Dislocation

У Шаши было ощущение, что ситуация, с которой она столкнулась, может стать концом её карьеры агента. Вероятно, это было то, чего агенты по всему миру боялись больше всего — как открыть публике, что звезда на их попечении состоит в любовных отношениях, и как справиться с реакцией фанатов. Да, всё верно, она подозревала, что Гао Цзюньюй влюбился у нее за спиной. Принимая во внимание плохую репутацию этого человека в прошлом, Шаша даже почувствовала жалость к Сюи, которая сейчас находилась неизвестно где. Подозрения Шаши не были беспочвенными. Всё началось три дня назад. Больше всего Шаша жалела о том, что не поехала с Гао Цзюньюем, когда тот сказал, что ему нужно вернуться в родной город и разобраться с домом родителей. Тогда она решила, что Гао Цзюньюй справится со всем за два-три дня, а она, как агент, не должна вмешиваться в его личные дела, и осталась работать в студии. Кто же знал, что Гао Цзюньюй не только возьмет дополнительный выходной, но и станет сам не свой после возвращения, всё время блуждая мыслями где-то далеко и чему-то улыбаясь. Всё в нем буквально кричало о влюбленности и готовности поведать об этом прямо со сцены или телеэкрана. Как ни странно, хотя Шаша пристально следила за своим подопечным, у неё не было ни малейшей идеи, в кого тот мог влюбиться. В чатах и записях телефонных разговоров всё было как обычно, никаких новых контактов, и интуиция подсказывала ей, что всё дело было в этой поездке в родной город, где он, должно быть, встретил свою судьбу. Шаша несколько раз пыталась завести об этом разговор, но Гао Цзюньюй прикидывался дурачком и делал вид, что не понимает, о чём речь, хотя невозможно было не заметить, как он изменился и не мог сосредоточиться даже на своей музыке. Подобного ещё никогда не случалось. Поначалу Шаша решила, что со временем всё само рассосется, но потом осознала, что ожидание может стать ошибкой, и надеялась, что выбрала правильное место и время для того, чтобы устроить Гао Цзюньюю допрос. Шаша дождалась, когда все, кроме нее и Гао Цзюньюя, покинут студию, и закрыла дверь. — Кто она? — спросили Шаша прямо в лоб. — А? — Гао Цзюньюй удивленно открыл рот, явно не понимая вопроса. — С кем ты познакомился, когда ездил домой несколько дней назад? — Ни с кем, — Гао Цзюньюй заколебался всего на мгновение перед ответом, но Шаша это заметила, а уклончивый ответ и виноватое выражение лица окончательно убедили её в том, что дело было серьезным. Шаша тяжело вздохнула и скрепя сердце продолжила: — Гаогао, ты больше не какой-то там артист категории Б. Твоя карьера успешно развивается много лет, и за ней следит множество фанатов. На лице Гао Цзюньюя появилась гордость. — Именно поэтому мы не должны скрывать твои отношения. Если всё сделать правильно, это можно даже использовать как маркетинговый ход. Конечно, если ты хочешь хранить все в тайне, я не буду возражать, но ты должен предупредить меня об этом заранее, ладно? — ...Правда? Шаша твердо смотрела на Гао Цзюньюя, не позволяя тому отводить глаза, и заметила, что он занервничал. — Итак, ты скажешь мне наконец, кто она? — А? — Притворяешься глупым? — Шаша в гневе хлопнула ладонью по столу, и Гао Цзюньюй испуганно подпрыгнул. — А ну, признавайся, с кем у тебя тайные отношения? — Да какие ещё тайные отношения? — неубедительно зачастил Гао Цзюньюй. — Ну что ты придумываешь, с кем у меня могут быть отношения, как я мог влюбиться, глупости какие… В этот момент Шаша решила, что, возможно, Гао Цзюньюй хотел сохранить всё в тайне, потому что не собирался признаваться в чувствах объекту своей влюбленности, а значит, с этим ещё можно было что-то сделать. Было очевидно, что Гао Цзюньюй не хотел продолжать этот разговор, поэтому он сменил тему: — Так уж получилось, что я тоже хотел кое-что обсудить с тобой. В последнее время я не очень хорошо себя чувствую. Его глаза горели, когда он произносил эти слова, и было понятно, что никаких других недомоганий, кроме одержимости своей тайной любовью, у него не было. — Неужели? — фыркнула Шаша. — Поэтому я хочу взять отпуск. Буду писать песни, отдыхать… Тебе тоже каникулы не помешают, — подумав, добавил он. «Нет, с этим уже ничего не сделаешь», — беспомощно подумала Шаша. Влюбленные люди были безнадежны. — Ты можешь провести отпуск в студии, — всё же попыталась она. — Зачем куда-то уезжать? Где ты собираешься жить? — Не волнуйся, — ответил Гао Цзюньюй. — Я вернусь в свой родной город и поселюсь в доме родителей. — Ну, ладно, — согласилась Шаша. — Хорошо жить с тем, кого любишь. — Ага, — на автомате подтвердил Гао Цзюньюй и расплылся в улыбке. На три секунды в комнате повисла тишина. — Нет! — выражение лица Гао Цзюньюя тут же изменилось. — Ничего подобного! Я буду жить один! Никто меня в том доме не ждет! Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что любовь ждала его в родном городе и именно поэтому его душа так рвалась туда. Гао Цзюньюй понял, что сказал что-то не то. — Шаша, — спокойнее продолжил он, обдумывая каждое слово, — я не влюблен. Правда, я не знаю, как это объяснить в двух словах, но мне очень нужно вернуться туда. Я обещаю, что всё расскажу тебе в будущем, хорошо? Шаша смотрела на своего подопечного и не знала, что делать. После окончания Кёртиса Гао Цзюньюй всего себя посвятил музыке, и она знала, что ему можно доверять, даже если он не хочет объяснять всё прямо сейчас. Пока она взвешивала за и против, Гао Цзюньюй от нервов успел обкусать себе все губы. — Время повернуло вспять три дня назад. У Гао Цзюньюя сохранились воспоминания о месте, где он жил ребенком, но они давно потускнели. Изначально он планировал сделать всё максимально быстро и просто выставить дом на продажу, но когда зашел в свою детскую спальню, чтобы посмотреть на нее в последний раз, обнаружил там Уайта Хисманна, с улыбкой поджидающего его. Наверное, он и за целую жизнь не смог бы описать, что почувствовал в тот момент. Отослав двух юристов, которые должны были помочь с оформлением документов, он посмотрел на спокойно стоящего перед ним Уайта, которого наконец-то можно было обнять, моргнул и, не сказав ни слова, осел на пол и разрыдался. Уайт поначалу растерялся, а потом опустился рядом и крепко обнял его. Если бы Гао Цзюньюй мог, он бы не отпускал его ни на мгновение до конца жизни. — Я скучал по тебе каждый день, — всхлипнул он. — Все десять лет. Те тридцать дней, украденные у времени, стали для него незаживающей раной, и он рвал её края снова и снова, перебирая в памяти каждый взгляд и каждый их разговор. Казалось, что часть его навсегда осталась в Нью-Йорке в ноябре 2020 года. Уайт нежно гладил его по спине, позволяя поливать слезами воротник своего пальто. Они жили в разных эпохах и теперь отличались по возрасту — естественно, что с чувством потери и радостью от встречи они справлялись по-разному. — Для меня, — мягко начал Уайт, и Гао Цзюньюй замер в его руках, — прошло пятнадцать лет. Пространство-время опять дало сбой, на сей раз в 1945-ом и 2030-м годах. Гао Цзюньюй так много хотел рассказать Уайту. Например, что дом в Нью-Йорке всё ещё принадлежал ему, что он не продал его и не сдал в аренду, а внутри всё осталось нетронутым. Уборщики наведывались туда каждый месяц, но сам Гао Цзюньюй с тех пор там не был. Воспоминания о том доме приносили ему одновременно радость и острую боль. Он хотел рассказать Уайту о своей карьере за прошедшие десять лет и услышать, что случилось с ним за прошедшие для него пятнадцать. Но самое важное, он хотел проводить с ним каждую отвоеванную у времени секунду, потому что знал, что в любой момент брешь в пространстве-времени опять может закрыться. Однако у него всё ещё была работа, музыкальная студия и агент, которая ждала его возвращения. — Уайт, дай мне полмесяца… Нет, десять дней, ладно? — зная, что Уайт не мог на это повлиять, Гао Цзюньюй всё же умолял его. — Десять дней, этого хватит. Я закончу с делами, а потом вернусь сюда, к тебе, ладно? Будем читать книги и готовить, как раньше. Я буду петь тебе каждый день. Я написал много песен за последние годы и песню, которую я обещал тебе. Я наконец-то смогу её спеть для тебя, так что дождись меня, ладно? — Ладно, — согласился Уайт, отстраняясь, чтобы погладить его по щеке. — Делай то, что должен. Уайт приподнял его лицо и начал аккуратно стирать слезы пальцами, и в этот момент Гао Цзюньюй заметил, что уголки его глаз покраснели. — Я буду ждать тебя здесь и никуда не уйду. Обещаю тебе. Но данное обещание никак не облегчило беспокойства Гао Цзюньюя. За пределами дома не было никаких признаков существования Уайта Хисманна, и Гао Цзюньюй никак не мог проверить, на месте ли он ещё. Он сходил с ума каждую секунду и хотел всё бросить и в отчаянии поспешить назад, но не мог подвести людей, с которыми работал. Конечно, Шаша заметила это нетерпение, хоть и не понимала его причину. Она вздохнула и наконец сдалась: — Хорошо. Но ты должен поддерживать со мной связь всё время. Проверяй свой Weibo, и ты должен подписать контракт на новый альбом. Начнем над ним работать, как только твой отпуск закончится. — Конечно, конечно, — сейчас Гао Цзюньюй мог согласиться на что угодно, не моргнув глазом. — И ещё одно, — продолжила Шаша, когда Гао Цзюньюй уже готов был вскочить на ноги и унестись паковать чемодан. — Не говори, что ты забыл. — Что? — Через несколько дней. Нью-Йорк. Благотворительный концерт, — у Шаши сделался такой вид, как будто она была готова его убить. — У тебя рейс завтра, помнишь? Ты же сам настоял на участии в этом концерте. Не меняя устрашающего выражения лица, она умудрилась закатить глаза. Когда Гао Цзюньюю пришла в голову идея с этим концертом, у неё возникли сомнения. Это был международный благотворительный проект, организованный Красным крестом. Выступать должны были музыканты со всего света, включая многих знаменитостей, а права на прямую трансляцию получили пятнадцать стран. Проект был хорошим, но для Гао Цзюньюя это означало возвращение в прошлое — им выделили время всего на одну песню, и Шаша долго сомневалась, сообщать ли о приглашении Гао Цзюньюю, не говоря о том, что ради этого нужно было лететь на другой конец света. Однако Гао Цзюньюй согласился, и у Шаши на мгновение мелькнула ужасная мысль: он бы никогда не сделал предложение на концерте, который транслируется в прямом эфире по всему миру, правда? У Гао Цзюньюя была конкретная причина для согласия, но он никому не стал её объяснять. Этот благотворительный концерт был призван обратить внимание общества на проблемы несовершеннолетних: образование, психологическое состояние и особенно буллинг. В записной книжке, которую Уайт оставил ему, про его детство было лишь несколько слов, но каждое из них походило на пропитанную ядом иглу, вонзающуюся в сердце Гао Цзюньюя. Он обязан был это сделать, и это стало бы хорошим завершением текущего этапа его карьеры, поэтому двадцать четыре часа спустя он сел в самолет и снова отправился на другую сторону Тихого океана. — Поездка была суматошной. Перед концертом должны были пройти две репетиции: первая — утром, через пять часом после того, как самолет Гао Цзюньюя приземлился, вторая — в тот же день вечером. Он не собирался медлить и давать себе время на отдых — после концерта ему нужно было спешить обратно в родной город, и такой загруженный график был ему не в новинку. Но случилось кое-что непредвиденное. Он должен был открывать концерт вместе с детским хором. Для участия в его песне выбрали детей из местной средней школы. Учитель, руководящий хором, был полон энтузиазма и пригласил Гао Цзюньюя посетить их школу. Гао Цзюньюй хотел объяснить, что очень торопился, но он никогда не умел отказывать. К счастью, школа была совсем недалеко от того места, где он остановился. Гао Цзюньюй достал телефон, чтобы проверить время. Если он не задержится в школе дольше, чем на три часа, то успеет забрать свой багаж и вовремя добраться до аэропорта. Конечно же, он отказался от номера в отеле, который забронировали для него организаторы концерта. В конце концов, у него был собственный дом в Ньй-Йорке. Он жил в доме Уайта, Уайт жил в его доме, и Гао Цзюньюй находил это даже романтичным. Школа была небольшой, и Гао Цзюньюй с облегчением выдохнул. После того, как детей отправили обратно в класс, учитель провел Гао Цзюньюя по старинному зданию и с гордостью рассказал, что эта миссионерская школа была самой старой в Нью-Йорке и готовилась отметить 150-летие со дня основания, и именно поэтому их хор был выбран для участия в концерте. Школа была интернатом со строгими правилами, и большое внимание в ней уделяли развитию уважительных отношений между учащимися. Каждый день после уроков дети участвовали в кружках и внеклассных мероприятиях, и никто не оставался в одиночестве. ...Неужели? Гао Цзюньюй заметил маленькую фигурку, съежившуюся в темной углу под лестницей. Он не знал, что случилось, но интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего. Когда он повернулся, чтобы позвать учителя, то внезапно обнаружил, что рядом с ним никого нет. Свет в коридоре потускнел, и всё словно подернулось дымкой. Гао Цзюньюй дотронулся кончиками пальцев до стены с облупившейся краской, без единого признака современного ремонта, и холод прокрался в его сердце. Ему показалось, что он слышит собственное сердцебиение. Гао Цзюньюй глубоко вдохнул, развернулся и подошел к съежившемуся подростку. Его униформа была порвана, по всему телу были заметны синяки, а одного ботинка не хватало. Очевидно, лестница служила ему временным убежищем, где он мог спрятаться от постоянного насилия и издевательств. Гао Цзюньюй опустился перед ним на корточки. Мальчик заметил приближение незнакомца и медленно поднял голову. Черная униформа и белоснежная кожа создавали впечатление, как будто Гао Цзюньюй смотрел на кадры черно-белого фильма. Возможно, мальчик почувствовал, что незнакомец не нёс угрозы, поэтому остался сидеть на месте, обхватив колени руками, хотя обычно старался не позволять чужим людям подходить близко. По его лицу текла кровь из разбитой скулы, но в глазах не было ни одной слезинки. Гао Цзюньюй порывисто обнял его и прижал к себе так крепко, что, казалось, ощутил, как сердце мальчика бьется напротив его собственного. Он не осмеливался вглядываться в черты юного лица. Он был так молод, но Гао Цзюньюй не мог его не узнать. Он вспомнил, как поранил палец о гитарную струну, и почти бессознательно прикоснулся губами к ране на лице мальчика и слизал кровь. Пятнадцатилетний Уайт Хисманн внезапно напрягся и после небольшого колебания поднял руки, чтобы обнять незнакомца в ответ. В глазах этого человека было столько эмоций, что он не смог полностью их понять, но смутно почувствовал, что загадочный незнакомец должен очень, очень сильно его любить. — Не бойся. Стены вокруг начали колебаться, словно водная гладь, потревоженная брошенным камнем. Эта их встреча оказалась очень короткой. Гао Цзюньюй не мог ничего изменить, поэтому просто сказал: — Не бойся. Я жду тебя в будущем. Гао Цзюньюй влетел в здание аэропорта, таща за собой чемодан. Никогда в жизни он ещё не бегал так быстро. Он не знал, появится ли у Уайта это воспоминание и вызовет ли его поступок эффект бабочки, но был необъяснимо уверен, что человек, которого он так рвался увидеть, ждал в его детской спальне, глядя в окно на морское побережье и так же сгорая от нетерпения. Пока Гао Цзюньюй ехал обратно, он думал только о том, как хотел обнять Уайта, и поцеловать, и подарить ему всё счастье на свете. Он не знал, сколько времени бог отвел им на этот раз, но это было не так важно. Каждая секунда каждого дня была для них последней, и всё, что они могли — наслаждаться этими мгновениями и любить друг друга. Он просто хотел повторять снова и снова: — Я люблю тебя, Уайт Хисманн. Я люблю тебя.