Часть 1
19 февраля 2022 г. в 07:55
— Они позволят нам пройти через Театр.
Артём слышал истории о Большом Театре — как о старом, находящимся на поверхности, так и о новом, созданным внутри Метро, чтобы сохранить традиции своего великого предка. Он всегда мечтал увидеть одно из этих шоу, был чрезвычайно увлечён историями о том, как рос Театр, и теперь…
Теперь он мог узреть одно из них. Причём, вместе с другом.
Нет, не другом. Мушкетёром. Афон с его д’Артаньяном.
Он вправду должен посмотреть, сможет ли он заполучить эту книгу в свои руки, когда вернётся домой.
Павел проводит его мимо очереди, и ведёт внутрь, положив руку ему на поясницу, и Артём не знает, чему удивляется больше: ласковому прикосновению или внутренней части Большого Театра. Потому что Новый Большой Театр великолепен и грандиозен; красный занавес тянется от стены до стены, ряды и линии кресел простираются вниз к величественной сцене. Но Артём абсолютно уверен, что Театр — это не то, что заставляет его сердце биться быстрее.
— Ты хотел бы посмотреть шоу, Станиславский? — Павел ухмыляется, указывая на два пустующих места в первом ряду. — Небольшая передышка, перед тем как мы пройдём через Революцию, а?
Артёму не нужно долго раздумывать над этим. Возвращение домой важно, но нет шансов, что он сможет увидеть это снова в скором времени.
— Если не навязываюсь.
— Ах, ты никогда не сможешь стать «навязыванием», чувак! — восклицает Павел. — Давай, присядь, расслабься! Иногда ты должен немного пожить!
— С этим трудно поспорить, — Артём и не хочет — поэтому он занимает предложенное место. Павел опускается на сиденье рядом с ним, и он позволяет себе на мгновение забыться. Д-6, Полис, Чёрные — всё это кажется таким далёким. Есть только Театр, а ещё есть Павел.
На лице появляется незваная улыбка, даже подготовка рейнджера не позволяет его чертам сохранить невозмутимость, и Артём настолько захвачен шоу, что долгое время не замечает — глаза Павла наблюдают не за происходящим на сцене, а за ним. Начиная с момента, как они сели.
Артём взглянул на него, вопросительно выгибая бровь, и Павел отвечает, кладя руку поверх руки Артёма, на подлокотнике, соединяющим их сиденья.
— Понравилось, Артём?
— Мне было бы трудно сказать нет, — отвечает Артём, устремляя взор вниз, на их руки.
— Хорошо, — говорит Павел, но его улыбка не достигает чужих глаз. — Это хорошо.
Павел не относится к немногословным людям, и Артём ловит его пальцы своими, переплетая их и мягко сжимая.
— Афон?
Он издаёт раздражённый смех на это.
— Ты не мог сделать эту задачу лёгкой для меня, да, Д’Артаньян?
Артём хмурит брови в растерянности.
— Что сделать лёгким?
Павел оценивающе окидывает взглядом толпу, прежде чем наклониться ближе.
— Послушай, — начинает он, с неприсущей серьёзностью, но голос остаётся тихим и торопливым. Это заставляет сидящего Артёма рефлекторно выпрямиться, так как, чтобы Павел отказался от своей весёлой натуры, должно быть что-то действительно важное. — Моё начальство, они не желают пропускать спартанца через территорию Красной линии. Генералу Корбуту требуется информация, которая известно только рейнджерам — у меня приказ не позволять тебе покинуть станцию, только если ты не в цепях.
Это имеет смысл. Это обретает смысл, и, всё же это не так, этого не может быть, ведь Павел бы этого не сделал. Он бы не стал, и Артём не понимает.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?
— Душа моя красная, — говорит Павел, и даже сейчас его голос наполнен гордостью, провозглашая об этом. — Но кровь моя того же красного цвета. Моё сердце бьётся красным. И ты, лучик, ты заставляешь меня быть красным больше, чем когда-либо могла Линия. Корбут может отыскать себе другого рейнджера. Блин, я сам разыщу одного из них для него. Но он не будет обладать тобой.
Артём склоняет голову, крепче сжимая пальцы Павла. Одно дело, когда Паша в шутку осыпает кокетливыми высказываниями, и совсем другое — слышать, как он столь откровенно выражает свою симпатию. Не будь он в утробе зверя — вражеской территории, невзирая на безрассудные надежды — он прекрасно знает, чтобы сделал.
Как бы то ни было, он только глубоко вдыхает, пытаясь прийти в себя.
— Каков план?
— Сразу за раздевалками находится бар, — поясняет Павел. — Я предложу тебе выпить, чувак. Оп-па, до дна и всё в этом духе. Только, видишь ли, оно смешано с ядом. Не пытайтесь рисковать с рейнджером — это мудро, исходя из того, что я узнал о тебе, солнышко. Тебе придётся импровизировать, притвориться пьяным, а после застать нас врасплох, я не могу предложить тебе ничего больше, кроме побега; ты будешь предоставлен сам себе при переходе площади Революции. Но ты справишься. У меня нет сомнений насчёт этого.
Артём сглатывает вязкую слюну.
— Ты мог бы пойти со мной.
Он понимает, что это безнадёжное предложение, ещё до того, как Павел отрицательно качает головой.
— Я — красный, дорогой, моё место здесь.
Твоё место со мной, Артём не произносит, но был близкий звонок к этому. Он прячет это чувство, снова рассматривая огненных танцоров. Казалось, теперь Театр утратил свою магию.
— Моё место в Полисе.
— Я знаю, — Павел вздыхает, и Артём может слышать печаль в его голосе — или, возможно, это просто принятие желаемого за действительность. — Я знаю, Артёмыч.
Они остаются так: наблюдают за шоу, тесно переплетаясь пальцами — или, по крайней мере, глядя на сцену, потому что Артёма больше ничего из этого не захватывает — до тех пор, пока всё не закончится. Павел отпускает его руку и встаёт со своего места, маня Артёма:
— Давай, чувак, — зовёт он, и его голос возвращается к обычному бодрому тону. — Пора идти, покровитель искусства.
Их выступление начинается сейчас.
Артём встаёт и следует за Павлом к раздевалкам, стараясь не смотреть слишком сердито, когда Павел флиртует с некоторыми девушками. Но Павел беспрепятственно направляет их в смежный с комнатой бар, и Артём понимает, почему Павел вытащил их из Театра незадолго до окончания представления. Здесь находятся всего несколько посетителей, и теперь, когда он знает, что его ждёт, легко заметить троицу красноармейцев, пытающихся смешаться с полупустой толпой.
— Давай выпьем, а, Артём? — заявляет Павел, сжимая его плечо и вручая стакан спиртного, запах алкоголя достаточно сильный, чтобы скрыть какой-нибудь наркотик, что мог быть подсыпан туда. Хитро. — За мой счёт!
Артём берёт стакан, оставаясь стоять и притворяется, что делает большой глоток, поднимая стакан достаточно высоко, чтобы жидкость пролилась.
— Ты — хороший человек, Артём! — Павел смеётся, удерживая свой стакан. — Больше, больше, мы не можем тратить впустую хороший алкоголь, а? Пей до дна!
Ещё один мнимый глоток, и Артём замечает, как трое рядовых поднимаются со своих стульев, держа оружие наготове. Собственный револьвер кажется тяжёлым на его портупеи.
Сейчас или никогда.
Артём бросается вперёд, одна рука на рукояти его пистолета, другой он хватает Павла за заднюю часть шеи тянет, действие прижимает их тела вплотную к друг другу. Это имеет два преимущества: во-первых, солдаты не могут выстрелить в него, не нанеся сквозных пулевых Павлу, и, во-вторых, это даёт Артёму прекрасную возможность сократить последнее расстояние между ними и прижаться губами к губам.
И это — вероятно, было ошибкой. Потому что это неописуемое чувство, и оно заставляет Артёма желать остаться — остаться в Большом Театре, остаться с Красной Линией, остаться с Павлом. Его гордость как рейнджера кажется такой несущественной по сравнению с этим, по сравнению с Павлом, и Артёму требуется больше усилий, чем он когда-либо признает, чтобы отстраниться, положить руку Павлу на грудь и толкнуть, отправив его в полёт на двух приближающихся солдат.
Третий направляет винтовку, но Артём быстрее; ударяет прикладом пистолета мужчину в висок и достигает выхода, ещё до того, как тело рухнуло на пол.
— Вы, идиоты, за ним! — он может услышать крик Павла и улыбается, пробегая через незнакомые туннели. Он все ещё не вне опасности, даже не близко, но у него есть шанс на сражение, благодаря его другу, его мушкетёру, его любви.
Безусловно, все за одного.