Сохраняющий равновесие

      После обеда все, наконец, начинают просыпаться, и Дилюк слышит голоса снаружи.       В палатке теперь все убрано, и если так посмотреть, то выглядит его маленькое жилище очень даже неплохо. К нему всё равно не следует привыкать, ведь отныне оно будет разным в каждом месте — палатка будет складываться и раскладываться, пока бродячий цирк будет колесить по стране. Рагнвиндр чувствует, как в животе урчит, и поднимает взгляд на сидящего, подогнув одну ногу, Кейю, который все это время помогал ему с вещами.       На самом деле Рагнвиндр планировал поговорить с ним, но диалог не клеился: он не знал, как его начать, а Альберих, судя по всему, просто над ним смеялся, каждый раз ловя его взгляд и отвечая вопросительной, насмешливой улыбкой. — Вы голодны, Дилюк Рагнвиндр? — он протягивает его имя с усмешкой снова, и юноше хочется закатить глаза. Тем не менее, он благодарен, что Кейя понял все без слов. — Не отказался бы от трапезы, — пожимает он плечами. — В таком случае можем пообедать у меня. Вернее, это Вы пообедаете, а я позавтракаю. — Благодарю, — Дилюк кивает, — Будет интересно взглянуть, как живёте Вы.       Кейя смеётся, оборачиваясь на него через плечо. — У меня не намного лучше, чем у Вас. В следующем городе, я думаю, мы остановимся в постоялом дворе. Спинам ребят стоит вспомнить, что такое нормальные кровати. К тому же, на удивление, мы заработали очень неплохую сумму денег в этот раз. — Неудивительно, — протягивает Рагнвиндр, — С такими шоу... И как Вы планируете поставить меня на один уровень со всеми вами?       Альберих прикрывает рот рукой. — Оу, мастер Дилюк, у детей высшего сословия есть большая привилегия в этом — это те учителя танцев из детства. Вы можете не верить мне, но основа подготовки Вами все равно уже пройдена. Но, конечно, с Вашими плечами стоит серьезно поработать... Вот незадача!       Дилюк злобно фыркает на это, отчего Кейя хохочет, откидываясь чуть назад.       Снаружи удивленный Рейзор смотрит на них, потом, опомнившись здоровается. — Рейзор, — обращается к нему Кейя, — Пожалуйста, передай всем, что господин Дилюк теперь с нами. — Правда? — мальчишка обрадованно улыбается, — Добро пожаловать, господин Дилюк!       Прямо напротив палатки Дилюка есть ещё одна, несколько побольше, из красной ткани. Кейя машет ему в приглашающем жесте, отодвигая шторку и пропуская его внутрь.       — Мне очень нравится красный цвет, — объясняет он, имея в виду цвет шатра.       Дилюк совсем не может сообразить, что его волосы красного цвета.       Внутри и вправду оказывается практически так же, как и у Рагнвиндра, разве что места больше и шире стол. В помещении лёгкий беспорядок, но выглядит даже в чем-то уютно: все эти странные неизвестные бумажки на столе, незаправленный матрас, на котором Альберих спит, тот самый красный с желтым костюм, висящий на спинке стула. Кейя методично сгребает все со стола и придвигает стул, приглашая гостя сесть. Рагнвиндр послушно садится, Альберих ставит перед ним чашку на блюдце. — Рейзор, должно быть, уже вскипятил воду, — говорит он, — Может быть, успел даже что-то приготовить. Одну минуту, господин Дилюк.       Юноша без вопросов соглашается подождать его, и через некоторое время Кейя возвращается с подгоревшим со всех сторон чайником, висящим за ручку на мизинце, и ловко ставит ещё и две тарелки пшенной каши на стол. — Это вряд ли похоже на трапезы господ, верно? — спрашивает он, протягивая Рагнвиндру ложку. — Думаю, Вы и сами знаете, как выглядят трапезы господ, — Дилюк слабо улыбается, трогая кашу ложкой и осторожно пробуя ее на вкус. Ещё совсем горячая, и на удивление... очень вкусная. Вкусная по-особенному, он раньше не ел ничего подобного. — Да, Вы правы, — Кейя наблюдает за тем, как Дилюк пробует еду, подняв голос после долгой, изучающей паузы, — Но не слишком хорошо помню. Последний раз я был на таких двенадцать лет назад, многое успелось забыться.       Двенадцать? Неудивительно, что в газетах, сохранённых отцом, ничего не было об этом. Похоже, Альберих правда был ещё очень мал, когда что-то случилось с его семьёй. Как же ему удалось спастись?       Это так интриговало, но с другой стороны почему-то и очень пугало Дилюка. Он молчал, ничего не отвечая Кейе, прекрасно понимая, что упускает прекрасный шанс узнать больше, но было как-то неловко расспрашивать о случившемся. Конечно, Кейя прекрасно понимал это. Он смотрел на Рагнвиндра своим спокойным, холодным взглядом и не торопился ничего говорить тоже.       Казалось, что они играют в какую-то странную игру, и Кейя ждал его следующего хода. Кейя выглядел так, словно играл в подобные игры всю жизнь, в то время как Дилюк в них был совсем новичком. — Выходит, — наконец, сдавшись синеглазому человеку, проронил он, — Вы уже достаточно долго здесь? — Я примкнул к цирку, когда мне было двенадцать. Вся старшая труппа разошлась. Кто-то умер, кто-то покинул цирк, и в какой-то период времени в нем остались только мы с Розарией, поэтому мы набрали молодняк. Мы и сейчас набираем его, до сих пор. Мне двадцать лет, мастер Дилюк, и можно даже сказать, этот цирк теперь мой, — его глаз гордо блестит. — Я думаю, что они любят Вас. — Эти дети заслужили большего, чем бродячий цирк. — Когда они рассказывали свои истории, мне показалось, что бродячий цирк — это лучшее, что с ними произошло, — честно сказал Дилюк. — Но все же они заслужили намного-намного большего, — Альберих усмехается, и в этой его усмешке особенно различима печаль, которую на этот раз он даже не слишком пытаемся скрыть. "Ты тоже, должно быть, заслуживаешь большего", ловит себя на этой мысли Дилюк. Нельзя представить, как тяжело в одну страшную ночь потерять всю свою семью и свой титул. Если ему было двенадцать, когда он пришел в цирк, значит, где-то до этого он провел ещё четыре года. Если бы он только мог узнать больше об этой истории, у него бы нашлось больше слов на это.       Судя по всему, сейчас Дилюк разговаривал с единственным наследником трона, и тот держался легко и непринужденно, пил чай и ел кашу в каком-то небольшом красном шатре. Это было чем-то непонятным, неправильным, удивительным. Несмотря на то, что Альберих растерял всё материальное, что связывало его с той жизнью, что-то до сих пор оставалось в нем самом, скользило в его элегантных движениях, в его чуть высокомерном взгляде, в его осанке... Кейя был привлекательным. Кейя притягивал к себе взгляд. Кейя был удивительно красив, если признаться. — Что же случилось с Вашей семьёй? Этот вопрос повис в воздухе, и Кейя предпочел сначала сделать ещё один глоток чая, прежде, чем на него ответить. — Всё Вам скажи, мастер Дилюк! — он утер салфеткой уголки губ.       Рассчитывать на другой ответ, впрочем, на самом деле было глупо. Кейя прекрасно знал, что очень поможет Дилюку этой информацией, и намеренно не собирался выкладывать ее сразу. Этот мужчина давно просчитал все, и в первую очередь ему нужно было, чтобы Дилюк стал частью цирка.       Его нельзя было за это винить.       Поэтому Рагнвиндр даже не злился на очередной подкол с его стороны. — А что же случилось с Вашим отцом? — задал ответный вопрос Кейя. — Всё Вам скажи, господин Кейя, — отрезал он, едва ли не засмеявшись.       Теперь была очередь Альбериха закатывать глаза, но сделал он это добродушно. — Надеюсь, Вы будете так же быстро учиться гимнастике, как быстро учитесь у меня таким ответам. — Тогда нам стоит быстрее начать мое обучение?       Дилюк съел последнюю ложку и допил чай. Нельзя сказать, что он мечтал об этом... Но было прекрасно понятно, что чем быстрее начнутся тренировки и репетиции, тем быстрее он узнает от Кейи такую ценную для него информацию. Дилюку хотелось мстить, Дилюку хотелось наказать виновных. Может быть, смерть отца и убийство Альберихов на самом деле не были связаны между собой, но даже отметать неподходящие зацепки очень важно. — Вечером, — ответил ему Кейя, лениво убирая посуду, — Пока можете пойти и познакомиться со всеми поближе. Вы знаете, господин Дилюк, я не ожидал, что Вы придёте так скоро и так рано. Ценю Вашу тягу к учению, но этой ночью я выпил достаточно, и учитель из меня выйдет плохой. — Я понял, — Дилюк кивает, — Тогда я приду к Вам в семь вечера. Надеюсь, что к этому моменту Вы станете хорошим учителем.       Кейя смеётся, когда Рагнвиндр уходит из его шатра. Кейя смеётся, и почему-то Дилюку тоже становится по-странному смешно.       В нем что-то есть. Что-то хитрое, изворотливое, не позволяющее подобраться к нему близко. Ты можешь говорить с этим человеком откровенно, но не будешь чувствовать, что придвинулся к нему хотя бы на миллиметр. Это искушало и интриговало. Искушало и интриговало — Дилюк впервые поймал себя на том, что ощущает что-то подобное. *** — Просыпайся, просыпайся, — мальчишка тут же вскакивает, чувствуя, как его нетерпеливо и назойливо толкают. Запах гари тут же заполняет ноздри, и он перепуганно охает, едва не скатившись с кровати. — Кейя, — заботливые материнские руки сейчас дрожат, — Мой мальчик, сейчас Хоффман отвезёт тебя в деревню. Помнишь, ты хотел покататься в карете?       Крики людей за дверью, становится очень страшно, он жмется к груди синеволосой женщины. — Где папа? — испуганно спрашивает он, — Что-то случилось? Я что, поеду без вас? Нет! Я без вас не поеду!       Мама улыбается. У мамы белые зубы, смуглая сияющая кожа. Кейе всегда говорили, что он точная ее копия — у его отца волосы светлые, он бледен и в привычном понятии аристократичен... Кейя — один в один эта прекрасная восточная красавица, высокий и длинноногий даже для своего возраста, прекрасно сложенный мальчик с синими волосами, голубыми глазами и такой же смуглой кожей, как у нее. Мама улыбается, и маленький Кейя понимает, что в этой улыбке что-то не то.       Он просто никогда раньше не видел, как выглядит отчаяние. — Мама, — он бросается к ней на шею — босой, в белой льняной пижаме. Он понимает, что происходит что-то страшное, но разве может он осознать, что?       Она встаёт, пытаясь отстранить его от себя, и только тут он видит красное пятно, расползающееся по шелковой длинной голубой сорочке. Кейя мечется в ужасе и вскрикивает, но мать закрывает ему рот ладонью. — Пожалуйста, не кричи, — просит она, и мальчик видит слезы, бегущие по ее щекам, — Пожалуйста, пошли скорее, Хоффман уже ждёт...       И Кейя, замолчав и широко раскрыв глаза, медленно ей кивает.       Он не знает, что происходит. Он только видит языки пламени, когда бежит по коридору и слышит, как кричат люди. Люди кричат, кричат, кричат, они не останавливаются. Кейя останавливается возле зала, в котором раньше всегда проходили балы. Десятки пестрых прекрасных платьев, все красивые, все счастливые и танцующие, и сейчас в этом помещении темно и страшно, и он хватает слабеющую мать за руку, когда видит, что там, на плиточном полу, кто-то лежит. — Ты — наша последняя надежда, Кейя.       Сложно узнать в этом слабом, хрипящем и булькающем голосе голос своего отца, но Кейя его узнает.       Он смутно помнит происходящее дальше. Как-то обрывочно помнит, что кидается к матери, когда она спускает его через окно на руки Хоффману — их верному конюху, как не хочет отпускать ее, как кричит снова, и снова ему зажимают рот, на этот раз уже конюх; как она падает грудью на подоконник, а на руках у Кейи остаются красные следы; помнит, что пытается вырываться, пинает мужчину, давится воздухом с этим страшным запахом, кашляет, кашляет; помнит, как его подхватывают и кидают в карету, а потом они мчатся куда-то на огромной скорости. Кейя помнит, что спустя какое-то время он снова слышит, что кто-то кричит, потом понимает, что кто-то гонится за ними. Он помнит, что слышит хрипы Хоффмана, высовывается в окно и видит, что тот падает на землю, выпуская из рук поводья, слышит ржание лошадей... Помнит, что люди, у которых не видно за масками лиц, грубо вытаскивают его из кареты; как один замахивается мечом и смеётся, передавая другому: "Вот он, это он, они думали, мы его не найдем, смотри, что с такими делают!"; помнит оглушительную, страшную, нечеловеческую боль в районе глаза и то, как в отчаянии нащупывает какой-то камень на земле и бьёт им мужчину по голове, а когда тот валится на него, едва успев выкарабкаться из-под тяжёлого тела, пытается бежать, ловя руками стекающую по щеке кровь, пока второй человек кричит ему вдогонку грязные ругательства; помнит, что второй хватает его, сжимая его шею, и помнит, что Кейе каким-то образом получается отбросить его от себя, и когда мужчина падает на землю, он зачем-то возвращается к окровавленному мечу первого и с бешеным криком вонзает его пытающемуся подняться мужчине в живот.       Кейя не знает, как восьмилетнему мальчику удалось справиться с двумя взрослыми мужчинами. Кейя верит до сих пор, что в этом ему помогла бессмертная родительская любовь.       Кейя оборачивается назад, заползая в карету, которая остановилась из-за перебитых лошадей, видит, как где-то вдалеке гигантские языки пламени лижут чёрное небо и, свернувшись калачиком на сиденье, беззвучно рыдает.       Его мать была беременна. Его отец был так рад этой новости, что подарил ей прекрасную черную лошадь. У Кейи в комнате в клетке жили попугайчики. Он любил наблюдать за ними часами, часто кормил их с руки, и они доверчиво садились к нему на плечо и перебирали его волосы.       Что-то рушилось в его сердце, пока где-то там, вдалеке, обгорали прекрасные материнские волосы и перстни на руках отца, когда прекрасная кобыла в конюшне задыхалась от дыма, и цветные перья на дне клетки превращались в пепел.       То было падение дома Альберих.       Кейя не знал, но он потерял сознание ровно тогда, когда рухнула крыша их особняка. *** — Господин Кейя, — Дилюк приносит в шатер несколько больших мешков с продуктами, — Так с чего же мы начнем?