Обитель, укрытая в облаках.

-Нет, - категорически ответил Барбатос - об этом даже не может быть и речи. -Да ладно тебе, - тяжело вздохнул Итэр - я же не прошусь на свободу, или чтобы ты меня на ручках, или как ты меня оттуда забрал, кстати расскажи об этом, пожалуйста, прямо во дворец Моракса с извинительной запиской. Я просто хочу прогуляться по этому месту, к тому же, ты сам говорил, даже хвастался, что тут есть чудесный сад... -И речи быть не может. - ответил Анемо Архонт. Итэр в который раз подавил в себе раздражение. Спокойно, говорил он сам себе, цветы тоже раскрываются не сразу, а семена не дают плодов после посадки. В такие моменты он как никогда благодари Кокоми с её рассказами о правильном составлении наставлений для подчинённых, да и Камадзи постарался, пусть они с Сарой не собирались участвовать в светской политике, но старший брат на протяжении всей их жизни так или иначе обучал младших брата с сестрой, как добиться чего-то у людей путем уговоров. Итэр отвернулся к окну, на невероятно глубоком лазурном небе лениво плыли кипенно-белые кружева облаков, занавески на окнах легко вздымались под редкими порывами ветра. Уже месяц, месяц он здесь, каждый день Барбатос приходит к нему, обязательно три раза принести еду, нередко просто поговорить. Как юноша выяснил, у Анемо Архонта просто был такой стиль общения, лёгкий флирт, на который Итэр возможно повёлся бы на это, хотя бы ради интереса, вступив в игру Барбатоса... Если бы не ненавидел его, хотя... Юноша вспомнил Камадзи в первые годы его жизни в клане Кудзе и усмехнулся про себя, до старшего брата в те годы Барбатос было столь же далеко, сколь Итэру сейчас до Иназумы пешим ходом. Однако, юноша помрачнел, ему было откровенно жаль, что их со старшим братом отношения наладились так поздно, чем больше он с Сарой были с Камадзи, тем больше они трое узнавали друг о друге, старший брат оказался со временем интересным человеком, обходителен, но в самых рамках необходимого, чуть-чуть больше, чем сам Итэр, Сара и отец. Камадзи был остер на язык, хорош и в бою на мечах и в схватке словом, однако всегда ставил интересы семьи превыше всего, при этом оставаясь в выигрыше. Так что нынешние отношение Итэра к Барбатосу походит на слабое раздражение. Юноша каждый день полутонами, полунамеками подводит Анемо Архонта к своему освобождению, даже разрешение выходить в ещё одну комнату для него выигранная битва. И Итэр с мандражем ждёт момента, когда он одержит вверх в войне. Дурин в какой-то мере поддерживает планы парня, сам дракон предлагает просто на просто сжечь Анемо Архонта его пламенем, когда он подкопит сил, Итэру эта мысль не претит, да что уж там, он бы с удовольствием позволил бы дракон осуществить его затею и поспособствовал бы в меру своих возможностей и сил, в конце концов, взаимодействие Пиро стихии с Электро никто не отменял, пусть они с Дурином и не знали в точности, как именно пойдёт реакция с его пламенем. Раз за разом, слово за словом, Итэр двигался маленькими шажками к своей цели, иногда устраивая показательные, как он это сам называл истерики, он открыто, немного по-детски заявлял о своём желании прогуляться где-нибудь, так как ему скучно сидеть в четырёх стенах, таким образом юноша не давал повода считать, что у него есть план. Итэр заставлял Барбатоса недооценивать его, давал ему возможность почувствовать превосходство, подобии власти над собой, манера Анемо Архонта, да и его поведение говорит о том, что он любит быть в центре внимание, любит владеть, Итэр ему это давал... С маленькой оговоркой на то, что это иллюзия. Очередной порыв ветра игриво прошёлся по щеке парня, зарываясь в волосы, запуская длинные, шаловливые пальцы в широкий вырез его рубашки, теплый, отрешенно заметил юноша, наблюдая за медленным, даже ленивом танце облаков в синеве небес. -Неужели я прошу многого, просто немного свободы, совсем чуть-чуть... - Итэр произнес это совсем тихо, будто его собственные мысли были столь яркие, ясные, отчетливые, сорвались едва слышимым шепотом с губ. Он не видел, как Барбатос испытывающим взглядом окинул всю фигуру юноши, как отвернулся, борясь с чем-то внутри себя, лишь слышал как хлопнула входная дверь. Итэр просто из чистого интереса вышел в коридор и попробовал открыть двери, как он часто делал после визитов Анемо Архонтов, чтобы проверить, ограничили его ещё сильнее, или открылось что-то новое. Первая крайняя левая дверь поддалась сразу, она вела в средних размеров ванную, её стены, пол и потолок были обклеены мелкой мозаикой, чей цвет базировался от светло-бирюзового и голубого, словно безмятежная озерная гладь, до тёмных изумрудов средь беспросветной синевы морей,все детальки прилегали очень плотно друг другу, оставляя едва видными глазу светло-серые прожилки. По левую руку на светло гладкой колонне стояла белая глазурованная получаша с дырой внизу, называемая раковиной, над ней выступал прямо из стены металлический блестящий квадрат с двумя тусклыми, на данный момент треугольниками. Однако при нажатии они начинают светиться, чем сильнее и дольше нажатие, тем сильнее напор струи, так же от цвета треугольника зависит какая именно вода пойдёт: красный - горячая, голубой - холодная, если нажать их последовательно вода смещается, так можно получить тёплую воду, а чтобы отключить её требовалось нажать на оба треугольника разом. Когда Итэру открылась эта комната, он был очень благодарен Дурину за то, что он помог ему разобраться с Мондштадтской техникой, все-таки возиться как идиот, выясняя механизм действия той же раковины было крайне смущающе, а обращаться к Барбатосу... Нет уж, юношу передернуло от подобной мысли. Прямо напротив двери стояла длинная, в целый чжан, шириною в 4 цюня а высотой в три овальная металлическая чаша с закругленными краями с таким же блестящим металлическим устройством. Для себя Итэр установил, что это та же бадья, только металлическая, называемая ванной. Помимо неё и раковины с потолка лился свет из круглой, несколько выступающий светлой панели, была высокая узкая тумба, похожая на те, что были в комнате, где проснулся Итэр, в которой были сложены все основные предметы гигиены, а также несколько полотенец. Закрыв одну дверь, покидая ванную, Итэр открыл центральную, там находилось что-то навроде гостиной. Стены пол и потолок были теми же, как в его основной комнате, однако здесь уже присутствовала пара обитых светло-персиковой тканью диванов по каждую руку с небрежно накинутым ярко-алым и безумно мягким пледом, множеством темно-синих с золотистыми краями подушек. Между кушетками стоят небольшие тумбочки с резьбой в виде виноградной лозы, струящейся по панелям ящиков, их ручками служат блестящие, налитые, лакированные грозди ягод едва прикрытые широкими листьями, словно кокетка зазывающе медленно припускает края кимоно по плечам. Весь искусный узор присыпан сверху чем-то золотистым, листики по кайме, на лозу нанесены тонкие, чуть смазанные полосочки, едва заметные, а на ягодах словно игриво солнце отбрасывает блики. На поверхности каждой тумбочки стоят особенно заинтересовавшие Итэра светильники, высокие бронзовые ножки в цунь высотою венчались круглым абажуром, два кольца сверху и снизу были одинаковыми по размерам, но ближе к концу контур тканевого, светло-персикового полотна выходил наружу, скруглялся и сужался обратно. Не стесняясь, юноша, под разными углами разглядывая светильник в своих руках, посмотрел внутрь, там оказался подвешенный на тонких стальных прутиках-ниточках матовый светло-серый шарик, прикрепленный к парящим в воздухе бронзовым кольца, чуть меньше основных и находящимся внутри конструкции. Под восторженные объяснения Дурина Итэр, сначала робко, аккуратно, на пробу коснулся блестящей металлической поверхности, потом уже более смело нажал, несильно толкая в сторону. Первые пару мгновений кольца просто крутились вместе с шариком, не сбавляя темп. Но стоило матовой поверхности коснуться ткани абажура, кругляш становился все светлее и светлее, пока в лампе не засветилось маленькое солнышко. Помимо этого шарик будто притягивала к ткани неизвестная сила, из-за чего в темноте появлялось парящее кольцо света. Первый раз задействовав необычное устройство глубоким вечером, практически на грани ночи, в темноте, Итэр удивлялся, словно ребенок, восторженным взором следую за светом необычного кольца, казавшимся единственным проводником из мира кошмаров, а прикоснувшись к чуть шершавой ткани абажура он понял, что та мягкая и тёплая, будто объятия отца и старшей сестры в детстве. Кольцо крутилось четыре сгорающих палочки благовоний, потом оно постепенно замедлялось, чтобы остановить его раньше срока, нужно было надавить на абажура или на крутящиеся парящие кольца. По центру комнаты стоит вытянутый деревянный лакированный стол, в его центре, раскинув изящные, полнящиеся ароматными бутонами, ветви цветов, стоит высокая глазурованная ваза Прямо напротив двери стоял крупный книжный шкаф, занимающий всю стену, к сожалению Итэра, кроме парочки исторических книг, подавляющее число талмудов были сопливыми девичьими романами. Хотя кое-какая польза от них все-таки была, они навевали воспоминания юноше о том, как Сару отправили, а точнее буквально притащил с собой бывший глава клана Камисато на собрание леди-аристократок Иназумы, со словами, что это обязательный минимум для девушки из благородного клана её возраста. Это был тот редкий день, когда у Сёгуна было хорошее настроение и они с Камадзи сошлись во взглядах, одинаково сочувствуя сестре. Как Сара рассказала вся многочасовая встреча состояла из разговорах о: женихах, в число которых, по какой-то совершенно неизвестной всему клану Кудзе причине, записали Итэра со старшим братом. Кроме разговоров о самих девушках, несколько минут, а точнее полчаса уделялось на восхваление, а точнее подлизывание к самому яркому цветку их общества - Камисато Аяке. Помимо бесконечной болтовни о нарядах цветочках и причесочках, по словам Сары, часть времени ушло на воздыхание любовных романов. Итэр усмехнулся, вспоминая, как сестра пришла с пустым взором и сразу отправилась на тренировочную площадку. -А зачем она туда пошла? - внезапно спросил Дурин в сознании парня. Юноша вздрогнул, поняв что дракон увидел его мысли. -Ты как вообще их читаешь? - проворчал он про себя. -Ты слишком ярко думаешь, к примеру сейчас ты вспоминал про семью, а это очень сильные впечатления, они такие приятные, будто в облачке плаваешь! - закончил дракон. -Интересное описание. - прокомментировал парень - Что же, насчет твоего вопроса. Сара рассказала после тренировки с луком, что несколько часов подряд они пили достаточно приторный чай, при этом заедая его различными сладостями, такими как моти, вагаси, данго, дораяки, ёкан. В результате Сара, по её словам съела за сегодняшний день столько сладкого, сколько она за месяц бы не съела, а на полигон пошла, чтобы размяться после долгого ничего не делания. -Но они же разговаривали? - удивился дракон - Значит, они что-то делали, а говорить несколько часов подряд это сложно. -Ну ты бы выдержал, если бы я начинал говорить к примеру о... - Итэр задумался, вспоминая всё самое скучное, как часто это и бывает, когда нужно ничего на ум не приходит, в итоге парень остановился на грязи - О разновидностях ила в реках Иназумы? -А ты можешь? - восхитился дракон. -Нет... - юноша понял, что дальнейшие объяснения не потребуются. -Жаль, а то я бы послушал. - расстроился дракон. -Если будет время и настроение, расскажу что знаю. - успокоил его Итэр. -Правда, и в сознании покажешь? - юноша практически видел восторженным блеск в глазах дракона. -И в сознании тебе покажу. - улыбнулся юноша. -Ура! Спасибо! - зашумел дракон. -Эй, только не кричи, ты же помнишь, что я тебя прекрасно слышу. -Ой, прости! Помимо мебели это помещение обладало ещё дверью с левой стороны ближе к противоположной стене, но к сожалению юноши, она была закрыта, до сих пор, вздохнул он. Третья комната была оборудована под кабинет, по крайней мере наличие стола и надлежащих для письма принадлежностей говорило об этом. Вообще это помещение уже было уникально своими медовыми, в тон пола деревянными панелями до половины стены. В левом углу комнаты был небольшой камин из светлых серых кирпичиков, длиною в ладонь, золотистые с алыми вкраплениями язычки пламени неспешно лизали угли за узорчатым металлическим ограждением в виде плетущихся виноградных лоз. Похоже, думал Итэр, это либо основная символика Барбатоса, либо это особый стиль этих комнат. Как и во второй комнате обивка кушетки по правую руку юноши была светлого персикового, как первые, едва-едва созревшие плоды, цвета с темно-синими, словно беззвездная ночь с каймой из последних золотистых лучей закатного солнца. Напротив двери стоял высокий, до самого потолка книжный шкаф, часть его была заполнена теми же романами, с парочкой другой исторических талмудов, а другая пустовала, видимо, решил юноша, это для того, чтобы складывать личные записи. Однако в этот раз шкаф не записал всю стену, а расходился двумя новыми стеллажами, добавляя комнате два новых угла. У другой стены по левую руку от юноши в направлении кушетки находился деревянный лакированный письменный стол, его внутренняя сторона содержал множество небольших ящичков, а на поверхности были разложены принадлежности для письма. В их состав входило так называемое, как объяснил Дурин, перо, выгнутая металлическая пластина с выреза и для подачи письма, прикреплённом на тёмно-зеленую, со светлыми разводами где-то в глубине камне ручка, длиною чуть больше ладони, внутри него была небольшая выемка, в которую вставлялась губка. Это перо следовало обмакнуть острым концом в хрустальную с металлическим и элементами баночку чернил, тоже входившую в набор, выждать, пока она пропитается, и можно писать. В одном из ящиков при первом осмотре Итэр как раз нашёл бумагу для записей. -Ничего нового... - с тихим вздохом заключил Итэр, отодвинув кресло и сев за стол, осматривая лакированную медовую поверхность он подумал - Написать что-нибудь, или порисовать? Несмотря на то, что Итэр, как и Сара с Камадзи принадлежали к аристократической семье Иназумы, искусствам, изучаемым знатью их обучали только в пределах необходимого, как описывал старший брат: чтобы не опозорится в край среди знатного общества, но чтобы оставалось как можно больше времени на тренировки. Однако под чутким руководством Нин Гуан он, по собственным ощущениям, нагнал занятий до уровня обычной знатной семьи. Итэр достал стопку бумаги, отложил её на край, чтобы не лезть заново в шкафчики, и достал один лист, положив его прямо перед собой. О чем бы мне написать? Юноша задумчиво стучал каменной поверхностью пера по столешницей. О чем там обычно пишут аристократ? Размышлял он, о природе, о сражениях, о любимых... На последнем слове парень сильнее стукнул по столешнице. -Ну точно, - вслух сказал парень - любовь, точнее любимый... На ум сразу пришёл Сяо, Итэр не заметил, как его щеки беззастенчиво припорошил румянец, словно первый снег ещё не успевшую опасть листву. Ну, думал он, попробуем, в конце-то концов, не зря же Нин Гуан со мной возилась, Итэр сосредоточиться, вспоминая образ Адепта, словно птица, увидавшая родной лес затрепетала, потеплело сердце, а руки начали выводить старательные, аккуратные символы, на кипенно-белом листе ложились бездонной ночью росчерки чернильные.

Листва опадает на землю, Сменяет осень зима, Золотые танцоры пропали, На смену пришли холода. Лишь сакура будто застыла, Любимого верная ждёт, Пурпурная дымка на ветвях Не сдастся под вражий напор. Закованы реки во льда, Сокрыты бурные воды, Но не сдались они, ждут того дня, Когда вновь придёт тёплое солнце. И сердце моё пусть сокрыто За маскою скорби смиренной, Но не предам я тебя, И любовь наша будет жить вечно. Душа моя будто цветок, Закрытый холодной зимою, Но стоит увидеть тебя, Как распускается, словно весною. Ах, как же сказать мне тебе, Что сердце птицею бьётся, О прутья груди моей, Когда пропадаешь от взора...

Итэр отложил перо в специальный держатель и перечитал написанное, каждая строка была будто новая, сотворенная не столько рукой, столько сердцем. Юноша, уже не видя текст перед собой, вспоминал столь родные, любимые черты лица Адептах, холодное, бесчувственное золото глаз, такое тёплое, когда взор обращался на юношу, лёгкую улыбку, столь мягкую, что можно утонуть, объятия, что самые безопасные, способные защитить от всего на свете. -Итээээр... - внезапно в сознании юноши взволнованно позвал Дурин - У тебя сейчас слёзы скатятся на бумагу. -Что... О, Бездна!... - Итэр быстро отложил лист в пустующий шкафчик, стирая рукавом предательски горячий робкий ручеёк с лица. Закончив с письмом, Итэр вернулся в основную комнату, замявшись на мгновение, он неспешно подошёл к букету цветов, в этот раз в глазированной вазе высокими стеблями гордо стояли колоски колокольчиков. В отличии от Иназумских, эти словно собрали на себе звезды с неба, неземные белые цветки не отставали от небесных светил, они густо усеивали крепкий стебель, кажется, слегка просвечивая изнутри. Более крупными и не такими частыми, но не менее прекрасными были гладиолусы, узкие у толстого тёмного стебля, они плавно расширялись крупными бутонами с нежными бархатистыми складочками. Такие же кипенно-белые, словно первый снег, ничем не тронутый, однако на их краях оттого особенно выделялась лёгкая голубая, с примесью серебра кайма. Не совершенные, отчего эти цветы и обладали своим особым очарованием. Солнце уже заканчивало свой небесный путь, под конец ярко одаривая земной мир невесомым золотом лучей. Итэр легко прикоснулся к букету, щедро обласканному светом, едва заметной дымкой осевшем на крупных молочных бутонах, с лёгкой улыбкой вдыхая сладковатый аромат, словно лесная речушка, растёкшийся по комнате...

***

Ближе к вечеру, в покинутый кабинет проник ветерок, бесшумно он соткался множеством светлых бирюзовых нитей в высокую мужскую фигуру, одиноко застывшую во тьме комнаты. Гость осмотрел комнату безличным взором, будто искал что-то в изысканной обстановке комнаты, но без особой надежды. Его взгляд остановился на письменном столе, с некой долей любопытства в бескрайней бирюзе небес во взоре, тот, безошибочно определит, каких шкафчиков касались, а какие так и не удостоились чести быть согретыми теплом смертных рук. Выдвинув один из шкафчиков гость видит лишь стопку белоснежных листков, а вот в другом был лишь один лист, его-то и достали на свет. Взор гостя мелькал по аккуратным строчкам, по сплетениям слов открытых и простых, словно поле луговых цветов, они словно птицы весною поют о чувствах писателя. Закончив читать, гость поднимает голову, взор устремлен куда-то явно дальше, чем потолок комнаты, гость впервые за долгое время обращает взгляд в дебри леса собственной души, где дикий, необузданный виноград лозами оплетает крупные стволы, и ничего не видно в этих запутанных сетях чувств. Гость, будто очнувшись, быстро прячет лист на место, осматривает стол, готовый подметить любые изменения и тут же исправить их, чтобы его визит остался незамеченным. Не отследив никаких следов своего присутствия в комнате гость покидает кабинет.

***

Открыв глаза, Итэр ничего не увидел кроме багряного полотна перед глазами, он поднял руку и попытался дотронуться до своего лица, подцепить завесу, мешающую видеть, но пальцы словно проходили сквозь дымку тумана, лишь смутно знакомая сила тягучим чувством окутывала сердце с каждым милейшим движением, вздохом, биением глухим в грудной клетке, с каждой каплей крови несущейся по сосудам. -Итэр, ты тоже здесь. - мягко, вкладывая нежность в каждое слово, позвал голос столь знакомый, что на душе у юноши сразу потеплело. -Сяо, - выдохнул он с лёгкой улыбкой на лице, сквозь ткань ничего не было видно, так что юноша попытался ориентироваться на голос Адепта - ты не знаешь где мы? Точнее, что вокруг нас и... Где ты?... - с тревогой в голосе спросил он. Адепт вздохнул, собираясь что-то сказать, но тишину не разрушили слова, вместо этого ладонь юноши окутало тепло, её потянули, не встретив сопротивления, и приложили внутренней стороной к щеке, согревая своей рукой тыльную часть, Адепт мягко оглаживал оглаживал её большим пальцем, успокаивая обескураженного юношу. Итэр робко двинул ладонью вверх, задевая указательным пальцем пушистый веер чужих ресниц, прошелся чуть в стороны, кожу защекотал шелк волос, двинул вниз, пока большим пальцем не коснулся губ, те приоткрылись от волнения, Адепт шумно выдохнул опаляя кожу ладони. Внезапно талию Итэра мягко обвили рукой, притягивая к себе, юноша сделал шаг, пока его не обожгло теплом родного тела, парень поднял вторую руку и неловко, робко коснулся ханьфу на чужой груди, прижался сильнее, ловя кожей шумное, скорое биение любимого сердца. Стягивающую душу энергия, словно страшась спугнуть хрупкое счастье, такой сладостной пеленой обволакивающее сердце, отступила, бродя невероятно близко вокруг них, не касаясь, верным стражем охраняя. Итэр ничего не видит сквозь кровавую пелену, но страх давно сменился спокойствием и бесконечным морем доверия к одному единственному Адепту, к его теплу и к шумному, стремительному биению его сердца под шелковой тканью. Неизвестно сколько они так стояли, просто прижавшись друг к другу в пустоте, окружённые неспешно плывущими темными волнами с просвечивающими нефритовыми лентами. Возможно эти касания длились едва ли на четверть сгоревшую палочку благовоний, а может прошли долгие годы, пока каждый из них не мог насытиться живым теплом другого, прекрасной мелодией быстрого биения любимого сердца, таким сладостным ощущением, что он не один в этом мире, что один любим до безумия другим. Сяо вглядывался в любимый силуэт, скрытый в ворохе киновари, в сияние золотых локонов, собранных в сложную прическу с нефритовой шпилькой в виде феникса. Такая же, думал он, была на Итэре, когда он помог мне с ранами, когда мы провели первую ночь вместе. Адепт тихо втянул запах родного человека, прежде всего накатила мягкими волнами морская соль, бледный, чуть золотистый песок, пропитанный ею. Мягко зашуршала высокая, по пояс трава на поле сражений, несмотря на багряные реки, окропившие его, их тихая песня навевает спокойствие. Словно стоит поднять голову, как окатит необычайной свежестью и свободой, и ласково огладит лицо только начавшийся дождь. Кажется, что весь Итэр так и веет непокорностью грозового неба, свободой и её жаждой, которую не поймать, не сломить. Но стоит вдохнуть чуть по сильнее, как робко распускают свои крупные бутоны цветы, не одни, их много, целый букет, сливающийся в один мягкий, сладкий аромат, такой робкий и хрупкий, словно через мгновение его унесет шаловливый ветерок. Сяо смотрит на своего супруга, в ворохе шелка киновари он со страхом узнаёт брачный наряд возлюбленного, слово враг коварный подобрались ужасные воспоминания, как осела, словно подкошенная мечом, внезапно столь хрупкая фигура, как с чужих губ предательски сорвался тихий стон боли, режущий сердце хуже любого клинка, как хрусталём прокатились горячие реки по щекам. Адепт невероятно сожалел, что когда-то, обуреваемый злобой, ненавистью и кармой, раздраженный очередным разговором с Мораксом согласился создать нечто столь отвратительное. Изначальный наряд обладал благими намерениями, должен был, взяв силы Адепта, защищать возлюбленную душу. Но стоило Сяо взяться за него, как ядовитой рекой вплелась в шелковые хрупкие нити его карма, его ненависть, его боль, собственная сила словно издевалась над Якшей говоря: Посмотри, посмотри что творит даже малая частичка тебя, и такой как ты ещё надеется обрести счастье? Насмешка злая, презрительная, иначе Сяо назвать это не может, и как никогда он жалеет, что этот отвратительный наряд когда-то оказался на его супруге, буквально вплавливая, а по-другому и не описать тот удушающей запах гари и жженой плоти, буквально убийственную силу в хрупкое, словно травинка на ветру смертное тело. Тем ещё ужаснее вновь лицезреть этот кошмар наяву вновь на любимом теле. -Итэр... - тихо, будто шепот ветра, зовёт Адепта, легонько поглаживая супруга по талии. -Хм?... - тот чуть поднимает голову, выражая свою готовность слушать. -Тебе, - Якша собирается с духом - тебе не больно? -Что ты имеешь в виду? - непонимающе спрашивает Итэр. -Это наряд, - объясняет Сяо - он причинил тебе столько боли, как ты себя чувствуешь сейчас? Юноша замолкает, обдумывая, а потом с удивлением отвечает: -Вообще-то, я чувствую себя прекрасно. -Точно? - с нескрываемым волнением в голосе спрашивает Якша. -Точно. - Адепт почти видит, как чужие губы расплываются в мягкой улыбке. Внезапно Итэр прячет лицо на груди Адепта с тихими словами - На самом деле, мне очень хорошо, особенно оттого, что ты рядом... Сяо открывает рот, порываясь что-то сказать, но лишь смыкает губы, поднимая кончики, и утыкается в золотистый ворох локонов любимого. Как бы Адепту не было сложно это признавать, но в свадебном наряде от Итэра невероятно, да почти невозможно отвести взгляд, Киноварь ткани облегает статную фигуру так, что в ней почти невозможно узнать воина, делает контур плавным, даже хрупким, и не скажешь, что этот смертный был воином на своей родной земле. Словно выжившая после беспощадных морозов глициния, обнаженная суровыми холодами от листвы, встречает первый день весны со столь долгожданными солнечными согревающими лучами ворохом прекрасных цветов. Распускаются на гранатовом полотне золотые цветы, гуляют ветра средь бесчисленных пиков гор, и чуткой рекой струиться по фигуре ткань, слегка расходясь к подолу, длинные рукава надежно укрывают запястья и потому еще более драгоценны те мгновения, когда можно ухватить жадным взором кусочек светлого полотна кожи. К сожалению Адепта, лицо возлюбленного сокрыто плотным закрепленным небольшой золотой короной с двумя танцующими фениксами полотном рубинового шелка, что до ключиц стелиться, скрывая родной образ, однако собранные в высокую прическу волосы неожиданно открывают взору Адепта светлый шелк шеи супруга. После раздумий, губы Сяо расплылись в улыбке, и он прикоснулся жаркими устами к бледному изгибу, обжигая чувствительную кожу с каждым легким поцелуем. -С-сяо, ты!... - обескураженный и неимоверно смущенный ласковыми прикосновениями Итэр вплетает пальцы в шелк чужих волос. -Что-то не так, любовь моя? - с улыбкой опаляет шею Адепт. -Нет, всё так! - быстро говорит Итэр, уверенный, что уже слился цветом лица с багряным шелком - Просто... А как я выгляжу? - спрашивает первое, что пришло на ум. Бездна, стыдливо прячет лицо на груди Адепта юноша, ну как меня угораздило спросить именно это? -Ты просто неотразим, - вдруг отвечает Адепт - прекраснее тебя нет ничего в мире... -Ты, - Итэр заминается, смущенный столь неприкрытой похвалой - ты правда так думаешь? - совсем тихо спрашивает он, почти не надеясь на то, что его услышат. -Правда. - отвечает Адепт, ещё раз опаляя неимоверно чувствительную кожу на шее. -Да ты даже не оторвался посмотреть! - возмущается Итэр. -Я видел тебя до этого со стороны. - невозмутимо отвечает Сяо. -Оу, ну да, можно и так... - смущается Итэр. -Но стоит признать, - внезапно говорит Адепт - с этого ракурса ты тоже прекрасен. -Сяо!... - возмущается смущенный Итэр под откровенным смех Адепта. -Что не так, - подхватывает Адепт, утыкаясь носом в родной изгиб ключиц - это же чистая правда... Внезапно юноша чувствует что-то знакомое, будто читаешь строки и вспоминаешь, что когда-то видел их в одном стихе. Ощущение, будто он на мгновение оказался дома в период цветения сакуры, когда в воздухе витает что-то столь неуловимое, но без чего в душе остается такая пустота, которую ничем нельзя закрыть. -Сяо, - с неким мандражем Итэр зовёт Адепта - скажи, что-то вокруг нас есть? Кожу на шее опаляет холодом одиночество, спустя время молчания Якша отвечает: -Появился сад, он достаточно большой и тут очень много деревьев сакуры. -Правда? - с затаенной надеждой спрашивает Итэр, на что получает утвердительный ответ. Первоначальный искренний, практически детский восторг сменяется ревущей тоской. скребущей искривленными когтями душу. -Всё хорошо? - беспокоится Адепт, чувствуя печаль супруга. -Да, просто... - Итэр вздыхает, отвечая более тихо - Просто жаль, что я её не увижу. Сяо не просто неприятно, ему практически больно слышать вой тоски в родном голосе, поэтому он берет ладонь, зарывшуюся в его волосы и, придерживая удивленного супруга за талию, ведет к самому красивому и полно цветущему дереву, переплетает их пальцы и тянет чужую руку к ветви, густо усеянной цветами. И Сяо готов поклясться всем Архонтам, что тихий восторженный вздох любимого - лучшая ему награда. -Пусть ты и не видишь их, но теперь ты можешь насладиться их касаниями. А Итэр, аккуратно придерживаемый Адептом за ладонь, касается полных бутонов, узнавая родные очертания, и словно само дерево встречает юношу после долгой разлуки, тихим шелестом, мягко опадая хрупкими лепестками в протянутую ладонь. А Итэр стоит, замерев, затаивший дыхание и не видит, не чувствует, как под алой тканью струиться хрусталём соленая дорожка. -Спасибо... - шепчет он. Но стоит уловить столь знакомый сладковатый, сухой, даже пудровый цветочный запах с примесями мёда, настолько уникальный, что его не спутаешь ни с одним другим, Итэр спрашивает уже более бодро - А тут только одна сакура или есть ещё растения? -Хм, - Адепт оглядывается - тут очень много ирисов, так же кроме сакуры красные клёны, ещё есть маленькие кустики гортензии, а сверху спадает глициния... - Сяо чувствует, как с восторгом отзывается на каждое слово сердце возлюбленного, отдаваясь его же силой, текущей по чужим сосудом, практически заражая неописуемым восторгом - К чему хочешь прикоснуться? - поняв спрашивает он. -Ко всему! - счастливо отвечает Итэр. Сяо с улыбкой, ласково оглаживает большим пальцем внутреннюю сторону ладони супруга и ведёт её сначала с маленьким, но ярким, будто закат за мгновение до того, как наступит ночь, кустикам гортензии, потом к багрянцу шумно шелестящих клёнов. Особенно долго Итэр задерживается у ирисов, с какой-то свой совершенно сокровенной тоской и нежностью оглаживает изящные лепестки, и глубокая печаль удивительным образом смешивается с некой щемящей, хрупкой любовью. Чувствуя это, Адепт, когда юноша убрал руку от крупных бутонов, тянет её к себе, оставляя на внутренней стороне тихий поцелуй. Пришла пора глициний, густыми клиньями, усыпанными яркими бутонами стекающие сверху из тьмы, однако Адепт понимает, что не может притянуть чужую ладонь к цветам, так как те слишком высоко. Внезапно ему приходит в голову идея. -Итэр, - обращается он к любимому с легкой улыбкой - сейчас я кое-что сделаю, но не пугайся, просто... - слова остаются в горле. -Сяо, делай что нужно, я тебе доверяю. - переплетенные с его пальцы сжимают в поддерживающем жесте, и Адепт словами не может выразить, как ему важны эти, кажется столь простые, совсем бесхитростные слова. -Тогда держись. Сяо размыкает их руки опускается и подхватывает супруга под колени, с силой Адепта, тот совсем лёгким, практически невесомый, словно лепесток цветка, Сяо усаживает Итэра к себе на плечо, поддерживая одной рукой, второй же он ловит ладонь мужа и мягко притягивает к себе, оставляя поцелуй на тыльной стороне. -Сяо, ты!... - юноша совершенно обескураженный, цепляется за ладонь Адепта, как бы он не вертел головой, но алая ткань не желает освобождать взор из своих оков. -Не бойся, я держу. - Дождавшись, пока юноша успокоится, Якша продолжает - Протяни руку вверх. Итэр, следуя указаниям, робко протягивает ладонь ввысь. -Чуть правее... - сосредоточенно говорит Адепт - Вот сейчас в сторону! Довольно быстро ладонь находит свою цель, и наградою за усердия становится ласковое касание неисчислимого множества хрупких бутонов, в которые практически зарывается ладонь юноша, он с наслаждением вдыхает сладостный, нежный аромат дома, и пропадает тоска, лишь щемящая в сердце тихая радость растекается в душе. -Сяо, - зовет он - пожалуйста, можешь опустить меня к себе. - через мгновение, почувствовав опору под ногами, Итэр продолжает - Спасибо, спасибо тебе большое! -Пожалуйста. - отвечает Сяо, после недолгих раздумий, повинуясь неожиданной подсказке собственных сил он спрашивает - Скажи, а мне полагается как супругу небольшая вольность. -Конечно... - удивляется Итэр - Но про что именно ты говоришь? -Могу я наконец-то снять фату? Вопрос застаёт Итэр врасплох, поняв его, юноша отвечает Адепту искренним смехом. -Полагаю, что это достойная просьба, - отвечает он - можешь снять. С неким мандражем в сердце, словно вот-вот случится нечто совершенно особенное, Сяо подцепляет багрянец шелка и с трепетом тянет его сначала на себе, потом вверх, открывая лицо возлюбленного, уже не помня себя, он оставляет шелк на золотых локонах. Будто находясь в неком трансе, Итэр кладет ладони на щеку Адепта, с любовью оглаживая большим пальцем, всматриваясь в такие родные черты, он слегка тянет его на себя. А Сяо, совершенно очарованный не высказывает ни единого намека на сопротивление, послушно следуя за чужими ладонями, пока его губы не накрывают родные уста. Разорвав поцелуй Итэр смотрит и тонет, утопает в бескрайнем море любви и нежности, которое плескается в золотом взоре Адепта,не выдерживая, тянется обратно, невыносимо сильно, страстно желая выразить все свои чувства через эти касания. -Знаешь, - спустя время с улыбкой Итэр, тянется к шее Адепта и, опаляя кожу, шепчет - Ты мне ещё брачную ночь должен...