за ним и оперся обеими руками о стол, заключая его в подобие объятий и отсекая пути к побегу. Конечно, Уайт всего лишь хотел лучше видеть текст и не осознавал, как сильно был смущен Гао Цзюньюй в этот момент. С точки зрения редактора, всё написанное было полной чушью — нелогичной, с кучей лишних деталей и даже грамматическими ошибками, школьник и то справился бы лучше. Также некоторая информация вызывала сомнения, например, профессия Гао Цзюньюя, причины его переезда в США и почему он арендовал дом восемьдесят лет спустя. Уайта совершенно не интересовали его учеба в языковой школе и финансовое положение, и его терпение уже было на грани. — Червоточина? — Уайт зацепился за странное слово. — Туннель в пространстве-времени, — Гао Цзюньюй ожидал этого вопроса, поэтому заранее приготовил шпаргалку на английском. — Эта концепция возникла в 1930 году — это год, в котором ты живешь? — а через несколько лет Альберт Эйнштейн и Натан Розен будут изучать гравитационные поля и выдвинут гипотезу о мгновенном переносе через пространство и путешествиях во времени через кротовые норы. Я думаю, это объясняет нашу ситуацию. — Ты хочешь сказать, в этом доме есть червоточина, и мы, люди из разных эпох, оказались в одном пространстве в одно время? — Да, — кивнул Гао Цзюньюй. — И из какого же ты года? — Две тысячи двадцатого. Получив ответы на свои вопросы, Уайт надолго замолчал. Было ясно, что для человека, живущего в ту пору, когда ещё даже компьютеров не существовало, было тяжело переварить так много новой информации. Но чем дольше тянулось молчание, тем сильнее нервничал Гао Цзюньюй, пока не осмелился снова заговорить: — Э-э-э… Эта концепция очень абстрактная. Может, ты лучше её поймешь, если посмотришь кино. Знаешь фильм «Интерстеллар»? О, нет, он же вышел в 2014. Мне он понравился, его снял Нолан, очень известный режиссёр в моем времени. Хочешь посмотреть? Я включу... — Нет, — оборвал его Уайт. — Есть еще фильм «Контакт», — нервно заикнулся Гао Цзюньюй. Уайт глубоко вздохнул в попытке заставить себя выглядеть менее кровожадно. Он отошел от компьютера, сел на постель, и Гао Цзюньюй сразу заметно расслабился. — Не нервничай так, пока что я не буду тебя убивать. И помолчи, пожалуйста. Гао Цзюньюй редко когда подчинялся людям с такой готовностью, даже маме, пока она была жива. Когда Уайт попросил его замолчать, он затих в кресле, едва дыша, но не смог заставить себя оторвать от Уайта глаз. Минут пять спустя Уайт взглянул на него и спросил: — Как же ты объяснишь пулевое отверстие и компьютер? Об этом Гао Цзюньюй тоже подумал, но не успел перевести свои соображения на английский, поэтому начал импровизировать, активно жестикулируя: — Во-первых, пуля не может поразить меня. Я думаю, это потому, что она существовала восемьдесят лет назад, а я из будущего. Может быть, за эти восемьдесят лет пуля была использована, и она не может пройти через пространство-время, чтобы навредить мне. На самом деле, они оба знали, что последняя пуля была выпущена из пистолета Уайта в 1932 году. — И компьютер такой же. Он принадлежит будущему и не существует в твоем времени. Поэтому ты видишь его сквозь червоточину, но не можешь прикоснуться к нему. Уайт едва заметно кивнул, принимая объяснения, потому что они не слишком отличались от его собственных предположений. Внезапно он встал, подошел к Гао Цзюньюю, схватил его за руку и, не давая тому шанса на сопротивление, переплел их пальцы. Затем он слегка наклонился и мягко произнес: — Но мы можем прикасаться друг к другу. Так что же, законы пространства-времени для нас не работают? Уайт опять оказался так близко, что мозг Гао Цзюньюя начало коротить: — М-может… это п-потому… что мы живые люди? Уайт улыбнулся, не сводя с него глаз. — Как бы то ни было, ты должен быть благодарен, — его голос становился все мягче и мягче. — Иначе сейчас ты держишь в руке кости. «О боже, мистер Убийца пошутил», — подумал Гао Цзюньюй. Но это, черт возьми, было совсем не смешно. — — Доброе утро. Гао Цзюньюй проснулся и с удовольствием потянулся, а затем хотел по привычке перекатиться на другой бок, чтобы подремать еще минут десять, но когда он повернулся, то наткнулся на холодный взгляд черных глаз. Вся сонливость мгновенно с него слетела. Уайт Хисманн ничего ему не ответил, лишь слегка кивнул, поднялся с постели, накинул на плечи халат и отправился в ванную умываться. Воспоминания вернулись, убеждая Гао Цзюньюя, что всё происходящее — не иллюзия. Прежде, чем они всё-таки легли спать прошлой ночью, Гао Цзюньюй решил, что ему лучше перебраться обратно в спальню возле кабинета, но Уайт неожиданно резко отклонил его предложение и дал понять, что сам он тоже туда не пойдет. Тогда Гао Цзюньюй задумался над тем, чтобы переночевать в гостиной на диване, но Уайт не согласился и на это, заявив, что его кровать достаточно большая для двоих. «Слава богу, — подумал Гао Цзюньюй, — в мистере Убийце еще осталась толика человечности.» Для себя Гао Цзюньюй решил, что вторая спальня, видимо, принадлежала Грею Хантеру, а Уайту не нравилось, когда другие люди трогали его вещи, поэтому он решил не говорить, что провел в той комнате два дня, во избежание последствий. Логично было предположить, что необходимость провести ночь в одной постели с убийцей из другого времени вызовет бессонницу, но то ли из-за шока, то ли из-за смены часовых поясов Гао Цзюньюй заснул почти мгновенно и проспал всю ночь без сновидений. Когда он проснулся, за окном светило солнце. Так как Гао Цзюньюй не знал, как домовладелец отнесется к его привычке валяться в постели до обеда, он медленно поднялся, одернул пижаму и встал у двери ванной, терпеливо ожидая своей очереди. Дверь была приоткрыта, и Гао Цзюньюй ясно видел худое тело Уайта в зеркале. Тот умывался, халат свободно свисал с его плеч, и Гао Цзюньюй украдкой застегнул верхние пуговицы своей пижамы. При взгляде на грудные мышцы своего неожиданного соседа он впервые за последние месяцы задумался о том, что надо бы вернуть фитнесс в распорядок дня. Через полчаса они переоделись и в молчании сели за кухонный стол. Яичница с грибами и немецкими колбасками, тосты с маслом и дымящийся кофе — Гао Цзюньюй осмотрел богатый завтрак Уайта, а потом перевел взгляд на стоящую перед ним коробку шоколадных пирожных из ближайшего супермаркета и пачку обезжиренного молока и остро ощутил разницу в их уровне жизни. На самом деле, Гао Цзюньюй не любил сладости, но дома было нечего есть, а эти пирожные продавались со скидкой, поэтому он взял именно их. Вообще, Гао Цзюньюй умел готовить и очень даже неплохо. Кулинария была одним из его увлечений, но после переезда в другую страну у него не осталось ни времени, ни желания ей заниматься, да и посуды у него тоже не было, поэтому сейчас он серьезно задумался, получится ли у него позаимствовать кастрюли и сковородки Уайта через границы пространства-времени. Тем временем, Уайт тоже был ошеломлен. Обычно писатели не различают день и ночь. Так же было и с Греем Хантером. Когда накатывало вдохновение, он просто погружался в работу, не зная голода и усталости, так что большая часть домашних обязанностей ложилась на Уайта, в том числе и забота о трехразовом питании. Он постоянно готовил что-то новое, но для Грея всё было едино. Уайт посмотрел на свои руки. Казалось, они ещё помнили последние объятия и какой горячей была кровь, растекавшаяся по полу вокруг тела. Всё случилось в кабинете этажом выше, буквально в трех метрах от того места, где он сейчас сидел. Уайт был удивлен, что проснулся в то же время, что и всегда, и отправился готовить завтрак на двоих. Но человек, сидящий напротив него, был незнакомцем; более того, он жил восемьдесят лет спустя. После самого страшного потрясения в жизни Уайта вселенная создала вокруг него иллюзию, как будто ничего не изменилось. Сейчас он позавтракает, наденет пальто и отправится в редакцию готовить вечерний выпуск газеты, а когда вернется домой, Грей с довольной улыбкой покажет ему свежую рукопись, на которой ещё не высохли чернила. Но в реальности, когда Уайт поднял голову, он увидел Гао Цзюньюя, с голодным выражением лица рассматривающего его завтрак. Уайт вздохнул. Откровенно говоря, Гао Цзюньюй не вызывал у него отторжения. Хотя они были знакомы всего ничего, Уайт понимал, что этот певец, рождённый в мирную эпоху, был хорошим человеком. Там, где рос и жил Уайт, редко можно было увидеть такую чистую душу. Гао Цзюньюй мог отказаться от красивой одежды, высокого социального положения и больших денег, потому что его истинным богатством были талант и доброе сердце. — Хочешь? — Уайт подтолкнул тарелку с яичницей и колбасками к Гао Цзюньюю и заработал шокированный, но благодарный взгляд. Это заставило его задуматься над тем, что прошлой ночью он вёл себя с этим человеком слишком жестко. Гао Цзюньюй не сразу осмелился прикоснуться к тарелке, хотя уже чуть не капал слюной на стол. Он посмотрел на яичницу, а потом на Уайта, в котором больше не чувствовалось агрессивности. Его сияющие глаза напоминали глаза какого-то зверька, и Уайт не смог удержаться от того, чтобы подразнить его, желая вызвать ещё более эмоциональную реакцию. — Если не хочешь… — он протянул руку, как будто собираясь забрать еду обратно, и Гао Цзюньюй тут же в испуге прикрыл тарелку руками. — Хочу! Хочу! — жалобно воскликнул он. Несмотря на то, что на улице было облачно, настроение Гао Цзюньюя мгновенно улучшилось. При взгляде на Уайта ему показалось, что того окружает какое-то божественное сияние, и этот эффект не портило даже строгое выражение лица домовладельца. Но счастье Гао Цзюньюя продлилось недолго. Как только пластиковая вилка, оставшаяся от ужина на вынос, коснулась яичницы 30-х годов, аппетитное ароматное блюдо тут же превратилось в черную заплесневевшую массу. На кухне повисла тишина. Как он мог забыть, что не может пересечь барьер пространства-времени, а значит, не может и съесть то, что было приготовлено в прошлом? Гао Цзюньюй почувствовал себя, словно собака, которую хозяин бросил на улице под дождем. «Зато, — подумал он, — теперь я могу в точности описать запах яичницы, приготовленной восемьдесят лет назад. Ура бесполезным знаниям.» — Какая жалость, — пожал плечами Уайт, хотя жалости в его тоне было ни на грамм. Казалось, что он совсем не удивился произошедшему, и Гао Цзюньюй заподозрил, что над ним провели некий эксперимент. — Тогда не будем тратить продукты зря. Уайт подцепил вилкой колбаску, к которой Гао Цзюньюй не успел прикоснуться, а останки яичницы отправил в мусорное ведро. Гао Цзюньюй, насупившись, зажал в зубах вилку и принялся открывать коробку пирожных. Надкусив первое, он опять поднял глаза на Уайта, очевидно, желая, но не осмеливаясь что-то сказать. — Хм? — Уайт, не отрываясь от своего завтрака, показал, что готов слушать. — Я тут подумал, — протянул Гао Цзюньюй с таким видом, как будто был страшно горд своей задумкой. — Если ты сейчас сходишь в магазин, купишь бутылку вина и отдашь её мне, что случится тогда? — Уайт никак не отреагировал на идею Гао Цзюньюя и вообще больше не произнес ни слова за весь завтрак, но Гао Цзюньюй чувствовал, что тот не сердится, а просто не хочет разговаривать. Допив кофе, Уайт сразу надел пальто и вышел из дома. Гао Цзюньюй решил, что, скорее всего, тот отправился на работу. Он слабо представлял, чем занимаются редакторы. Помимо правки текста, верстки и печати, они, наверняка, ещё были ответственны за маркетинговую стратегию (термин, который Гао Цзюньюй выучил за годы, проведенные в индустрии развлечений) и за самого автора. Видимо, поэтому Уайт и Грей Хантер жили вместе. С этой точки зрения работа редактора очень походила на работу агента, а о ней Гао Цзюньюй знал всё. Что касалось его самого, то до первого урока в языковой школе оставалось ещё полмесяца, поэтому он заранее заказал в интернет-магазине необходимые учебники. Их обещали доставить через два дня, а пока всё, что ему оставалось делать — это играть на гитаре в надежде, что нахлынет вдохновение. Для этого ему определенно нужно было место. Спальня Уайта была недостаточно большой, да ему и не хотелось, чтобы ноты мешались с учебными материалами. В спальню Грея Гао Цзюньюй заходить не осмеливался, поэтому оставался только кабинет, в котором ещё предстояло навести чистоту. К его удивлению, когда он открыл дверь, то обнаружил, что кабинет выглядит совершенно иначе. Пыльная и полупустая комната, которую он помнил, в 30-х годах была совсем другой. На столе у окна стояли пишущая машинка и старомодный телефон, книжные полки ломились от сотен книг в красивых обложках, а часть рукописей лежала на полу. Гао Цзюньюй наклонился, чтобы поднять их, но заметил странное темное пятно на одном из листов. В следующую секунду дверь распахнулась. Уайт только что вернулся с улицы и принёс в дом ноябрьский холод Нью-Йорка. Длинное черное пальто все ещё было на нем, а его глаза прятались за очками в дорогой золотой оправе. Лицо его оставалось спокойным, но это было спокойствие охотника, почуявшего жертву, и Гао Цзюньюй мгновенно понял, что их отношения снова вернулись к тому, что было прошлой ночью. Он отступил на два шага назад и врезался в книжный шкаф. Полки, и без того перегруженные, затрещали, и тяжелые тома с грохотом полетели вниз. Те, которые врезались в Гао Цзюньюя, тут же старели, рвались, и даже буквы в них начинали расплываться. Восьмидесятилетний разрыв в пространстве-времени определенно был проклятьем. Гао Цзюньюй подумал, что ему повезло, что он не успел поднять рукописи. Наверняка, они принадлежали Грею и исчезли бы, как только он до них дотронулся. Он вспомнил, что Грей совершил самоубийство прошлой ночью именно в этой комнате, и тёмное пятно, которое заметил на бумаге Гао Цзюньюй, скорее всего, было засохшей кровью. — Кто разрешил тебе войти? — шаг за шагом Уайт начал приближаться к нему. Это был конец. Теперь Уайт разозлился по-настоящему. Гао Цзюньюй не сомневался, что ему грозит смерть, но умирать ему совершенно не хотелось. В конце концов, языковая школа не возвращала деньги за обучение! В будущем Гао Цзюньюй множество раз вспоминал то, что произошло за следующие три секунды, и каждый раз при этих воспоминаниях он покрывался холодным потом. Он рванулся обратно к рукописям и занес над ними руки. — Не подходи! — крикнул он Уайту с твердым намерением уничтожить всё, что успеет. Уайт тут же остановился. В комнате повисла ледяная тишина. «Блядь, я осмелился угрожать ему, да я крут!» — подумал Гао Цзюньюй с гордостью. «Блядь, теперь он точно убьет меня,» — пришла через мгновение другая мысль. После этого Гао Цзюньюй думать перестал, игнорируя нарастающую в сердце панику. Он понимал, что теперь даже бог не спасет его от гнева Уайта и сейчас было самое время для последних слов, но единственное, что пришло ему в голову, было: — Неужели в мире не существует машины времени? — Уайт злобно улыбнулся. Если задуматься, это был первый раз в его жизни, когда ему угрожали подобным образом. Даже когда Грей приставил пистолет к своему виску, именно Уайт контролировал ситуацию. Но сейчас, глядя на дрожащего Гао Цзюньюя, он вынужден был признать, что ничего не может с ним сделать. Гао Цзюньюй был перепуган до смерти и бормотал что-то на китайском, чего Уайт, конечно, не понимал, но, в конце концов, он смог взять себя в руки и сложить вместе несколько слов на английском: — Ты… ты… иди в угол, повернись спиной и не приближайся. Какой хороший мальчик, отдает ему приказы. Но в них были просчеты. Когда Уайт проходил мимо Гао Цзюньюя, можно было заметить невооруженным взглядом, что тот еле держался на подгибающихся ногах. С такого расстояния и угла Уайт легко мог атаковать его, и Гао Цзюньюй ничего не смог бы противопоставить его физической силе, скорости и навыкам боя. Но это не имело значения. Уайт вздохнул. С тех пор, как в доме появилась червоточина, соединившая разные эпохи, ему приходилось вздыхать чаще, чем когда-либо. Как только Уайт дошел до места, указанного Гао Цзюньюем, то услышал, как тот вылетел за дверь, словно перепуганный дикий кот, и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. На последних двух он оступился и упал с болезненным вскриком. Но и это было неважно. Какие бы сложные чувства Уайт не испытывал в этот момент, он был беспомощен. Он понимал, что поступок Гао Цзюньюя был ненамеренным и он не хотел ничего плохого. Если бы Уайт не пошел в редакцию, чтобы подать заявление об увольнении, и не вернулся бы домой так быстро, он, возможно, вообще не застал бы эту сцену. Он снял очки, повесил пальто на спинку стула, а затем поднял рукописи, разбросанные по полу, аккуратно сложил их по порядку и положил стопкой на край стола. Гао Цзюньюй слушал, как Уайт ходил по кабинету туда-сюда, и его шаги звучали, как обратный отсчет до неизбежной кары. Гао Цзюньюй сидел на диване, закутавшись в плед. Он хотел сбежать из этого дома, но идти ему было некуда. В карманах ещё оставалась пара долларов наличными, но телефон был в спальне наверху, а без Google-карт он не мог пройти и дюйма. Максимум, куда он мог добраться без посторонней помощи — это магазин в двадцати метрах от дома; о более далеких расстояниях или, тем более, метро, в котором невозможно было ориентироваться, нечего было и думать. Кроме того, теперь он живет здесь, словно монах, который не может покинуть свой храм: аренда была оплачена на три месяца вперед, и задаток не вернут, так же как и деньги за языковую школу. Гао Цзюньюй всей душой надеялся, что Уайт вскоре успокоится. Он с тревогой взглянул на часы в гостиной. До обеда оставался час, а значит, Уайт должен спуститься вниз. Что тогда делать? Здесь не было рукописей, разбросанных по полу, которые можно было бы взять в заложники. Гао Цзюньюй пожалел, что у него не было доступа к Baidu, потому что сейчас самое время было искать, как правильно умолять убийцу пощадить его жизнь. Но и в этот раз Гао Цзюньюй ошибся. Обед прошел, а за ним и ужин, солнце село, а Уайт так и не появился. Гао Цзюньюй так проголодался, что всё-таки сбегал в магазин за продуктами и заодно прихватил дешевую сковороду. Терзаясь воспоминаниями об утре, он пожарил себе яичницу, а потом задремал на диване, проснувшись еще более уставшим из-за кошмара о том, как убийца в маске и с ножом гнал его по всей Америке от восточного побережья до западного. На ужин Гао Цзюньюй приготовил спагетти с томатным соусом. С верхнего этажа не доносилось ни звука. Если бы в мусорном ведре не воняла яичница восьмидесятилетней давности, то Гао Цзюньюй засомневался бы, что дыра в пространстве-времени ему не приснилась. Гао Цзюньюй не был уверен, что Уайт не спускался вниз, пока он спал, но интуиция подсказывала ему, что хозяин дома всё это время не покидал кабинет. Гао Цзюньюй почесал в затылке, размышляя о том, что не дело было Уайту так долго не есть и не пить, потому что он и так был слишком худым. Гао Цзюньюй заварил эту кашу, ему было и расхлебывать. Что он знал о Уайте? Только то, что тот был первоклассным редактором, живущем в прошлом веке, и серийным убийцей, только что пережившим самоубийство друга. Толку от этого было мало. Что волновало Уайта Хисманна сильнее всего? Конечно, Грей Хантер, но Гао Цзюньюй никак не мог пройти сквозь дыру в пространстве-времени и спасти писателя. Так что же волновало Уайта Хисманна сильнее всего? «Возмездие». Возможно, Уайт хотел бы, чтобы Гао Цзюньюй переписал роман от руки в качестве извинения? В этом не было ничего невозможного, вот только почерк у него был ужасный даже на китайском, что уж говорить про английский, да и телефон с компьютером находились наверху, и он даже не мог прочитать эту книгу… Точно! Мысль была внезапной, и Гао Цзюньюй тотчас выскочил за дверь, надеясь, что последних денег, оставшихся в кармане, ему хватит. — Метания Гао Цзюньюя, конечно, не могли ускользнуть от слуха Уайта. Он примерно догадывался, о чём тот волнуется, но сейчас ему было лень с этим разбираться. Как только он вошел в кабинет, его словно сжала невидимая рука, и все эмоции — гнев, замешательство, беспокойство, боль — оказались подавлены, все чувства пропали, и казалось, никто и ничто не сможет вывести его из этого состояния. Уайт сидел на полу, прислонившись спиной к книжной полке, а рядом с ним лежали газеты с главами «Возмездия» за последние два года. Он перелистывал страницу за страницей, вспоминая, как радовался Грей, когда впервые взял отпечатанную версию собственной книги в руки. Уайт мог в точности воспроизвести текст романа по памяти, но всё равно перечитывал его строчка за строчкой: вот оригинальные предложения Грея, вот то, что изменил Уайт, а вот абзац, который они написали вместе. Они часто спорили из-за сюжетных поворотов, и картинки прошлого медленно крутились в голове у Уайта, словно черно-белое кино, снова и снова, пока он сидел в неподвижности. Именно эту сцену и застал Гао Цзюньюй, когда тихонько приоткрыл дверь кабинета. Возможно, Гао Цзюньюй себе это напридумывал, но ему показалось, что температура в кабинете ниже, чем в других комнатах. Он постучал в дверь, однако ответа не последовало. Уайт просто поднял голову и посмотрел на него, не разрешая войти, но и не прогоняя, как будто ему было всё равно. Гао Цзюньюю совершенно не нравилась гнетущая атмосфера, царящая в кабинете, но войти ему всё равно пришлось. Он подошел к Уайту и сел рядом, внимательно следя за тем, чтобы не задеть газеты и книги, не принадлежащие его времени. Уайт слегка нахмурился, видимо, желая его всё же прогнать, но прежде чем он успел открыть рот, Гао Цзюньюй выпалил: — Прости меня. Извинения прозвучали так искренне, что Уайт даже не сразу нашелся, что ответить. — Тебе не нужно извиняться. Он снова вздохнул. Ему были не нужны извинения Гао Цзюньюя. На самом деле, он сам вынудил его совершить все эти глупости в попытке спасти свою жизнь. Хотя нет, было несправедливо называть его поступки глупыми. В сложившийся ситуации его поведение даже заслуживало похвалы. — Но я должен. И я хочу кое-что тебе показать. Как только Гао Цзюньюй открыл дверь, Уайт заметил в его руке бумажный пакет. На нем был изображен логотип книжного магазина, находившегося неподалеку. Уайт был прекрасно знаком с владельцем этого магазина: когда выходили новые главы «Возмездия», он предоставлял Уайту данные по продажам и отзывы читателей. Если это был тот же самый магазин, то к тому времени, в котором жил Гао Цзюньюй, ему уже было больше ста лет. Так что же Гао Цзюньюй хотел ему показать? Журнал? Газету? Книгу? Внезапно в голову Уайта пришла мысль, заставившая его напрячься и посмотреть на Гао Цзюньюя внимательнее. Однако Гао Цзюньюй не заметил, что настроение Уайта изменилось, потому что в этот момент его терзали сомнения, правильно ли он вообще поступает или делает только хуже. С неспокойной душой он вытащил из пакета книгу, которую только что купил на последние деньги. Уайт тут же пристально уставился на нее, заставив Гао Цзюньюя снова запаниковать. Он хотел протянуть книгу Уайту, но вспомнил, что по законам пространства-времени тот не мог дотронуться до предмета из будущего, поэтому Гао Цзюньюю пришлось самому снять с нее пленку. Это была полная версия романа “Возмездие”, отпечатанная на хорошей бумаге и с красивой обложкой. — Знаешь… Эта книга до сих пор на полке с бестселлерами. Литературная классика. Посмотри сам. Гао Цзюньюй замолчал и просто указал Уайту на надписи на обложке, но тот и сам успел их увидеть. Во времена Великой депрессии роман был запрещен, но остановить его подпольное распространение власти не смогли. После отмены сухого закона в 1933 году он снова появился в списке самых продаваемых книг. В определенном смысле, он стал одной из движущих сил реформы американской судебной системы. Отмена сухого закона в 1933… Неужели он случайно проспойлерил Уайту будущее? Гао Цзюньюй посмотрел на лицо Уайта, но судя по его выражению, тот ничего не заметил или ему просто было всё равно. Гао Цзюньюю стало любопытно, был ли Уайт когда-нибудь в баре. Может быть, он посещал подпольные бары? Уайта Хисманна и правда не интересовали эти детали. Он не мог оторвать глаз от имени автора на обложке — Грей Хантер — и еле сдерживал желание протянуть руку и дотронуться до книги. Он помнил, что не мог этого сделать, поэтому приходилось обходиться только глазами, чтобы рассмотреть такую знакомую и одновременно совсем другую книгу. Уайт повернул голову и посмотрел на рукопись, лежащую на столе, а потом опять на книгу в руках Гао Цзюньюя, и в его сердце зародилось странное чувство. Это были слова Грея, и спустя восемьдесят лет люди всё ещё их читали. Значит, все их споры и разногласия имели смысл, если благодаря им общество всё же изменилось. Даже если они оба не увидят этого своими глазами, знать об этом все равно было прекрасно. Уайт издал вздох облегчения. Спасибо пространству-времени, спасибо утреннему происшествию и спасибо Гао Цзюньюю за последние пятнадцать долларов, остававшиеся в его кармане. — Спасибо. Уайт поднял руку и притянул растерявшегося Гао Цзюньюя к себе. Это были их первые настоящие объятия, нежные и теплые. Уайт не пытался его так отблагодарить; скорее, в этот момент ему самому было нужно, чтобы кто-нибудь его обнял. Гао Цзюньюй в изумлении ощущал, как крепко Уайт его держит; ему даже казалось, что он чувствовал биение чужого сердца — ритмичный звук, одновременно близкий и доносящийся словно издалека. А ещё ему было неловко из-за того, что его обнимали так долго. Гао Цзюньюй аккуратно высвободился из рук Уайта, стараясь не встречаться с ним глазами, и открыл книгу на предисловии, чтобы сменить тему. — Э-э-э... Эта версия романа от 1960 года. Возможно, ты знаешь редактора?.. Гао Цзюньюй произнес имя и показал на то место, где оно было напечатано в книге, однако Уайт его не услышал и не увидел. Тогда Гао Цзюньюй написал его от руки, но и это не помогло. С такой ситуацией они ещё не сталкивались. Гао Цзюньюй опять поднял книгу и указал на имя редактора: — Ты не видишь его? Совсем? — Нет, тут пусто. Это было странно, и объяснение нашлось всего одно: — Может быть, этот человек важен для тебя, но вы не были знакомы в 1930-м. Кажется, законы пространства-времени не позволяют нам изменять прошлое и будущее. Уайт пожал плечами. Он не сильно волновался о будущем, которое от него никак не зависело. Но, конечно, он был благодарен незнакомцу, которого ещё не встретил, за то, что тот закончил редактировать «Возмездие» вместо него. Гао Цзюньюй тем временем задумался, какие же отношения могли связывать Уайта и некоего Хью Дайка, хотя ему самому в их истории, само собой, места не было. — Значит, — пришла в голову Гао Цзюньюю неожиданная мысль, — согласно законам пространства-времени, я не могу сказать тебе выигрышные номера лотереи декабря 1930 года. Осознав это, он резко погрустнел. — Не суждено тебе сорвать куш. Удивленный Уайт хотел сказать ему, что совсем не нуждается в деньгах, но услышал, как Гао Цзюньюй добавил тихим шепотом: — Хотел бы я, чтобы ты оставил мне наследство после того, как разбогатеешь. — Они тихо сидели плечом к плечу, пока Гао Цзюньюй переворачивал страницы, а Уайт в очередной раз перечитывал историю, которую знал наизусть. Редкий момент мира между ними был нарушен чихом Гао Цзюньюя. Что чихание означало во времена Уайта? Самая романтичная версия заключалась в том, что о вас кто-то думает, а самая прозаичная — в том, что вам нужно одеваться потеплее. Проще говоря, чихание не было проблемой, поэтому Уайт совершенно не понял, почему Гао Цзюньюй внезапно побледнел, а его глаза покраснели и наполнились слезами. Он уставился на Уайта со странной смесью испуга и обиды на лице и объявил: — Я умру. Уайту потребовалось три минуты, чтобы успокоить Гао Цзюньюя, и ещё пятнадцать, чтобы выяснить, что же его так напугало. Из путанных объяснений Уайт кое-как уяснил, что в 2020 году в мире разразилась глобальная эпидемия и из-за нового вируса люди должны были соблюдать карантинные меры и носить маски. Сам Гао Цзюньюй был слишком взволнован, когда бросился на поиски книги, поэтому не надел ни пальто, ни маску. — Я заразился, да? — жалобно причитал он. — Теперь я умру в какой-нибудь нью-йоркской больнице в полном одиночестве. И деньги за школу не вернут… — Ладно, ладно, я понял, — прервал его Уайт. — Какой инкубационный период у этого заболевания? — От семи до четырнадцати дней, может, больше. — С тех пор, как ты вернулся, прошел час и двадцать три минуты. — Возможно, это индивидуальная особенность. Уайт не имел ни малейшего желания продолжать этот бессмысленный спор, поэтому просто погладил Гао Цзюньюя по голове: — Послушай меня, ты подхватил простуду из-за того, что не надел пальто. А теперь вставай, возвращайся в комнату, прими горячую ванну и ложись спать. У тебя есть лекарства от простуды? В багаже Гао Цзюньюя были самые необходимые лекарства — обезболивающие, снотворное, от расстройства желудка и, конечно, от простуды. Пока он принимал душ, Уайт осмотрел коробочки, небрежно сложенные в углу чемодана. Хотя он не мог прочитать к ним инструкции, потому что не мог коснуться их, все они имели названия на английском. Когда Гао Цзюньюй вышел из ванной, у него уже был заложен нос. Похоже, простудился он сильно. Уайт проследил, чтобы он принял лекарство и лёг в постель, с ощущением, что он заботится о ребенке. Но лекарство великовозрастному ребенку не особо помогло. Гао Цзюньюй сопел, чихал и беспокойно возился, но никак не засыпал, глядя на Уайта огромными печальными глазами и кривясь от боли в горле. — Спи, — сухо сказал Уайт, не зная, как заставить его угомониться. Но Гао Цзюньюй неожиданно твердо покачал головой и с трудом произнес: — Ты не ел весь день. Иди поешь, а то я не засну. Уайт не знал, плакать ему или смеяться. Что это за угроза была такая? Похоже, Гао Цзюньюй вошел во вкус, и Уайт решил подыграть и спустился вниз, чтобы поужинать, предварительно взяв с Гао Цзюньюя обещание, что тот уснет к тому времени, как он вернется. Но как можно было контролировать сон? Гао Цзюньюй съежился под одеялом и застонал. Однако постепенно он успокоился, убаюканный шорохом кондиционера. Он прислушивался к звуку кастрюль и сковородок, доносящемуся с кухни, и представлял, какой ужин готовит Уайт. Затем он услышал тихие шаги на лестнице и щелчок двери и почувствовал, как Уайт ложится рядом и обнимает его. В его теплых объятиях Гао Цзюньюй наконец и заснул. На следующий день Гао Цзюньюй проснулся с ощущением, что горло вот-вот разорвется от боли. Всё тело ломило, будто его избили, и просыпаться совершенно не хотелось, но жажда всё-таки заставила его вырваться из объятий сна. К его удивлению, когда он открыл глаза, то увидел над собой лицо Уайта. Тот приложил ладонь к его лбу, чтобы измерить температуру, и Гао Цзюньюй даже засомневался, не начались ли у него галлюцинации. — У тебя жар, — Уайт обеспокоенно нахмурился. «Я знаю», — хотел ответить Гао Цзюньюй, но голос совсем не слушался. Возможно, вчера ему не стоило спать на диване в гостиной. Обычно у него был крепкий иммунитет, но если уж он заболевал, то это был кошмар наяву. Гао Цзюньюй попытался сесть на постели, опираясь на руки, но они были слишком слабыми, и он упал обратно. К счастью, Уайт помог ему подняться, обхватив руками за плечи. Уайт знал, как ухаживать за больными, но в данной ситуации был беспомощен. Всё, что он мог сделать — это обнять Гао Цзюньюя, помочь ему спуститься вниз, чтобы попить воды, убедить его поесть хоть чуть-чуть, а затем отвести обратно в спальню и проследить, чтобы тот принял лекарство. После прогулки до кухни настроение пациента улучшилось. Он откинулся на подушки, его глаза покраснели и начали слезиться, но на губах играла слабая улыбка: — Странно такое говорить, но болеть даже приятно, если тебе не нужно ничего делать и можно просто лежать. Последний раз, когда он болел, Сюи не позволила ему прервать съемки в сериале, а когда они закончились, ему пришлось ещё и петь на вечеринке. Гао Цзюньюй больше не хотел спать. Лекарство облегчило боль в горле, поэтому он решил поделиться в Уайтом некоторыми историями из своей жизни. Уайта можно было назвать образцовым слушателем. Мысли Гао Цзюньюя скакали с одного на другое, он путал и забывал английские слова, но Уайт ни разу не перебил его. За исключением тех случаев, когда Гао Цзюньюй спотыкался на очередном слове и Уайт подсказывал, как правильно, он просто молча слушал его рассказ. Уайт сидел на краю постели рядом с Гао Цзюньюем, повернув голову и глядя прямо ему в глаза. В этот момент все казалось идеальным — свет, пробивающийся сквозь занавески на окнах, теплая комната, мягкая постель и близость, возникшая между ними, — и поэтому Гао Цзюньюй сказал: — Хочу написать для тебя песню. — Хм? Уайт был ошеломлен, услышав подобное предложение от человека, которого, как он знал, уже один раз принимали в Кёртис, но не выдал своих эмоций. Вместо этого он придал своему лицу серьезное выражение и кивнул: — Я согласен. — Эй, — Гао Цзюньюй счастливо улыбнулся и взял Уайта за руку. — Я напишу ее, когда поправлюсь. Я напишу слова на китайском, а ты поможешь перевести их на английский. Затем, возможно, из-за лихорадки, а возможно, из-за того, что рука Уайта была такой приятно прохладной, Гао Цзюньюй сделал то, чего никогда не стал бы делать, если бы нормально соображал: он склонил голову, прижался лицом к тыльной стороне ладони Уайта и потерся об нее щекой. Это напоминало поведение животного, ищущего ласки. Уайт притворился спокойным, хотя спокойствия совсем не ощущал, и, высвободив руку, положил ее на макушку Гао Цзюньюя. Подчиняясь его силе, тот скользнул обратно в кровать и зевнул. — Я посплю немного, спокойной ночи. — Спокойной ночи, — ответил Уайт, хотя на дворе стоял день. Гао Цзюньюй свернулся клубком под одеялом, оставив снаружи только лицо, совсем как в ту ночь, когда они познакомились и он ещё был абсолютно беззащитен, только в этот раз ему снились сладкие сны. — Болезнь полностью разрушила планы Гао Цзюньюя. Несколько дней он просто ел и спал, и даже Уайт, которому приходилось есть и спать вместе с ним, стал выглядеть лучше. На третий день температура практически спала, но простуда не уходила. Гао Цзюньюю пришлось сообщить о своей болезни в языковую школу в соответствии с новыми требованиями и изолироваться в доме на две недели. В ответном письме ему предложили начать курс обучения онлайн или отложить занятия. Гао Цзюньюй выбрал второе. — Уайт. — Хм? После недели, проведенной вместе, Уайт начал понимать образ мышления Гао Цзюньюя, поэтому догадался, чего тот хотел, но решил не подавать виду. Гао Цзюньюй посмотрел на него, а потом на стол, где лежали доставленные накануне учебники для подготовки к TOEFL. Затем он опять посмотрел на Уайта, и, так как сопротивляться этому взгляду было невозможно, Уайт предпочел признать свое поражение. — Повторим слова? На самом деле, это было проблематично, потому что прикоснуться к учебникам Уайт не мог, но они привыкали справляться с невозможным. Гао Цзюньюй серьезно задумался и ответил: — Чтение и письмо тоже важны. Перед ним сидел первоклассный редактор, который мог научить его писать сочинения. Конечно, он не мог упустить подобную возможность. Про разговорный английский он даже не упоминал, потому что и так каждый день использовал Уайта как объект для практики. В конце концов, Уайт разработал для него учебный план, учтя в нём по настоянию Гао Цзюньюя не только время для отдыха, но и дополнительные три часа для занятий музыкой. Никто из них больше не упоминал кабинет, и Гао Цзюньюй перенес из него все свои вещи в гостиную. На самом деле, в гостиной ему было даже лучше, потому что она была достаточно большой и красиво обставленной, с французскими окнами от пола до потолка, через которые радостно светило солнце. Гао Цзюньюй мог быть небрежным во многих вещах, но это никогда не касалось музыки. Гитара была главной ценностью в его багаже. Даже когда он ей не пользовался, то все равно регулярно доставал её, чтобы протереть пыль и проверить, как она настроена. Сейчас он занимался именно этим. Уайт в этом абсолютно ничего не смыслил, поэтому просто устроился в кресле напротив, подперев подбородок рукой и тихо наблюдая за действиями Гао Цзюньюя. Гао Цзюньюй не играл уже довольно давно и для начала исполнил «Канон в ре мажоре» для тренировки. В этот момент он был полностью погружен в свой мир, поэтому, когда раздались аплодисменты, он опешил. Его единственный зритель всё это время не отрывал от него глаз, и, если Гао Цзюньюй не ошибался, в них впервые светилось одобрение. Гао Цзюньюй отвел взгляд. Он сам не знал почему, но с тех пор, как Уайт начал относиться в нему с большей теплотой и даже нежностью, ему стало некомфортно в его обществе. Тело странно реагировало на его близость, и Гао Цзюньюй даже задумался, нет ли у него каких-то мазохистских наклонностей. Но Уайт неожиданно отвлек его от этих мыслей: — В прошлый раз ты сказал, что хочешь написать для меня песню. А, да, было такое. Когда он давал это обещание, то не совсем четко соображал, и теперь не хотел за это расплачиваться, надеясь, что Уайт не вспомнит о его словах. — Э-э-э... Может быть, когда мне станет лучше? Сейчас я не очень хорошо себя чувствую. Он не смотрел в глаза Уайту, и, конечно, тот заметил очевидное нежелание Гао Цзюньюя развивать эту тему. Уайт не стал на него давить. Множество деталей сразу же всплыли в его памяти. Гао Цзюньюй не раз упоминал о сложностях, которые выпали на его долю за последние годы, и он не скрывал, что был на грани разорения и что переезд в США был жестом отчаяния. И было кое-что еще — бутылочка, которая отличалась от других лекарств в его багаже. В эпоху, когда жил Уайт, про депрессию можно было услышать нечасто, но он знал, что это душевное расстройство. Всё сходилось, и ответ на вопросы Уайта был очевиден — Гао Цзюньюй испытывал боль и не хотел признаваться ему в этом. У каждого было прошлое, и не все раны со временем затягивались. Иногда боль длилась и длилась, стирая личность человека и уничтожая его изнутри. Возможно, Гао Цзюньюй примирился со своим прошлым, но он явно не примирился сам с собой. И возможно, Уайту пришло время что-то с этим сделать. — Гао Цзюньюй склонил голову, притворяясь, что настраивает гитару, но мысли его блуждали далеко. — Ладно, я хочу послушать «Воспоминания об Альгамбре». Гао Цзюньюй в удивлении поднял глаза. Уайт пересел ближе к нему. Было непохоже, что его задели слова Гао Цзюньюя. Он даже начал напевать мелодию «Воспоминаний», и это удивило Гао Цзюньюя ещё больше. Хотя они не были так близко знакомы, по мнению Гао Цзюньюя, подобная просьба была совсем не в духе Уайта Хисманна, но, возможно, он и правда интересовался музыкой. Если задуматься, прошло уже два года с тех пор, как Гао Цзюньюй кому-то играл на гитаре. Иногда он вспоминал про свою бывшую невесту Синди с благодарностью за то, что она ценила и понимала его. Давным-давно, в те дни, когда Гао Цзюньюй был молодым и бесстрашным. он даже не задумывался над тем, как тяжело другим людям понять его. В конце концов, те, кому это удалось, либо покинули его, либо пошли против него. Наверняка, Уайт тоже знал, какого это, когда рядом нет никого, кто понял бы тебя и поддержал. Вернувшись в реальность, Гао Цзюньюй ощутил необыкновенную легкость. Ему нравилась музыка и нравилось, когда кто-то слушал его, даже если это был всего один человек, тихо сидящий рядом. — Сыграешь? — Конечно, — это была одна из любимых мелодий Гао Цзюньюя. — Давай, можешь заказывать песни, а я буду их играть. Стану твоим плейером. Гао Цзюньюй произнес эти слова с улыбкой, а потом и вовсе издал смешок себе под нос. Конечно, Уайт не понял, что его так насмешило, но не мог не улыбнуться в ответ. «Мне нравится видеть его счастливым», — подумал Гао Цзюньюй. Но долго это счастье не продлилось. Следующие три дня выдались солнечными, и их совместная жизнь окончательно устаканилась. Они просыпались, умывались, завтракали и три часа до обеда занимались английским. После обеда было время отдыха: иногда Гао Цзюньюй дремал на диване, иногда — изучал новые рецепты и даже учил Уайта готовить блюда китайской кухни. Затем они посвящали пару часов музыке, а когда солнце садилось, занимались английским ещё два часа и ужинали. Перед сном Уайт читал Гао Цзюньюю книги, которые тот со смехом называл сказками на ночь. Занятия музыкой тоже шли по определенному распорядку: Уайт заказывал песни, а Гао Цзюньюй играл их. Конечно, Уайт старался выбирать самые знаменитые композиции своего времени, которые должны были быть известны профессиональному музыканту, а Гао Цзюньюй в ответ знакомил его с популярными песнями из будущего. Про песню, которую он пообещал сочинить для Уайта, никто из них больше не упоминал. Гао Цзюньюю было хорошо и комфортно, он знал каждую композицию и мог легко сыграть любую из них, и все они нравились Уайту. Но ни одна из этих песен не принадлежала ему, и он не мог перестать об этом думать. Гао Цзюньюй уже не помнил, когда писал песни в последний раз. Раньше он пытался это делать, но ничего не получалось, и даже те песни, которые в итоге получили высокую оценку, сейчас казались ему пустышками. Наступит ли день, когда он сможет написать что-то стоящее? Если он обречен так и остаться посредственностью, то переезд в другую страну окажется лишь очередным болезненным ударом. Гао Цзюньюй не осознавал, что перестал улыбаться, пока играл. Он взял неверную ноту, и струна, которую он натянул слишком сильно, лопнула и превратилась в острое лезвие. Однако Гао Цзюньюй, погруженный в свои мысли, даже не сразу заметил, что порезал указательный палец. Он безучастно уставился на кровь, капающую на гитару, гадая, как сильно напортачил на этот раз. Где пластыри? Или сначала лучше стереть кровь? Нужны новые струны, вроде, поблизости был музыкальный магазин. Мысли Гао Цзюньюя окончательно спутались. — Осторожнее. Следующие несколько секунд отложились в сознании Гао Цзюньюя, словно кадры замедленной съемки. Он наблюдал, как Уайт поднимает его пострадавшую руку, чтобы проверить рану, и на лице его отражается облегчение от того, что это оказалась лишь небольшая царапина. Уайт не мог принести ему современные пластыри, и, конечно, не мог поделиться лекарствами из своего времени, поэтому он выбрал способ попроще. Когда Уайт склонил голову, Гао Цзюньюй подумал, что тот просто подует на ранку, как делала его мама, когда он был совсем маленьким, но вместо этого он ощутил на своей коже мягкие губы, а потом и нежное прикосновение языка. Все мысли вылетели у Гао Цзюньюя из головы. Царапина была совсем небольшой, и кровь быстро остановилась, но тело Гао Цзюньюя окаменело, как будто он превратился в музейную статую. Уайт взглянул на его внезапно покрасневшее лицо, оторвался от зализывания ранки, легко улыбнулся и спросил: — В чем дело? У тебя опять жар? Затем он поднял руку, как будто собираясь проверить у Гао Цзюньюя температуру. — Нет, нет, нет, нет, нет… Запоздалая реакция на случившееся заставила Гао Цзюнья сжаться на краю дивана, вцепившись в гитару, как в спасательный круг, а в голове его завыла сирена. Система перегружена, экран смерти, автоматическое отключение. А Уайт тем временем снова подался вперед и обвил Гао Цзюнья руками, не давая ему возможности сбежать. Они уже оказывались в подобном положении не так давно, но на сей раз в действиях Уайта не было агрессии, а взгляд его был очень серьезен. — Гао Цзюньюй. Он произнес его имя по слогам. У Гао Цзюньюя было английское имя, которое придумала Сюи. Она сказала тогда, что у каждой звезды должно быть иностранное имя. Гао Цзюньюю оно не понравилось, но он всё равно его использовал, потому что по работе ему иногда приходилось контактировать с артистами из других стран. Уайт был первым человеком, который настоял на использовании его настоящего имени, хотя ему тяжело давалось его правильное произношение. — Что? Гао Цзюньюй моргнул. Уайт находился слишком близко. Гао Цзюньюю казалось, что он знает, что тот хочет ему сказать, и он бессознательно стиснул гитару еще крепче. Уайт видел, что Гао Цзюньюй опять разнервничался. Это не входило в его намерения, и то, что он собирался сказать, лучше было не произносить в такой атмосфере. Уайт выпустил Гао Цзюньюя из объятий, позволяя тому перевести дыхание, а затем осторожно разжал его пальцы, держащие гитару, и отложил ее на другой конец дивана. Он взял Гао Цзюньюя за руку, снова осмотрел ранку на пальце, а потом перевел взгляд на его лицо. — Если музыка не приносит тебе счастья, остановись, — твердо и спокойно сказал он. — Ты не должен спрашивать меня, какую песню я хочу послушать. Ты не должен волноваться, нравится мне твое исполнение или нет, и неважно, можешь ли ты писать песни или нет. Единственное, что имеет значение, — нравится ли всё это тебе самому. У всех свои вкусы, и ты должен создавать музыку, которая принесет счастье тебе, а не кому-то другому. — Гао Цзюньюй, — он снова позвал его по имени. — Не угождай другим. Живи только для себя. — С того дня Гао Цзюньюй перестал играть каждый день. Теперь вместо занятий музыкой они вместе смотрели фильмы, а иногда он рассказывал Уайту о будущем — ему нравилось прощупывать границы законов пространства-времени и проверять, о чём он может говорить с Уайтом, а о чём нет. Струны гитары Гао Цзюньюй заменил на новые, но больше не заставлял себя упражняться ежедневно. Вместо этого он мог спеть пару строчек, когда накатывало вдохновение, или исполнить для Уайта детскую песенку, когда тот был в хорошем настроении. Так комфортно Гао Цзюньюй не чувствовал себя никогда в жизни. Раньше он почти всё время зависел от мнения других людей и находился под их влиянием. Даже Синди, видевшая в нём свет, всё равно подспудно давила на него. Уайт был прав: он привык угождать людям, и никто никогда не говорил, что он может жить и работать только для себя. Как только Гао Цзюньюю стало легче морально, он поправился и физически — простуда наконец прошла. Ноябрь подходил к концу, дни становились всё короче, а ночи длиннее. Несколько суток шёл дождь вперемешку с мокрым снегом, и Гао Цзюньюй, выросший на берегу моря под солнцем и свежим бризом, опять впал в уныние и, вместо того, чтобы проводить время с Уайтом, просто тихо лежал на диване. Однажды после обеда Гао Цзюньюй поднял голову, и его глаза загорелись. — А? Это солнце? Иногда у Уайта создавалось впечатление, что Гао Цзюньюй питался солнечной энергией и даже маленький лучик солнца мог сделать его счастливым. Но в этот раз Уайт не понял, чему Гао Цзюньюй так обрадовался. Он проследил за его взглядом, но увидел за окном только проливной дождь и вспышки молний. С другой стороны, он теперь знал, что в этот день восемьдесят лет спустя на улице будет хорошая погода. Гао Цзюньюй знал, что Уайт видит мир совсем не так, как он. «Если мы подойдем к двери, — внезапно подумал он, — смогу ли я увидеть Нью-Йорк тридцатых, а он — мир будущего?» С этой мыслью Гао Цзюньюй вскочил с дивана, схватил Уайта за руку и, не давая тому возможности воспротивиться, потащил к входной двери. Он сгорал от желания проверить, как отреагирует Уайт, увидев процветающий современный мегаполис, удивиться ли он хоть чуть-чуть. Полный ожиданий, Гао Цзюньюй вышел на улицу. Его кожи коснулись теплые лучи солнца, но холодная рука, которую он держал в своей, внезапно исчезла. В замешательстве он оглянулся. Позади него никого не было. Сквозь поток солнечного света он видел гостиную и кухню такими, какие они были в двадцать первом веке. Уайта там не было. Уайту Хисманну не было места под солнцем. Тем временем Уайт беспомощно наблюдал, как Гао Цзюньюй, пытавшийся вытащить его в будущее, переступает порог и растворяется за стеной дождя, и сердце его стискивало холодное горестное чувство одиночества. Их эксперимент оказался полным провалом. Границы пространства-времени проходили по периметру дома, и они были четкими и непреодолимыми. На самом деле, в этом не было ничего страшного. Как только Гао Цзюньюй сделает шаг назад, они снова смогут жить под одной крышей, как будто ничего не произошло. Однако колющее чувство в сердце, которое было невозможно игнорировать, заставило их одновременно осознать, что они слишком сильно зависели друг от друга. — — Уайт, а когда у тебя день рождения? — В октябре. Он уже прошел. — Жалко… А у меня летом, ещё рано. Гао Цзюньюй лежал на диване, и косые лучи полуденного солнца заставляли его слегка щуриться. Буквально в пяти сантиметрах над лицом он держал телефон и помечал красным определенные даты в календаре. Уайт размышлял, стоит ли ему попросить Гао Цзюньюя изменить позу. Конечно, он ничего не знал о телефонах и о том, что читать в таком положении было вредно для зрения, он лишь волновался, как бы эта штука не прилетела Гао Цзюньюю по лицу через несколько минут. Уайт не особо интересовался устройством из будущего, но Гао Цзюньюй часто показывал ему разные приложения. Однако, к их обоюдному сожалению, какая бы хорошая камера не была на его телефоне, она не могла запечатлеть Уайта. Иногда Гао Цзюньюй думал, не установить ли ему приложение для обнаружения призраков, которое было популярно несколько лет назад, но так и не осмелился проделать такое с Уайтом. — Почему ты внезапно спросил об этом? Гао Цзюньюй вздернул брови и развернул к нему экран телефона. Уайт присмотрелся и обнаружил, что в календаре были отмечены День благодарения, Рождество и Новый год. — Ты хочешь их отпраздновать? — Ну, я ещё никогда не праздновал День благодарения. Он же в следующий четверг, верно? И на него традиционно готовят индейку? — Гао Цзюньюй открыл Baidu и принялся искать рецепты жареной индейки, которую он ни разу не пробовал. — И ещё должен быть парад? Он снова повернул голову и посмотрел на Уайта. Трудно было представить, чтобы Уайт наряжался и протискивался через толпу ради участия в параде. Мысль об этом была забавной, но Гао Цзюньюй не отказался бы на это посмотреть. На самом деле, Уайт никогда не участвовал в подобных мероприятиях, и у него вообще не было привычки отмечать праздники. На прошлое Рождество, к примеру, они с Греем до самого рассвета обсуждали правки к рукописи. Гао Цзюньюй не стал уточнять, почему он хочет отпраздновать День благодарения, а Уайт не стал спрашивать. Они словно пришли к молчаливому соглашению и не упоминали о том, что произошло в тот день, когда Гао Цзюньюй вышел за пределы дома, но оба почувствовали, что течение времени изменилось. Теперь оно словно сжималось, и они проводили вместе каждую секунду, потому что знали, что расставание неизбежно. Аренду дома невозможно было продлевать бесконечно — для Гао Цзюньюя жизнь в Нью-Йорке была лишь короткой остановкой на долгом пути. Искажение пространства-времени подарило ему неожиданное знакомство, но за пределами дома его ждал огромный мир. «Мне в любом случае придется покинуть его», — подумал Гао Цзюньюй. Но Гао Цзюньюй не знал, как попрощаться. С Сюи он расстался после десяти лет запутанных и мучительных отношений, уставший и израненный, и их расставание означало для него освобождение, а Синди бросила его сама. Он прекрасно знал, какого это — чувствовать себя брошенным, и не хотел, чтобы Уайт проходил через это, поэтому им обязательно нужно было попрощаться. Он снова и снова прокручивал в голове слова, которые должен был произнести, но каждый раз, встречаясь глазами с Уайтом, просто проглатывал их. Гао Цзюньюй посмотрел на календарь и мысленно начал обратный отсчет. Он не хотел прощаться. Как бы Гао Цзюньюй не пытался скрывать свои эмоции, Уайт всё равно заметил, что тот стал менее разговорчивым, но при этом более деятельным. Пока они разговаривали, он уже оформил заказ в интернет-магазине, чтобы индейку доставили утром в четверг. Ещё он купил две тыквы, но не стал пока говорить об этом. Через пару дней Гао Цзюньюй заставил Уайта выйти из дома, чтобы купить ту же самую еду. В последнее время он постоянно проворачивал подобный трюк: настаивал на том, чтобы они готовили одни и те же блюда, нашел максимально похожий набор посуды, чтобы создавалось впечатление, будто половины стола были зеркальным отражением друг друга, даже попытался однажды одеться как Уайт, но тот не позволил ему это сделать. Провести вместе День благодарения было хорошей идеей. По крайней мере, у них останутся воспоминания. Гао Цзюньюй крутил в голове эту мысль, в оцепенении ожидая, когда же время наконец замедлится, пока телефон не свалился ему на лицо. — Каждое утро Уайт будил Гао Цзюньюя. Если точнее, то это будильник на телефоне Гао Цзюньюя будил Уайта. Открывая глаза, он часто обнаруживал Гао Цзюньюя завернутым в одеяло, словно в кокон, и задумывался, не задохнется ли тот, если его оставить без присмотра. Возможно, из-за того, что предвкушение Дня благодарения было буквально написано у Гао Цзюньюя на лице, Уайт не слишком удивился, когда проснулся рано утром в четверг и обнаружил, что в постели рядом с ним никого нет. Одеяло было аккуратно разглажено и не было никаких признаков, что им вообще пользовались. У Гао Цзюньюя не было привычки заправлять за собой постель, обычно Уайт делал это сам, и сейчас он почувствовал себя несколько неуютно, но решил не придавать этому значения. Он поднялся с постели и умылся, а потом задумался, чем Гао Цзюньюй может заниматься в такую рань. Конечно, он скорее всего на кухне, готовит какой-то сюрприз на День благодарения. Главное, чтобы для Уайта этот сюрприз не обернулся кошмаром, учитывая, какие идеи иногда посещали голову Гао Цзюньюя. Однако на кухне никого не было, лишь маринованная индейка, которую он купил вчера, ждала, когда ее отправят в духовку. Куда подевался Гао Цзюньюй? Дом был небольшим. В нем было два этажа, но комнаты можно было пересчитать по пальцам: спальня, кабинет, гостиная, кухня, столовая и комната Грея, где всё уже успело покрыться пылью. Уайт был почти уверен, что Гао Цзюньюй не покидал дома, потому что тот не раз демонстрировал ему технологии будущего, позволяющие покупать вещи лежа на диване. В конце концов, Уайт остановился у двери кабинета. Он не заходил туда с того дня, когда так напугал Гао Цзюньюя, что тот хотел сбежать из дома. В этот раз он решил не выносить дверь с пинка, чтобы не пугать его снова. — Ты здесь? Уайт вежливо постучался, подождал ответа, а потом подумал, что, вообще-то, он хозяин дома и не обязан спрашивать разрешения войти. Однако он всё равно стоял перед дверью и ждал вместо того, чтобы просто открыть её. Внутри было слишком тихо. Что, если Гао Цзюньюя нет и там? Тем временем Гао Цзюньюй задавался вопросом, почему Уайт до сих пор не разбудил его. После того, как будильник прозвонил в первый раз, он автоматически отключился на пять минут. Гао Цзюньюй не почувствовал рядом с собой никакого движения и съежился под одеялом с мыслью, что так и задохнуться недолго. — Уайт? — он выглянул наружу и обнаружил, что Уайта и правда не было в комнате. В этот момент остатки сна слетели с Гао Цзюньюя. Он вскочил с кровати, и холодный пол обжёг его голые ноги. Первым, что он заметил, было пулевое отверстие в стене, точнее, его отсутствие, и его тут же охватило сильное беспокойство. Конечно, он знал, что когда-нибудь такое случится, но не осмеливался думать об этом. Дыра в пространстве-времени застала его врасплох, но её внезапное исчезновение оказалось ещё хуже. Он даже не успел попрощаться. Но возможно, Уайт просто встал сегодня пораньше и сейчас готовил завтрак, а через пару минут он поднимется обратно в спальню, чтобы разбудить Гао Цзюньюя. Потом они умоются и поедят, как и обычно, но сегодня День благодарения, поэтому Гао Цзюньюй решил устроить им обоим выходной от учёбы. Они вместе изучат рецепты и приготовят жареную индейку, и Гао Цзюньюй даже снимет об этом влог. У него был целый план, и Уайт Хисманн являлся его неотъемлемой частью. — Я здесь… Голос раздался над ухом Гао Цзюньюя, прямо как в ту ночь, когда они встретились и Уайт пытался его запугать, но когда Гао Цзюньюй оглянулся, то никого не увидел. Ни в дверях, ни на постели, ни даже в шкафу, который он на всякий случай проверил, — Уайта не было нигде. Не было его и в коридоре, и в соседней спальне, и в кабинете, но голос звучал так близко, что ошибиться было невозможно. — Уайт? — в отчаянии позвал Гао Цзюньюй. — Я здесь. Гао Цзюньюй не мог в это поверить. Он вернулся в спальню, взглянул на дверь ванной, включил свет и повернул ручку. Внутри было так же пусто, как и в других комнатах. Пять минут прошло, и будильник, оставшийся у постели, снова зазвонил, заставив Гао Цзюньюя вздрогнуть и резко обернуться. Уайт смотрел на него сквозь зеркало. Конечно, Гао Цзюньюй перепугался, когда повернулся обратно и увидел в зеркале другого человека, но на сердце у него сразу полегчало. — Ты напугал меня, Уайт. Почему ты не отзывался? Я думал… «...что ты исчез», — хотел сказать Гао Цзюньюй, но прикусил язык. Он расслабился, чтобы через мгновение понять, что что-то было не так. Уайт в зеркале просто смотрел на него. Гао Цзюньюй никогда раньше не видел у него такого выражения лица, как если бы Уайт был сломан и заново сложен из частей, вроде бы целый, но весь в трещинах. Гао Цзюньюй кое-что осознал. Он оглянулся и, конечно, в ванной он был совершенно один. Уайт смотрел на него через зеркало и молчал. Они оба понимали, что червоточина в пространстве-времени закрывается, и они больше не смогут просто так увидеть друг друга. Для Гао Цзюньюя Уайт Хисманн еще не полностью исчез, но все прикосновения и неразрывная связь, установившаяся между ними, остались во вчерашнем дне. Людям часто не хватает времени, чтобы попрощаться, и как бы они не были морально готовы к расставанию, реальность всё равно застает их врасплох. Впервые в жизни Гао Цзюньюй чувствовал себя таким беспомощным. «Я могу лишь понемногу терять его», — подумал он. — Гао Цзюньюй купил много зеркал. Зеркало в полный рост он разместил прямо напротив кровати, что совершенно противоречило фэншуй, но так он мог видеть Уайта, лежащего рядом, когда просыпался посреди ночи и садился на постели. Также Гао Цзюньюй носил с собой карманное зеркальце и доставал его, если хотел поговорить с Уайтом. С горькой радостью он признавал, что это удобно, как будто Уайт всегда сидел у него в кармане. Уайт не стал ему говорить, что это было удобно только потому, что он следовал за Гао Цзюньюем, куда бы тот не пошел. Кроме того, Гао Цзюньюй развесил зеркала по всему коридору и в гостиной и провел День благодарения в их окружении, словно Злая королева из сказки, всё время упрашивающая зеркало показать Белоснежку. Он также обнаружил, что зеркала были не единственным способом увидеть Уайта — время суток также влияло на искажение пространства-времени. Например, посреди ночи он иногда замечал тень Уайта в лунном свете. Такое зрелище, словно из фильма ужасов, месяц назад перепугало бы его, а сейчас служило величайшим утешением в жизни. Из-за этого Гао Цзюньюй опять перешел на пекинское время, просто чтобы иметь возможность говорить с Уайтом среди ночи. Впервые в жизни у Гао Цзюньюя выработалась привычка вести дневник в заметках на телефоне. 28 ноября. Сегодня не смог проснуться вовремя и провел полдня в постели. В доме много зеркал, и иногда я вижу Уайта то в одном, то в другом, словно он живой портрет из Гарри Поттера. Потом я засмотрелся в зеркало, когда ел, и пролил кофе. Зеркало на кухне висит слишком высоко, завтра нужно перевесить. 29 ноября. Перевесил зеркало, стало гораздо удобнее. Думаю, Уайту тоже, но я так и не получил от него ответа. Его голос звучит, как будто из радио с плохим сигналом, постоянно прерывается и пропадает. Я не сказал ему, не знаю, как он там слышит меня. 30 ноября. Сегодня сигнал значительно улучшился. Не знаю, может быть, потому что идет дождь? Я обнаружил, что когда нет солнца, связь между нами становится чуть-чуть лучше. Я поискал в интернете и нашел, что в фэншуй вода считается проводником между инь и ян… Но работает ли фэншуй в Америке? И непонятно, как наша ситуация может быть связана с понятиями инь и ян. Весь день я пел свои старые песни. Уайту вроде бы понравилось. Интересно, для него я тоже звучу, как старое радио? Или музыкальная шкатулка, которую нужно заводить? Ещё я нашел в интернете, как сделать куколку, призывающую дождь. Надеюсь, поможет. 1 декабря. Уайта не было слышно весь день. Утром все было в порядке, а потом раздалось шипение, и больше ни звука. Куклу я закончить не успел. На ближайшие дни обещают солнечную погоду. Кажется, я до сих пор так и не попрощался. 2 декабря. Иногда мне кажется, что я вижу тень Уайта, но когда присматриваюсь, понимаю, что ошибся. Один раз я принял за него висящее на вешалке пальто. Я схожу с ума. 3 декабря. В интернете нет инструкций, как путешествовать во времени. Я скачал детектор привидений и обнаружил в доме пятисотлетнего призрака. Один обман. 4 декабря. Детектор засек дух 32-летнего человека и… записал разговор. Чтобы его перевести, нужно заплатить двенадцать юаней. Уайт бы посмеялся надо мной. 5 декабря. Я не успел заплатить и разговор стерся. Неважно, всё равно это развод. Луна сегодня светит ярко, поэтому я спел несколько песен для Уайта. Надеюсь, он ещё меня слышит. И надеюсь, соседи не будут на меня жаловаться. Гао Цзюньюй проснулся на диване. Небо за окном было затянуто тучами, так что невозможно было увидеть ни луны, ни звезд, а от гнетущего ощущения надвигающейся грозы перехватывало дыхание. На часах было четыре утра. Гао Цзюньюй вспомнил, что в первой половине ночи пел перед зеркалом. Он понятия не имел, слышал ли Уайт его песню, потому что этой ночью полностью потерял его след. В огромном лабиринте из зеркал он теперь видел только собственное отражение. После Гао Цзюньюй устал, прилег отдохнуть и сам не заметил, как уснул. Проспал он около пяти часов; отопление было включено, и он был накрыт одеялом, поэтому не должен был простудиться, как в прошлый раз. Если он снова заболеет, никто уже о нем не позаботится. Гао Цзюньюй зевнул и посмотрел в зеркало напротив дивана. В отражении он был один, и было непонятно, то ли он не мог видеть Уайта, то ли того просто не было в комнате. Размышляя об этом, он с досадой запустил руку в волосы и сел на диване. Из-за того, что день и ночь опять поменялись для него местами, он чувствовал слабость и усталость. Гао Цзюньюй подумал, что у него никогда не было таких больших синяков под глазами, даже когда он ночи напролет сочинял песни, и на секунду он порадовался, что Уайт не мог его сейчас видеть. Последние несколько дней Гао Цзюньюй даже не вспоминал о том, что в доме кончились продукты и нужно сходить в магазин. Последний раз он ел почти сутки назад, и на кухне вроде бы оставалась половина бутерброда, но аппетита у него не было. Он взглянул на мусорное ведро и осознал, что скучает по запаху яичницы, пропавшей восемьдесят лет назад. Пространство-время вело себя крайне нестабильно. В последние двадцать четыре часа мебель периодически исчезала и появлялись вещи, которые Гао Цзюньюю не принадлежали. Законы пространства-времени сбоили, и было бы хорошо, если бы ему тоже удалось переместиться хоть один раз. Поэтому, когда Гао Цзюньюй поднялся на второй этаж и увидел, как дверь кабинета сама открылась и закрылась, то первой его мыслью было, что мечта сбывается. Гао Цзюньюй не стал долго думать и немедленно последовал за ней. — Уайт? Он осторожно приоткрыл дверь, как будто боялся потревожить кого-нибудь внутри, но комната была по-прежнему пуста. Однако были и хорошие новости: теперь кабинет выглядел так же, как в 1930 году. Гао Цзюньюй и правда смог переместиться на восемьдесят лет назад, но Уайт оставался для него невидим и неслышен, хоть расстояние между ними и сократилось. Гао Цзюньюй замер на пороге, не смея ни войти, ни сделать шаг назад. Он волновался, что его необдуманные действия могут повлиять на ситуацию, и одновременно боялся, что то, что он видел, было лишь иллюзией, и в следующую секунду он снова окажется в двадцать первом веке. К счастью, на этот раз судьба была не так жестока. Гао Цзюньюй заметил, что стул был отодвинут от стола — должно быть, это сделал Уайт. Гао Цзюньюй легко мог представить его сидящим за столом, в этой его красной рубашке, жилетке и очках в золотой оправе, и лампа на столе должна быть включена, и тусклый желтый свет отбрасывает неясную тень на стену. Ноги Гао Цзюньюя сами зашагали вперед, и он медленно приблизился к столу. Каждое колебание света и тени пугало его. Он взглянул на окно, и на секунду ему показалось, что в отражении он увидел спину Уайта. Уайт Хисманн был здесь, меньше чем в трех метрах от него. В отражении было видно, как он склонил голову, будто задумался о чем-то, а потом достал бумагу и ручку из ящика стола. В ящике также лежал пистолет. Именно им он угрожал Гао Цзюньюю. Не дав Гао Цзюньюю времени мысленно подготовиться, на бумаге начали появляться строчки. Гао Цзюньюй повернул голову и посмотрел на размытое отражение в окне — Уайт писал, не отрывая глаз от бумаги. Он хмурился и выглядел слишком серьезным; возможно, это была привычка с тех времен, когда он работал редактором. Что он писал? Мысли заметались у Гао Цзюньюя в голове. Хотя подглядывать было нехорошо, ему очень хотелось удовлетворить свое любопытство. Посмотреть или нет? Да, стоит посмотреть. Гао Цзюньюй наклонился и понял, что перед ним лежало письмо без адресата, и выглядело оно, как исповедь. «Прошло тридцать дней с тех пор, как ты исчез из моей жизни. Для меня явилось сюрпризом, что эти тридцать дней пролетели неожиданно быстро. За это время я заходил в кабинет трижды: первый раз — когда хотел прогнать незваного гостя, второй раз - когда искал его несколько дней назад, и третий раз - сейчас, чтобы рассказать тебе про этого человека. Как я мог бы описать наше знакомство? Это было так нелепо и абсурдно; даже ты не смог бы сочинить такой сюжет. Он певец, переехал в Нью-Йорк из Китая в 2020 году — да, через восемьдесят лет — и арендовал наш дом. Он показал мне множество вещей из будущего: телефон, компьютер, интернет. Представляешь, «Возмездие» будет бестселлером и в следующем веке, а книжный магазин, который мы часто посещали, так и останется на своем месте. А теперь я хотел бы поговорить о нем. Мы абсолютно разные люди. У нас разные интересы, разные привычки и разные вкусы. Мы даже говорим на разных языках, из-за чего общаться было непросто. Он ни на кого не похож и никогда не поступает так, как я от него ожидаю, и этим раз за разом застаёт меня врасплох. Множество раз мне в голову приходила мысль, что если бы ты был здесь, вы бы подружились. Ты знаешь, я предпочитаю всё планировать заранее, но он — искра, взорвавшая мою упорядоченную жизнь в одно мгновение. И, признаться честно, мне это понравилось. Но, в конце концов, эта искра всё же потухла. Это не явилось неожиданностью; с того момента, как дыра в пространстве-времени появилась, я знал, что когда-нибудь она так же исчезнет, и был готов к этому. Я должен быть благодарен: если бы не это удивительное знакомство, я бы пришел к тебе, наполненный гневом, сожалениями и сомнениями. Сейчас же я чувствую, что всё это неважно. Хотя изначально я представлял будущее совсем не так, наши идеалы всё же найдут отражение в реальности. Я не могу увидеть этого собственными глазами, но это не имеет значения. Я должен был сразу последовать за тобой, а последние тридцать дней были просто подарком небес. Как ты знаешь, я всегда был атеистом и не верил в существование рая. Однако, если он существует, ты сейчас там, и мне не суждено увидеть тебя, потому что руки мои в крови. В любом случае, я хотел рассказать тебе, что за время твоего отсутствия случилось много интересного. Будучи Блэком, я предпочитал холодное оружие, которое легко держать под рукой, и не особо часто пользовался пистолетом. Кстати говоря, я не рассказывал тебе, но у меня на руке есть шрам — меня подстрелили, когда я уходил от погони. Боль от пули, пробившей кожу и застрявшей в плоти, была невыносимой, но если я выстрелю себе в голову, то, наверное, ничего не почувствую. Как ты думаешь? Жаль, что я не попрощался с ним. В последние дни я видел, что он тоже хотел это сделать, но так и не решился. Я всё ждал, что он заговорит первым, потому что не знал, как сказать «прощай». Наверное, тебе сложно представить, что есть что-то, чего я не решился сделать. Я думал оставить ему что-нибудь, но не уверен, что через восемьдесят лет что-то сохранится.” «Оказывается, Уайт давно был готов попрощаться не только со мной, но и с миром», — подумал Гао Цзюньюй. На несколько секунд все замерло, а потом на бумаге начали появляться новые строчки. «Гао Цзюньюй.» После угловатых английских букв три квадратных китайских иероглифа, которые Уайт научился писать не так давно, выглядели странно. Гао Цзюньюй осознал, что его лицо залито слезами. Они текли через пространство и время и капали на бумагу, из-за чего чернила расплывались кляксами. «Ты смотришь, да? Ты стоишь рядом со мной восемьдесят лет спустя. Нас разделяют компьютеры, к которым невозможно прикоснуться, информация, которую невозможно передать, еда, которую невозможно съесть, и книги, которые невозможно прочитать. Мы — конец старой эпохи и начало нового мира, граница, которую невозможно пересечь, проклятье, которое невозможно разрушить. Но, если возможно хотя бы это, я хотел бы с тобой попрощаться.» В этот момент тучи за окном рассеялись, и яркий свет полной луны залил комнату. Гао Цзюньюй внезапно вспомнил, что выстрел, который он услышал месяц назад, прячась под одеялом, тоже раздался при полной луне. Это было похоже на магию. Сначала он увидел кончики пальцев, держащие ручку, затем появились ладонь, запястье, локоть, плечо. Уайт и правда был одет в красную рубашку и жилет, на лице его были очки в тонкой золотой оправе. Все было так, как Гао Цзюньюй и представлял, кроме выражения лица Уайта. Тот спокойно взглянул на свое отражение в оконном стекле, а потом поднял глаза. Гао Цзюньюй понял, что это их последний шанс, но прощаться сейчас было совсем не время. — Уайт, разве ты не видишь, как это нечестно? — он попытался вытереть слезы с лица, но это было бесполезно — они все текли и текли. — Я рассказал тебе всё о своей жизни, но о тебе я не знаю почти ничего, кроме тех статей в газетах. Твои предпочтения, твои привычки — ты ничего мне не говорил, я всё выяснял сам. Я должен тебе песню, а ты должен мне историю. Гао Цзюньюй глубоко вдохнул. Он много чего хотел сказать, но не мог найти нужных слов. Уайт поднялся со стула и на автомате потянулся к его лицу, чтобы стереть слезы, но его рука замерла в воздухе. Он не был уверен, что сможет дотронуться до Гао Цзюньюя. — Уайт, я знаю, что в твоей истории я — лишь маленькое чернильное пятнышко, ничтожное и несущественное. На самом деле, у меня нет права говорить всё это и нет права останавливать тебя или что-то менять. Но я всё равно хочу, чтобы ты знал, что в будущем будут войны, эпидемии, разлуки и смерти, будет много ужасных вещей, но наука развивается, общество развивается. В будущем всё не так уж плохо. Поэтому, Уайт, дай миру шанс, хорошо? Гао Цзюньюй шмыгнул носом. Времени оставалось всё меньше, поэтому он с трудом выдавил из себя кривую улыбку. — Ещё я надеюсь, что ты всегда будешь помнить, что в будущем есть человек, пусть ничего для тебя не значащий… Но я все равно люблю тебя, в этот день восемьдесят лет спустя. Уайт раскрыл объятия и шагнул к нему. Гао Цзюньюю показалось, что он почувствовал прикосновение и услышал обещание. На горизонте луна и солнце поменялись местами, и в комнату хлынул свет нового дня. Гао Цзюньюй попытался прижаться к Уайту крепче, но его объятия были пусты. — Гао Цзюньюй долго стоял перед окном, пока солнце полностью не взошло и город не проснулся. Впервые в жизни он понял, что значит потерять того, кого любишь. Кабинет полностью вернулся к тому виду, какой имел в 2020 году. Книжные полки были пусты, а пол покрыт пылью. Рукописи, телефон и пишущая машинка исчезли в потоке времени, не оставив от существования Уайта Хисманна никаких следов. Гао Цзюньюй моргнул и беспомощно посмотрел на свои руки. Он не осмеливался пошевелиться, как будто так мог сохранить последние капли тепла от объятий. Но, как такое обычно и бывает, в самый неподходящий момент раздался стук в дверь. Гао Цзюньюй попытался не обращать на него внимания, но незваный гость был очень настойчив. Гао Цзюньюй почувствовал, как в глубине сердца зарождается гнев. Когда он в ярости распахнул дверь, посетитель испуганно отшатнулся. — Мистер Гао Цзюньюй? Названный певец недовольно осмотрел мужчину перед собой. Одетый в дорогой костюм и начищенные туфли, в руках — пачка каких-то бумаг, он был совсем не похож на продавца страховок. Гао Цзюньюй кивнул, не меняя выражения лица, но решив всё же выслушать этого человека. — Меня зовут Боб, я — юрист. Возможно, то, что я скажу, покажется вам странным, но надеюсь, вы сможете выслушать меня. Вам оставили наследство, и оно должно быть передано вам сегодня, 6 декабря 2020 года. В этот момент на лице юриста появилось озадаченное выражение. — Лицо, оставившее вам наследство — бывший владелец этого дома. Он умер несколько десятилетий назад, и его завещание хранилось в моей юридической фирме. Я слышал, что руководители фирмы несколько раз проводили расследование, потому что не могли понять, как можно завещать всё своё имущество человеку из другой страны, который ещё даже не родился. Но в завещании было чётко указано, что вы будете в этом доме в этот момент времени. Юрист всё же отбросил свои сомнения, когда увидел, что Гао Цзюньюй был удивлен даже больше, чем он сам. Его глаза расширились, когда он увидел пачку наличных, драгоценности и документы на дом. Среди бумаг также обнаружилась старая записная книжка. Он не решился ее открыть. — Это записи мистера Уайта Хисманна. Он оставил указание, что только вы имеете право читать содержимое. Кажется, бумага была чем-то обработана и отлично сохранилась. Гао Цзюньюй знал, что было внутри — Уайт оставил ему свою историю, записал её, словно роман. Для Гао Цзюньюя это было лишь желание, произнесенное несколько часов назад, но для Уайта — обещание, которое он выполнял всю оставшуюся жизнь. Как Гао Цзюньюй смел открывать эту записную книжку. — Мистер Хисманн уехал в Китай во время Второй Мировой войны и много лет провел на южном побережье. Возможно, он был знаком с вашей семьей? — продолжал гадать юрист. Значит, он переехал в Китай и нашел место, где родился и вырос Гао Цзюньюй. Что он чувствовал, оказавшись в его родном городе и тоскуя по нерожденной душе? — О, кстати, было ещё устное сообщение. Мистер Хисманн просил сказать: «Теперь тебе не нужно платить за аренду.» Даже будучи мертвым, Уайт смог подшутить над ним, но Гао Цзюньюй едва сдерживал слезы. Шутки мистера Убийцы всегда были несмешными. — Спасибо. Он не знал, благодарит ли юриста, или долгие восемьдесят лет, или того, кто уже никогда его не услышит, но в то утро Гао Цзюньюй стоял перед своим домом, смотрел на оживленные улицы Нью-Йорка 2020 года, и повторял снова и снова: — Спасибо… Спасибо… Спасибо… Через несколько дней, когда Гао Цзюньюй пришел в себя и наконец-то открыл блокнот Уайта, он обнаружил ещё один маленький подарок. На последней странице Уайт написал одно предложение, прямо по центру — всего пять слов витиеватым почерком, которые Гао Цзюньюй перечитывал потом бесчисленное количество раз. Уайт написал: «Для меня ты значишь всё.»