Кофе с корицей

Не то чтобы Нил так сильно любит кофе — скорее, любит кофейни и всё, что с ними связано. Любит мягкие высокие стулья у стоек вдоль окон, чтоб можно было сидеть и смотреть на улицу, наблюдать за прохожими, бестолково залипать на скатывающихся по стеклу каплях, чтобы немного разгрузить голову. Ещё лучше — глубокие кресла с подушками под спиной, где-нибудь в уголке, куда днём еле добирается серый осенний свет и где вечером садятся те, кто вроде как хочет провести время в тишине и покое, но вроде как не хочет возвращаться в пустой дом. Кофе помогает сосредоточиться, но приготовить его, пусть и не в самом лучшем виде, Нил может и сам. Так что, конечно, место важнее: не слишком шумно, не слишком официозно, не слишком назойливое обслуживание, ну и розетка у столика, куда без неё. Эта кофейня открылась пару месяцев назад — Нил пришёл бы раньше, но слишком замотался в последнее время. Достаточно близко и к дому, и к офису — впрочем, ни дома, ни в офисе Нил находиться не любит. Вообще, это хороший вопрос: а где он любит находиться? Или так: есть ли вообще такое место, в котором он хотел бы быть? От этих мыслей становилось неуютно, и лучше, наверное, не трогать такие глобальные темы вообще — есть риск надолго загнаться, а в этом Нил профессионал. Ещё Нил профессионал в СЕО-копирайтинге и оформлении сайтов — в общем, во всём, для чего необходим ноутбук и бесценный навык не хамить заказчикам. Нил не хамит, более того, общаться с ним, наверное, одно удовольствие — ему всего-то нужно открывать «Сапёр» в соседнем окошке и взрывать поле, представляя клиента вместо убитой рожицы. Или рисовать в Paint огромный член с подписью «мистер такой-то, хочет жёлтые буквы на голубом фоне, а получит хуй в жопу» и так далее. Ну или пить кофе. Действительно вкусный кофе. Такой, какой ему заварил бариста той самой новой кофейни. *** Нил смотрит в спину этого парня четвёртый раз за последние десять минут, и это уже начинает злить его самого. Причём внятно охарактеризовать свои эмоции он не может: это не раздражение — парень не сделал ничего, что могло бы разозлить, даже наоборот, он как всегда был настолько приветлив, что Нил машинально улыбнулся в ответ, при том что вообще не собирался; это и не симпатия — Нил даже сказал бы, что такие люди в принципе не в его вкусе. Такие энергичные, такие коммуникабельные, такие, э-э-э, лёгкие? Этот парень всё делает легко. Подходит к стойке, вытирая руки полотенцем, пока Нил оставляет куртку на вешалке, опирается о столешницу и улыбается. «Добрый вечер, что будете заказывать?» — расслабленно, немного невнятно, забавно проглатывая некоторые согласные. Нил попадает на его смену уже раз пятый (и он, конечно, запомнил эти дни), и ему кажется, что парень улыбается всё теплее и теплее: не просто как приятному клиенту, а как старому другу. Хотя это Нил, конечно, разогнался. «Старому другу». Такие, как этот бариста, не тусят со скучными задротами, впахивающими в маркетинге и в свободное время обкладывающимися заумными книжками, чтобы найти хоть какой-нибудь смысл в своём существовании. Такие зависают в клубах, сколачивают рок-группы, ходят по хипстерским фестивалям и коллекционируют винил. С другой стороны, этот парень, наверное, кроме этикеток на своих сиропах ничего в жизни не читал. По крайней мере, Нилу хочется так думать. Но вот он опять смотрит в сторону стойки и видит, как парень пританцовывает под “Can't Buy Me Love” битлов (и, кажется, подпевает), заваривая раф новой посетительнице. Если бы обаяние перерабатывалось в электричество, этот бариста мог бы кипятить воду одним своим присутствием. *** — Вечер добрый, латте с орехом? — улыбается бариста, пока Нил вешает куртку на вешалку. — Здравствуйте, нет, лунго, пожалуйста, — мысль о том, что этот парень его запомнил, заставляет усмехнуться. Кажется, их общение выходит на новый уровень. — Неудачный день? — Вроде того, — Нил абсолютно не из тех, кто изливает душу барменам и прочему ни в чём не повинному обслуживающему персоналу. — А что, это какой-то особенный депрессивный кофе? — надо же, кажется, это попытка поддержать разговор. — Для того, кто берёт латте, — похоже на то. Хотите, чили туда намешаю? Будет депрессивно и слегка злобно. — Нет, спасибо, — смеётся Нил, и, оказывается, у него есть на это силы. — А зря, с чили всё прикольнее. — Не фанат острого. — О’кей, вилку класть не буду. Нил смеётся снова, а парень, вставив холдер в кофемашину и нащёлкав что-то на дисплее, возвращается к стойке. — Ну что, давайте знакомиться. — А? — Вы постоянный клиент, — он протягивает руку. — Адам. — Нил, — пальцы Адама шершавые и очень тёплые, даже горячие, а татуированные запястья обмотаны фенечками. Насколько Нил знает, в общепите украшения на руках запрещены, но, кажется, парень систематически игнорирует это правило. — Поздравляю с десятипроцентной скидкой, Нил. — Ну хоть что-то хорошее за сегодня. — Это вы ещё кофе не попробовали, — Адам подмигивает. Нил улыбается и думает, что глаза Адама ещё теплее, чем его руки. *** — Как там табуретки мечты? — интересуется Адам, приземляясь на подлокотник кресла. — Если честно, так себе, — Нил откидывается на спинку и трёт переносицу, искренне радуясь, что у него есть официальный повод отвлечься от работы, которая его за сегодня порядком задолбала. А ведь ещё только три часа дня: обеденный перерыв у нормальных людей закончился, и посетителей в кофейне было аж целых один человек — Нил, который корчился в творческих муках над очередным проектом, проклиная нещадно лагающий интернет и собственную бездарность. — Чего так? — Да не будут их покупать, это надругательство над мебелью. Но надо ж, конечно, всё свалить на сайт. Кнопки слишком бледные, фотки слишком маленькие, описание «без души». — Попробуй в стихах. — Без мата не получится. — Или вот это на стартовую страничку повесь. — Что? — «...Хочет кнопки поярче, а получит хуй в жопу...» Нил смотрит на открытое на ноутбуке окошко Paint и чувствует, что щёки начинают закипать, а Адам смеётся: сипло, прокуренно (Нил уже заметил, что регулярные перекуры этому человеку были необходимы как воздух) и так забавно, что против воли начинаешь смеяться вместе с ним. — «Нил…» Как тебя там? — Сандерсон. — «Нил Сандерсон, специалист по веб-дизайну и хуям в жопе». Макушка Нила упирается в бок извернувшемуся на подлокотнике Адаму, и это не кажется странным — Адам в принципе настолько часто и легко прикасается к Нилу, что тот уже почти перестал ловить от этого мурашки. Впрочем, Адам такой со всеми. Просто приветливый, гипертактильный человек, который дружит чуть ли не со всеми своими клиентами, знает, как зовут их собак и в какую парикмахерскую ходят их мамы. Болтливый и малость наглый, иногда чересчур активный, горящий энтузиазмом, иногда усталый, будто бы выпадающий из реальности. Природа не одарила его богатой мимикой, зато в его мягкий, чуть хрипловатый голос Нил готов завернуться, как в плед, и спать до самого Рождества, и чтоб в голове был только этот запах кофе и корицы. Адам оглядывается на только что открывшуюся дверь, улыбается новому посетителю и возвращается за стойку, а Нил сворачивается в кресле, зарываясь носом в воротник шерстяного свитера, и прикрывает глаза. Да, Адам такой со всеми. *** В следующий раз Нил застаёт Адама накидывающим куртку и явно собирающимся уходить: за стойкой вместо него возился невысокий парень с кольцом в губе и слегка заёбанным взглядом. — ...и темпер, Адам, какого хуя, ну темпер-то можно не заливать, я же просил… — А то ты сам никогда не заливаешь. И за мат при посетителях Гэвин тебе пизды даст. Привет, Санс. Нил улыбается во все тридцать два: боже мой, он серьёзно только что сократил его фамилию, то есть, понимаете, можно ли быть ещё более милым? Или Нилу кажется милым буквально всё, что делает Адам? Парень за стойкой смерил Нила подозрительным и слегка неприветливым взглядом, отчего Нил успевает напрячься, но в следующую секунду между ними уже оказывается Адам. — Это Брэд, мой самый лучший в мире бро. — Темпер всё равно не прощу. — А это Нил, мой самый лучший в мире клиент. — А-а-а, Адам про тебя рассказывал, — Брэд теперь уже не выглядит таким агрессивным, и, пока они пожимают руки, Нил думает, что, возможно, это не неприветливость, а просто у него такое лицо. Брэд тем временем почему-то ухмыляется в сторону Адама, на что Адам закатывает глаза. — Ты рано, — подаёт голос Нил, когда Брэд возвращается за стойку. — А, ну, этот злобный карлик хочет, чтобы я его подменил в субботу, поэтому сегодня он вроде как пашет вместо меня. — Злобный карлик всё слышит, — бурчит Брэд, оттирая губкой какие-то неизвестные приспособления на рабочем пространстве. — Так и было задумано, — отзывается Адам и добавляет, глядя на Нила: — Но, типа, если хочешь, сварю тебе что-нибудь, пока не ушёл. — А ты сейчас по делам? — Да не особо, вообще, я планировал вызвонить кого-нибудь и пойти потусить… Ты поработать пришёл? — Это не срочно, могу отложить, — и вот теперь кольнула мысль, что, возможно, последний вопрос не подразумевал приглашения провести время вместе, а ответ Нила наверняка выглядит как навязывание своей компании, и, Господь Иисус, социальные взаимодействия — слишком сложная штука. — Так пошли вместе, — просто отзывается Адам, и Нил надеется, что выдохнул не слишком громко. — Только, может, куда-нибудь, где не очень шумно… — Сядем в кафешке. Только не здесь, я знаю, как этот хер варит кофе. Тут через квартал есть одно ка- АУЧ!.. Адам резко пригибается, пытаясь нащупать что-то под одеждой, пока Брэд, секунду назад подкравшийся к нему со спины, довольно ржёт, постукивая формой для льда по ладони. Нил ржёт вместе с ним: наблюдать за сражающимся со льдом под своей футболкой Адамом оказалось весьма и весьма приятным занятием. Когда они вдвоём выходят из кофейни, на улице снова идёт дождь — та самая мерзкая осенняя морось, когда воды вроде бы не много, но почему-то каждый сантиметр твоего тела через две минуты становится мокрым и холодным. Нил жалеет, что не взял зонт: во-первых, не вымок бы, а во-вторых, мог бы идти под ним с Адамом, и расстояние между ними было бы минимальным. Адам делает уже пятую попытку поджечь сигарету, одновременно закрывая её от дождя и ветра, но успеха добивается, только когда Нил останавливается перед ним и прикрывает его ладони своими. Огонёк зажигалки отражается в светло-серых глазах — Адам затягивается, держа сигарету над пламенем, и чуть усмехается, неотрывно глядя на Нила. Нил чувствует, как согреваются пальцы. Бумажный кончик кое-как занимается и тихонько шипит, вероятно, от влаги, а Адам всё ещё смотрит: улыбается, чуть щурясь из-за дождя, и Нил улыбается в ответ, пока какая-то мерзкая капля не попадает ему прямо в глаз и не заставляет скривиться и начать ожесточённо моргать, на что Адам тихо смеётся своим сиплым, шелестящим, как рождественские колокольчики, смехом. *** — Любишь кофе? Вообще-то Нил хотел спросить, настолько ли Адам любит кофе, чтобы взаимодействовать с ним даже во внерабочее время, но прозвучало это как «вау, ты бариста, наверное, ты любишь кофе?», и тупее просто нельзя было ничего придумать, браво, Сандерсон. — Обожаю, знаешь, — усмехается Адам, водя пальцем по ободку широкой чашки: флэт-уайт с кленовым сиропом, Нил запомнил. — Хотя работаю бариста довольно давно. Не надоедает, как видишь. Брэд говорит, типа, у меня вместо крови эспрессо. Человек-кофеёк. — Такой же горячий? Адам смеётся, а Нил довольно отпивает свой чай: кажется, это был его лучший панчлайн за вечер и вообще за всю историю подкатов к кому бы то ни было. — И так же могу взбодрить, — Адам с улыбкой подмигивает. Один-один, и пока Адам тянется за своим кофе, Нил улетает в стратосферу от этой адской смеси смущения и восторга. — Но, вообще, кроме кофе много чем занимаюсь. — Например? — Ну, я вроде как на гитаре играю. И пою слегка. Брэда в это дело столкнул и ещё одного чувака, играем по барам, ну так, иногда за бабло, иногда за спасибо. — Кавер-бэнд? — Своё пишу, — неловко отзывается Адам, покручивая чашку на блюдце. — Не бог весть что, но под пивас заходит. — Надо прийти заценить. — Слушаешь Nirvana? — Ага. — А Led Zeppelin? — Обожаю их. — Значит, понравится, — хитро ухмыляется Адам. — Фанаток небось толпа? — Может, я по фанатам, — Нил чуть не давится чаем, а Адам снова смеётся, вероятно, с удовольствием лицезрея такое взволнованное выражение лица. — Зачем себя ограничивать? — Звучит как тост, — Нил салютует Адаму чашкой чая, мысленно отмечая, что в последний раз живот так приятно скручивало, кажется, ещё в период первого брака. Первого и единственного вообще-то, но Нилу хотелось верить, что однажды будет второй, и желательно — окончательный. Да, Нилу чертовски хочется семью. Хочется готовить на четверых, а лучше на пятерых и ещё на собаку — большую, лохматую собаку, которую дети будут бессовестно таскать за уши, а она, добрая и терпеливая, будет лизать их в нос и гоняться за ними по двору. Нил хочет курить на веранде, слушать детский смех, а потом вдруг почувствовать объятия и чужой — родной — подбородок на плече. И сказать: возьми плед, уже прохладно. Впрочем, кто ж осенью не хочет семью. Осенью все хотят. Это ещё Рождества не было, на Рождество хоть волком вой. Ничего, думает Нил, к весне отпустит. Он провожает Адама до метро, и тот, совсем не мёрзнущий в своей лёгкой куртке, накинутой прямо поверх футболки, приобнимает его на прощание. Нил чувствует плечом его подбородок, улыбается и советует носить что-нибудь потеплее. *** В субботу у Нила выходной, но в кофейню он всё равно приходит — кажется, уже бесполезно отрицать причину. По крайней мере, лучше ошиваться здесь, чем сидеть дома и ожесточённо анализировать, означало ли «может, я по фанатам», что Адам не против его общества, или что у Адама есть парень, или что Адам просто очень тупо шутит. Кстати, шутит он действительно тупо, но в этом даже был какой-то шарм. Например, как-то он осознал созвучие «Леннон» и «Ленин», а потом сутки придумывал случайные каламбурчики на эту тему и ржал как долбоёб. Леннон в коммунистической партии. Ленин валит рок-н-ролл. Восхитительное чувство юмора. Так или иначе, ублюдское гыканье, которое Адам при этом издавал, заставляло Нила закрывать лицо ладонями и смеяться до колик. — Хотел бы я уметь варить что-то приличное. — Заходи перед закрытием, чему-нибудь научу, — Адам сегодня слишком рассеянный: в субботу людей как всегда до черта, а ещё Нил замечает более яркие, чем обычно, круги под глазами, будто кое-кто сегодня совсем не спал. Это вызывает смутную тревогу, но, с другой стороны, они, наверное, недостаточно близки, чтобы Нил лез с расспросами. — А что-нибудь пожрать тут есть? — Есть вон там сэндвичи, но… да блин… — Адам смотрит на потрескавшуюся кофейную таблетку в фильтре и раздражённо вытряхивает холдер над мусоркой. — Есть сэндвичи, но в них, типа, такое количество майонеза, что это скорее хлеб с майонезом. — А на твой вкус? — На мой вкус сейчас бы, знаешь, вискарь не помешал. Доброе утро, мисс! Нил ждёт у стойки около минуты, пока тот смешивает молочный коктейль, параллельно пытаясь не упустить заваривающийся эспрессо, и искренне ему сочувствует. Сегодня снова такой день, когда Адам будто бы не здесь, и больше всего Нилу хочется узнать, где он. О чём думает. Хочет ли впустить в этот мир кого-то ещё. Может ли Нил по крайней мере постучаться. — Так что насчёт пожрать? — А, да, извини. В общем, там есть пирог с грибами, к нам его редко завозят, вроде как не раскупается, но на самом деле пальчики оближешь. — Давай пару кусочков. — Греть? — Не, в пакет. — Всё ещё хочешь послушать, как я пою? — О, ну, да, конечно. — Мы тут набились в один клуб, вроде как играть через неделю будем, ну и я подумал… — Я приду, — Нил мог бы не выпаливать это так быстро, но тут уже ничего не поделаешь. — Круто, я думал, понадобятся шантаж и угрозы, — смеётся Адам, протягивая ему через стойку бумажный пакет. — А, это тебе, — Нил прикладывает кредитку к терминалу. — Что мне? — Ну, пирог, — кивает на пакет. — У тебя тут столпотворение, ты ж наверняка поесть забудешь. Адам ещё какое-то время осмысляет происходящее, а потом неловко улыбается, прижимая пакет к груди. — Бля, чувак… — это звучит так невнятно, будто улыбка лишила Адама способности выговаривать согласные, но Нил уже привык к его отсутствующей дикции и просто улыбается в ответ. А потом Адам смотрит куда-то за спину Нила, издаёт счастливое «о-о-о» и, бросая пакет на стойке, выбегает из-за неё навстречу лохматому небритому парню. Через секунду они уже обнимаются, и Адам в процессе отрывает гостя от пола, чему тот со смехом сопротивляется. Возле стойки тем временем образуется недовольная очередь, которая не мешает Адаму дёргать парня за плечо, пока тот вешает на крючок куртку, и громко переговариваться на тему того, как у них обоих дела. А ещё он, кажется, только что чмокнул гостя в щёку. Да, он определённо это сделал. Тут нельзя ошибиться. Нилу очень хочется дать себе по лицу прямо при очереди. Требуется приложить усилие, чтобы прекратить пялиться на этих двоих, но, когда он смотрит на оставленный на стойке пакет с пирогом, менее тошно не становится. Если Нил в чём-то и разбирается, помимо маркетинга, так это в том, как незаметно исчезать из мест, в которых ему не нужно находиться. А жаль, к этой кофейне он уже успел привыкнуть. *** — О, нет, это снова происходит, — ровным голосом тянет Барри, разливая чай по двум чашкам. — Что «происходит»? — Твой загон. Он снова происходит. — Чел, это не помогает. — И не должно. А вот чай поможет. Он с ромашкой, ромашка успокаивает. — Я не люблю ромашку. — Пей давай. Нил пьёт, потому что если не ромашка, то Барри его сейчас сам успокоит. А ещё потому что кофе он уже который день игнорирует. Ну не может эта херня, которую он делает у себя на кухне, называться кофе. Подгоревшая коричневая жижа — да, но точно не кофе. — Хватит тебе уже дома сидеть, сходи куда-нибудь. — Я и дома отдыхать умею. — Верю, но вот это — вообще не отдых, — Барри окидывает взглядом бардак, постепенно добирающийся из жилых комнат на кухню. — Вот поэтому от меня Джанин и ушла. — Джанин ушла от тебя потому, что вам обоим друг с другом было скучно. Вы же феерические педанты. Как с вами только вселенная не схлопнулась. — Мне нравятся организованные люди, — пожимает плечами Нил, представляя, как Барри выглядел бы с ромашками в бороде. — Это со мной сейчас говорит взрослый Нил. А тот Нил, который делает всратые косплеи на Хеллоуин, хочет кого-нибудь ёбнутого. — Мы это уже обсуждали. — С чего ты, блин, решил, что это его парень? — Ты всех друзей в щёку целуешь? — Ты же сам говорил, что этот твой Адам любит лапать людей. — И выглядеть так, будто вместо сна всю ночь трахался. — На нём была майка с надписью «я трахался всю ночь»? Нет? Тогда что это за гадания такие? — Во всяком случае, меня он так не лапал. — Ну так у тебя всегда такой вид, будто твоё личное пространство размером с «Уэмбли». — Правда? — Нил подвисает, не донеся чашку до рта. То есть, он действительно выглядит таким отстранённым? Но он же вроде шутит шутки, улыбается, много — иногда даже слишком много — жестикулирует. Этого недостаточно, чтобы продемонстрировать дружелюбие? Тогда как это вообще делается? — Начни работать ртом, — отвечает на его мысли Барри, и Нил чуть не давится чаем. — Я про человеческую речь, извращенец. Пригласи потусить пару-тройку раз. Расскажи ему всё, что ты мне рассказываешь. Какой он классный, все дела. Если он такой пиздючий ящик, как ты мне описывал, то он сам тебе про парня проговорится. А там уже по ситуации. — А ты прям хороший инструктор. — Ещё б я это в своей жизни применял, — вздыхает Барри, наконец отпивая свой чай. — Да ладно, у вас с Хизер вроде всё хорошо идёт. — Чёрт его знает. Но, наверное, лучше, чем могло бы быть… Кстати, это идея. — Что? — Завтра пойдёшь с нами в клуб. — Не-е-ет, ты же знаешь, это вообще не моё. — Да расслабься, не втроём же. Будет ещё пара человек с работы, ты их знаешь, из отдела продаж. Хизер в этом баре работает, её только к концу вечера отпустят, так что фактически будут все свои. — Барри-и-и… — Никто тебя не заставляет с кем-то знакомиться. Посиди, выпей, музыку послушай. — У меня будет право свалить, как только я заколебусь? — С тебя пара часов. — Час. — Хер с тобой, час. А теперь скажи, где тут у тебя пылесос. *** Когда Господь создавал полную противоположность кофейне, у него получился клуб: здесь абсолютно негде спрятаться, нет мягких кресел, нет столиков для одного, зато музыки хватает всем в радиусе мили. Но музыку Нил любит: пусть громкая, пусть с примитивным текстом и очевидной лажей барабанщика, но эти локальные малоизвестные металлюги создают неплохую атмосферу, в которой хочется не только нажраться, но и немного расслабиться. Хизер, как оказалось, довольно приятная девушка: она работает здесь помощницей администратора, отвечает за всё, что происходит в помещении, и большую часть времени выглядит как нежный цветочек, который отправит тебя в полёт за дверь не хуже вышибалы. Барри рядом с ней превращается в настоящего джентльмена, и весь этот неловкий флирт вызывает у Нила улыбку: каким бы мощным и брутальным этот парень ни казался, уж Нил-то знает, насколько он на самом деле коричная булка. — Музыкантов, кстати, тоже я организовала, — у Хизер довольный вид, и это абсолютно заслуженно, потому что субботний вечер в этом клубе действительно не выглядит как вакханалия, которую Нил ожидал. — Кое-кто большая молодчина, — Барри чмокает её в макушку, и, боже, у них такая милая разница в росте, это просто нечто. — Где нашла? — Мы просто на связи с местными, знаешь, всегда есть люди, которым хоть бы где поиграть. С репточками общаемся, они у себя афиши вешают, флаеры разбрасывают. По ним в основном студенты-неформалы подтаскиваются, но у них особый шарм. — Я бы тоже так хотел, — Нил отпивает пиво из своего стакана, наблюдая, как на сцене парни в каноничных шипах-цепях каверят что-то из Мэрилина Мэнсона. — Играешь на чём-нибудь? — Когда-то давно на барабанах пробовал, ничего особого. — Слышал я его «ничего особого», валит будь здоров, — Барри пихает его в плечо, и Нил против воли улыбается. — Так прибейся к кому-нибудь, барабанщиков всегда днём с огнём ищут, — пожимает плечами Хизер, а Нил думает, что вот эта простая идея на самом деле никогда не приходила ему в голову. — Боюсь, с моей работой не совместится. — А кем ты работаешь? — СЕО, веб-дизайн, продвижение сайтов. Делаю так, чтобы люди покупали вещи. — Совсем не творчески, — мотает головой Хизер, а Нил то ли обижается, то ли злится, то ли испытывает спонтанный профессиональный кризис. Ну ничего себе, пришёл в клуб отдохнуть, а его тут заставляют рефлексировать над своей работой. — О, сейчас новые ребята выйдут, — Хизер указывает в сторону сцены, рядом с которой происходит какое-то движение. — Они у нас ещё не играли, но я их послушала, звучат мощно… — Хиз, вторая стойка! — Что? — Нам вторая стойка нужна, она тут есть? — А, да, посмотри за сценой со стороны звукача… Нил выглядывает из-за плеча Хизер, та слишком резко отходит в сторону — и он чуть не сталкивается нос к носу с Адамом. — О, вау, — Адам неловко улыбается. А Нил как всегда не может не улыбаться в ответ, особенно когда их разделяет сантиметров пять, а вокруг толпа людей, и, серьёзно, может, кто-нибудь нечаянно толкнёт Адама ему навстречу, он что, так много просит? — Ты пришёл, — выдыхает Адам, не пытаясь отходить назад. От него пахнет сигаретами и ещё чем-то свежим и вкусным. — Я? Ну… А… А-а-а! То есть, это ты сегодня играешь? — А я… А, ну да, я же не сказал, где… — Точно. — Круто совпало. — Ну и ну. — Так ты просто так пришёл? — Я, ну, наверное, да? — Тогда, типа, не буду отвлекать? — Нет, в смысле, я же не знал, что ты будешь играть. — Ну да, я же не сказал. — Да, это вы уже выяснили, — Барри безмятежно пьёт пиво, и Нил на сто процентов уверен, что борода ему нужна для того, чтобы вовремя скрывать ухмылку. — Барри, это Адам, а это Хизер… — С Хизер я уже знаком, — смеётся Адам, пожимая Барри руку, пока Нил мысленно орёт себе «соберись, господи боже». — Эй, мне типа нужно на сцену, так что… — Когда начинаете? — рядом с Адамом возникает, чёрт бы его побрал, тот самый лохматый и ещё более небритый, чем в прошлый раз, парень, и Нил уже готов признать, что вселенная намекает ему никогда не выходить из квартиры ни под каким предлогом. — Ну вот дойду до сцены, и начнём, — смеётся Адам, взъерошивая волосы парня. — Кейл, это Нил, главный ценитель моего кофе на районе. Нил, это Кейл, братец мой дорогой. — «Братец» в смысле… брат? — Нет, блин, братец Кролик. Уж как есть, брат он мне, двоюродный, младшенький… — Но все мозговые клетки, как ни странно, достались мне, — Кейл пожимает руку Нилу, и тот абсолютно искренне и от души улыбается в ответ. Барри смотрит на него взглядом, который можно использовать вместо таблички «я же говорил», а ещё Нил предвкушает беззлобный бубнёж по поводу того, что Нил та ещё королева драмы. Но вряд ли это может испортить Нилу настроение. Ему сейчас вообще ничто не может испортить настроение, потому что так восхитительно ему давно не было. У сцены снова заметно движение: невысокая энергичная фигурка при внимательном рассмотрении оказывается Брэдом, который сначала машет Адаму, а потом натыкается взглядом на Нила и кивает со знакомой ухмылкой. — Ладно, мне реально надо на сцену… — Да уж пора бы, ребят, выбиваемся из графика, — Хизер смотрит на наручные часы, и Адам уже отворачивается, когда Нил ловит его за предплечье. Шершавая, горячая кожа. Как тогда, когда они поздоровались впервые. — Ты после концерта занят? — похоже на прыжок в воду. — О, вообще, да, я уже забился отпраздновать с ребятами, — неловко отзывается Адам, и Нил почти успевает разочароваться по новому кругу, когда тот добавляет: — Но завтра после смены свободен. Я же обещал чему-нибудь тебя научить. — Договорились, — кивает он, и Адам снова улыбается этой своей кривоватой, как будто немного обдолбанной улыбкой. Барри вручает Нилу второй стакан пива, о котором тот даже не просил, — как же ему всё-таки повезло с таким чутким другом. Смена Хизер закончилась, и она наконец присоединяется к ним со своим пивом, а ещё Барри успел разболтаться с Кейлом, так что теперь они вроде как в одной компании. По правде, Кейл оказался довольно забавным, с таким же тупым чувством юмора, как у Адама, но чуть менее обаятельный, потому что никто в этом клубе не может быть обаятельнее Адама, в этом Нил готов поклясться. Когда Нил слышит его голос со сцены, у него по коже бегут мурашки. Такой же, как в жизни, — и совершенно другой. Невнятный и смешливый, когда Адам общается с залом, — и живой, объёмный, то резкий, то бархатный, когда он поёт, то закрывая глаза, то рассматривая людей в зале, то обращаясь к кому-то, кого видит только он. «Давай, скажи, как это вынести. В тебе так много холода», — без сил, будто дрожа, будто задыхаясь и выдавливая звуки из пересохшего горла. «Скажи, пока я не рассыпался, Ты здесь, чтобы увидеть… Увидеть, как я горю?» — как будто у голоса, как у электрогитары, выкручивают тон, и треска всё больше, пока он не вгрызается в тебя и не вскрывает череп. Голос Планта, и Хэтфилда, и Кобейна, — и никого из них, ни на кого не похожий. Трещинки, шероховатости, сколы — как отпечатки пальцев, как узор снежинки, как то, что Нил навсегда запомнит. После концерта Брэд и остальные музыканты утягивают Адама в отдельную компанию, а Нилу слишком тяжело дышать, чтобы пробиваться через толпу и формулировать что-то путное, но раз уж они договорились на завтра, то завтра он всё и скажет. Этой ночью он возвращается домой почти трезвый и в одиночестве — и ему очень хорошо. *** На следующий день Нил готов признать, что к Адаму у него не совсем дружеские чувства — хотя бы потому, что он определённо не способен вот так взять и прийти в кофейню в девять часов вечера, когда никого из посетителей уже не будет, а за окном темно, холодно, одиноко и хочется делать глупости. Барри на эти «не совсем дружеские чувства» закатил глаза так, что это ощущалось даже через мобильник, после чего предложил пойти с Нилом, чтобы тот не развернулся прямо на пороге, а потом тактично свалить. За полчаса до закрытия они уже были на месте, и Барри удалось вселить в него столько решимости, сколько необходимо, чтобы как минимум зайти внутрь. — С каких пор вы на смене вдвоём? — Нил улыбается, когда видит, как Адам моментально отставляет питчер со свежим эспрессо ради того, чтобы перегнуться половиной тела через стойку и пожать Нилу руку. — Технически я на смене один, а Брэ тут рядом живёт, соскучился по мне и пришёл прикоснуться к прекрасному… — Он должен мне сотку, это единственная причина, — Брэд подбирает питчер со стола, салютует Нилу и берётся доделывать кофе, пока Адам пожимает руку Барри. — Обманывай себя дальше, — и шёпотом: — Жить без меня не может! — затем снова громко: — О, кстати, у нас сегодня бонусный Брэд два-ноль. — У меня имя есть, — беззлобно бурчит молодой парень с драматичными пепельно-белыми волосами, скетчбуком, в который он залипал за ближайшим столиком, и весьма похожими на Брэда чертами; сегодня он был последним посетителем кофейни. — Видел вас вчера на кáнце, кстати, — вставая из-за столика: — Я Мэтт. — Нил, — он пожимает руку, отмечая, что Мэтт пусть и похож на своего, скорее всего, старшего брата, но выглядит куда мягче и уравновешеннее. — Барри, — цепочка рукопожатий доходит до Барри. — Круто вчера отыграли, я прям заслушался. — Ага, только я лажал пол-канца, — усмехается Адам, за что ему легонько прилетает полотенцем от Брэда. — Эту лажу слышишь только ты. — Такие качовые риффаки, что-то типа Black Sabbath… — Ты слушаешь Black Sabbath? — Я их обожаю. — Чува-а-ак, — Брэд бьётся кулаком в кулак Барри. — Смотри, наши дети уже подружились! — Адам смахивает несуществующую слезу умиления. А Нил наконец замечает то, на что вот уже минут пять не обращал внимания: на окнах и под потолком развешаны разноцветные мигающие гирлянды и бумажные снежинки на ниточках. На фоне играет негромкий олдскульный рок, Барри увлечённо болтает с Брэдом, Мэтт увлечённо их слушает, а Адам, уставший, но улыбающийся, уже выбрался из-за стойки и сейчас почти касается плечом его плеча — всё это вызывает у Нила абсолютно детский, щемящий восторг. — Красиво, — только и может выдохнуть он, наблюдая, как по очереди мигают красно-жёлтые и сине-зелёные лампочки. — Рождество скоро, — так же тихо отзывается Адам. — Ага. — Жесть как время летит. — Это точно. — Вон те кривые снежинки вырезал Брэ. — А в следующий раз вырежу тебя и всю твою семью, — нежно отзывается Брэд. — И клан Учиха, — Барри оглядывается на присутствующих и пожимает плечами: — Я смотрю аниме, и мне не стыдно. — Я хочу с ним дружить, — подаёт голос Мэтт. — А давайте вы обдружитесь в другом месте, кофейня через пятнадцать минут закрывается, — смеётся Адам. — Мелкий, забери со стойки… — Сам ты мелкий! — Мэттью Уолст, забери со стойки свой раф, а то я его Нилу отдам. — Ты обещал научить меня что-нибудь варить, — неловко встревает Нил. — Но если сегодня не очень удобно, то не страшно… — В смысле «не удобно», я тебя для этого и позвал, алло. — Ну да, — усмехается, в очередной раз напоминая себе, что иногда люди действительно хотят проводить с ним время, как бы удивительно это ни было. Брэд, не отрываясь от беседы с Барри, передаёт стакан с кофе Мэтту, который успевает выдать невнятное «а почему они остаются?», после чего Брэд тактично выталкивает его за дверь, машет Адаму и Нилу на прощание и вместе с Барри выходит наружу, оставляя их вдвоём в пустой кофейне. Ночью (точнее, вечером, но небо уже абсолютно чёрное) это место кажется абсолютно волшебным: никаких посетителей, никаких посторонних звуков, кроме тихонько играющей музыки — кажется, что-то спокойно-тёплое из Pearl Jam. Они с Адамом впервые один на один, без посторонних, и Нил готов проспорить Барри ящик пива, потому что прямо сейчас лучшей идеей кажется обратить всё в шутку, сказать «да ладно, где я, а где крутой кофе» и ещё сто лет анализировать, точно ли Адам проявляет к нему ещё какой-то интерес кроме дружеского. С другой стороны, это всего лишь кофе. Друзья могут учить друг друга варить кофе. — Так, иди сюда, — Адам бодро возвращается за стойку, пока у Нила легонько скручивает живот. — Прямо туда? — Можешь пользоваться телекинезом, но ронять что-либо я тебе запрещаю. — Я и без телекинеза всё уроню. — Единственное, что ты тут пока роняешь, это свою самооценку. Пиздуй сюда, я сказал, — Адам дожидается, пока Нил наконец зайдёт за стойку, и упирается руками в столешницу. — Что будем готовить? — Что-нибудь простое? — Что бы ты сейчас хотел? — Э-э… — С молоком или без? — С молоком. — Покрепче, помягче? — Помягче. — Чуть-чуть сладко или очень сладко? — Чуть-чуть. — Значит, делаем латте. Объём? — Средний. — Смотри, есть три самых распространённых варианта кофе с молоком: капучино — стандарт, латте более молочный, флэт-уайт более кофейный. Существует дохуя рецептов, в каждой кофейне делают по-разному. Мы в стандартный латте заливаем один эспрессо, это одна закладка кофе, вот столько, — Адам показывает Нилу меньший из двух холдеров, ставит его на подставку кофемолки и запускает её. — Тебе надо сделать так, чтобы кофе в холдере был не рыхлый и не сдавленный. Можно темперовать механическими штуками, но так ты не чувствуешь степень сжатия. — И какая она должна быть? — Дай руку. — В смысле? — В смысле «в смысле»? — усмехается Адам, и Нил после неловкой паузы усмехается тоже. — Руку свою мне дай. Вот эта штука называется темпер. Возьмись за рукоятку. Нет, сверху возьмись, тебе же надавить нужно будет. Вот так, — когда рука Нила оказывается на округлой рукоятке стоящего на подставке темпера, Адам кладёт сверху свою, и Нил ловит очередную толпу мурашек. — Запоминай, — пальцы сжимаются крепче, ладонь с небольшим, но ощутимым усилием надавливает на ладонь Нила. — Чувствуешь? Недолго, один раз надавил — и отпустил. Недожмёшь — таблетка будет рыхлая, вода быстро прольётся, нужная крепость не получится. Пережмёшь — вода растрескает таблетку по краям, тоже херня. В идеале она должна быть ровной и гладкой. — А нельзя провернуть, чтоб было гладко? — Знаешь, где я тебе за это проверну? — поднимает брови Адам, всё ещё держа руку на его руке, и, честно говоря, Нил хотел бы узнать. — Если ворочать, плотность будет совсем другая. Давай, становись здесь. Держи, — в руках у Нила оказывается холдер с только что перемолотым кофе. — Постучи, чтобы он разошёлся к краям. Вот так. Ставь сюда. Смотри, — он перебирается Нилу за спину, снова накрывая руку с темпером, и, кажется, касается носом его затылка. — Давай вместе, — дыхание ощущается на шее. — Толкаешь не резко, но уверенно. — Это я умею, — вполголоса выдыхает Нил. — Не сомневаюсь, — на ухо, с еле различимой усмешкой. Нил не дожидается знака, но они всё равно делают это синхронно; ладонь Адама на своей собственной уже не ощущается чем-то непривычным и смущающим. — Умница, — бодро сообщает Адам, наконец убрав руку, и включает-выключает воду в кофемашине. — Засовываем сюда и сразу включаем пролив, иначе таблетка обожжётся. То, как быстро и без усилий Адам устанавливает холдер в нужное положение, одновременно подставляя под него маленький кофейный питчер и щёлкая по кнопкам кофемашины, снова заставляет Нила залипнуть, как в те времена, когда он сидел за дальним столиком и наблюдал за плавными движениями красивых татуированных рук, не надеясь даже узнать имя этого забавного, обаятельного бариста. Не чайная церемония, но не менее медитативно, особенно когда наблюдаешь за процессом изнутри. — Молоко в холодильнике, — кивает в нужную сторону Адам. — Нормальная пенка сразу не получится, у меня на это месяц ушёл. Но это ж тебе потом эту хуету пить. — Справедливо. — Лей в питчер чуть меньше, чем до носика. Вот так… Стоп. Теперь смотри, это стимер, он делает бр-р-р, — Адам дёргает рукоятку стимера, и тот выпускает струю пара. — Опускаешь его во-о-от на такую глубину, больше не надо. Держи ладонь на питчере, он должен стать горячим, но не обжигающим. Я помогу, — Адам накрывает руку Нила своей. — Готов? — Я так на выпускных экзаменах не волновался, — нервно смеётся Нил, стараясь не трясти коленом, которое обычно трясётся только в сидячем положении, но сегодня, видимо, особый день. — Самое страшное, что может случиться, это непредвиденная стирка твоей охуительно сексуальной рубашки. — Моей… — Нил не успевает переспросить, потому что Адам снова дёргает рукоятку, и молоко в питчере начинает слегка бурлить. — Чш-ш, не опускай его… Вот так… — он накрывает руки Нила своими и наклоняет питчер то в одну, то в другую сторону. — Создаём воронку, чтобы всё перемешалось… Горячо? — Ты про молоко? — Про себя я и так знаю, — улыбается Адам и выключает стимер. — Если вытаскивать работающий стимер, то, во-первых, пенка испортится, а во-вторых, будет на один фартук меньше. — Тут этой пенки кот наплакал. — Что я говорил про хуету? — всё с той же забавной ухмылкой. — Там надо ещё кончик стимера аккуратно приподнимать под углом, тогда шапка круче получается. Но это придрочиться надо. Можно тренироваться на воде с мылом, она так же пенится. — И что теперь? — В латте кофе вливается в молоко, в капучино и флэт-уайт наоборот, — перед Нилом оказывается высокий прозрачный стакан. — Льёшь медленно и по стеночке. Ага… Супер. А теперь прямо в середину вливаешь кофе, тоже медленно. Когда будешь доливать, сделай струйкой вот так… Типа, влево-вправо-влево. Черта получится. Ага… Ну не настолько медленно, он сейчас капать начнёт… Во-о-от… И чёрточку… Класс, — Адам нагибается под стойку, достаёт что-то вроде металлической палочки и делает несколько росчерков по кофейному следу на пенке — на поверхности остаётся рисунок в виде маленькой веточки. — Вау, так вот как это делается. — Латте-арт. Но, на самом деле, вот эту фигню любой ребёнок повторит. Некоторые делают реально крутые штуки, там целые картины в чашках. Но тут нужны терпение и руки не из жопы. — Если у тебя руки из жопы, то мои вообще не вырастали. — Неправда, вон, ты только что свой первый крутой кофе приготовил. — А, то есть, это всё? Он прям готов? — Ой, точно, я туда харкнуть забыл. — А ведь для кого-то это кинк. — Твои вкусы весьма специфичны, — Адам с театрально-томным взглядом закусывает губу, а Нил смеётся и думает, что у его лица и красных лампочек в гирляндах сейчас наверняка одинаковый оттенок. — Пей, хуле. — Вы какой-то невежливый бариста. — Передам Гэвину, чтобы он меня наказал. — Я могу поучаствовать? — Тройничка у меня ещё не было. — Кстати, вкусно, — Нил пытается распробовать ощущения после первого глотка. — Пенка, конечно, говно, но в остальном вроде неплохо? — Дай-ка, — Адам забирает у него стакан и отпивает. — Нормас. Для первого раза вообще шикарно. Мой первый кофе был обожжённый, перегретый и горький, как моя жизнь. А следующую чашку приготовишь сам. — Я… что? — Да-да, сам возьмёшь и приготовишь. Я тоже кофе хочу. Я спал пять часов и за всю смену не присел, я требую свой кофе! — Я ж ничего, кроме латте, не знаю. — А ты задавай вопросы, буду инструктировать. — И что ты хочешь? — На твой вкус. — Ладно, тогда давай маленький, а то я тебе продукты переведу. — А мы никому не скажем. — Какие закладки идут в маленькие? — В капучино и латте одинарная, во флэт-уайт двойная. На кофемолке можно переключать объём, видишь, там кнопка есть. — Ага, — Нил ещё несколько секунд молча смотрит на кофемолку, прикидывая свои силы, а потом неловко оглядывается на Адама: — Отвернись. — Боже, — с беззлобным смехом. — У меня были стажёры, я видел разное дерьмо. — Будет слепой тест! — Я по звукам всё определю. — Ну вот и посмотрим, как определишь. — Ла-а-адно, — Адам обходит стойку и демонстративно упирается в неё спиной. — Потренируйся ставить сначала пустой холдер, там иногда резьба заедает. Нил тем временем включает на кофемолке режим двойной порции и думает, что на самом деле это весьма увлекательный процесс. Возможно, стоит купить кофемашину. Такая, как здесь, наверняка стоит как его почка, а вот небольшая была бы кстати. Интересно, Адам пришёл бы к нему домой что-нибудь приготовить? — Как успехи? — Не резко, но уверенно, — отзывается Нил, надавливая темпером на кофе. Получается слегка косо, но всё равно никто этого не увидит. — Включи пролив, прежде чем ставить холдер. Там на фильтрах остаются комочки, их надо убирать перед каждым заходом. — Ай, блять! — Решил руками счистить, да? А то, что они горячие, не догадался? — лица Адама не видно, но характерную усмешку Нил уже научился различать на слух. — Я тоже мало спал. — И как часто ты мало спишь? — Не часто, на самом деле, но по случаю тусы можно. — А тусы у тебя раз в год? — Не люблю шумные места. Только если это не классная музыка. — А какие места любишь? — Это прозвучит по-стариковски… — Мне тут тоже не пятнадцать, знаешь. — Природу люблю, — Нил со второй попытки ставит холдер и надеется, что Адам этого не услышал. — Было бы круто когда-нибудь лодку купить. Знаешь, шляться по озёрам, на живность смотреть, рыбачить. На Онтарио очень красиво, меня туда отец возил, когда я был маленький. — А меня отец учил в хоккей играть. — Хах, и меня. — Мой батя побьёт твоего батю! — Моего батю уже никто не побьёт. — Ты бросаешь вызов моему бате?! — Нет, в смысле, моего уже нет. Адам на несколько секунд замолкает, а потом, не поворачиваясь к Нилу, произносит тише: — Извини. — Всё в порядке, это давно было, — Нил подставляет питчер с молоком под стимер, мысленно крестится и думает, что в такой давящей тишине пенка уж точно не получится. — А ты как часто не спишь? — Проще посчитать, как часто я сплю. — Тусишь до утра? — Если бы. Нет, ну, случается, но чаще из-за башки своей. — А что с башкой? — Да кто ж её знает. Много хуйни в ней, — со смешком. — В прошлую субботу ты выглядел так, будто не ложился. — Так я же за день до этого про канц узнал. Ну, типа, мы не планировали играть в ближайшую неделю, обычно получается заранее договориться, а тут нам просто говорят, мол, другая группа вроде как отвалилась, вот вам час, играете через неделю. — Ну, звучали вы так, будто репали месяц. — А неделю назад звучали как говно. Я, короче, в тот вечер загнал всех на репу, и дело прям очень херово шло. Не расходились, наверное, часов до двух. С Брэдом ещё посрался, он иногда феерический похуист, честно. Я тогда думал, что этот канц мне одному нужен, а им хоть бы что, лажают и не беспокоятся. Вернулся домой под утро, а смена через пару часов, ещё и суббота, по уикендам всегда с горящей жопой носишься. «А ты решил, что он всю ночь трахался, молодец», — мысленно напоминает себе Нил и произносит вслух: — Но ты же мог всё отменить? — И ждать приглашений ещё пару месяцев? Я бы себе не простил. Типа, если есть где выступать, надо выступать. — Это ж не обязаловка, чтоб как на работу. — А жаль. — Я думал, ты любишь тут работать. — Кофейню я люблю, — Адам пожимает плечами и после паузы добавляет: — Но музыку люблю больше. — А как сиропы лить? Нет, не поворачивайся, рано! — Поищи там джиггер рядом с темпером. Рюмаха двойная, с одной стороны побольше, с другой поменьше. На маленький объём маленькая порция сиропа. Они там на полке стоят. — Ага, вижу. — Сначала льёшь сироп, потом кофе. — Понял. — Ты там всё? — Нет ещё. — Долгий ты. — Что есть, то есть, — выразительно тянет Нил, и Адам невнятно хихикает. — Всё, можешь поворачиваться. — Погоди, я знаю, как сделать этот момент ещё эстетичнее. Адам подбирает с подоконника пульт от гирлянд, щёлкает до режима, в котором лампочки не мигают, а потом тянется к выключателю на стене — основной свет в кофейне гаснет, заставляя Нила вздрогнуть, и остаются только развешанные на окнах и под потолком цветные огоньки. Нил пару раз моргает, привыкая к полутьме, и как будто дышит чаще: это похоже на рождественский вечер дома, с тихой музыкой, запахом специй и выпечки, не хватает только пледа, комедий из девяностых и снежной шапки на подоконнике за окном. Адам возвращается к стойке, опирается на неё локтями и улыбается абсолютно волшебно, так тепло и по-родному, будто они знакомы целую вечность, а не несколько месяцев — несколько абсолютно сумасшедших месяцев, в которые Нил делал столько непривычных вещей и чувствовал столько непривычных эмоций, что уже не до конца верит, что всё это по-настоящему. Он улыбается в ответ, во все тридцать два, и, наверное, это абсолютно нелепая улыбка, он никогда не умел улыбаться сдержанно, только на пол-лица, но в горле тесно, а руки слишком крепко вцепились в чашку с только что приготовленным кофе. — Дашь попробовать? — А? — Кофе. — А, да, — Нил пододвигает Адаму чашку, не прекращая залипать на резко очерченных в полутьме скулах и представляя, как трогает эту густую колючую щетину пальцами. Адам отпивает из чашки и издаёт удовлетворённый и несколько удивлённый звук. — Да ладно, это мой любимый! — Я помню, — отзывается Нил, расслабленно выдыхая: либо его пожалели, либо кофе действительно не такой лажовый, как можно было бы ожидать. — В смысле? — Адам присасывается к чашке как к спасительному источнику энергии, и это выглядит очень забавно. — Ну, флэт-уайт с кленовым сиропом. Ты брал его в том кафе, куда мы ходили. Адам замирает с чашкой у рта и несколько секунд смотрит на Нила нечитаемым взглядом. — Ты запомнил, что я брал в кафе несколько месяцев назад? — интонация ещё менее понятная, и Нилу становится немного не по себе. — Ну… — руки неловко сцепляются в замок, нужно же их чем-то занять. — Вроде того. Адам продолжает смотреть на него, и он успевает подумать, что это звучит жутковато или по крайней мере смешно, и можно было бы не так явно демонстрировать своё желание запоминать всё, что связано с Адамом, потому что тут наверняка до сталкинга рукой подать, нужно было просто отдать кофе и ничего не комментировать, а лучше вообще никогда не заговаривать вслух. А потом Адам отставляет чашку в сторону, упирается руками в стойку, забирается на неё коленями и, обхватив шею Нила, целует его. Это не просто бабочки в животе, это долбаный ураган из насекомых всех видов и размеров, но руки наконец не дрожат, зарываясь в тёмные жёсткие пряди, а на губах вкус только что сваренного кофе с горьковатым кленовым сиропом, и ментоловых сигарет, и этот особенный терпкий привкус — так пахнет его кожа, так ощущается его дыхание, такой он весь: терпкий, колючий, горячий до невозможности, захватывающий, как самый сумасшедший в жизни поступок. — Поехали ко мне, — вот так просто шепчет Адам ему в губы; это даже не вопрос, это констатация факта, а Нил, обычно раздражающийся от таких безапелляционных приглашений, сейчас думает только о том, что за осень набрал вес и не очень хочет демонстрировать себя без одежды, но если язык Адама ещё раз окажется у него во рту, то всё остальное отойдёт на второй план. — Я вызову такси. — Погоди, я не успею всё помыть. — Я помогу. — Если пробежишься по столикам, буду благодарен. — А что мне за это будет? — Отработаю натурой. Нил улыбается, всё ещё касаясь носом его щеки, чувствуя его дыхание, и Адам, не выдерживая, прижимается к его губам снова, и голова кружится ещё больше, а ладони сами собой забираются под футболку, добираясь до горячей кожи, и вот тут нужно остановиться, потому что иначе Нил усадит его на стойку пятой точкой, и никуда они уже не поедут. — Давай, слезай, — Нил усмехается ему в губы, пока Адам неловко скользит коленями по стойке. — Могу залезть на тебя, — ещё один поцелуй. — Обязательно, но не здесь. Адам разочарованно стонет ему в губы, и вибрация от его голоса ощущается глубоко в горле — кажется, Нил только что обнаружил у себя ещё одно слабое место. — Сейчас всё отмою, — Адам не очень грациозно спрыгивает со стойки в сторону Нила, пока тот пытается перевести дыхание. — Салфетки в ящике. *** В течение десяти минут кофемашина была отмыта, все принадлежности — убраны в контейнеры с чистящим средством, Адам успел рассказать историю про то, как Брэд в детстве переехал на машине своего кота и как Мэтт всё ещё не может ему этого простить, а Нил мысленно разогнался от желания заняться сексом прямо на стойке до желания придумать какую угодно причину, чтобы никуда не ехать, потому что в смысле «секс», какой секс, они недостаточно хорошо друг друга знают, а перепихи на одну ночь случались с ним исключительно по молодости и оказались не такими захватывающими, как у сверстников. Но Адам уже не входит в категорию «на одну ночь», и это пугает ещё больше. На выходе из кофейни Адам снова ловит его в поцелуй, а потом легонько прикусывает нижнюю губу — в животе снова всё переворачивается, и Нил готов ехать с ним куда угодно, лишь бы он продолжал трогать, абсолютно бесстыдно кусаться, смотреть с вызовом, раздевая глазами и горячо дыша в губы. На улице темно, холодно и сыро, но такси приезжает за считанные минуты, и они оба забираются на заднее сидение, пока Нил пересказывает свою поездку в Италию и то, как он чуть не свалился со скалы, после чего заимел страх высоты в любых её проявлениях. Адам смеётся, что предпочёл бы иметь подобную драматичную фобию вместо абсолютно неинтересного страха, связанного с употреблением разных веществ, но с темы быстро соскакивает с невнятным «долго рассказывать». Нил не из тех, кто лезет в душу даже близким друзьям, но мысленно ставит галочку вернуться к этой теме — возможно, там есть что-то, что ему стоит знать. Квартира Адама пахнет сигаретным дымом: судя по всему, он курит прямо в помещении, чего Нил абсолютно не приемлет, но, в конце концов, чья территория, того и правила (но если Адам когда-нибудь попытается покурить у него дома, Нил отвалит ему пиздюлей в совсем не эротическом смысле). Адам предлагает открыть виски, с чем Нил горячо соглашается, потому что трезвяком такой уровень тревоги выносить не получается. Он в чужой квартире посреди ночи, у него не было секса с мезозойского периода, вдруг он облажается, вдруг Адаму не понравится, или ему самому не понравится, и надо будет как-то скрывать разочарование, или понравится настолько, что всё закончится за полминуты, и как после виски переходить на секс, не валить же сразу, и — Адам прерывает его мыслительный процесс очередным поцелуем, ставит на барную стойку в гостиной бутылку и два стакана со льдом, разливает виски и чокается с Нилом, а тот снова залипает на его пальцах и на том, как звякают кольца о стекло стакана. Адам уходит в ванную, Нил допивает стакан в один глоток и наконец осматривается. В гостиной тот ещё беспорядок: видно, что хозяин не часто бывает дома и относится к жилью как к месту для сна, так что пыль неплохо было бы протирать почаще, но, может, это личная придурь Нила, который относится к своему дому как к храму, в котором всё должно быть на своих местах. Он без особой цели идёт из гостиной в спальню, и вот эта картинка вызывает у него гораздо больше эмоций. В углу комнаты две гитары, акустика и электро, рядом на полу ворох проводов, на столе ноут, простенькая аудиокарта для звукозаписи, разноцветные медиаторы и пустые банки из-под пива и энергетиков; на стену неровно наклеены фото, на них Брэд, Кейл и ещё толпа людей, с которыми Адам тусит в барах, на природе, на концертах и ещё чёрт знает где; на тумбочке тоже медиаторы (проще сказать, на каких поверхностях их нет) и немытая посуда — Нил представляет, как Адам обкладывается сэндвичами, валяясь в постели с ноутом на животе, смотрит какое-нибудь крутое кино и роняет крошки на постель, что, конечно, абсолютно возмутительно, но вызывает улыбку. Нил берёт в руки акустику — местами поцарапанный Cort, с которым Адам играл несколько акустических каверов в клубе, — садится на постель и без особой цели пробует несколько аккордов, машинально подкручивая колки, чтобы выровнять съехавший строй. У него дома похожая гитара: начал играть ещё в школе поначалу для того, чтобы иметь хоть какое-то преимущество в компании крутых одноклассников, но выделиться особо не получилось (если честно, лучше бы его не замечали вовсе, чем издевались по любому поводу до самого выпуска, но гитара тут, конечно, не при чём). А потом гитара стала персональным способом релаксации: запираешься в комнате, наигрываешь какую-нибудь простенькую цепочку, даже не какую-то конкретную песню, а случайные аккорды, и вот уже вокруг не пустая комната одинокого подростка, а кадр из сериала, где у простого скромного школьника дела идут не очень, но потом всё обязательно наладится, нужно только дождаться финальных серий. Из мыслей вырывает скрипнувшая половица — Адам стоит на пороге, опираясь плечом о дверной косяк, и улыбается, а Нил думает, сколько вообще минут он так стоит. — Не знал, что умеешь. — Чуть-чуть. Извини, надо было разрешения спросить… — Всё о’кей, бери, когда захочешь. Вижу, ты умеешь с ней обращаться. Может ещё и поёшь? — Не, не пою, я проверял. — А если попробовать? — Что, сейчас? Не-не-не, не надо. — Ну пожалуйста! — Сегодня точно нет. — Значит, в будущем вероятность есть? — Может быть когда-нибудь. — Я дождусь. — Надейся. — Тебе в ванную надо? — А… А, да, наверное, — Нил, кажется, успел забыть, зачем они здесь, и неловко ставит гитару на место, после чего так же неловко проходит мимо Адама. В ванной пришлось ополоснуть лицо холодной водой, потому что только-только отступившая паника вернулась в двойном объёме, но задерживаться здесь надолго было бы странно, и теперь обратной дороги нет, и, боже, Нил определённо реагирует на ситуацию неадекватно, может быть, стоит снова сесть на те колёса, которые ему когда-то выписали, они вроде помогали. Когда он возвращается в комнату, Адам ловит его в объятия и целует уже чёрт знает какой раз за вечер, но теперь сильнее и настойчивее: притирается губами горячо и влажно, прижимает к себе, забирается под футболку, водит ладонями по спине и в какой-то момент легонько царапает — Нил выдыхает ему в губы громче, чем следовало бы, и чувствует его улыбку, после которой Адам царапает снова, посылая по телу волну дрожи. Воздуха мало, дышать тяжело, на нижней губе снова смыкаются зубы — почти не больно, но ощущения такие сильные, и их так много, что у Нила в прямом смысле кружится голова, когда он делает усилие и разрывает поцелуй. — Стой… — М? — Я… Нил не знает, что «я», что он вообще хотел сказать, и Адам использует паузу для нового поцелуя, такого же сильного, вышибающего из лёгких воздух, которого Нилу сейчас катастрофически не хватает. — Я не… — Что? — Адам касается губами его губ, смотрит в глаза, и это так хорошо, что даже пугает. — Я просто… — Что-то не так? — Нет, я… То есть, да, но это… — Не любишь жёстко? — Люблю, ещё как, но… — Это хорошо, — усмехается Адам, а Нил сейчас, кажется, сгорит от стыда, потому что с каждым произнесённым словом паника загоняет его в угол всё больше и больше. — Я давно не… — Тем приятнее будет. — Мне надо привыкнуть… — Не хочешь снизу? Всё о’кей, мне без разницы. — Боже, нет, дело не в этом, я просто… — Нил замолкает абсолютно беспомощно и думает, что вот сейчас он в шаге от того, чтобы отстраниться и выйти из квартиры, и этот ком в горле такой неуместный и жалкий, и не ясно, можно ли вообще с этим что-то сделать, или лучше никогда ни с кем не сближаться. Адам смотрит на него внимательно, не разрывая объятий, потом задумчиво касается его щеки пальцами и произносит: — Если хочешь, отложим до лучших времён. Нил смотрит ему в глаза, сглатывает, восстанавливая дыхание, и думает, что вот она, та самая стадия, когда глаза человека кажутся самыми красивыми на свете: серые, может, чуть-чуть голубые, абсолютно сумасшедшие в этой своей открытости, обнажённости, будто не умеют и не хотят ничего скрывать. А Нил что, у Нила за плечами развод, и он боится подпускать людей ближе чем на милю, куда ему до таких, как Адам, горячих, искренних, живых. — Проблемы с башкой? — негромко интересуется Адам, и Нил усмехается, чувствуя, что напряжение слегка разрядилось. — Можно и так сказать. — Ты так играл на гитаре, что я подумал, что ты хочешь вскрыться. — Ты вчера так же пел. — Не без этого, — Адам продолжает трогать его щёку, легонько шелестя пальцами по колючей щетине. — Зато я знаю, что делать, если тебя свалит паничка. — Это вот так секс после тридцати выглядит? — Без понятия, мне в душе шестнадцать. Они смеются, и Нил думает, что вот сейчас он сам хочет поцеловать Адама, потому что этот сиплый смех, и пальцы на щеке, и тёплое дыхание, и то, как он внимательно и терпеливо ждёт, — это так хорошо, так важно. Нил касается его подбородка двумя руками, мягко притягивает к себе, и они целуются снова, на этот раз неторопливо, легко соприкасаясь губами, и в животе щекотно и горячо, а в голове ничего кроме щемящего восхищения, желания прижаться ближе и дотронуться до каждого дюйма вкусно пахнущей кожи. Адам обнимает его, отвечает на поцелуй, и после секундного размышления Нил цепляет пальцами ремень его джинсов — этого движения достаточно, чтобы Адам проделал то же самое с джинсами Нила и потянул его ближе к себе. Он позволяет уронить себя спиной на постель и, когда Нил опускается следом, чуть раздвигает колени — Нила ведёт от одного этого движения, от того, как они притираются друг к другу, от того, как Адам под ним откидывает голову, позволяя покрывать поцелуями шею. Джинсы стянуты вместе с бельём, и, наверное, сказывается долгий перерыв в интимной жизни, но Нил в таком восторге от его тела, угловатого, совсем не грациозного, но откликающегося на каждое прикосновение. Адам стаскивает свою футболку, потом рубашку Нила (стоило выключить свет, но уже поздно, придётся смириться с существованием своего тела), попутно ведя языком по рельефу груди, а потом тянет вниз его джинсы и, не давая Нилу опомниться, касается губами тазовой косточки — такое простое действие и такое интимное, что смущение отходит на второй план. — Верхний ящик, — кивает на тумбочку, откидываясь на постель; Нил дотягивается через него до нужного ящика, на ощупь вытаскивает тюбик смазки и пачку презервативов, пока Адам чуть сжимает коленями его талию, а потом абсолютно бессовестно притирается бёдрами — чувствовать чужой стояк своим собственным оказывается абсолютно невыносимо, нужно ещё ближе, ещё теснее. Смазка прохладная, Нил растирает её на пальцах и аккуратно касается прохода, с трудом удерживаясь, чтобы не застонать уже от одного ощущения туго стянутых мышц. Адам водит рукой по своему члену, прикрыв глаза и шумно дыша, а Нил, устроившись между его ног, пробует добавить второй палец — места очень мало, едва можно шевелиться. Пробует коснуться подушечками передней стенки, нащупывает простату — с губ Адама срывается первый стон, еле слышный за тяжёлым дыханием и шелестом ладони, сминающей простынь. На третьем пальце Адам шипит, чуть дёрнувшись в сторону, и Нил моментально замирает, боясь шевельнуться. — Всё хорошо? — Да, порядок. — Если не хочешь дальше… — Хочу, — Адам встречается с ним глазами и пьяно усмехается: — Не у тебя одного беды с расслаблением. — Ты, ну, попробуй вытолкнуть… — Ага, я в курсе, как это работает. — Я на всякий случай, вдруг ты… — Бога ради, не волнуйся, я умею ебаться, — Адам делает движение бёдрами навстречу и насаживается на пальцы почти по костяшки, издавая новый тихий стон сквозь плотно сомкнутые губы, и тогда Нил добавляет четвёртый: мышцы рвано сжимаются, но принимают, постепенно становятся мягче, и так горячо, так тесно, и стоит у Нила уже давным-давно, но смотреть на то, как Адама выламывает от прикосновений пальцев к простате, можно вечно. Несколько неловких секунд на презерватив, и Нил ложится сверху, чуть придавливая Адама к постели, и тот утягивает его в новый поцелуй, пока член постепенно проходит внутрь — медленно, скользко, горячо, так, что искрит в голове. Ноги на пояснице, пальцы в волосах, сбитое дыхание над ухом после первых медленных движений, шёпот «сильнее», и теперь Нил позволяет себе легко провести по спине ногтями — Адам ловит ртом воздух и толкается навстречу, и Нил снова царапает, и Адам снова подкидывается с резкими выдохами, и, кажется, это то, что нужно проделывать с ним почаще. Нил пробует оставить на ключице лёгкий укус, потом ещё один, и ещё, и Адам мычит что-то невнятное, оттягивая его волосы и впиваясь ногтями в спину, и это так непривычно хорошо, так горячо, и боль не ощущается неправильно, с ней всё ещё ярче, ещё живее. Целуются, искусывая друг другу губы до зуда, пока Нил толкается глубоко, сильно, держа средний темп, которого Адаму явно хватает, чтобы постепенно сходить с ума, двигаясь навстречу и подставляясь под влажные губы. Разгорячённый, глаза мутные, губы раскраснелись и влажно блестят, волосы разметались по подушке, и эти редкие тихие стоны — такой раскрытый, такой красивый, такой потрясающий, заставляющий Нила скулить от удовольствия, когда тугие мышцы пульсируют и сжимают его изнутри. Бёдра сталкиваются с влажным хлюпающим звуком, заполняющим пространство, и Адам протискивает руку между собой и Нилом, трогает себя, надрачивает быстро и жёстко, пока Нил изо всех сил пытается продержаться ещё чуть-чуть, пытается не думать об этих блядски раскрытых губах, которые неплохо смотрелись бы на его члене, о том, как влажно блестит слюна в уголке рта, как капелька пота сбегает по взмокшему лбу. Адам сильно впивается ногтями в плечо и, несколько раз толкнувшись навстречу, выдыхает со сдавленным стоном; кольцо мышц сильно сжимается, заставляя Нила зажмуриться от удовольствия, а затем расслабляется, и Нил чувствует животом тёплые вязкие капли, пока Адам обессиленно откидывается на подушку. Несколько толчков в горячее, податливое тело, ощущение влаги между животами, мутный взгляд Адама и его губы на своих собственных — Нил чувствует, как всё в теле разом расслабляется, и короткие спазмы вызывают приятную дрожь, и можно уткнуться носом в плечо и заглушить стон этой потрясающе пахнущей кожей. Физических сил еле хватает на то, чтобы кое-как перекатиться на спину и дрожащими пальцами стянуть презерватив, который Нил роняет возле кровати, пытаясь восстановить дыхание (главное, чтобы давление не подскочило, это было бы не очень романтично). Адам с довольным лицом ёрзает по постели, будто наслаждаясь ощущениями в теле, и улыбается более чем удовлетворённо, после чего невнятно машет в сторону тумбочки: — Там сигареты и пепельница… — Не-е-ет, я кашлять буду. — Ты же куришь. — Не в помещении. — Ты вынуждаешь меня доставать вейп. — Вейп норм, от него я не кашляю. — Как скажешь, — вздыхает Адам, кое-как соскребается с постели и, не слезая с неё, тянется к ящику стола, пока Нил залипает на его заднице и чувствует, что в целом мог бы осилить второй заход. — Боже, сто лет не парил. — Не любишь? — Я люблю всё, что можно вдохнуть ртом. — Что ещё ты любишь ртом? — О, тебе ещё многое предстоит обо мне узнать, — Адам садится на постели, делает затяжку и с улыбкой выпускает облачко ароматного пара. Как минимум это не секс на одну ночь, думает Нил и тут же хочет постучать себя по голове за бесконечную паранойю. — Ты пялишься. — Я не пялюсь. — Нет, пялишься. — Отвернуться? — Не надо, — Адам выпускает пар, всё ещё улыбаясь. Его волосы взлохмачены и лежат абсолютным гнездом, лёгкий туман, витающий над постелью благодаря вейпу, преломляет свет от лампочки под потолком, и Нил на самом деле пялится и не может прекратить, поэтому констатирует: — Ты красивый. Можно было бы ожидать «я знаю», или «это факт», или на худой конец «ты тоже ничего», но Адам несколько секунд молча смотрит на Нила нечитаемым взглядом, а потом вдруг смущённо усмехается и отводит глаза, и, боже, Нилу удалось его смутить, это какое-то волшебство. — Ползи сюда, — Адам оставляет вейп на столе, подтягивает уехавшее к изножью кровати одеяло, накрывает их обоих и сгребает Нила в неловкие объятия, так что теперь они лежат практически нос к носу, и Нил снова чувствует этот ни с чем не сравнимый запах ментоловых сигарет, кофе и корицы. — Не хватает какао с зефирками. — Зефирок нет, какао кончился, могу раф сделать. — Утром обязательно, — Нил осекается и добавляет неуверенно: — Я же могу… ну… — Можешь, — усмехается Адам и убирает волосы с его лба. — Можешь остаться сегодня, можешь остаться завтра. Можешь на Рождество остаться. — Серьёзно? В смысле, это же типа семейный праздник? — Не горю желанием видеться с родителями. Так что, наверное, встречать буду с друзьями. Тут будут Брэд с мелким, Кейл, ещё пара знакомых из бара. Приводи Барри и Хизер. — Наконец-то я куда-то позову Барри, а не он меня. — И они с Хиз будут сосаться под омелой. — Звучит романтично. — Мы тоже можем сосаться под омелой. — Я только за. — Забились. Санс… — М? — Я подумал… У нас, в общем, барабанщик уходит. Ну, знаешь, нашёл приличную работу, времени нет, типа взрослый. А Кейл сказал, что Барри сказал, что ты здорово играешь. — Я уже миллион лет не играл. — И миллион лет не ебался, но талант не пропьёшь! — Ой, иди в жопу. — В следующий раз обязательно. Так что, придёшь к нам? — Адам… — Ну дава-а-ай, хотя бы попробуй! — Я подумаю. — Класс! — Адам чмокает Нила в нос. — Я ещё не согласился! — Это ты так думаешь, — смеётся Адам и, глянув за плечо Нила, вдруг задерживает на чём-то взгляд. — Смотри… Нил разворачивается и не сразу понимает, куда Адам смотрит, пока до него не доходит: за окном медленно-медленно падают крупные белые хлопья, налипают на стекло, укладываются слой за слоем на выступ оконной рамы. — Снег пошёл, — тихо говорит Адам. — Ага. — Скоро праздники. — Точно, — Нил поворачивается к Адаму и перед тем, как поцеловать, усмехается: — Ну, свой подарок я уже получил.