Жестокая и необычайная пытка

Уильям Джеймс Мориарти не был человеком, которого легко удивить. Вот почему он застыл на пороге гостиной и попросту уставился на открывшуюся перед глазами картину, изучая её со всех сторон, прежде чем решить, насколько она реальна и достаточно ли впечатляюща, чтобы и правда удивить его. Альберт Джеймс Мориарти — в брюках, рубашке под горло, жилете и с накинутым сверху зелёным халатом в довершении убранства — напряжённо растянулся в кресле с подлокотниками. И пытался дотянуться носком правой туфли до стоящей рядом чайной тележки. Его губы были плотно сжаты, а в уголке рта виднелся сосредоточенно высунутый кончик языка. Его колено хрустело, спина выгибалась, но ему так и не удавалось притронуться к тележке. Альберт не мог взять и подвинуть чайную тележку руками или хотя бы просто подняться из кресла… потому что его запястья были скованы наручниками и прицеплены к медной газовой лампе над его головой, закреплённой на стене как раз позади кресла. В тот же момент, как мужчина заметил стоящего на пороге Уильяма, он приостановил свои попытки добраться до тележки. Уильям положил руку на сердце — знак того, что, возможно, он всё-таки удивился. Он сказал: — Ну и ну. Как необычно. Альберт пожал плечами, насколько это было возможно, показывая, что он в курсе, что его руки пришпилены к стене, словно крылья беспомощной бабочки. Из его зафиксированных маслом волос выбилась волнистая прядь и упала на глаза, мешая моргать. — И правда необычно, — ответил он. — Но твоё появление означает, что ты можешь освободить меня. Уильям сложил одну руку поперёк живота, а на вторую, подняв её к лицу, опёрся подбородком. Он сделал шаг в сторону от попавшего в ловушку Альберта, чтобы в полной мере оценить сложившуюся ситуацию, и задумчиво наклонил голову. На нижней полке чайной тележки, в пятнадцати сантиметрах от максимальной досягаемости отчаянно тянувшейся к ней ноги, поблёскивал ключ от наручников, заключивших Альберта в его бедственное положение. Он располагался рядом со стопкой льняных обеденных салфеток, указывая на то, что кто-то положил его туда намеренно. — И как же это произошло? — спросил Уильям. Поняв, что его изящное выступление по вытягиванию ноги не принесёт результатов, Альберт сдался. Вместо этого он подтянул ноги и сел ровнее, чтобы было комфортнее, а затем произнёс: — Я оскорбил полковника Морана, припомнив его недавнее поражение в состязании по выпивке со мной. Он предложил немедленно провести матч-реванш, на который я, разумеется, согласился. Однако Бонд, присутствовавший с нами, вспомнил о твоём приказе оставить винные запасы в покое, пока они не будут полностью восстановлены. Он предложил Морану придумать более джентельменский способ урегулировать спор, после чего Моран вытащил пистолет… Тогда Бонд воспрепятствовал и этому способу разрешения вопроса. Всё закончилось тем, что Бонд достал наручники… — На этом моменте кандалы, приковывающие запястья Альберта к газовой лампе, громко и резко звякнули. — И настоял на том, чтобы оставить меня здесь, в этом кресле, чтобы «хорошенько подумал над своим поведением», тогда как сам Бонд вместе с Мораном отправились на стрельбище, чтобы остудить голову Морана. Уильям тщательно обдумал его слова. — Как увлекательно. — Однако его брови нахмурились, и он продолжил: — Тем не менее, это не очень вяжется с привычным modus operandi Бонда. Прошу прощения за подобное предположение, Альберт… но в последнее время не говорил ли ты ничего такого, что могло вывести Бонда из себя? Наступила пауза. И затем Альберт ссутулился, признавая поражение, и ему на глаза упало ещё несколько вьющихся прядей. У него драматично повысился голос: — Возможно, вчера во время чаепития я намекнул Бонду, что он, должно быть, скучает по чаепитиям с Шерлоком Холмсом и компанией. Уильям тут же прищурился и приподнял бровь. — Вот как. И ты не сообразил, что именно поэтому оказался в своём экстравагантном положении? Ты же знаешь, что с прошлой жизни у Джеймса Бонда осталось слабое место, и он очень старается избегать любых упоминаний, пока не сможет отпустить всё и сохранять полную невозмутимость. Всё это — часть его обучения. — Я не видел ничего плохого в том, чтобы немного подразнить его, тем более пока мы дома, вдалеке от опасностей, и наедине друг с другом. Признаться, я нахожу очаровательной привязанность Бонда к лондонскому детективу. Она немного напоминает мне твою. Уильям ангельски улыбнулся — явный признак дурного настроения. — И эта привязанность, — промолвил он своему не желающему раскаиваться приёмному старшему брату, — причина, почему Бонд поставил тележку сюда и безжалостно положил ключ в пятнадцати сантиметрах от зоны твоей досягаемости, подвесив тебя к стене, словно шерстяной коврик, ожидающий, когда его выбьют. Глаза Альберта сверкнули. — Ты всегда так суров со мной. Уильям пожал плечами, приводя в порядок настроение. После чего, напевая под нос, прошёлся пару раз мимо чайной тележки. — Возможно, я и суров. Но в то же время я задаюсь вопросом… Если ты не смог дотянуться ногой до ключа, лежащего прямо здесь, на этой нижней полке… Почему ты не наклонил слегка кресло, балансируя на передних ножках, чтобы увеличить диапазон досягаемости своей ноги и благодаря этому, как минимум, зацепиться за край столика, если не получилось бы добраться до ключа. Ты мог бы опрокинуть тележку, в небольшой надежде, что так ключ приземлится ближе к тебе? Теперь настала очередь Альберта разглядывать Уильяма с долей разочарования. — Если бы я так поступил, — ответил он, — все вещи на столике разбились бы. На верхней полке стоит фарфоровый чайный сервиз Rose Chintz, который очень дорог Луису. — Как любезно с твоей стороны подумать о нём, несмотря на собственное заключение. — И правда любезно, — раздался голос Луиса, заставив Уильяма неспешно повернуться, а Альберта — захлопать своими зелёными глазами. — Но разбитый чайный сервиз легко заменить. Я бы предпочёл уделить внимание этой проблеме, чем разбираться с… чем бы всё это ни было. Доброго вам дня, брат, Альберт. Луис появился через дверь, расположенную напротив той, через которую зашёл Уильям, — в белых перчатках и с перекинутым через руку полотенцем, по-видимому, для того, чтобы заняться чайной тележкой, почистить её и убрать до ужина. Теперь же Луис просто стоял, оценивая ситуацию с наручниками практически точно так же, как Уильям минутами ранее. Единственным отличием было то, что за стёклами очков Луис выглядел по-настоящему сбитым с толку. И, вероятно, возмущённым устроенным варварством. — Могу я услышать, что здесь, ради всего святого, происходит, пожалуйста? Альберт снова зазвенел наручниками. — Я совершенно очевидно пришпилен к стене гостиной, а также не хотел разбивать твой чайный сервиз или… — Альберт перевёл взгляд на Уильяма, и на его лице появилась едва заметная бунтарская усмешка, чрезвычайно заинтриговавшая Уильяма, хотя он никак этого не показал. — Или наклонять кресло слишком сильно вперёд в попытке дотянуться до ключа, при этом стараясь балансировать так, чтобы давление на наручники, а затем и на лампу не стало слишком сильным, из-за чего та сорвалась бы со стены. Что вызвало бы мгновенную утечку газа. Уильям не смог сдержаться — уголок его губ на мгновение изогнулся в улыбке. — А, — понимающе произнёс он. — Тогда ты правильно поступил, решив сократить варианты высвобождения. Немного рановато поджигать ещё один дом. Альберт попытался было скрыть усмешку, но у него ничего не вышло. Луис сжал руку на переносице под дужками очков и произнёс: — Ради бога… Уильям и Альберт намеренно избегали смотреть друг другу в глаза, а Луис тем временем прошествовал к чайной тележке и швырнул на неё полотенце. Луис повернулся туда, куда невинным взглядом смотрел Альберт, вздохнул и потянулся за ключом, который так и остался недостижимым для Альберта — и к которому так и не притронулся Уильям. — Подожди, не надо, — ровно приказал Уильям. И затем усмехнулся дьявольской улыбкой, потому что в момент, когда он произнёс это, Альберт тоже подал дрогнувший голос. И сказал он абсолютно те же самые два слова в то же самое время, что и Уильям. «Не надо». Уильям наблюдал, как Луис переводит взгляд с него на Альберта. Рука Луиса всё ещё нависала над ключом; напрягшись, он сжал губы в раздражении. Но спустя мгновение короткого колебания, кончики ушей Луиса слегка покраснели. Его голос звучал чуть-чуть хрипло, когда он снова произнёс: — Бога ради. — Он поправил очки и выпрямился, возмущённо обращаясь сразу к обоим своим старшим братьям: — Полагаю, я всегда могу предоставить вам возможность разбираться со всем самостоятельно, раз вы в таком восторге от подобных происшествий. Брат, он что, какой-то трюкач, главный специалист по побегам с освобождением по имени Гарри Гудини, чтобы оставаться в таком положении ради твоего развлечения? Луис отступил, так и не притронувшись к ключу. Уильям снова встретился с Альбертом глазами. В груди застучало, когда он бросил на своего чопорного младшего брата быстрый, чрезвычайно признательный взгляд, и Луис ответил ему тем же, хотя и шмыгнув при этом носом. Альберт бессознательно натянул свои путы. В этот момент пленённый подполковник и агент MI6 выглядел элегантной, взволнованной смесью стыда, изумления и тёмного азартного возбуждения. Он прочистил горло, но ничего не сказал — впрочем, всё-таки дав своё согласие коротким полукивком, пока Уильям продолжал смотреть ему в глаза. Складывалось впечатление, что этот вечер станет крайне занимательным. Голос Уильяма прозвучал низко и глубоко, прямо как у Преступного Лорда: — Нет нужды освобождать его, Луис. Бонд с Мораном хотели, чтобы его наказали… И поскольку за своё поведение он и правда заслуживает наказания, мы обязаны подчиниться их чувству справедливости. Кроме того, не припоминаю, чтобы нам с тобой выпадала честь наблюдать Альберта в таком… удобном… положении. — Он повернулся к своему младшему брату. Сейчас уши Луиса определённо покраснели. — Было бы досадно упускать эту возможность помучить его. Луис беспокойно дёрнулся. — Как прямолинейно. И… как бесстыдно, брат. Альберт издал короткий негромкий стон, услышав, каким высоким, жалобным тоном Луис произнёс свои слова. И в этот момент Уильям знал: игра началась. И даже больше — игра перешла на уровень, которого они никогда не достигали прежде. Уильям Джеймс Мориарти не был человеком, которого легко удивить. Однако около года назад кое-что действительно удивило его, когда поздней ночью в тусклом свете камина он впервые поцеловал своего брата в щёку, желая ему добрых снов, прямо на глазах у Альберта. В тот вечер Уильям вполголоса спорил с Луисом насчёт причастности — или её отсутствия — последнего к их недавнему делу. Альберт зашёл в кабинет, намереваясь вмешаться, исполнив роль посредника. Эмоции были на пределе, но затем Уильям осознал, что он уже был безумно измотан. Слишком измотан, чтобы и дальше спорить с братом. На этой ноте всё ещё сердитый Луис собирался покинуть комнату, но прежде, чем это произошло, Уильям потянулся к нему, удержав за лацкан пиджака и инстинктивно прижав ближе к себе. Он коротко поцеловал Луиса в щёку, в таком редком проявлении своей бесконечной братской любви и благих намерений… а также в качестве компенсации за то, что отдавал приказы, которые, как он знал, не одобрял Луис. Луис покраснел, как и всегда, когда Уильям выражал свою привязанность к нему. На лице Альберта же мелькнуло потрясённое выражение, и он уставился на них, изучая. Его эмоции стали какими-то сложными: он выглядел одновременно поражённым и взволнованным, наполненным болезненным желанием, очарованным. И хотя Альберт быстро стёр их с лица, Уильям не упустил скрывавшийся за ними подтекст. С той ночи, каждый раз, когда Луис оказывался рядом с ними, Уильям начинал наблюдать за Альбертом ещё внимательнее. Спустя несколько эпизодов нежных и ненавязчивых прикосновений к Луису — устроенных, просто чтобы исследовать едва уловимую реакцию Альберта, — Уильям пришёл к крайне неожиданному заключению об их приёмном брате. Братские чувства Уильяма к Луису в их физическом проявлении пробуждали в душе Альберта тёмные, нечестивые мысли. Возможно, Альберту хотелось поцеловать Луиса. Или, возможно, Альберт хотел, чтобы Уильям поцеловал его самого. Как возможно было и то, что по каким-то причинам Альберту нравилось смотреть, как они с Луисом целуют друг друга. И ни одно из этих предположений и близко не походило на типичное выражение братской любви к ним двоим. Однако было не столь важно, какие именно желания скрывались под осторожными взглядами Альберта и на кого из них он смотрел, если не сразу на обоих. Единственное, что имело значение, это факт, к которому пришёл Уильям. Они возбуждали Альберта. До того, как Уильям поцеловал Луиса в щёку, а также до всех последующих изучающих тестов, Альберт не видел, чтобы Уильям и Луис были настолько тактильными друг с другом, по крайней мере с тех пор, как они перестали быть детьми, когда любые прикосновения ещё казались невинными. Это было естественно, что по мере взросления прикосновения приобретали иные значения, из-за чего большинство братьев и сестёр отказывались от них. Альберт, должно быть, был шокирован и изумлён, с какой лёгкостью Уильям и Луис продолжали дарить их друг другу — и всё чаще это происходило прямо у него на глазах. Они касались друг друга так… как Альберт никогда бы не осмелился коснуться ни одного из них, поскольку он тоже давно стал взрослым… и осознал, что сходит с ума из-за своего неуловимого, подавляемого и далеко не детского желания к ним обоим. «Какое чудесное неловкое положение», — подумал Уильям. Таким образом непреднамеренный целомудренный и нежный поцелуй Луиса на ночь породил цепочку невинных испытаний для мужества Альберта, по мере которых Уильям продолжал подталкивать того к краю, просто чтобы выяснить наверняка, что конкретно вызывало в Альберте подобные желания… после чего Уильям мог бы спланировать, что ему следует с этим делать. — Я мог бы поцеловать тебя, — сказал как-то Уильям Луису в благодарность за чашку чудесного чая в конце утомительного дня после совершения убийства. — И уверен, Альберт тоже мог бы. Подойди и забери свою награду, Луис, сначала у меня, а затем у Альберта. — Почувствовав по голосу Уильяма, что ему явно стоит подыграть происходящему, Луис принялся выполнять приказ. Уильям оставил поцелуй совсем рядом с мягкими губами Луиса и затем обратился к Альберту: — Разве он этого не заслуживает, Альберт, за то, что он всегда такой драгоценный и совершенный? — Последовал другой поцелуй, на этот раз расположенный неприлично близко к уголку его губ. Альберт сглотнул, как будто у него пересохло во рту, а взгляд оказался прикован к большому пальцу Уильяма, который мягко поглаживал подбородок Луиса. — Даже если он драгоценный и совершенный, — произнёс Альберт, собрав остатки мужества в кулак, — я не могу поцеловать его вот так. Всё ещё аккуратно придерживая Луиса за подбородок, Уильям почувствовал, как тот напрягся из-за взвешенного и, вероятно, упрекающего ответа Альберта. Уильям знал, что Луис, наконец, тоже уловил кроющийся за словами Альберта смысл и определил природу его чувств к ним. Уильям знал также и то, что Луиса, как и его самого, оскорбило и привело в недоумение не то, что Альберт мог бы предложить создать с ними «кровосмесительную» связь, а то, что в качестве своей защиты он отказался быть с ними честным и открытым в своих желаниях. — Нет? — отозвался Уильям, не желая сдаваться. Он с чувством скользнул большим пальцем по длинной, фарфоровой шее Луиса, так, чтобы Альберт мог засвидетельствовать жест своими глазами. Луис не шевелился, позволяя Уильяму творить всё это ради науки, однако под прикосновениями Уильяма его шея вспыхнула. — Что, чёрт возьми, ты подразумеваешь, милый Альберт? Ты считаешь неуместным осыпать Луиса такими же любовью и вниманием, какими пытаюсь осыпать его я? Но почему? Разве мы не братья? Альберт улыбнулся, напряжённый, и произнёс: — В конце концов, я не являюсь ни его братом, ни твоим по крови. Так какое право я имею прикасаться к нему своими руками или губами, Уильям? Нет, боюсь, только тебе сойдёт подобное с рук. Но ни в коем случае не останавливайтесь, ведь у меня также нет права запрещать вам проявлять подобные невинные знаки братской любви друг к другу. Уильям позволил Луису отступить, осознав, что глубоко в душе… Ответ Альберта привёл его в ярость. Ярость. Потому что слова Альберта означали, что мало того, что он никак не желал открыто признаваться в своём влечении к ним — как подобает верному соучастнику преступлений, — так ещё и неожиданно перевернул ситуацию вверх дном, породив новую головную боль. По сути Альберт сказал: «Я не могу позволить себе поступать так и потакать желанию открыто проявлять свою любовь не потому, что мы с вами братья, а потому, что на самом деле мы друг другу не родные». Другими словами, если бы они были связаны кровными узами, им бы сошло с рук физическое проявление привязанности — или сокрытие тёмных сексуальных желаний под маской родственной любви, — но у обычных, не состоящих в родстве взрослых мужчин подобного оправдания не было, и соответственно они не имели на это права. Как будто бы это что-то меняло. Да, Уильям был зол. Был зол на Альберта за то, что тот застал его врасплох созданием этой нелепой ситуацией, именно тогда, когда Уильям собирался, наконец, развязать этот запутанный клубок в голове Альберта, чтобы… чтобы… Ну, сделать с ним что-нибудь! Чтобы Альберт признался и излил на них свои самые искренние чувства. Было очевидно, что Альберт боролся с глубоким желанием осыпать их своей любовью, но в то же время… решил прикинуться закостенелым щепетильным ханжой, внезапно вознамерившимся соблюдать приличия. Луис тоже понимал это, судя по тому, как он показательно поправил галстук, озадаченно рассматривая Альберта с долей раздражения. Но почему? Альберт переживал, что подумают о нём его приёмные младшие братья, если он раскроет им правду? Почему он не доверял им, почему был настолько смущён? Альберт хотел одарить их своей любовью во всех возможных смыслах, может даже плотской любовью. Но в этот момент, по самой раздражающей из всех возможных причин — какой-то веры в приличия, в правила общества, многие из которых они уже многократно нарушили, — Альберт считал, что не имеет права на подобные действия и желания. Что означало, что он также лишил Уильяма и Луиса права получать от него знаки внимания. Для Уильяма это был несправедливый и неприемлемый результат. Уильям всем сердцем любил Альберта, и у него никогда не было причин отрицать это. Альберт сказал: «Пойдём жить со мной», и с тех пор Уильям навсегда остался его. Луис чувствовал то же самое, Уильям без сомнений мог утверждать это, пусть даже тому потребовалось больше времени, чтобы проникнуться к прекрасному аристократу, подарившему им свои имя и состояние. С тех пор у них, светловолосых мальчиков-сирот, больше не было нужды и необходимости искать обходные пути, чтобы выжить. Никто из них не хотел лишаться внимания и заботы Альберта, однако сам Альберт только и делал, что находил оправдания, полагая, что его действия могут быть неуместны. Независимо от того, какую форму приняла привязанность Альберта, Уильям знал, что они с Луисом полностью готовы, знал, что у них есть силы и страстное желание принять её — как часть связи, которая уже существовала между ними. А также потому, что в самые мрачные моменты сомнений и страха они отчаянно, всем сердцем нуждались в ней. Они нуждались в прекрасном, сильном и уверенном Альберте рядом с ними. И суть заключалась в том, как Альберт продолжал смотреть на них, когда они одаривали друг друга прикосновениями… Таким образом, Альберт лицемерил. Что бы он ни представлял в своей голове в тот момент, когда Уильям целовал Луиса, это было не более уместно для братьев по крови, чем просто для братьев по преступлению. Любой суд согласился бы с ними. Факт того, что Альберт пытался держаться от них подальше, был действительно спорным. Таким образом между красноглазыми братьями было достигнуто молчаливое соглашение — соглашение, которое провозглашало: с этого момента время от времени они будут провоцировать Альберта, жестоко и беспощадно, чтобы отомстить ему за искусственно созданную между ними дистанцию. А также чтобы вынудить Альберта… передумать. Они настойчиво и коварно испытывали Альберта на прочность, стремясь заставить его прогнуться. Искушали его всем, что он любит, но отказывается принять. Вскоре до Альберта дошло, что они вдвоём вытворяли. Потребовалось провести не так уж много экспериментов; настойчивость Уильяма и упрямство Луиса сделали всё очевидным. Несмотря на это Альберт Джеймс Мориарти так и не поддавался на их провокации. Ни разу не уступил и не попросил их о том, чего хотел, даже если все они знали об этом. — Этим утром брат выглядит усталым, — незамедлительно произнёс Луис по сигналу, в ответ на быстрый пронзительный взгляд Уильяма. Он подошёл к Уильяму сзади, сидящему на небольшом диванчике, и положил руки на его плечи, принявшись без особого умысла массировать их вместе с шеей. Уильям начал стонать — умышленно, под предлогом удовольствия от расслабления мышц, — до тех пор, пока Альберт, делающий вид, что читает газету, не напрягся, а его взгляд не застыл на одном единственном предложении. — Как же хорошо, — промолвил Уильям. — Тебе стоит спросить Альберта, не хочет ли он, чтобы ты доставил немного удовольствия и ему тоже. — Не… не стоит, Уилл, — подал голос Альберт. — Мне достаточно знать, что Луис может помочь тебе. — Знаешь, у меня ещё немного побаливают ноги, — сказал Уильям, проигнорировав возражение Альберта. — Луис не дотягивается до них, так что ты тоже можешь пригодиться. Подойди, присядь передо мной и помоги мне своими руками, Альберт. На этих словах дыхание Альберта перехватило… однако он тщательно поправил газету, переложил её на колени и сказал: — Нет, я не осмелюсь прерывать уже начавшийся сеанс массажа. И тогда Уильям начал задыхаться, мычать и стонать… а Луис наклонился к его уху, словно блестящий актёр, которым он и являлся, и зашептал — так, чтобы Альберт тоже мог слышать: — Сильнее, брат? Ты так напряжён… Довольно быстро происходящее превратилось в игру, о которой знали все трое и которой они… наслаждались, пусть даже никогда не говорили об этом открыто; они были слишком умны, понимая друг друга без слов. Изначально Уильям желал заставить Альберта прогнуться и продолжал строить планы, как заставить его сделать это. Однако спустя время сопротивление Альберта их изобретательности стало приносить ему особое удовольствие. Уильям начал ценить её. Новую, чарующую мысленную головоломку, которой он мог заняться в любой момент, постепенно решая и сводя на нет, — не считая моментов, когда требовалось разбираться с бесконечными головоломками, крутящимися вокруг Шерлока Холмса. Так и сложилось, что Уильям начинал дразнить Альберта, когда тот возвращался домой со службы. И Луис избирал роль либо застенчивого брата, либо распутника — в зависимости от того, что Уильям считал необходимым в тот или иной момент, чтобы довести Альберта почти до безумия. Частенько случалось и так, что Луис притворялся раздражённым наличием у них этой привычки, будто идея принадлежала исключительно Уильяму и Альберту, а он всего лишь оказался пленником ситуации вопреки здравому смыслу, — и всё для того, чтобы заставить Уильяма и Альберта чувствовать себя ещё более бесстыдными из-за происходящего, конечно же. Что делало всё ещё более захватывающим. Поэтому Уильям награждал Луиса за его гениальную идею пикантными моментами невинных братских привилегий, которых, он знал, по-прежнему страстно желал Луис — почти так же сильно, как тот хотел самого Альберта. Альберт, в свою очередь, никогда не жаловался и блестяще переносил их пытки… а зачастую и сам провоцировал их, хотя и отрицал это. Таким образом все они были только рады испытаниям, преподносимыми игрой, — напряжению, борьбе плотских желаний, — и встречали их с благодарностью, инстинктивно, как облегчение от бремени, что нёс статус Преступного Лорда. И именно поэтому Уильям Джеймс Мориарти не был удивлён до глубины души теперь — наконец, ах, наконец-то, как и планировалось! — когда он посмотрел в глаза Альберта, прикованного наручниками к газовой лампе, быстро и тяжело дышащего, словно бы испытывающего возбуждение в своём кресле, и получил ещё одно небольшое подтверждение — шёпот Альберта и его «не надо», когда Луис потянулся за ключом от наручников. Это «не надо» было признанием Альберта: он отчаянно желал продолжить их игру. Это было очевидным разрешением испытать его снова, поскольку сложившиеся обстоятельства так прекрасно к этому располагали. — Да, давай оставим его в таком виде, Луис, — повысив голос, постановил Уильям, с долей пренебрежения глядя на Альберта. — Поскольку не так уж важно, в наручниках он или нет, он всё равно не захотел бы помочь мне приготовить для тебя ванну. Боюсь, ты выглядишь немного измождённым заботами о доме, да и совсем недавно ты помогал Фреду срезать эти колючие шипы у роз — как будто они и правда могут пригодиться. Луис положил облачённую в перчатку руку поверх руки Уильяма, нежно прижав её к своей щеке, и склонил голову, наслаждаясь прикосновением. — Ты так добр, — сказал ему Луис. — Мне не помешала бы ванна… Вот только в прошлый раз купание с тобой закончилось чрезвычайно непристойно. Только вспомни: вызвался помочь мне помыть там… но вместо этого только стал причиной липкого беспорядка. Глаза Уильяма мгновенно округлились. Никогда прежде Луис не использовал настолько откровенные предложения. Однако прежде, чем Уильям успел пройти все стадии искреннего удивления, цепи от наручников Альберта загрохотали. Альберт отчаянно зашипел. Альберт изо всех сил старался сохранить самообладание из-за представшей перед глазами картины, моментально сражённый словами Луиса. Луис смог уловить факт хрупкого, быстро угасающего достоинства Альберта даже быстрее, чем Уильям, и решил нанести удар, который с самого начала изобличил бы слабость Альберта. «Никакой пощады», — с иронией усмехнулся Уильям. Уильям старался и дальше смотреть в глаза Луиса, но это стало довольно трудной задачей, когда он заметил блеск в его взгляде. Луис пытался не засмеяться над тем, что с такой лёгкостью только что произнёс. Уильям прилагал не меньшие усилия, чтобы сдержать смех, и получалось это с огромным трудом. — Мне пришлось потратить целую вечность, чтобы убрать с волос макассаровое масло, из-за того, что ты натёр их не тем мылом и в результате превратил мою голову в слипшееся нечто. — О, дорогой, Луис, прошу, прости меня. Всё дело в том… у тебя такие прекрасные волосы. Я просто не мог вынести факт, что они были спутавшимися. — Уильям с нежностью и осторожностью провёл пальцами сквозь светлую чёлку Луиса, отводя в сторону, чтобы открыть обзор на склонённое к его руке лицо. — Ммм, — выдохнул Луис, мягко и желанно, даже несмотря на то, что смотрел на Уильяма с притворными, но не менее эффективными неодобрением и сомнением. Словно бы Уильям попросил его испечь рыбный пирог в восьмой или девятый раз, когда у него уже были другие планы на ужин. Из-за этого отказа Уильям не сдержался и, словно бы его и правда упрекнули, надулся, в качестве извинения чмокнув Луиса в кончик сморщенного носа. — Мне жаль. Луис шумно выдохнул через нос. — Докажи мне. И вместе с этими словами будто бы щёлкнул переключатель: они с лёгкостью вошли в свои коварные роли, растворяясь в удовольствии от исполнения плана, созданного, только чтобы их цель раскололась. Сломалась, рыдала и молила. Они балансировали на грани, искушая Альберта, словно Дьяволы. — Мне не нужно это доказывать. Разве ты не знаешь? — Пальцы Уильяма прекратили перебирать волосы Луиса и соскользнули на его щёку. — Разве ты не знаешь: моим приоритетом всегда является твоё удовлетворение? Особенно физическое. Ты работаешь так долго, так усердно, изо дня в день. Меньшее, что я могу сделать, это помочь тебе расслабиться. Только скажи, и, ты знаешь, я сделаю что угодно. Луис вцепился в лацканы пиджака Уильяма, фантастически отыгрывая роль и делая вид, что притянул Уильяма ближе для равновесия, а не потому, что начал подрагивать. — Не дразни меня, брат. Пожалуйста. Я хочу намного большего, потому что из-за тебя я становлюсь слишком жадным… Альберт сглотнул, ножки его кресла заскользили по полу. Пальцы Уильяма исследовали скрытый под чёлкой шрам Луиса, после чего он провёл ими по его приоткрытым губам. — Думаешь, только ты один становишься жадным? — он намеренно понизил свой голос. — Если так, то ты недооцениваешь, насколько слабым я становлюсь, когда дело касается тебя, всегда. — Тогда, может быть, мы договоримся уделять больше времени, чтобы удовлетворять друг друга. Жадно. Мне всегда хотелось вот так поддаться твоей любви. — Ах, но тогда… в каком положении окажется Альберт, дорогой Луис, если мы с тобой предадимся вечности? — Бедный Альберт, — согласился Луис, — который в последнее время упускает так много возможностей удовлетворить себя. Уильям и Луис синхронно развернули головы, чтобы изучить Альберта, словно он являлся новым делом, которое они желали раскрыть подобно детективам из Скотланд-Ярда. Альберт драматично выдохнул, с ощутимой тяжестью. С дрожью. Желудок Уильяма сделал кульбит, когда Альберт произнёс: — Вы двое меня убьёте. Подобная реакция была в новинку для них. Прежде Альберт никогда не высказывался вслух, намекая на свои истинные чувства, вызванные их откровенным поведением. Однако заявление Альберта всё ещё не являлось чётким признанием непристойных, бушующих в нём желаний — а именно это хотел получить от него Уильям. — Ты мог бы просто прекратить так настойчиво скрывать своё чёртово влечение, — цыкнул Луис, пожимая плечами. — Всё равно ты неважно нам лжёшь, Альберт. Тишина. Ещё больше прямолинейных высказываний? Уильям моргнул, позволяя тишине и колким словам Луиса осесть у них в головах, сделав пометку быть осторожнее на этой новой территории. Рука Луиса блуждала по бедру Уильяма. Поиграла с его шлёвками для ремня. Небрежно скользнула в одну из них. Всё это привело к тому, что Альберт снова выдохнул и неловко заёрзал в своём кресле. — Я не могу, из лучших побуждений, — ответил Альберт, кратко дёрнув подбородком, — не могу прикасаться к вам двоим вот так. Мы уже проходили эту дьявольскую тему. Это неправильно. Уильям надменно хмыкнул. Он вновь обратил на себя взгляд Луиса, нежно прикоснувшись к его подбородку. Если Альберт так хотел настаивать на своём, тогда Уильям просто станет ещё более беспощадным. — Он всегда так эгоистичен, правда? — весело сказал он Луису. — Единственное, что мы делаем, это просто-напросто любим друг друга — и в этом никогда не было ничего плохого, как не было и капли неправильности. Бесконечные порочные создания продолжают осквернять множество вещей в этом мире, но любовь — это нечто особенное, нечто прекрасное и неизменно безупречное. Она священна, какую бы форму ни выбрала и ни приняла. Такова её истинная природа. Любовь несёт в себе только лучшее, Альберт. Альберт шумно выдохнул, словно бы говоря: «О, позволю себе не согласиться… И я прекрасно знаю, в чём вы двое хотите заставить меня признаться». Обычная схема их игры была изменена и впоследствии нарушена; в конце концов, если бы они продолжили её, она только наскучила бы им всем. Уильям понял: пришло время подкинуть дров в огонь и предпринять нечто иное. Вот только Луис опередил его. — Если в ней нет ничего плохого и неправильного, брат, — произнёс он с ноющими, жалобными нотами, которых Уильям никогда от него не слышал; нотами, которые перевели действия Луиса на новый уровень, превратили его правдоподобно сыгранные неуверенность и искушение во что-то намного более реальное — в настоящее царство тёмных секретов. — Тогда непременно… ты непременно позволишь мне показать вам обоим степень моей привязанности? Прямо здесь и сейчас? Было… было так тяжело сдерживаться. Я на пределе. Я больше так не могу. — Мой дорогой Луис, — сказал Уильям, даже не пытаясь изображать скорость, с которой отступил назад, предоставляя Луису сцену для нового, поразительного выступления. — Просто делай, что пожелаешь… В свою очередь я прошу прощения, что стал причиной испытанных тобой трудностей, мой драгоценный. В этот момент Луис выглядел так, будто всеми правдами и неправдами пытался не поддаться внезапному фыркающему смеху, по крайней мере так представлялось Уильяму, стоящему близко к нему. Невинные, аккуратные черты лица Луиса дёрнулись, но лишь на короткое мгновение. Уильям услышал, как Альберт прочистил горло, но не соизволил обернуться. — Что ж, — сказал Луис. — Есть… есть один… акт служения… который я бы очень хотел совершить. Чтобы показать тебе — и Альберту тоже, — насколько сильно я дорожу вами. Тогда, может быть, Альберт перестанет быть таким жестоким, сдерживая собственное влечение. — О? — промолвил Уильям, пытаясь быть предельно осторожным… хотя к этому моменту он уже был вдвойне осторожен. В глазах Луиса присутствовал слишком коварный блеск, предполагающий что-то, что они ещё не обсуждали друг с другом. Луис действовал самостоятельно, полагая, что Уильям доверится и последует за ним. Обычно всё происходило наоборот. — Что ты задумал? — спросил Уильям. — Задумал… Встать на колени и отсосать тебе, лизать, жадно, а затем проглотить всю любовь, которую ты сможешь отдать. Я… Я хочу взять всё без остатка. Сердце Уильяма пропустило удар. У него закружилась голова. Он пустым взглядом уставился на Луиса. Даже цепи от наручников Альберта молчали. На самом деле ничего не происходило, вообще ничего, пока Альберт, наконец, не прохрипел: — Матерь Божья. — Нет, спасибо. Я не хочу, чтобы она была здесь, — невольно повысил голос Луис. — Луис, — произнёс Уильям. И затем сухо откашлялся. Он ни за что не прекратит эту игру, раз из-за неё Альберт стал таким отзывчивым. Достижением было уже то, что Альберт использовал в своей речи ругательства. Мучения Альберта удовлетворили Уильяма, распалили его. Однако… — Если ты собираешься выдвинуть такое предложение, мой дорогой младший брат… — Уильям взялся за воротник пиджака Луиса. — Тогда тебе следует снять это, — постановил он, возвращая самообладание. — Я бы не хотел, чтобы одежда мешалась или ограничивала тебя в действиях. — Это поможет ему выиграть немного времени, чтобы подумать подольше. Чтобы попытаться понять намерения Луиса. Уголок рта Луиса приподнялся. — Конечно. То же самое могу сказать и про тебя. — Однако всё, что сделал Луис, это сбросил с себя пиджак, в то время как Уильям услужливо ему в этом помог. Альберт продолжал сидеть, закусив нижнюю губу, и просто смотрел, дёргая ногой. Его лицо обрамляло ещё больше волнистых локонов, выбившихся из укладки из-за того, что ранее он пытался двигать прикованными к настенной лампе руками. В этот момент он буквально олицетворял картину быстро угасающего благоразумия. А также картину заинтересованности. Болезненной, отчаянной и в высшей степени безнравственной. И до тех пор, пока он пребывал в таком состоянии, Уильям не мог и помыслить о том, чтобы остановиться. Он хотел, чтобы взгляд Альберта был прикован к нему, хотел испытать на себе страсть и любовь Альберта… И хотел этого любой ценой. — А это, — продолжил Уильям по-прежнему спокойно, взяв Луиса за руку и коснувшись перчатки. Не дожидаясь ответа, Уильям поднёс руку Луиса к своему лицу, обхватил губами кончики двух длинных тонких пальцев и, не сдерживаясь, прикусил их, из-за чего настала очередь Луиса реагировать с оттенком внезапной неуверенности. Луис издал короткий, резкий вздох и сразу же попытался одёрнуть руку, но Уильям сильнее сжал пальцы на его запястье, упрекая за ненужное действие. Прося довериться ему. Предупреждая Луиса не делать ничего, что разрушило бы игру. А также напоминая ему об их побочной игре. Луис замер и позволил Уильяму творить всё, что заблагорассудится. Потому что происходящее было игрой не просто между красноглазыми братьями и Альбертом Джеймсом Мориарти… И оно никогда, ни на мгновение таковым не являлось. Некоторое время назад, хотя ни один из них и не признавался другому вслух, двое братьев выяснили, что устроенная ими игра превратилась в том числе в личное противостояние между ними — с целью выяснить, кто же из них двоих сдастся первым. И так уж вышло, что они оба не любили проигрывать. Луис произнёс: — Брат кажется очень… Уильям стянул зубами перчатку с руки Луиса, ни на мгновение не отводя взгляд от его глаз. Альберт ругался себе под нос, шипя, будто вырвавшийся на свободу воздушный шарик. Это был звук стремительно и беззастенчиво раскрывающейся похоти, достигшей наивысшей точки кипения. — Хорошо сработано, — едва дыша, произнёс Луис, оставив Уильяма гадать, должен ли был Альберт услышать его слова помимо него самого или же нет. Вторую перчатку Луис снял самостоятельно; при этом его рука немного подрагивала. Когда Луис отбросил перчатки в сторону, на пол неподалёку от чайной тележки, Уильям протянул руки и с любовью прикоснулся к очкам Луиса. — Полагаю, ты бы не хотел, чтобы я с криком излился прямо на них? Эти слова стали для Альберта последней каплей: обессиленный, он слабо дёрнул руками, натянув свои путы, снова бормоча что-то про то, что они должны прекратить всё это и: — Прежде… прежде… я просто… пожалуйста. — Мы можем остановиться, если хочешь, — мягко прошептал Уильям. Однако вопреки словам он предельно аккуратно снял с Луиса очки, открыв взор на его гранатовые глаза — и теперь, более не имея преграды, они смотрели на Уильяма с ещё бóльшим и очевидным лукавством. Луис перевёл взгляд на едва заметно двигающиеся губы Уильяма и облизнул свои собственные, создавая видимость бессознательных реакций. — Вы можете остановиться? — переспросил Альберт. — Правда что ли? — в его голосе отчётливо прослеживался неприкрытый и такой нехарактерный для него сарказм. В привычном сарказме Альберта было больше юмора… но никак не обжигающее разочарование. — Какое абсолютно расчётливое, чрезвычайно жестокое предложение — вот только я вам не верю. К этому моменту Альберт знал, что Уильям знал, что он разрывался между желанием настаивать, чтобы они прекратили, и желанием умолять их продолжить. Но у него всё ещё оставались гордость и немного морали, которые не позволяли ему признаться в одной единственной «тайне», и поэтому он подумал, что Уильям сейчас просто насмехался над ним. И он посчитал эту насмешку несправедливой. — Разве не ты был тем, кто не захотел, чтобы мы освободили тебя? — Уильям знал, что его замечание было более чем справедливым. Разве можно было всерьёз обвинять Уильяма за то, что устроил всё это — только потому, что сейчас Альберт мог решить изменить своё отношение к происходящему? Единственное, что он совершил с самого начала, — всего лишь с нежностью поцеловал своего брата на ночь после той ссоры в его кабинете. —Жестокое, говоришь, — продолжил Уильям, всё ещё мягко. Однако в следующее мгновение его голос дрогнул: — Ты действительно считаешь, что я поступаю с тобой жестоко? — Он не повернулся, чтобы посмотреть на Альберта, хотя и отчаянно этого хотел. Уильям никогда не хотел навредить Альберту. Не по-настоящему. Его сердце пропустило удар. Ни разу в жизни он не хотел навредить Альберту. Даже если это могло удовлетворить его собственное эго или, как вариант, принести ему удовольствие. Луис ждал. Бесспорно, он чувствовал то же самое. Альберт тяжело вздохнул. Гулко, раздражённо. Однако было в его вздохе что-то, похожее на терпение, рождённое из его огромной любви к ним. — В тебе смешалось множество качеств, но глупость никогда не была в их числе, Уильям, — пылко ответил Альберт. — Уверен, ты достаточно умён, чтобы понять… ни твоя жестокость, ни жестокость Луиса никогда меня не беспокоили. В конце концов, мы все — Джеймсы Мориарти. Так что если ты думаешь, что я могу сломаться под тяжестью каких-либо согрешений, перед фактом которых вы меня поставили… Он вернулся к тактике сопротивления искушениям, предлагаемым Уильямом, однако это было лишь частью представления — разрешением, говорящим Уильяму: «Не волнуйся. Я могу — на самом деле хочу — принять их». Оно говорило: «Давай, навреди мне; стоит только попросить, и я всё выдержу. Вообще-то, я буду только рад, пусть мне и крайне неловко об этом говорить». Однако Уильяму такая реакция не слишком понравилась. Он всё ещё хотел, чтобы Альберт начал умолять. Чтобы Альберт начал ломаться. Но не из-за настоящей боли или реальной пытки. Нет… Лишь из-за того, в чём Альберт нуждался. Жаждал. Её полной, безумной противоположности. Наслаждение. Наслаждение, дарованное Уильямом. Уильям отчаянно хотел стать человеком, который удовлетворит разворошённые, поднятые из самых глубин желания Альберта, как только тот, наконец, падёт перед ними. Однако же… — Я слышу тебя, дорогой Альберт. Однако же. Он подумал, что Альберт почти дошёл до того состояния — наконец! — которого на протяжении долгого времени они с Луисом добивались. Уильям вполне мог бы насладиться этой победой, прежде чем приниматься за покорение новых вершин; его бы устроил сложившийся расклад. Он отдал должное вкладу Луиса в устроенное им представление, которое по большей части и привело их к нынешней точке; то, как расчётливо Луис надавил на них, использовав элементы неожиданности, высвободив тёмную, азартную сторону Уильяма, чтобы нанести неожиданный и сокрушающий удар по Альберту. Уильям знал, что он должен сделать что-то ещё ради Луиса, пока Альберт наблюдал за ними. Возможно, он даже осмелится поцеловать Луиса в губы, хотя и целомудренно. Возможно, Луис издаст приятный стон, когда их губы соприкоснутся, делая вид, что наслаждается этим грехом. Возможно, после Луис даже лизнёт его губы, шепча, что ему понравился вкус Уильяма. Вероятно, это самое большее, куда они могут зайти, прежде чем игра закончится так же, как и всегда. Прежде чем Луис остановится, придумав оправдание, что ему нужно позаботиться о домашних делах или проверить детали задания, после чего в их сражении с Альбертом наступит временное затишье. Страдания Альберта станут финальной точкой этого раунда, как всегда, и они оставят его наедине со своими желаниями — разве что в этот раз он окажется брошен с желаниями, достигшими высот, до которых они не добирались прежде. Уильям и Луис примирительно освободят Альберта от наручников Бонда, и не подумав принести свои извинения вслух, после чего Альберт стрельнёт в них рассерженным, недоверчивым взглядом… и сбежит в свою комнату, чтобы позаботиться о своих нуждах — хотя он, конечно же, никогда не признается в этом, — и ни Уильям, ни Луис никогда не осмелятся подтверждать или опровергать сие действо, подслушивая под дверью. Впрочем, на этот раз Уильям, может, и решится неожиданно постучать в дверь Альберта. Застать Альберта прямо в пылу процесса. И затем, возможно, скажет: «Мне показалось, я слышал, как ты вскрикнул, словно от боли, Альберт… Может быть я могу тебе чем-то помочь? Ты одет? Я вхожу…» Его сердцебиение ускорилось. Он сделает это. Он сделает что угод— Мысли Уильяма разом оборвались, и за короткое мгновение его успело бросить и в жар, и в холод, когда Луис забрал из его рук свои очки, положил их на чайную тележку — и затем без колебаний опустился на колени. — Подобное отношение никуда не годится, Альберт, — сказал Луис. — Меня уже тошнит от него. Может, брат и готов спустить тебе с рук пытки, которые ты нам устраиваешь в противовес нашим… Но, боюсь, моё терпение не настолько выдающееся, как у него, и оно имеет свои пределы, — голос Луиса стал низким и острым, как лезвие, а брови нахмурились. — Я собираюсь жёстко взять брата. А ты будешь сидеть там и смотреть. И тогда весь твой самоконтроль будет разнесён вдребезги — а затем и твоя гордость, — и в итоге ты наконец сможешь сказать: «Я был неправ. Пожалуйста, позвольте мне прикоснуться к вам». Луис уставился на Альберта самым грозным своим взглядом и затем потянулся к ремню Уильяма. Уильям не шелохнулся. Луис крепко вцепился в пряжку ремня, но Уильям так и продолжал стоять в шоке. — Я не остановлюсь, — прохрипел Луис, — пока не услышу, как из твоего рта срываются все твои грязные, неприличные мысли, которые ты всегда мечтал сделать с нами. Пока ты не станешь твёрдым, всего лишь глядя со стороны, сокрушаясь, что позволил так глупо прицепить себя к лампе. И затем, Альберт, знаешь что? Когда ты достигнешь исступления, превратившись в огромный комок чистого возбуждения, я мог бы просто оставить тебя в этом кресле, пока мы не достигнем финальной части наших планов. Если к тому моменту мы вообще будем в тебе нуждаться, ты, бесхребетный Преступный Лорд. Уильям со свистом втянул воздух, его руки дрожали. Альберт был не в состоянии связно говорить, мямля: — Луис. Это… Да как ты… Я, я… Ты не можешь. Да, вот это определённо было финальной точкой, согласился про себя Уильям. Однако ни слова не сорвалось с его уст. Он не знал, что можно противопоставить быстрым, властным движениям Луиса. А также он никогда не видел Альберта настолько подавленным. Этот пылающий румянец на его щеках и шее, под накрахмаленным воротником. Эта готовность принять наказание. Или эта абсолютно очевидная необходимость снова сменить положение, раздвинув ноги, чтобы снять хотя бы долю напряжения, предательски набухающего в его штанах. Резкие откровенные высказывания Луиса окончательно добили Альберта. Он яростно протестовал, но было очевидно, что он хотел этого. Уильям издал какой-то тихий скулящий звук и тут же хлопнул ладонью по губам. Луис не обратил на это внимания, хотя его руки всё ещё держались за ремень Уильяма. А вот Альберт заметил. — О, ещё как могу. — Луис. Луис… Я-я не… Пожалуйста… Хорошо. Освободи меня. И тогда ты можешь… Луис заставил Альберта умолять его. Вот только тот всё ещё молчал о своих настоящих желаниях. Даже так каждая клеточка тела Уильяма наполнилась кипящим удовольствием… и в то же время с ним пришла горячая ревность. Подумать только, Луис первым добился результата, к которому так стремился Уильям, казалось, уже целую вечность… — Освободить тебя? — переспросил Луис, повышая голос. — Ты не расслышал, что я только что сказал? Думаешь, нанесённый тобой ущерб так легко исправить? Ты правда думаешь, что я, чёрт возьми, так просто прощу тебя? Уильям хрипло проговорил, облизнув губы: — Луис, на самом деле он не причинил… — Разве нет? — огрызнулся Луис, костяшки его пальцев побелели от силы, с которой он вцепился в ремень Уильяма. Штаны Уильяма начали сползать из-за создаваемого натяжения, и он издал новый, резкий вздох. — Может, всё это время тебя, брат, и устраивало, что Альберт пожирает тебя глазами… Но я устал от всего этого флирта без реальной отдачи. Мне недостаточно одних только взглядов Альберта. Я бы предпочёл, чтобы он просто взял и трахнул меня — той штукой у него в штанах, которая дёргается прямо сейчас из-за моих замечаний. Зажмурившись, Альберт застонал, и его дыхание участилось. — Эт-то слово, Луис, оно ведь запрещено для печати в книгах. — Мне плевать. Разве ты не мечтаешь трахнуть меня, Альберт? Или ты хотел бы трахнуть Уильяма? Уильям выдохнул: — Следи за языком. У него кружилась голова от этих вульгарных выражений. Луис сказал: — Не думаю, что начну. Вам обоим давно пора узнать, на что способен мой рот — и это будет очень, очень непристойно. И даже не думайте притворяться, что вам это не нравится. Уильям не знал, что сказать. Ни разу в своей жизни он не видел своего младшего брата с этой стороны, такой грубой, бесстыдной и дерзкой. Луис перевернул — или даже превзошёл — все ожидания Уильяма. Если в их игре, испытывающей бедного Альберта на прочность, козырем Луиса было это… — Соблазн поддаться искушению преследовал меня, — запинаясь, вдруг признался Альберт. — Вы оба… — Альберт прикрыл свои чарующие зелёные глаза, словно это могло спасти его, — два моих прекрасных, драгоценных лебедя. Я восхищаюсь вами обоими. Я бесконечно и всей душой люблю вас. Я признаю, что думал о вас двоих в самых непристойных смыслах. Вы долго и увлеченно пытали меня своей игрой. Но теперь, когда вы заставили меня признаться во всём, просто… просто остановитесь на этом и… позвольте мне… — Давай заткнём его, Уильям, прямо сейчас, — резко сказал Луис. — Как только он зарыдает от накрывшего его желания, видя, как я удовлетворяю тебя, прямо здесь, в нашей малой гостиной… Тогда, может быть, мы освободим его от оков. Но ни чёртовой секундой раньше. Уильям ничего не ответил. Он знал, что молчание означает проигрыш Луису в их игре провокаций. Но ему просто нечего было сказать. В этот момент его сознание напоминало огромную, потрясённую пустоту, в которой царила звенящая тишина. Уильям Джеймс Мориарти не был человеком, которого легко удивить. Он беззвучно повторял про себя число пи, пытаясь вернуться в реальность. Дело было не в том, что Луис зашёл слишком далеко в своих заявлениях. Просто Уильям никогда не думал, что Луис разрушит возведённые стены и выложит всё вслух настолько прямолинейно, удивив Уильяма больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Даже эксцентричный монолог Шерлока о золотом сечении и винтовых лестницах на борту «Ноатика», когда он в один миг отгадал профессию Уильяма, и близко не был таким же поистине и до глубины души ошеломляющим. — Ты хотел увидеть Альберта таким, брат… я прав? Хотел, чтобы всё дошло до этого, хотел сломать его, опустить до нашего уровня, чтобы мы могли перестать просто играться и ждать… Иначе ради чего всё было? Я знаю, что не мог неправильно понять тебя. Ты планировал, что наши действия к чему-то приведут. Уильям сглотнул. Он посмотрел вниз на своего младшего брата, лицо которого застыло напротив его талии, а руки всё ещё держались за его ремень, словно прося разрешения. Там, где Луис касался его, начало становиться теплее. В том же самом месте, внизу, где уже разгорелся жар у Альберта Джеймса Мориарти. Уильям перевёл взгляд на разбухшую, выпирающую эрекцию Альберта, а затем на его отчаянное лицо. «Остановитесь, ради Бога… но… но не останавливайтесь», — явственно кричало измученное выражение на нём. Луис прочёл Альберта — а вместе с ним и самого Уильяма — словно открытую книгу. — Я хотел этого, — согласился Уильям. Если они смогут заставить Альберта пасть ещё ниже, если сейчас они сокрушат его, тогда… возможно… впервые в жизни… Уильям сможет прикоснуться к Альберту, сможет почувствовать, как руки Альберта ласкают его. Сможет, наконец, узнать, каково это, когда Альберт сжимает его в своих объятиях — так, как он болезненно и безнадёжно хотел на протяжении всей своей подростковой и взрослой жизни. Запах Альберта, совсем рядом, на его собственном теле. Альберт, манящий его в постель. Альберт, такой сильный и умиротворяющий, такой благородный и такой великодушный, всегда рядом с ним, всегда спасающий Уильяма от боли одиночества и груза ответственности, наложенного на него статусом Преступного Лорда. Альберт стоил всего на свете. А Луис? Если Уильям решит зайти дальше, Луис тоже сможет ощутить на себе все эти желанные последствия. Луис считал, что тело Альберта достойно особого восхищения, и всегда смотрел на него с вожделением. Зачем Уильяму лишать своего брата права тоже познать, каково это — прикасаться к Альберту, раз такая возможность была доступна и ему, ведь Альберт бесконечно любил их обоих, всем своим огромным сердцем и доброй душой? Уильям не упустит их шанс получить всё, о чём они мечтали, только потому, что Луис стремительно поднял ставки в их игре до уровня, который заставил Уильяма колебаться из-за близости с родным братом. Как будто им вообще могли помешать подобные мелочи, в конце концов. Братья по крови или нет… с учётом всех преступлений, которые они уже совершили, табу содомии едва ли имело значение. Если Альберт лицемерил в некоторых своих взглядах на тему, Уильям решил не повторять за ним. В этом смысле любовь никогда не являлась грехом. Уильям действительно верил в это. Любовь в любом её проявлении не была ошибкой. И удовольствие, согласованное между доверительными сторонами, ожидаемое и желанное, так же никогда не было неправильным. Поэтому Уильям набрался решимости разделить с Луисом всё, на что тот был готов. — Ты делаешь такое заманчивое предложение, Луис, — сказал Уильям мурлычащим голосом, по большей части чтобы раззадорить Альберта. — Разве возможно, что я посмею отказать тебе доставить мне удовольствие, если ты так сильно хочешь этого — и ради меня, и ради Альберта? — Он приподнял голову Луиса за подбородок… и тот принялся расстёгивать ремень и стягивать с него брюки. — Возьми всё без остатка, прямо перед Альбертом. Покажи ему, что он упускает. — Ты же не станешь… Не станешь… — повторял Альберт. — О, ещё как станет, — парировал Уильям. Луис устремил на Уильяма осознанный, полный любви и обожания взгляд из-под прикрытых ресниц. Выражение лица Альберта начало напоминать разлетевшуюся вдребезги тарелку. Уильям снова задумался, как же далеко собирается зайти Луис. — Тебе понравится, — сказал ему Луис. — Я определённо надеюсь на это. — Потому что в этом случае решение сделать подобное сначала с Луисом, а не с Альбертом, как он хотел, окажется немного более стоящим. Луис запустил руку в его штаны, с трепетом освобождая его. Он нежно, но уверенно и собственнически коснулся его, и в течение следующих долгих ошеломительных секунд Уильям забыл, как дышать. — Брат здесь такой же красивый, как и везде. — Луис провёл рукой по всей длине с небольшим, идеальным напором и с такой всезнающей ловкостью, что Уильям тут же начал твердеть. Вернуться в реальность ему помог раздавшийся у стены звук: сидящий в своем деревянном кресле Альберт рвано и шумно втянул носом воздух — и тут же выдохнул, с дрожью, долго и низко. Его глаза были прикованы к руке Луиса, сжимающей набухающий член Уильяма. — Уильям… ах, это… Уильям… — Альберт простонал его имя, словно хотел призвать Уильяма прямо к себе на колени. — Альберт согласен, — хмыкнул Луис, — что в таком виде ты выглядишь безумно соблазнительно. Остатков самообладания Уильяму хватило только на то, чтобы напомнить себе: сейчас он исполнял свою роль. Он по-хозяйски запустил пальцы в волосы брата, сжав их. — Тогда чего же ты ждёшь и не приступаешь? Разве ты не говорил, что стал жадным? На мгновение Луис замер — и затем наклонился ближе, его приоткрытые губы приблизились к самому краю головки Уильяма, тогда как рука продолжала скользить по всей длине. Он внимательно и осторожно посмотрел на брата. В том, что Луис решил убедиться в согласии Уильяма ещё раз, было что-то по-настоящему откровенное, свидетельствующее о его любви, особенно сейчас, в момент, когда они собирались совершить нечто, что не смогут впоследствии просто забыть. Уильям обвёл взглядом своего младшего брата, стоящего перед ним на коленях, с рукой, уверенно сжимающей и поглаживающей его, с пухлыми влажными губами в каких-то миллиметрах от его обнажённой плоти — и с такой яркой признательностью, плещущейся в его гранатовых глазах, что в этот момент Уильям осознал: он принял правильное решение, позволив именно Луису первым заполучить этот маленький кусочек себя. Отдав Луису свой первый раз, свой первый сексуальный опыт с другим человеком. Луис, даже охваченный собственным возбуждением, был таким человеком, который всегда ставит в приоритет своего партнёра. Самоконтроль Луиса было не так-то легко сломить. До Уильяма вдруг дошло, что, если бы на месте Луиса был Альберт и если бы Уильяму было некомфортно заходить дальше прямо сейчас, было бы гораздо труднее дать Альберту понять, что он хочет сделать паузу, особенно в его нынешнем, доведённом до предела состоянии. Конечно, в этом не было вины самого Альберта, и Уильям не собирался обвинять его или опасаться потери им контроля, если ему, наконец, представится случай испытать это на себе. Просто эта неожиданная мысль заставила его ещё больше ценить умение Луиса расставлять приоритеты. Потому что, когда Уильям посмотрел ниже, он заметил, что Луис тоже был сильно возбуждён. Тёмно-синие брюки Луиса заметно натянулись, а его дыхание ощутимо участилось. Ему, должно быть, было трудно сдерживаться, особенно слыша стоны Альберта. Но даже так он продолжал ждать сигнала Уильяма. Ждать его разрешения. Вместо того, чтобы позволить ему действовать, как обычно, Уильям решил спросить Луиса о разрешении. В качестве проявления к Луису, блестяще дирижировавшего их игрой в этот прекрасный вечер, ответных уважения, признательности и одобрения. — Ты готов? — низким голосом прошептал Уильям, с нежностью проведя большим пальцем по виску Луиса. — Могу я..? Луис моргнул, выглядя ошеломлённым, но затем коротко вдохнул и кивнул. Как только Луис выдохнул, Уильям с силой сжал руку в волосах брата и прижал его рот к своей набухшей эрекции, не медля ни секунды. Альберт шумно вздохнул. Взвыл. Луис заскулил. Но затем Луис принялся покрывать поцелуями всю длину, постанывая, облизывая, вбирал в рот одну только головку, сводя Уильяма с ума, и после вновь заглатывал глубже. Сознание Уильяма снова помутнело, настолько, что он оказался не в силах отдавать отчёт происходящему. Луис вцепился обеими руками в бёдра Уильяма, как за собственный якорь, несмотря на то, что Уильям уже держал его за волосы. Он сводил Уильяма с ума, и единственной полноценной мыслью, пришедшей ему в голову, был вопрос, почему он должен переживать всё это стоя. Любовь Луиса подкашивала колени. Он шатко отступил назад, но Луис настойчиво последовал за ним. — Тележка, — процедил Альберт, — мешает, вы, изверги. Уильям не сразу уловил смысл слов. И только когда Луис рассмеялся, щекоча его дыханием и посылая покалывающие электрические разряды по всей длине, Уильям понял, что Альберт имел в виду чайную тележку, закрывающую ему обзор на их грехопадение. Луис протянул руку и оттолкнул тележку — всё ещё с лежащим на ней ключом от наручников — в сторону, подальше от поля зрения Альберта, хотя сделать это было непросто из-за стоящего на колёсиках тормоза. Он продолжал посмеиваться, выдыхая на тонкую плоть Уильяма, неспешно полизывая и посасывая. — Я знал, что ты и правда захочешь всё увидеть. — За таким зрелищем я бы отправился даже в Ад — и с превеликим удовольствием. Ты… принимаешь предложения, Луис? — Хочешь, чтобы я делал то, что ты говоришь? — Я бы хотел, чтобы ты обращался с Уиллом… обращался с ним немного более… более романтично. Он заслуживает самого чуткого и бережного отношения в такой… с-ситуации, — запинающаяся речь Альберта намекала, что его собственная ситуация прогрессировала до безумия. Словно от этого зависела его жизнь, Уильям сильнее сжал пальцы в волосах Луиса, потому что из-за хриплого голоса Альберта у него кружилась голова. Луис решительно возразил, проводя губами по чувствительной коже Уильяма: — Романтично? Нет. Я хочу, чтобы брат оказался на полу вместе со мной. Я предпочту кое-что более непристойное. — Он лизнул нижнюю часть пульсирующей эрекции Уильяма, практически достигшей заявленной Луисом цели. Уильям и подумать не мог, что этот рот, и губы, и язык, хозяйничающие там внизу, могут быть такими… расслабляющими. — Да поможет нам Боже, — пробормотал Альберт. — Л-Луис, — выдавил Уильям. — Я… — Твой член так хорошо отзывается на мои действия. Такой горячий и большой, прямо на моём языке… — Луис, я, я не мо— Эти слова… — Тебе нравится? — Луис взглянул на него снизу вверх с довольной улыбкой, из-за которой Уильям покрылся мурашками. — Хм, но я не могу просто продолжать болтать, — небрежно выдохнул Луис. — Я сказал, что хочу отсосать тебе. И я сделаю это. И думаю, Альберт бы очень хотел это увидеть. — Я бы хотел от— отсосать ему сам, — произнёс Альберт, звеня наручниками. — Слишком поздно, чёрт возьми, — воскликнул Луис и машинально передёрнул плечами, отчего и Альберт, и Уильям уставились на него в изумлении. Луис обхватил головку Уильяма губами, дразня, и затем вобрал в рот всю длину, при этом дерзко и ритмично постанывая. Многократно. Двигаясь туда-сюда, мыча, скуля и издавая тихие стоны, вызывая дрожь, пробирающую Уильяма от макушки до пят, из-за чего его колени вновь начали опасно подкашиваться. Вверх и вниз, не прекращая издавать все эти звуки, он усердно скользил по члену Уильяма. Истинное олицетворение грешника. Полная противоположность их правильному, хорошо обученному, чопорному и сдержанному управляющему особняком. — Мальчика нужно арестовать, — постановил Альберт, напряжённый. От его слов Уильям рассмеялся на выдохе; из-за испытываемого наслаждения в голове всё ещё царил туман. Но он ответил: — Согласен. Луис, гд— где т-ты… научился… Но тут он снова посмотрел вниз, и это было ошибкой. Все слова буквально застряли у него в горле. Он видел, как втягиваются щёки Луиса, как двигается кончик его языка на головке каждый раз, когда он на мгновение отрывался от неё. Он видел напряжение и старания, прикладываемые Луисом, когда он снова и снова вбирал его член внутрь. Видел характерное движение глубоко в горле Луиса, когда он неожиданно и ещё быстрее начал заглатывать его целиком. — Уильям, — позвал его Альберт, дёргаясь в своих наручниках. — Толкаться так глубоко в его прекрасное горло… Не мог бы ты быть помягче… Какое преступление — и какое бесстыдство, то, что Альберт молил о подобном, когда Луис делал всё по собственной воле. — Он д-делает это сам, — ответил Уильям. — Не так ли, Луис? Луис промычал короткое «ммм» и принялся двигать головой ещё активнее. Уильям крепко вцепился пальцами в волосы Луиса. Когда он поднял взор на Альберта, ему показалось, что его штаны в районе паха не просто умоляюще натягивались, но также были слегка влажными. Сердце Уильяма пропустило удар. — О… А-Альберт, это… Ты… — Его колени уже не выдерживали, но так он мог потревожить Луиса. — Уильям… Если ты продолжишь смотреть на меня этим взглядом… Но как Уильям мог прекратить? Альберт выглядел таким измученным, сдавшимся, таким прекрасным и таким подавленным, что он начал течь, так сильно, что Уильям, наконец, смог увидеть это даже издалека. Луис оторвался от него, задыхаясь. — Что?.. — Посмотри на него, — хрипло прошептал Уильям, дрожа. Он развернул голову брата в нужную сторону рукой, зарывшейся в его волосы. — Это из-за наручников? — спросил Луис, усмехнувшись. Он слегка наклонился, заставляя Уильяма выпутать пальцы из его волос. — Я н-не знаю, — пробормотал Альберт. — Нет, конечно это не… Я не… Вы хотите освободить меня? — Я думаю, тебе нравится быть обездвиженным, пока мы творим все эти грязные вещи ради тебя. — Я не… Я… Да. Нет, — Альберт уже практически рыдал. — Пожалей его, — простонал Уильям. — Луис. Пожалей меня. Луис фыркнул и уставился на него, приподняв бровь. И на этом всё. — Раньше всё было… — Альберт тщетно вырывался из последних сил, медное основание лампы звенело, когда он беспомощно дёргал запястьями, по всей видимости наконец решив ответить на вопрос Луиса. — Раньше я знал, что должен выбросить из головы все непристойные мысли о вас, каждый раз, по собственной воле, когда вы, два изверга, творили все те вещи перед моими глазами. Но тогда это не было настолько, до такой степени сводяще с ума. Потому что я… потому что, вероятно, я всегда знал, что я… Я в любое время смогу прикоснуться к вам, если моё влечение стало бы слишком… чрезвычайно сильным, что даже я больше не смог бы про… продолжать отрицать его. Сейчас же всё иначе. Я н-не могу сдвинуться, сколько бы ни пытался. Мысль о том, что даже если я наконец избавлюсь от этой… боли и этого возбуждения, я так и не смогу… Уильям застонал, оседая на пол. Этот вид и голос Альберта, впервые раскрывающего перед ними свои желания, вываленные на них сбивчивыми, задыхающимися потоками слов… Бёдра Альберта, извивающиеся в кресле в попытках получить хоть какое-то облегчение… Возбужденный и истекающий собственным семенем Альберт — и всё из-за вещей, которые Луис сотворил с Уильямом… Всего этого оказалось слишком много. Ему нужно было присесть; его колени ужасно дрожали, а боль в паху стала такой сильной, что он едва мог сосредоточиться на чём-то другом. Он хотел ощутить руки Альберта на своём теле. Но ему также хотелось заставить Альберта ждать дальше. Просто чтобы подольше насладиться этими невероятными моментами — моментами, когда Альберт начал ломаться. Когда Альберт признал, что хочет Уильяма и Луиса так же сильно, как всё это время они хотели его. Луис наблюдал, никоим образом не вмешиваясь, как Уильям добрался до персидского ковра и принялся поправлять свои расстёгнутые штаны, чтобы поудобнее растянуться на ткани. — Думаю… — опершись на руки, подал голос Уильям, пытаясь мыслить логически: в конце концов они не могли продолжать всё это до бесконечности, верно? Однако за короткое время уже произошло столько всего, что простой смертный вряд ли бы выдержал, и поэтому… — В-всё это… з-зашло… н-немного… — Посмотри, что ты наделал, — перебивая, язвительно обратился Луис к Альберту. — Мой бедный брат едва может говорить, вот насколько ты шокировал его своим бесстыдным видом. Из горла Альберта сорвался глубокий рык, от звука которого Уильям вздрогнул. — Тогда возьми его, Луис. Возьми его. Прикоснись к нему, сделай что-нибудь, что угодно — или просто освободи меня и позволь мне. Потому что Уилл никогда не должен страдать; и сейчас ты можешь преподать мне урок в качестве заслуженного наказания. Т-ты не согласен со мной? — Что ты хочешь, брат? — тихо спросил Луис Уильяма. Уильям откинул чёлку с глаз, поняв, что его лоб покрылся испариной. Он попытался честно оценить своё состояние. — Мне с-слишком… слишком жарко в этом костюме, для начала. — Раздень его, — скомандовал Альберт. — Брат? — переспросил Луис с нежностью. Уильям перевёл взгляд с одного на другого, шумно и раздражённо вздохнув. — О, ради бога, — сказал он, глядя на застывших братьев. Он почувствовал себя Луисом на мгновение, когда начал горделиво снимать с себя одежду, самостоятельно. — Раз уж вы не можете даже договориться… Он возмущённо отбросил в сторону свой пиджак, жилет и брюки и только после этого осознал, что всё это время братья следили голодными взглядами за каждым его движением. — Ты прекрасен, — выдохнул Альберт. Уильям решил насладиться этим моментом особого внимания. — Ещё пожелания? Что вы хотите, чтобы я снял дальше: возможно, мою рубашку, чтобы я остался полностью обнажённым? Или же я могу продолжить «трахать» рот Луиса с его позволения? От его слов брови Альберта полезли на лоб. Луис молчаливо задумался. Уильям закатил глаза и, не дожидаясь ответа, принялся расстёгивать рубашку, в то время как Луис подполз к нему ближе. Он сказал: — Ляг на спину. И разведи ноги. — Что ты собрался со мной делать? — Я не могу оставить тебя в таком состоянии, Уильям. Ты так сильно возбуждён, что начал течь. Уильям вздрогнул, когда его имя сорвалось с измученных губ Луиса. Альберт был прав: Уильям кое в чём нуждался. И это могло быть что угодно, главное, чтобы это произошло сейчас. Эти двое сводили его с ума до такой же степени, до которой был доведён скованный Альберт в своём кресле. — Тогда прими ответственность. Луис Джеймс Мориарти коснулся Уильяма, побуждая его лечь на узорчатый персидский ковёр, решительным и уверенным движением развёл его ноги в стороны и затем принялся исследовать пальцами все интимные, разгорячённые места на теле Уильяма. — Луис, молю тебя, — прохрипел Альберт. — Возьми что-нибудь, чтобы не навредить ему, если ты собираешься… и д-двигайся очень, очень, очень медленно. — Я знаю, как лучше всего доставить ему удовольствие. В конце концов… он такой же, как я. — Луис остановился и потянулся к своему пиджаку, принявшись искать что-то во внутреннем кармане. Крошечная баночка вазелина. Глаза Уильяма расширились: у него имелась точно такая же. Альберт вздохнул: — Слава Богу. Однако… как же дерзко. Держать подобные вещи наготове… — Зачем заставлять его ждать? — ответил Луис. Он открутил крышечку и обмакнул кончики пальцев, обильно покрывая их субстанцией, пока они не начали маслянисто поблёскивать. — Чего ты от меня ожидал? Что я, как какой-то идиот, буду неуклюже тыкаться наугад без подготовки, а потом, как древний грек, вспомню о существовании оливкового масла в кладовке и отправлюсь за ним? На мгновение Альберт задумался, несмотря на все свои трудности; от напряжения по его шее, рядом с кадыком, скатилась заметная капля пота. — Меня всегда поражало, насколько изобретательными они были, используя оливковое масло практически для всего… Луис прыснул со смеху и, закрыв баночку, отбросил её в сторону, после чего вернулся к Уильяму. — Тогда я обязательно опробую оливковое масло на тебе — если когда-нибудь выпущу оттуда. Уильям ахнул, когда покрытые смазкой пальцы Луиса без предупреждения скользнули между его ягодиц. — Полегче с ним, — снова предупредил Альберт. — В этом нет особой необходимости. Он представлял тебя внутри себя, прямо здесь, вероятно почти так же сильно, как и я. Альберт застонал из-за этого бесстыдного заявления Луиса. И ему даже удалось сострить в ответ: — Лестно. И не стыдно вам, что, несмотря на это, вы всё ещё не считаете нужным освободить меня… — Лу-ис, — Уильям отрывисто заскулил. Потому что Луис нашёл вход и теперь раздражающе медленно надавливал на него. Он хотел, чтобы они прекратили флиртовать и дали ему то, в чём он так нуждался. — Ты уверен, что хочешь этого? — спросил Луис. «Замечательный момент для колебаний», — подумал Уильям, разгорячённый, взбудораженный и раздражённый. Он взглянул на лицо Альберта, покраснел и кивнул Луису. Луис сглотнул. Закусил губу. Его пальцы подрагивали. И затем он сказал: — Спасибо. Что позволил мне. Уильям вспомнил, что они начали это, просто разыгрывая интимную близость друг с другом, но теперь всё стало вполне реальным… И ему, вероятно, стоило быть признательным Луису за то, что с такой готовностью и любовью согласился на всё это. — Как будто я могу тебе в чём-то отказать. Если ты тоже этого хочешь, — дал добро Уильям, — продолжай. Луис кивнул и, крепко держа Уильяма, скользнул пальцем внутрь него медленным, расчётливым и нежным движением. Голова Уильяма запрокинулась; резкое и неожиданное чувство наполненности вызвало безмолвный вскрик от вновь накрывшего удивления. Это было лучше, чем когда ему приходилось, напрягаясь, изгибаться, чтобы сделать то же самое в полном одиночестве, в постели, бормоча имя Альберта. Его тело била крупная дрожь. Палец Луиса начал выскальзывать и затем вновь толкнулся внутрь, медленно, ужасно медленно и глубоко. Луис старался не причинить боль и не спешил, как и приказал ему Альберт. И сам Альберт тяжело дышал в кресле. Уильям знал, что Альберт наблюдает… Уильям застонал и начал прерывисто дышать. Он потянулся обеими ладонями ниже, чтобы попытаться убрать руку Луису от места, где он творил все эти ужасные развратные и восхитительные вещи. Внезапно захватившее его сомнение, внезапный приступ застенчивости от того, что он позволил происходящему дойти досюда, что позволил себе быть таким открытым, обнажённым и беззащитным, тогда как раньше делал подобное только наедине с самим собой… Но Луис ловко перехватил его запястья и отвёл в сторону. — Позволь мне, брат. Это… Это сводит Альберта с ума. А также сводит… сводит меня… — но Луис так и не закончил предложение — он застонал, и для всех это было весомее и очевиднее любых его слов. Луис согнул палец, методично надавливая на что-то внутри, и взгляд Уильяма затуманился. Он услышал, как Альберт прохрипел: — Луис, пожалуйста… Уильям убрал руки от Луиса как раз вовремя, чтобы успеть закрыть ими рот и сдержать поражённый вскрик. — Луис… довести его до такого состояния, когда я не могу даже… Пожалуйста, ключ… — Нет. Ещё рано. Я думаю, ты, Альберт, можешь кончить, просто наблюдая за нами. Уильям заныл. Дёрнул бёдрами, насаживаясь на палец Луиса. Содрогался, извиваясь на месте. Луис добавил ещё один палец и принялся разводить их в стороны. Толкался и растягивал, ловко массируя мышцы Уильяма именно так, как он любил делать это сам; откуда Луис мог знать? Он задевал чувствительные точки и… и… — А-ах!.. Луис, ещё. Ещё, вот здесь!.. Да, вот так… Уильям прогнулся в спине и отчаянно, из последних сил вцепился руками в ковёр по обеим сторонам от себя. Луис безупречно разбирал его на части прямо на глазах у Альберта. — Так п-потрясающе. Луис, пожалуйста… — Я переживал, что тебе будет ненавистна мысль быть таким откровенным со мной, — пробормотал Луис, не останавливаясь. Аккуратно и внимательно. Уверенно, но осторожно; и продолжая подчиняться приказам Уильяма. — Но ведь это естественно — испытывать такое наслаждение… Думая об Альберте, который наблюдает за этой сценой и получает от этого удовольствие… — Да. — Глаза Уильяма прикрылись, и он зажмурился, двигаясь навстречу толчкам Луиса. Луис тихо рассмеялся, и его голос надломился: — Член Альберта… ты думаешь о нём или о том, что он хочет сделать с ним? Внутри тебя, брат, там, где сейчас я… Задевая это место, вот тут, своим крупным… — Луис снова и снова касался этой точки внутри, вслух воображая возможные события. Озвучивая все эти непристойности. — Не останавливайся, — задыхаясь, выдавил Уильям, напрягаясь. — Пожалуйста не— Ох, пожалуйста, не смей, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Хмм, — недовольно промычал Луис, замедляясь и заставляя Уильяма яростно хватать ртом воздух. — Но я должен остановиться и поскорее дать Альберту закончить всё, верно же? — Нет-нет-нет, ты не можешь остановиться сейчас. Я… — Уильям двинул бёдрами, пытаясь заставить Луиса вновь ускорить движения. Он был так близок к… чему-то невероятному. К оргазму, который не должен быть внезапно украден по его собственной вине. Его сердце бешено колотилось, дыхание прерывалось; наслаждение от происходящего стало своего рода переломным моментом, и ему больше не хотелось бежать от него. Луис прижал к полу напряжённые бёдра Уильяма свободной рукой, и из-за силы, которую Уильям нашёл такой властной и притягательной, он едва не начал умолять ещё громче. — Но тогда я одними своими пальцами заставлю тебя кончить, — надулся Луис. — И потом мне бы пришлось слизать всё с твоего тела, ведь ты будешь таким грязным… Шок, стыд и непреодолимое желание залили всё лицо, шею и тело Уильяма ярким румянцем. Его соски, давно затвердевшие, но остававшиеся без внимания, болезненно заныли, когда он представил нарисованную Луисом картину. — Сделай это, — проскулил Уильям, уже не заботясь о собственной гордости. — Сделай это… Трахни меня своими пальцами… и… и заставь Альберта наблюдать за всем дальше. Наручники Альберта зазвенели. — Уильям. — Бедный Альберт, — одобрительно пробормотал Луис и, дотянувшись до груди Уильяма, словно бы прочитав его мысли, сжал его сосок сквозь рубашку, которую тот так и не успел снять. — Хорошо… Полагаю, раз ты настаиваешь… — Ещё… Быстрее, Луис, пожалуйста… Альберт вновь низко и хрипло простонал, не веря своим глазам. — Уильям… Господи, как же ты великолепен… Луис, остановись… мы оскверняем его. Мы… Право, мы не должны… — Ещё, — позвал Уильям со слезами удовольствия на глазах. — Ты не можешь осквернить меня. Просто заполни меня. Я почти… Луис всё понял — и ускорил темп. — В какой-то степени… сейчас брат абсолютно открыт и честен с нами. И я тоже. И близко не прекрасные, невинные лебеди, какими Альберт хотел нас видеть. Уильям приподнял бёдра навстречу толчкам Луиса. — Да. По… Порочные. — Ему и правда не стоило так беспокоиться о нас, когда мы с самого начала были рядом, готовые утянуть его за собой в глубины порочных желаний… Ты восхитительно выглядишь со своим истекающим смазкой членом. Уильям всхлипнул, задыхаясь, и закрыл ладонями пылающее лицо. Альберт застонал, извиваясь в кресле так, что лампа на стене угрожающе заскрипела. — Я скоро, я уже скоро… — прерывисто зашептал Уильям, не желая застать Луиса врасплох. Однако процесс всё равно замедлился. Пальцы Луиса стали двигаться томно и лениво. — Раз ты скоро, и уже… Я не должен позволить тебе. Брат, у тебя такое жадное, отчаянное тело… Но ещё не время полностью удовлетворить его. — Луис… Клянусь дьяволом… — Уильям не мог поверить, что его брат действительно решил остановиться. Луис всегда заботился о комфорте Уильяма, обо всём, что Уильям… — Но я хочу увидеть, как ты плавишься ещё сильнее… наполненный Альбертом, — жалобно произнёс Луис. — Принимаешь всего Альберта без остатка. Я хочу увидеть, как он, наконец, входит внутрь одного из нас… Сознание Уильяма на мгновение затуманилось от представленного ошеломляющего образа. — Сними эти наручники, — серьёзно сказал Альберт, — и я всё исполню. Луис. Сейчас же. Тон Альберта говорил, что он сделает что угодно для своих младших братьев. Луис дёрнул пальцами внутри Уильяма. — Хорошо. Я— Это движение и мысль об Альберте глубоко внутри него заставили Уильяма закричать, и он кончил, обильно изливаясь. Увидев это, Луис снова начал работать пальцами, вперёд и назад, плавно двигаясь и скользя внутри него, и затем наклонился, чтобы облизать губами подрагивающий, ноющий член Уильяма, с заботой и нежностью помогая ему прийти в себя. До какого же распутного состояния он себя довёл. Кончил, кричал… делал всё настолько бесстыдно. — О мой Бог… Я… — голос Альберта был диким. Взбешённым. Он был доведён до грани. — Уильям. Уильям… всё, что сейчас… Ох, я… Уильям лежал, быстро и тяжело дыша, глядя в потолок затуманенным взглядом. Как и обещал, Луис помог ему убрать все следы; его язык, тёплый и мягкий, отчётливо ощущался на коже, когда он скользил им по бёдрам и животу Уильяма, не пропуская ни сантиметра, так нежно… И конечно под углом, с которого Альберт мог в полной мере всё засвидетельствовать. Альберт натянул свои путы, и Уильям услышал, как он стонет — словно человек на последнем своём издыхании, — двигая бёдрами в попытке ослабить давление одежды на него. Волосы Альберта упали ему на лицо. На висках выступил пот. Бешенный пульс отдавался в горле. Из-за его трепыханий халат давно съехал с одного плеча и сбился ворот рубашки, обнажая вид на покрытую очаровательным румянцем шею. — Луис Джеймс Мориарти, — воскликнул глава их поместья, когда ему удалось немного собраться с мыслями — когда Уильям перестал выгибаться и стонать. — Сейчас же возьми ключ и освободи меня. Наступил момент безмолвия, и Уильям, наконец немного придя в себя, вновь задумался, как всё произошедшее повлияло на Луиса. Он поднял голову, чтобы посмотреть на промежность своего брата. Хотя ни голос Луиса, ни его лицо, спокойное и сдержанное, ничего не выдавали, Луис стал твёрже камня, твёрже, чем Уильям видел в прошлый раз, когда он отсасывал Уильяму, стоя на коленях; выпуклость отчётливо выпирала под ремнём Луиса, угрожая целостности ткани. Эрекция была настолько бросающейся в глаза, что одновременно встревожила и пленила Уильяма, а также, очевидно, привлекла внимание Альберта. — Если я освобожу тебя, — невозмутимо произнёс Луис, — то ты будешь делать только то, что я скажу. Альберт негодующе вскинул голову: — Ты абсолютно… — Я собираюсь сесть тебе на лицо, Альберт… Я заставлю тебя заплатить за то, что всё это время смотрел на нас с таким огромным вожделением, но так ни разу ничего не сделал. Уильям снова лёг на ковёр и, тяжело дыша, уставился в потолок. Он уловил этот момент молчания, когда Альберт оценивал свою судьбу. Альберт низко выдохнул: — Можешь делать со мной всё, что пожелаешь. Уильям услышал, как Луис поднялся на ноги. Услышал, как звякнул ключ о поверхность тележки, когда Луис взял его в руки. Услышал скрежет наручников, щелчок и стук, когда они, наконец, открылись и упали на пол рядом с креслом. Услышал громкий стон, когда Альберт, наконец, обрёл свободу. После чего последовало неожиданное бессмысленное противостояние, и Уильям, всё ещё истощённый, мог только надеяться, что Альберт готов познать на себе неутолимое чувство справедливости Луиса. Уильяму удалось заставить себя сесть — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Луис опрокидывает Альберта на спину. Луис припечатал его к земле и, прижав к его губам палец, удерживал на месте, хищно глядя на него своими гранатовыми глазами. И затем Луис принялся снимать с Альберта одежду. Всю. Очень грубо и быстро. Уильям наблюдал за ними, чувствуя вновь нарастающее возбуждение. Ему редко удавалось увидеть Альберта таким. Напряжённым и целиком покрытым потом — но раньше он определённо не был обнажённым. — Он прекрасен, — выдохнул Уильям. Он думал, что Луис слишком сосредоточен на своём занятии и не услышит его, однако тот ответил мгновенно: — Определённо. И он знает об этом, не так ли, бесстыжее ты существо? Несмотря на то, что слова вышли немного грубыми и довольно упрекающими, Альберт нацепил на лицо невинное, обиженное выражение, глядя на Луиса кротким взглядом. — Что? Разве это не чудесно: иметь возможность лицезреть остальные прекрасные части моего тела, раз ты собираешься сесть на самую прекрасную из них, моё лицо? Какие-то проблемы, младший братишка? Луис зашипел и, сжав освобождённые руки Альберта вместе, не церемонясь сорвал с Альберта брюки, отправив их в растущую кучу одежды. Теперь растянувшийся на полу Альберт оказался полностью обнажённым. И он тихонько посмеивался над запалом Луиса. — Оу, — тихо выдохнул Уильям. Альберт был похож на точеную скульптуру с его оливковой кожей, узкими бёдрами и заметными линиями пресса. На его теле оказалось несколько веснушек, о которых Уильям не знал, пока не посмотрел на него… Посмотрел вот так. С жадностью. Луис произнёс: — Посмотри, он буквально течёт, моля о разрядке, и всё это благодаря тебе. Его слова привлекли внимание Уильяма непосредственно к эрекции Альберта. Уильям сглотнул. Облизал губы. Размер Альберта был больше, чем у него. А также больше, чем у Луиса, как он подозревал, вновь прикидывая размер своего младшего брата сквозь штаны. Однако он не был чрезмерно большим, пугающим или чересчур громоздким. Он выглядел солидно. Достаточно крупный, чтобы заполнить его, достаточно большой и увесистый, чтобы в полной мере ощущать его в руке или на языке. С ярко проступающими венками на особо чувствительных местах. Головка гладкая и набухшая, покрасневшая, словно перезревший плод вишни, из которой, как и сказал Луис, заметно текло. На самом деле чем больше Уильям рассматривал его, тем сильнее ему казалось, что на обнажённый живот Альберта стекают капли жидкого жемчуга, тогда как Луис, безжалостный, продолжал с силой прижимать Альберта к полу. Уильям поднял взгляд и встретился им с Альбертом. Альберт сказал: — Ты сделал это со мной. — И Луис тоже, — ответил Уильям, приподняв бровь; его пульс участился. — Вы оба, — согласился Альберт. Уильям не смог сдержаться и коварно улыбнулся. Он лениво махнул рукой младшему брату и небрежно откинулся на ковёр. — Накажи его. Насладись им полностью. Я хочу, чтобы весь дом услышал крики Альберта. Наступила пауза: Альберт с Луисом уставились на него неуверенными взглядами. Ожидая пояснений. Луис произнёс: — Ты ведь не буквально имеешь… — Если Моран и Бонд вернутся… — воскликнул Альберт. Уильям закатил глаза. — Это было преувеличением. Кроме того… Здесь достаточно толстые стены. Просто хватит заставлять меня ждать, Луис. Сядь на него, сейчас же. Или ты просто блефовал? Больше не говоря ни слова и не теряя времени, пока Альберт устраивался поудобнее, Луис избавился от собственных ремня и брюк, небрежно отбросив их в сторону, и затем закатал рукава рубашки. Запястья Альберта вновь оказались освобождены, поэтому он заложил обе руки за голову, чтобы с удобством и в открытую любоваться телом Луиса. — Право, мне следует отправиться прямиком в ад за то, что позволил такой красоте так долго томиться в штанах, в одиночестве, без возможности прикоснуться к нему. Уильям вновь был поражён — и в то же время ему льстило то, с какой лёгкостью и искренностью поведение Альберта сменилось на эти соблазнительные заигрывания, после стольких месяцев сопротивления. Он громко хмыкнул, заставив всех вздрогнуть, и затем произнёс: — Согласен. Его голос был томным и низким, а согласие, вероятно, — слишком прямолинейным, из-за чего Луис, нависающий над Альбертом, застыл и посмотрел на Уильяма, встретился с ним взглядами… и ярко покраснел. Уильям ободряюще махнул рукой. — Продолжай. Уничтожь его. Впечатли меня. Луис подчинился. Он развернулся спиной к голове Альберта, перекинул через него ногу, устраиваясь верхом на его лице, а сам наклонился ниже, прямо к истекающему смазкой члену Альберта. Не медля ни секунды, Альберт приподнял голову и обхватил ртом аккуратную мошонку Луиса, принявшись непристойно и с упоением обсасывать её с каждой стороны. Затем Альберт немного отодвинулся и провёл языком по изгибу идеальных ягодиц Луиса, пылко покусывая и оставляя засосы, расцветающие на его коже словно сочная клубника в разгар сезона. Закончив, Альберт лизнул вход Луиса и толкнулся в него языком, двигаясь им внутрь и снаружи и при этом низко, довольно и увлечённо постанывая, мыча и причмокивая, из-за чего Луис отчаянно и пронзительно высоко заскулил. От этого зрелища и этих звуков Уильяма накрыла новая волна возбуждения и шока. Всё это больше походило на то, что тем, кого уничтожали, являлся именно Луис. Уильям заметно подрагивал, лёжа на ковре прямо перед незажжённым камином, не отойдя всего, что Луис недавно сделал с ним, и его ноги всё ещё были ватными. Положа руку на сердце, Уильям ни разу не видел ничего более развратного и непристойного за всю свою жизнь. Он ведь не выглядел так же откровенно бесстыдно, когда занимался подобным с Луисом? Он и не подозревал, что Альберт может с таким комфортом погрузиться в такой физический и интимный процесс. Он не подозревал, что Луис может выглядеть так… так привлекательно, да ещё и издавая все эти звуки, будто Альберт медленно разрывает его на кусочки. Уильям, честно, не предполагал, что происходящее на его глазах может быть даже ещё более шокирующим и возбуждающим. Он не предполагал — но затем Луис убрал ото рта своё прикушенное запястье и застонал: — Альберт, Альберт… Я тоже хочу попробовать тебя. Заполни меня, мне всё равно, даже если я начну задыхаться… — Луис склонился ниже над точёным телом Альберта и коснулся губами его бёдер. Он покрыл их поцелуями и затем, обхватив рукой сочащийся смазкой член, принялся двигать ею, подготавливая. Альберт дёрнулся и застонал в ягодицы Луиса, вновь принявшись с упоением вылизывать их, и затем тот, наконец, взял в рот всю длину Альберта, принявшись сосать, двигаясь вверх и вниз с отчаянными стонами наслаждения, из-за которых бёдра Альберта напряглись и пальцы на ногах поджались. Казалось, Луис отсасывал Альберту с большей страстью, чем Уильяму. Уильям наблюдал за процессом, ошеломлённый и вспотевший, пока не понял, что скользнул рукой между ног. Чтобы прикоснуться к себе и облегчить ноющую боль от невозможности присоединиться. Таким образом он снова возбудился, даже быстрее, чем ожидал. Неудивительно, что Альберт в своём кресле начал умолять. Ломаться. И, как будто он мог улавливать состояние Уильяма на уровне чувств, Луис с причмокиванием оторвался от Альберта. Альберт застонал в знак протеста, но замолчал, едва услышав хриплый, пленительный голос Луиса. — Уильям… Я подготовил его. Он большой. И такой влажный, и готовый… Оседлай его. Я хочу увидеть это, брат… пожалуйста. Это было настоящей мольбой; в гранатовых глазах Луиса виднелась боль отчаяния, которая говорила Уильяму, что он и правда хочет этого, что его желание было не просто ради их игры. Уильям подорвался с места, встав на колени. — Я… Сейчас. — Он принялся подбираться ближе, хотя было неловко делать это с ноющей эрекцией между ног. — Хорошо. — Он нашёл баночку с вазелином, неуклюже открыл её и обмакнул в неё пальцы. — Всё, что захочешь, Луис, всё… Я дам тебе всё, в чём ты нуждаешься… — Я нуждаюсь в этом, — отчаянно пролепетал Альберт. Из-за его слов сердце Уильяма сделало кульбит. В его груди и в животе затрепетало, и он отбросил баночку в сторону. Он поднял чистую руку и откинул с глаз чёлку, шепча, беспомощно выпаливая: — И ты даже не представляешь, Альберт, как безумно нуждаюсь я. Я тоже нуждаюсь. Он так долго, так любезно и терпеливо ждал, когда же произойдет что-то подобное. Только в его самых смелых мечтах… Луис схватил Уильяма за предплечья и потянул его в сторону Альберта, принуждая того опуститься прямо на его напряжённые бёдра и поворачивая лицом к себе, чтобы он и Уильям могли смотреть друг на друга, сидя верхом на прекрасном теле Альберта. Луис спросил: — Ты… Уильям кивнул, не дослушав: — Я всё ещё готов, — и затем добавил, чтобы ещё больше свести Альберта с ума: — Мне так хорошо, Луис… Но я хочу ещё больше, — в его голосе звучали интонации Преступного Лорда. — И сперва я должен убедиться, что он достаточно смазан. Уильям опустил руку ниже и, дрожа, наконец прикоснулся ко всё ещё напряжённому Альберту. Он нежно и неторопливо распределил пальцами по его члену холодную, глянцевую субстанцию и вдруг сообразил — сквозь шум крови в ушах и лихорадочный грохот барабанов в сердце, — что Альберт практически рыдает, зарывшись лицом в ягодицы Луиса, скрывая собственную реакцию. — Альберт… — низко произнёс Уильям. — Подумать только, как хорош ты был, сдерживая свое возбуждение так долго… томясь в ожидании… Луис стиснул бёдра Уильяма. — Хватит ждать. И прежде, чем Уильям смог перевести дыхание или устроиться поудобнее, чтобы не слишком сильно наседать на Альберта, Луис надавил на его плечи, вынуждая Уильяма со стоном опуститься на член Альберта, практически без предупреждения, пока он придерживал рукой его основание. Это было так бесстыдно и дерзко, так захватывающе и так потрясающе находиться под контролем сразу двух мужчин, которым Уильям доверял больше всего на свете, благодаря чему он с лёгкостью и без сомнений опустился на всю длину Альберта. Но затем он вздрогнул, привыкая к новым ощущениям. Взглянул на наблюдающего за ним Луиса. Увидел, как он втянул ртом воздух и резко прикусил распухшую нижнюю губу. — Тебе хорошо? — после долгой паузы спросил Луис, пока Уильям размышлял, что никогда прежде не видел своего брата таким болезненно нуждающимся, доведённым до изнеможения. Словно бы он в любой момент мог потерять контроль над собой или ситуацией, наконец позволив себе поддаться самым тёмным своим желаниям. И затем, возможно, он попросит Уильяма о чём-то… и на этот раз абсолютно серьёзно, а не просто в качестве постановки. Эта мысль внезапно оказалась крайне захватывающей. — А-ах, — выдохнул Уильям, — я… м-мне… Альберт наполнял Уильяма так глубоко и идеально, что он не мог дышать. Но затем жар охватил его, начав распространяться по телу от места, где они сливались в одно целое. Кожа Уильяма горела от боли и желания, и он едва не забывал сглатывать слюну, практически теряя сознание от всех этих ощущений, особенно когда бёдра Альберта вздрагивали, хотя тот изо всех сил старался ждать. Но он не смог долго продержаться. — Уилл… Могу я..? Ты уже..? — Двигайся, — лаконично приказал Луис. — Он готов. И тянет только затем, чтобы насладиться каждой секундой. Он боится, что с ним такого больше никогда не произойдёт. Но ему понравится ещё больше, если ты застанешь его врасплох, окажешься на шаг впереди, из-за чего все лишние мысли вылетят у него из головы. Уильям посмотрел на Луиса широко открытыми глазами, моргнул. — Как грубо, — резко ответил он, разоблачённый — ровно перед тем, как Альберт прилежно принялся выполнять приказ. Альберт толкнулся бёдрами вверх и вниз, выскользнув наполовину, и затем вновь наполнил Уильяма, моментально задав темп, от которого сознание Уильяма помутнело, а голова закружилась. Его губы приоткрылись, а изо рта вырвались нетерпеливые крики и потоки бессмысленных слов. Альберт вцепился кончиками пальцев в бледные, гладкие ягодицы Луиса так, будто от этого зависела его жизнь. Уильям резко оттолкнулся от Альберта, двигаясь на нём, сохраняя уверенный темп. Его затянуло в великолепный круговорот, наполненный свободой и удовольствием, которым не было конца и края… пока его не отвлекло просящее прикосновение к подбородку, вернув Уильяма в реальность. Уильям встретился с тёмным пристальным взглядом Луиса. В его глазах он заметил отчётливую мольбу, смысл которой понял без слов. На мгновение, всё ещё задыхаясь от сильных толчков Альберта, он задумался — и затем потянулся навстречу Луису, как тот и хотел. Луис обхватил Уильяма за подбородок и поцеловал его — поначалу медленно и робко, — даже несмотря на то, что в этом действии не было необходимости, ведь Альберт не мог видеть их из своего положения. Но несмотря на это… Уильям исполнил его желание. Луис так редко просил Уильяма о чём-либо. Поэтому он поцеловал Луиса. И это оказалось так просто, так естественно. Он ощущался так знакомо, успокаивающе. Возбуждающе. И удивительно. Если вначале Уильям целовал его неуверенно, то уже через мгновение стал намного смелее. Он поймал нижнюю губу Луиса зубами, покусывая и полизывая. Их языки переплелись, и это было так необыкновенно и то же время так привычно. Поразительно захватывающе. Уильям почувствовал, как неожиданно дёрнулся его член, когда Луис простонал в поцелуй и затем позволил языку Уильяма хозяйничать во рту ещё более настойчиво. Смакуя, захватывая, смешивая дыхания, сталкиваясь губами так, что Уильяму отчего-то хотелось всё большего, намного большего, ему хотелось узнать больше о своём младшем брате, который каким-то образом оставался таким непостижимым для него… но в то же время оказался таким понятным. Таким близким, таким драгоценным… И ему хотелось ещё больше: познать, увидеть, почувствовать… Ради Луиса Уильям был готов на всё и даже больше. Он потянулся к члену Луиса, и от этого прикосновения тот резко вскрикнул, дрожа всем телом. Уильям провёл большим пальцем по аккуратной сочащейся смазкой головке, ставшей особо чувствительной. — Ах, — выдохнул Луис в его губы между непрекращающимися поцелуями. Даже если это было неправильно, Уильяму по-прежнему было всё равно; всё, что имело для него значение — это Луис, близившийся к кульминации. Реакция Луиса была такой искренней и настоящей — и всё из-за Уильяма и его прикосновений к месту, которое тот игнорировал всё это время? Абсолютно бесценно. — Кончи, — приказал Уильям Луису, когда они ненадолго оторвались друг от друга, чтобы вдохнуть; при этом продолжая двигать рукой, лаская член младшего брата. Самозабвенно. Отзывчиво. — Кончи не только для Альберта, но и для меня. Можешь это сделать? — спросил он, задыхаясь. — Я бы хотел… сделать это… — тяжело выдохнул Луис в ответ, — в рот Альберта… честно говоря. Уильям замер. И затем усмехнулся, выдохнув от удивления — а также от искреннего, накрывшего его восторга. И судя по тому, как резко Альберт толкнулся навстречу Уильяму, он испытал то же самое. Едва успевая глотать воздух, Уильям пробормотал: — Буду рад услужить. Ты слышал его. Открой рот, Альберт. — Вы двое… когда-нибудь убьёте меня. Но Альберт не колебался, остановившись лишь на мгновение, чтобы позволить Луису переместиться повыше и затем приставить головку к распухшим губам Альберта. Альберт запрокинул голову назад, красиво выгнув шею и открывая прямой путь в своё горло. Когда он приоткрыл рот, Луис немедля скользнул внутрь, вниз по его языку глубоко, со страстью и нетерпением, свидетельствующие о его шатком контроле. И не обращая внимания, что из-за его движения Альберт подавился и начал неуклюже кашлять. — Убедись, что он ещё может дышать, — напомнил Уильям несмотря на то, что при виде Альберта, целиком заглатывающего член Луиса, он стал ещё твёрже. — Он может дышать через нос, — чопорно парировал Луис, дрожа от переполняющего его желания, и затем Альберт мягко засмеялся через нос, тем самым доказывая его слова. Однако его смех, казалось, только разозлил Луиса. — Альберт, я собираюсь грубо поиметь тебя. И Луис тут же принялся выполнять обещанное. Буквально. Их бедный старший брат едва улавливал происходящее, потому что Луис оседлал его лицо и так беспощадно толкался в рот, что постепенно лицо и губы Альберта обильно покрылись слюной, тогда как он сам изо всех сил пытался максимально расслабить горло, чтобы справляться с членом Луиса и устроенным им безрассудством, не забывая проглатывать его выделяющееся предсемя. Уильяму пришлось взять полный контроль над процессом, принявшись самостоятельно насаживаться на Альберта в ожидании, когда тот немного придёт в себя и вспомнит, что ему всё ещё нужно продолжать двигать бёдрами, толкаясь в Уильяма. Но Уильям не особо возражал. Особенно потому, что, когда он потянулся к своему члену, чтобы начать ласкать себя, позабыв о всяком стыде, Луис внезапно стал ещё более безудержным — безумным, отчаянным… а также немного ошарашенным и смущённым из-за собственной несдержанности. Уильям ничего не произнёс. Луис — послушный, верный, нежный, всегда добрый и любезный, решающийся на насилие и берущийся за оружие, только когда его семье грозит опасность, — в это самое мгновение душил Альберта Джеймса Мориарти своим членом просто потому, что сам этого хотел… Это было уже слишком для Уильяма. — Вы двое… сведёте м-меня… Уильям продолжал ласкать и гладить себя, снова и снова проводя большим пальцем по головке. Вскоре Альберт приноровился и ещё сильнее принялся толкаться навстречу, задевая чувствительные места. Все эти ощущения внутри и снаружи уничтожали остатки здравомыслия Уильяма. А Луис? Луис, наконец, дорвался до того, чего так давно хотел, и теперь, словно безумный, заявлял права на то, что считал своим. Его бёдра быстро толкались в горло Альберта, тогда как тот задыхался и терпел насилие над собой. И Луис продолжал низко стонать, выдыхая: «Да, да, да, Альберт, пожалуйста, не останавливайся…» — Я не могу, — внезапно произнёс Уильям. Он просто больше так не мог. Луис встретился с ним взглядами, видя его явственное отчаяние. И в момент, когда он осознал это, Луис Джеймс Мориарти кончил — в одно бурное и неистовое мгновение. Он излился прямо в горло Альберта, из-за чего тот судорожно закашлялся, и это едва не заставило Уильяма кончить следом. Луис, казалось, уловил быстро накрывающее Уильяма исступление; он выскользнул из измученного рта Альберта и быстро отстранился от него, словно подумав, что теперь он может помешать. Альберт прокашлялся, обретя свободу, и провёл дрожащим запястьем по губам. И затем посмотрел вверх, впервые получив беспрепятственный доступ к прекрасному виду — Уильяму, оседлавшему его член. — Уильям, — прохрипел Альберт, его голос надломился, когда Уильям всхлипнул и продолжил двигаться. Насаживаться на него. Альберт положил руки на его талию. Притянул его ближе, меняя угол. Неожиданная вспышка удовольствия пронзила всё тело Уильяма, когда Альберт нашёл ту самую чувствительную точку, которую Луис обнаружил ранее, и он внезапно закричал. Безмолвный крик — плач, — из-за ошеломляющего наслаждения, накрывающего каждый раз, когда Альберт насаживал его на себя, снова и снова задевая эту точку внутри, практически доводя его до бессознательного состояния, которое Уильям и представить не мог. Время будто остановилось в одном мгновении: Уильям стонал, надрывая голос, Луис рядом шептал что-то, а Альберт продолжал страстно толкаться в него. Альберт кончил первым, обильно изливаясь внутрь него, такой пылающий и наполняющий его до краёв. И затем застонал, когда Уильям приподнялся и отчаянно опустился на него ещё несколько раз, прежде чем бурно кончить на живот и грудь Альберта. В наступившей тишине, оставшись совсем без сил, они распластались на полу, подрагивая и отрывисто дыша. Уильям ахнул, — а Луис застонал, — когда Альберт выскользнул из него. Луис произнёс: — Я… принесу что-нибудь… вытереться… Уильям обхватил брата за затылок, зарывшись пальцами в волосы, и втянул его в глубокий, откровенный, благодарный и вознаграждающий поцелуй. Увидев это, Альберт снова застонал. Когда Уильям, наконец, оторвался от Луиса, тот усмехнулся, глядя сверху вниз на Альберта, и сказал: — Не стоит переживать. Ты следующий. — Я думал, ты уже… — Я имею в виду, что следующим целовать брата будешь ты. У него определённо талант. Уильям хрипло рассмеялся, выражая свою признательность, и затем Альберт немного подвинулся, всё ещё лёжа под ним, и легко ответил: — Полагаю, нам придётся это проверить. — И брат, — обратился Луис к Уильяму, потянувшись к льняным салфеткам на позабытой чайной тележке. — Ты обязан попробовать с Альбертом то же, что и я. Он был удивительно храбр. Уильям перекинулся с Альбертом короткими взглядами и ответил, изо всех сил стараясь не закатить глаза и не слишком улыбаться: — В таком случае, почему бы тебе не составить для нас список, что мы обязательно должны попробовать? Бережно вытирая их тканью, Луис просто пожал плечами и затем произнёс: — Я могу это сделать. Альберт усмехнулся и удостоил Луиса неодобрительным, самодовольным взглядом. — Убедись, что включишь в этот список пункт под названием «Месть Альберта: затрахать Луиса до беспамятства». На этот раз Уильям всё-таки закатил глаза. — Тогда также убедись, что там будет пункт: «Удовлетворить любопытство Уильяма и отомстить Альберту за его месть Луису, занявшись любовью с Луисом, нежно, пока Альберт снова скован наручниками». Луис покраснел. Он уставился на Уильяма, беспомощно открывая и закрывая рот, тогда как Альберт бросил на Уильяма притворно-обиженный взгляд, одновременно возмущённый и смирившийся. Тон его голоса стал ниже: — Ты не станешь. — Позволю себе не согласиться. Взгляни на него. Альберт повиновался, и они оба перевели взгляды на Луиса, разделяя общее восхищение его раскрасневшимся телом. Луис… тот, кто, по большей части, и начал всё это. Или, по крайней мере, распутные события этого вечера. Самый смелый и решительный из них, но то же время самый чудесный и заботливый. Уильям сказал: — Ему должно быть позволено всё. Он заслуживает быть избалованным. — Если… Если ты собираешься заняться со мной любовью, Уильям, тогда я… — Да, Луис. Ты тоже можешь это сделать. Если, конечно, Альберт сможет так долго оставаться в стороне. А если нет, то могу ли я любезно попросить тебя включить в список пункт: «Насаживаться на Альберта до тех пор, пока он не кончит внутрь»? И он крайне рекомендуется к исполнению. Луис покраснел ещё сильнее, не в силах произнести ни слова. Альберт драматично вскинул руку и накрыл ею зажмурившиеся глаза. — Я считаю всё это просто нелепо. — Но ты, разумеется, признаёшь, что это приносит огромное удовольствие. Альберт хмыкнул: — Хороший отдых от деятельности Преступного Лорда. Они разом осмотрительно замолчали. Уильям сглотнул, тут же представив план Мориарти целиком во всём его роковом великолепии. Станет ли намного труднее завершить его теперь… теперь, когда они обнаружили, что их коварная игра может подарить им подобное наслаждение? — Хороший отдых от деятельности Преступного Лорда, — тихо согласился Уильям. Луис надел свои очки и показательно начал поправлять их. Альберт, наконец, принял сидячее положение и протянул к ним обоим руки. Луис шмыгнул носом и повиновался, взяв Альберта за руку и потянувшись в его раскрытые объятия, тогда как Уильям погрузился в них с удовольствием, и Альберт поцеловал их в макушки. Он пробормотал в волосы Уильяма — так, чтобы Луис тоже смог услышать: — Два моих прекрасных лебедя. Уильям подумал, что его голос звучит немного грустно. Но он с благодарностью принял проявленный знак его любви. — Мы связаны крепкими узами, навеки; что бы ни случилось, мы вместе пройдём через наши грехи. И на этом пути мы должны найти то, что сможет принести нам удовольствие. «Это пытка уже другого рода», — подумал Уильям, молча обнимая его. Принять то, что Альберт всё ещё считал их любовь грехом, подобным самым страшным из них… Принять то, что когда-то они потеряют всё это. Но эти мысли были пыткой, с которой Уильяму только предстояло столкнуться — не раньше, чем настанет акт Последней Проблемы. Он выдавил беззаботную улыбку. Его сердце сжалось, с трудом выдерживая её. Он буднично спросил: — Кто хочет принять ванну? Луис тут же улыбнулся в ответ, продолжая прижиматься к груди Альберта. — Ванну? Но это станет пыткой для Альберта, мучительной. Уильям вновь улыбнулся, на этот раз искреннее: — Именно.