Stars are not shining, they burn

По стенам и потолку тянутся трещины и Ортрус знает, что что-то пошло совершенно неправильно. Пламя синхронно пляшет в факелах, словно подчиняясь одному и тому же ритму. Он должен был следить лучше, он должен был лучше объяснить, проще, понятнее, в конце концов Астир был всего лишь ребенком: любопытным и бесстрашным. Могущественным, но таким юным, а потому - беззащитным. С потолка сыпалась каменная крошка, он едва держался, но все же держался. Ансиэль упоминал, насколько ненавидит храмы и поклонения, но Ортрусу все же было почти невозможно это понять — почему? Теперь он понимал и ненавидел каждую секунду этого понимания. Потому что драгоценное серебристо-сиреневое пламя не горело, но тихо тлело, потемнев на несколько тонов. Тлело в руках Золрата, прибывшего сюда раньше, узнавшего обо всем раньше. И демон явно был в ярости. Он не кричал, но низко шипел на людей, что посмели тронуть звезду, его, их звезду. Ортрус правда никогда не видел демона времени таким. Золотистая рука легла на локоть Золрата. Демона трясло. — Я разберусь сам, — прошептал Ортрус и демон замолчал. — Пожалуйста, просто убедись, что, — он не может закончить предложение. Что Астир в порядке? Он не был. Что он останется жив? Как подземный житель бы мог что-то сделать с этим? Ортрус сжимает острый локоть. — Унеси его.. Золрат щурится, но медленно кивает. Взмах его хвоста вызывает огонь и на какое-то мгновение служители храма оказываются объяты демоническим пламенем. Они не успевают даже закричать — Золрат уже исчезает в портале. Они в ужасе, но невредимы. Ортрус хмурится на это, меньше всего он сейчас хочет, чтобы эти люди были целы и здоровы. Он совершенно не хочет, чтобы они были даже живы. И это совершенно точно не было влиянием Золрата. — Что же, — селестиал скрестил обе пары рук перед собой, — вы ведь не думаете, что ваши действия останутся без последствий, верно? — Мы служим Божественному Свету! — Это был демон! — Чудовище! — Они опасны! Это слишком много. Они не могли же правда... — [ЭТО БЫЛ МОЙ РЕБЕНОК!] — голос превратился в скрежет, факелы вспыхнули и погасли, каменная крошка посыпалась с потолка. — [Я для вас выгляжу достаточно демонически?] Теперь с лиц исчезли все краски. Конечно, им страшно, но этого мало. Они пытались забрать жизнь... — [...и должны отплатить своими.] Может быть, стоило оставить их на растерзание Золрату. Быстрая смерть — слишком легко для них. Слишком милосердно. Не заслужили. — Они, — внезапно раздался откуда-то сзади голос, — мучили кого-то, кто выглядит как ребенок. — детский голос. О нет. Ортрус обернулся только чтобы увидеть группу детей, наблюдающих за сценой из-за приоткрытой двери. — Тогда честно бы было забрать как плату жизни других детей? Почему.. почему они.. — [Вы...], — Ортрус пытается сформулировать ответ, но его грудь сдавило до боли, эти дети, он едва может говорить, эти дети, ему даже не нужно дышать, но это больно, они.. — вы хотите, чтобы я забрал ваши жизни? Он может только тупо повторить за ними. Но, сколько они видели? Пожалели ли они полудемонического ребенка? Дети молча кивают. Кто-то смотрит в пол, говоривший мальчик же — прямо на Ортруса. Никто из них не смотрит на взрослых. Или, селестиал неосознанно потирает предплечье, возможно это их способ.. сбежать. Взрослые не протестуют. Даже не пытаются выглядеть недовольными. Может быть стоит сказать Золрату, чтобы он что-то сделал с ними. Хотя он и так догадается скорее всего. Селестиал выдыхает: — Пусть будет так. Он не может убить детей, конечно же нет, но слова — это так важно. Формулировка важна. Он может забрать их жизни, из этого мира, из этого разваливающегося храма, от этих людей. Пусть будет так. *** Унести звезду. Отнести куда, в пещеры подземных жителей? Золрат невольно гладит тускнеющее пламя в его руках. Захотят добить, проклятые безумием разрушения, рожденные безумием разрушения. Чудесную яркую звезду. Добить. И Золрат смеется. Демону времени не пристало быть ведомым лишь инстинктами разрушения, быть таким же безумным как все остальные, да даже как фанатики из смертных. Это не прихоть, это здравый смысл. Служители храма сильно пожалеют, что посмели даже посмотреть в сторону его звезды. Они проживут еще очень долгую жизнь, каждая секунда которой будет агонией. Ортрусу об этом знать не обязательно. Пламя чуть шевелится и демон замолкает. — Звезда? Глаза на мгновение открываются, щурятся, не в силах распознать окружение, исчезают в огне вновь. — Астир.. — Золрат пытается устроить живое пламя поудобнее, но.. как? Прижимает к себе. Песочные часы протестующе звенят, но это важно, Анниг чтобы все побрал. Никто не удивится присутствию ребенка среди других детей. Почему он раньше об этом не подумал. Зачем вообще придумывать имена, если все равно их не используешь? Назвать звезду Звездой.. даже Ортрус согласился и это было бы так забавно, но кто посмеется над шуткой, если Астерия больше не будет? В конце концов он гепогеанец, демон, его никто не учил кому-то помогать. Астир, Астерий, звезда, как бы он не пытался отрицать — на его руках ребенок, сотканный из пламени и мощи изменения. Почти всемогущий, совершенно бессильный. Его ребенок. Тихо умирающий, пока Золрат бездействует. Бесполезный. Наверняка это место остальные подземные жители называют как-то еще, но Золрату нет дела, он зовет его демоническим детским садом. Демоны не понимают почему смертные, присоединяющиеся к подземной армии, тянут за собой детей, но упустить шанс того, что подросшие смертные станут частью армии тоже никто упускать не хочет. Золрат же сейчас понимает. И это отвратительно больно. Подземные жители не созданы для таких эмоций. Обращенные дети наблюдают за ним - за ними - издалека, не покидая укрытий. Золрату некогда возиться с демонятами. — Мастер Золрат, кто это? И выползли, ну надо же. Совсем осмелели, детишки. Впрочем, они никогда и не боялись его: уважали, даже слушались - но не боялись. Даже обычные гипогеанцы опасались пересекаться с демоном времени, а этим хоть бы что. — Ух ты, какой яркий! — Он похож на вас, мастер! — Или это она? — Отойди, я не вижу из-за тебя ничего! Золрат моргнул. Конечно, дети всегда были любопытными, но обычно не настолько..? Никто никогда не проявляет сколько интереса к новичкам, а.. стоп. Яркий? Но ведь только что звезда едва не гасла. Сейчас Астир действительно выглядел чуть лучше. Золрат обвел взглядом демонят: из укрытий вышли вообще все. А это значит... — Конечно он похож на меня, это Астир, мой сын, — демон не отрываясь, вглядывается в восхищенные детские лица, но чувствует как Астир начинает шевелится. — Только ему нужно немного отдохнуть, он сражался со служителями храма. Наверняка это можно так назвать. А детишки почти пищат от восторга. — Он победил? — выдыхает кто-то сзади. Астир медленно садится, опираясь на демона времени, тот начинает смеяться: звезда теплая, может быть еще немного тускловата, но точно уже никуда не денется. — Конечно! Демонята охают и смеются тоже. Неправильные эмоции для подземных жителей, но Золрат больше сосредоточен на Астире сейчас, чтобы обращать внимание. Но Золрат слишком привык, что его собственный спектр эмоций расширился, чтобы запрещать им радоваться за кого-то еще. Пусть делают что хотят. Разве не в этом смысл быть гипогеанцем? Астир утопает в объятьях демона, растеряно щурится на всех остальных и наконец находит в толпе детей знакомое лицо. Неловко взмахивает когтистой ладошкой. — Привет? *** Мастерская Ансиэля встречает его недовольными голосами. На самом деле Ортрус просто не знал, куда еще пойти - или отвести почти прилипших к нему детей - ему сейчас нужно быть в другом месте, а Ансиэль обычно не был против нестандартных решений. Сейчас же небесный ремесленник криво ухмылялся в лицо нависшей над ним Аталии. Она действительно следит за храмами, или служители успели пожаловаться? — Что происходит в храмах - особенно в твоих, дорогая - меня никоим образом не касается, — Выдыхает в лицо воительницы сигаретный дым. — Я не бог, чтобы мне поклонялись. Рука тянется за оружием, но Ансиэль растягивает ухмылку в оскал. Она не посмеет и Ансиэль это прекрасно понимает. Никто из селестиалов не посмеет. Ортрус издает звук кашля, привлекая к себе внимание. Может быть, зря. — Ортрус? — Ты! — Аталия пытается рывком сократить расстояние, но спотыкается, едва удержав равновесие. Не приблизившись ни на шаг. Ансиэль тянет ее назад, ухватившись за ткань. — Нет, зубочистка, пока ты у меня в гостях, будешь вести себя прилично. Она оборачивается на ремесленника, снова поворачивается к Ортрусу, и, кажется, наконец замечает детей. Полузадушенный рычащий звук должен наверняка обозначать раздражение. Палец указывает на Ансиэля: — Ты отправил его в храм! — Ортрус мне не подчиняется, — возражает он, пожимая плечами. — И не отчитывается тоже. Так что мне теперь интересно. — И подмигивает Ортрусу. Тот же молчит, не уверенный как ответить именно Ансиэлю, но при Аталии и толпе детей. Как не сказать лишнего, но чтобы он понял, но чтобы не поняли они, чтобы он точно понял, чтобы можно было уйти, он должен быть не здесь. Не здесь. Дети берут инициативу на себя, второй раз за день. Может это и к лучшему, в голове Ортруса скорее туман, чем хоть какие-то мысли. — Жизнь за жизнь, — тот самый ребенок, что предложил это. — Это было так ужасно! Выражение лица Ансиэля медленно становится скорее печальным, Аталия же застыла статуей. — Мы не должны были подглядывать? Голоса сливаются в гомон. — Теперь он решает, — снова первый мальчик, но на этот раз это испуганный шепот, — что с нами будет. Всего лишь дети. Ансиэль выдыхает. И выпускает ткань из рук. — Аталия? Сгинь, — Поворачивается к Ортрусу. — Орт.. — Отец? — Невозможно удержаться, именно сейчас — невозможно. Только бы понял. Мастер Ансиэль! Отец, пожалуйста... Аталия их прерывает, но обращается, как ни странно, к детям: — Вы понимаете вообще, что натворили? — Зубочистка, давай по-хорошему, а? — Небесный ремесленник переходит на шипение. — У нас нет на это времени. Выметайся или выгоню сам! Он понял! Конечно же понял, конечно же... в голове нарастает шум, окружение смазывается было, но чья-то ладонь ложится на наруч. — Ортрус, — голос Ансиэля непривычно тихий, но даже так заглушает гудение внутри, — я позабочусь о них, иди. Ортрус безмолвно смотрит в нахмуренное лицо Ансиэля, прислушиваясь к тому, как его часы отсчитывают секунды. Ему не справится со словами сейчас. Медленно кивает. Ансиэль отстраняется, улыбается едва-едва, и очень мягко. Ортрус вылетает за дверь. Он должен быть не здесь.