Stars are not shining, they burn

There in the fade I remember Ivory snow in December There we worshipped fire Now we are embers

Огонь от высокого костра освещал всю деревню, заставляя человеческие тени дрожать в такт танцующему пламени. Где-то в городах и деревнях побольше были установлены настоящие алтари, но им хватало и просто выделенного места для поклонения - в самом центре деревни, в ее сердце. Их бог услышит и так, он всегда слышит, всегда принимает дары. Ансайар, чуть прищурившись, смотрел на огонь. Вокруг шумела деревня: дети бегали вокруг костра, взрослые готовились к ритуалу. Если закрыть глаза, то можно будет сказать где точно находится каждый из жителей и что делает. Сейчас мальчик точно знает, что один из его братьев идет сюда. Рядом с Ансайаром садится мальчик чуть старше, переводит взгляд с брата на огонь и обратно. — Он радуется, да? Губы Ансайара медленно растягиваются в улыбку, он кивает: — И обрадуется еще больше. Это так... спокойно. — И никто больше не узнает. Они тихо хихикают, стараясь не привлечь внимание старших, но сейчас никому до них нет дела. Ансайар наклоняет голову к плечу, словно прислушиваясь. — Уже почти все. — Да? — его брат оглядывается, выискивая остальных их сиблингов. — Идите сюда, мы заняли хорошие места! К ним присоединяются еще трое: мальчик и две девочки. Они все садятся вплотную, почти прижимаясь друг к другу, жара от костра не совсем достаточно, чтобы перебить вечерний прохладный ветер. Пламя окрашивает всех людей в примерно один оттенок оранжевого, что было бы ложью: даже в семье Ансайара было большое разнообразие цветов, остальные и вовсе не рыжие. Взрослые читают заготовленные речи, никто из них не слушает, шепотом обсуждая более интересные им вещи. Слова никогда не имеют значения здесь, когда их божество так близко. Главное — жертва. Когда слова кончаются, деревня замирает. Замолкают и сиблинги Ансайара, прислушиваясь к тихому шепоту внутри. Голос их бога, приказы их бога, и деревня под полным его контролем. Один из жителей встает и шагает в огонь. Больше никто не двигается, они провожают молодого человека пустым взглядом, они смотрят, но ничего не видят, за них видит их божество. Ансайар видит все. Он знает, что его сиблинги тоже: младшая сестра ахает от неожиданности, когда тело вспыхивает словно факел. Он прижимает ее ближе к себе. Пока жертва не догорит, никто не шевельнется. Кроме них пятерых. Никто никогда не видел ритуал полностью. Никто не смотрел как человеческое тело горит - без боли, транс заглушал агонию. Никто никогда не слышал шепот бога именно как шепот. Кроме них пятерых. ~~~ Коль ударят по левой щеке — Возьми в правую — факел, сожги его дом ~~~ Ансайар никогда не боялся огня - слишком часто в детстве он почти забредал в костер в центре деревни. Все из них почти забредали. Огонь обжигал, но не сильно, было больно, но совсем недолго, словно пламя этого костра напрямую подчинялось их богу, не желавшему лишаться своих последователей раньше времени. Сейчас же огонь был похож на дикое животное, трещаще рыча на подростка, вздымаясь до потолка. Закрывая выход. Когда внезапно огонь перекинулся на дома никто и не понял в чем дело - этого не могло произойти, костер был слишком далеко от зданий. Такого никогда не было. Этого не должно было произойти. Люди выбегали на улицу, кто-то пытался сбежать, кто-то - тушить дома. Ансайар же замер, оглушенный. Где-то совсем рядом сверкало что-то яркое, яростное, ослепляющее. Приближалось к их дому, к их деревне. Где-то совсем рядом ползло что-то темное и тягучее, как шепот в его голове. Ансайар осел на пол. — Ансайар!! Голоса было почти не слышно из-за стен и треска огня, но Ансайар слышал. Слышал, но не мог ответить. Рефлекторно взялся за ручку двери. За раскаленную от жара пламени ручку. Образы вспыхнули от невыносимой боли, и исчезли. Ансайар зашипел, но только только сильнее навалился на дверь: выйти отсюда, сбежать, увести всех, подальше от прибывших, пока не поздно, не поздно, не поздно.. Крики за дверью стихли. Или у него слишком шумела в ушах кровь и треск танцующего пламени? Ансайар уже не чувствовал руку, боль превратилась в фон, но не давая сосредоточиться, и он не видел, не знал, что происходит с деревней, только чувствовал, что чужаки уже близко. Сожги его дам Сожги, как Содом, сожги всё, потом подожги себя сам Он почти плакал, отдирая руку от дверной ручки, вместе с кожей, или, точнее тем, что от нее осталось. Ансайар не мог шевелить пальцами, его ладонь походила на их с сестрой попытку первый раз приготовить мясо на открытом огне, туда они его благополучно и уронили. Неравномерно обугленный кусок, скрывающий под коркой кровь. И так же почти он плакал, когда понял, что никто не успел сбежать, когда нашел свою семью недалеко от дома - они не хотели оставлять его, они хотели дождаться его — не смогли, не успели. Чужаки убили их раньше. Голос или боги? Это уже не важно. Ансайар хотел заплакать, горло и грудь сдавило, но слез не было. Здесь больше не осталось ничего, над чем можно было плакать. ~~~ От боли словно рухнули стены внутри: внезапно оказалось, что мир не ограничивается только его деревней и ее жителями. Нет, конечно, Ансайар знал, что где-то живут другие люди, он слушал истории, вместе с семьей рассматривал диковинки из ближайшего города, но сейчас они казались так близко - все, одновременно. Он закрывал глаза и понимал, что знает, что делают люди, что делают боги, что делает Голос. Одновременно. Слишком много. Он не мог различить ничего, не зная кто, не зная где. Чужие жизни сливались в вечно отвлекающий шум, как кровь в ушах и стук сердца, что, что он говорит? — Мы должны открыть им глаза! Конечно, Ансайар и его сиблинги не были единственными, кто мог слышать Голос. Он должен был знать. — Они не станут слушать. Не смогут понять. Все остальные же были... безнадежны, не отличая свои мысли от чужих слов. Обычные люди, как те, кто навечно остался в деревне Ансайара. Обгоревшие, обугленные и обезображенные молней трупы, у него даже не было сил отнести их костру. Ему совершенно не хотелось тащить их к костру. — Ты просто трус. Чужие ладони сжимаются на щеках Ансайара, он в ответ лишь пожимает плечами. Такая же деревня, такие же люди и, внезапно, посреди спокойствия - такое яростное отвержение. Такая удивительная ненависть. Ансайар так и не смог заставить себя ненавидеть - ни богов, ни Голос. — Я никогда и не считал себя смелым. Руки разжимаются. И Ансайар оказывается прав, в следующий раз видя эти руки связанными за спиной. Последний раз видя - как все сгорает в огне, окруженные застывшими в трансе ритуала людьми. То же пламя загорается внутри него, от сдавленного ощущения - нечестно! - от другой, совершенно не физической боли. И смыкается над восприятием, отрезая лишний шум. ~~~ Камо грядеши, родной Стало быть, грешен род мой На всех поровну поделена одна смерть и отрешена боль ~~~ Он больше старается не пересекаться с людьми: частично из-за того, что понять ситуацию большая часть из них не способна, частично - он не хочет видеть как они умирают. Павшие ли жертвами в сражении высших сил, либо добровольно принесшие себя в жертву своему богу - бессмысленные и глупые смерти. И никому не было дела. Даже самому Ансайару - не было. В конце концов, смерть возможно освобождала людей от влияния Голоса. О, он так хотел, чтобы это было правдой! Он даже почти спросил об этом. Почти. Смотря как очертания города горят вдалеке, передумал. Боги не жалели никого. Речи Дары обволакивали сладостью - липкой и сковывающей мысли. Голос был беспощаден к своим последователям. Шепот в голове подбирался как щупальца подводных существ, заставляя задерживать дыхание. Никто из них не победит. Никто из них не должен победить. И Ансайар лишь вежливо улыбается, слушая как богиня жизни пытается уговорить его принять ее помощь - и помочь богам. И Ансайар всего лишь мысленно отшучивается от уже-не-такого-могущественного Голоса. Пока они не перебьют друг друга. Пока обе стороны не проиграют. ~~~ И небо в огне шире, коль Камо грядеши, родной Стало быть, грешен род мой На всех поровну поделена одна смерть и отрешена боль ~~~ Богам Эсперии даже не хватает решимости добить последователей своего врага. Людей, преданных богу, что подарил им возможность не бояться мира, в котором они жили. Богу, который забрал взамен часть разума и воли. Так жить никто не заслуживает, но боги делают вид, что ничего не происходит, что можно просто стереть цивилизацию из памяти мира, отняв у нее возможность быть. Ансайар, нет, уже Ансиэль, знает лучше. Уэмисс вернется, потянув за собой потомков выживших. Ансиэль все еще слышит шепот на границе своего разума, усталый и рассерженный. Богам Эсперии позволено думать, что они победили. Потрепанные, отчего-то испугавшиеся смертных, они сами не поняли, что проиграли. Они не поняли, что боятся нужно не того. Наверное даже Дара не поняла, что натворила. Но Ансиэль не планировал ничего - ровно до того момента, как узнал, что конкретно стало с Хельме. Это название могло теперь произноситься только шепотом, так чтобы боги не слышали. Люди, испуганные, оказавшиеся один на один с беспощадной - под стать божествам! - природой, без возможности что-то сделать, без возможности что-то воссоздать заново, постепенно забывали. Постепенно забывались. С какой легкостью целая цивилизация может исчезнуть лишь из-за прихоти богов. И Ансиэль плакал. Оплакивая свое имя и принадлежность к Хельме. Оплакивая, но никогда не забывая.