И, глядя в мои глаза…
На сцене — магия, как и в наших душах. Погружаюсь в музыку, в звук, в голос. Нахожусь в пограничном состоянии между сосредоточенностью над качеством своего исполнения и затуманенным чувствами разумом. И грань, на которой я стою, слишком хрупкая, чтобы выдержать напор эмоций. Она ломается тогда, когда Лайма плавными движениями выходит из декорации в виде телефонной будки. Ее руки скользят по плечам танцоров, а голос скользит по моему сердцу.И мы в любовь упали…
И я в любовь упал. В любовь, когда она согласилась на дуэт, когда она исполнила свою партию, когда я погрузился в аранжировку. В любовь, когда мы встретились, когда услышал ее «Монатик», когда прочувствовал ее голос вживую, когда мы спели вместе. Давно и безнадежно упал в любовь.Come on, Laima, light my fire…
Но это не просьба, это утверждение. Мой огонь уже горит, когда я смотрю в ее глаза, когда вижу ответное восхищение, когда чувствую энергию и пьянящий разум аромат розы. Ее коктейль из бархатного голоса, вкусного акцента, элегантной внешности и моих красных очков вызывает восторг, который мерцает в моих глазах, и его невозможно скрыть. Момент, и Лайма сидит на столе за несколько сантиметров от меня, пропевая строчки нашего творения. Я неосознанно улыбаюсь, смотря в ее небесного цвета глаза. Еще момент, и мы оказываемся в закрытом пространстве квадратного метра телефонной будки. Лайма весело танцует, блестяще улыбаясь в камеру. Волшебство заканчивается — эмоции обрываются в один момент. Слышу аплодисменты, чувствую, как нас кто-то уводит со сцены, снимая микрофоны, вижу толпу людей в коридоре, которые не дают покоя. Мы проходим сквозь вопросы, держась за руки. Наконец, повернули в последний маленький коридор, где находились наши гримерки. Он пуст, и весь шум остался позади. — Спасибо, Дима, тебе за эту идею, — Вайкуле останавливается около своей гримерки, снимает очки, и ее провода души оголяются на пятьдесят процентов. Осталось смыть макияж. — Уважаемая Лайма, я очень рад, — искренне сказал я, не решаясь добавить мысль о том, что мечтал об этом долгое время. — Ты сейчас занят? — спросила женщина. В ответ я отрицательно мотнул головой, не сводя с певицы взгляд. — Отлично, пошли чай пить, — сказала Лайма, разворачиваясь и заходя в свою гримерку. В моей голове «попьем чай» с каждой секундой все точнее определялось как предлог к совместному времяпрепровождению. Мысли пробегали мимо сознания одна за другой, жадно хватая кислород. Вот почему в моем организме после заданного певицей вопроса стало так мало воздуха. Наконец-то нашлось решение хоть одной проблемы. И плевать, что оно настолько глупое, что в него могут поверить только тараканы в моей голове. — Может, лучше ко мне поедем? — в ее голосе не было ни капли сомнения. —Посидим, поболтаем, — добавила женщина, когда мы уже зашли в ее комнату. — К Вам? — я окинул взглядом Лайму. Вайкуле согласно кивнула и громко рассмеялась от моей растерянности. — Сама Лайма Вайкуле приглашает меня в гости, — сказал я, а затем, выдержав секундную паузу, тише добавил: — Как я могу не согласиться, — я по-доброму ухмыльнулся. — Пойду вещи соберу, — добавил я и покинул гримерку, оставляя женщину в одиночестве. С довольной улыбкой я шёл по коридору телецентра. Я снял концертный костюм и надел бежевый спортивный с надписью РИТМOLOVE. Не заботясь об оставшихся вещах для выступления, потому что их заберут мои помощники, я вышел из комнаты, по пути забрав ключи от машины. Пока шёл до гримерки, в которой меня сегодня ждут, отписался водителю о том, что на сегодня он свободен. Смотря в телефон, я не заметил, как Вайкуле вышла из комнаты, переодетая в комфортную для себя одежду: красная рубашка мужского пошива — цвет ударил в виски воспоминаниями получасовой давности — и свободные спортивные белые брюки с чёрными лампасами. Волосы собраны в легкий пучок, на спине чёрный кожаный рюкзак, на глазах — круглые красные очки, но не мои. Мои — для более торжественных случаев. Слишком много красного. Перебор для дружбы. — Монатик, пошли, — Лайма улыбнулась и направилась к выходу из здания. К счастью, квартира певицы, которую она обычно снимает, приезжая в Украину, была недалеко от телецентра, поэтому через полчаса мы уже были на месте. — Стильно как, — я усмехнулся, подумав о том, как глупо это звучит. Ведь у этой женщины стильно все. — Спасибо, — поблагодарила Вайкуле, заваривая цветочный чай. Квартира-студия небольшая, но уютная. Все было сделано в черно-белом цвете с элементами красного — минимализм. Непривычная атмосфера: потолочные светильники тёплого оттенка освещают лица, панорамное окно, которое разделяет тишину квартиры и шум улицы, открывает вид на вечерние разноцветные огни, луна на двадцать втором этаже кажется ярче, завершая созданную в комнате романтичную обстановку. Лайма села на кожаный диван, закинув ногу на ногу, а я рядом на белый ковёр, опираясь локтем на белую мягкую поверхность. На журнальном столике стоит заварочный чайник с подогревом на свечке и коробочка с овсяным печеньем. — Лайма, Вы когда уезжаете? — спросил я, любуясь образом собеседницы в такой приятной атмосфере. — Завтра, — ответила Вайкуле, устремляя грустный взгляд в окно. Затянувшуюся паузу я разбавляю своими действиями: беру две кружки, приготовленные хозяйкой, и наливаю горячий чай, вдыхая цветочный аромат. Протягиваю кружку женщине, и ее задумчивость рассеивается ощущением горячего напитка под светлой кожей пальцев. — Спасибо, Дим, — в ответ я благодарно киваю и отхожу к окну, оставляя свою кружку в одиночестве, а Вайкуле наедине со своими мыслями. Я не признавался в чувствах, не оголял свои мысли, не делился эмоциями, но Лайма сама все поняла. Она мудрая женщина, много в жизни пережившая и достаточно в людях разбирающаяся. Разгадала меня по действиям, по глазам, по манерам, по эмоциям. — Дима, — слишком громко для такой тихой атмосферы окликнула меня певица. — Скажи, о чем ты думаешь? — после сказанной фразы женщина аккуратно поставила посуду на стеклянный стол и подошла ко мне. — Красиво, — тихо ответил я, пытаясь не разрушить атмосферу между нами в этом помещении. В эту секунду. — Это теперь моя квартира, — не без гордости сказала Вайкуле. — Часто в Киев приезжаю, пора иметь маленькое, но своё место. Я повернул голову, смотря на неё, и тепло улыбнулся, выражая своё восхищение и радость за женщину. За окном садилось солнце, озаряя весь город янтарным оттенком с примесями алого — цвета, который въелся в мои мысли. — Я думаю о том, как мне повезло находиться здесь в этот момент, — наконец ответил я на ранее заданный Лаймой вопрос. — Знаете, люди даются друг другу не просто так, — продолжил размышления я, меняясь с артисткой местами и вставая за ее спину. Я опустил левую ладонь на ее плечо, а правой провёл от локтя до кисти женщины. На секунду задерживаясь на фалангах, я вложил ее ладонь в свою, разгибая указательные пальцы. — Посмотрите, — шёпотом продолжил я, поднимая наши руки вперед, — какая красивая Луна. В этом же есть что-то необыкновенное. Лайма, около Вас всегда происходят волшебные вещи, — я опустил кончики вытянутых пальцев на стекло, вырисовывая ими буквы. — Какая буква? — «Л», — тихо ответила Вайкуле, и я впервые слышу, как дрожит ее голос. Я написал следующий знак. — «А», — я внимательно следил за эмоциями женщины, наблюдал, как ее удивленный взгляд бегает за нашими ладонями, пытается найти истину во всем происходящем. Напряжена. — Лайма, — я твёрдым голосом позвал женщину, на что она тихо вздрогнула, скидывая с себя узы задумчивости, — не стоит искать во всем смысл. Порой стоит насладиться моментом, он может быть последним, — я грустно усмехнулся. — Я хочу показать Вам Ваш мир через призму смотрящего, моими глазами, — пауза, — он слишком особенный, чтобы его не познать, — я на стекле очертил следующую букву. — «Й», — прошептала находящаяся в моих руках артистка. Предопределяя ее следующее действие, я отрицательно помотал головой, что женщина точно почувствовала, потому что я стоял близко, и добавил: — Не стоит торопиться. Надо прочувствовать тысячу мыслей, чтобы открыть для себя свою душу. — «М», — произнесла Вайкуле, когда я провёл следующие черты. — «А», — закончила певица, узнавая в этом созвездии букв своё имя. — Ваше имя. Оно волшебное, — сказал я, опуская наши руки и переводя свои ладони на изящные плечи. — Не случайно в переводе с прекрасного латышского оно звучит как «счастье». Вы приносите людям новые эмоции, делитесь энергией. Лайма, Вы открываете иную философию жизни, которая воспринимается с восхищением. Ее сложно понять, но те, кто уважает Вас, обязательно поймут, — я спустил правую руку на зону декольте, ближе к сердцу. — Чувствуете? Оно бьется с искренностью такой, которая может быть в душе сильного Человека. Вы — гармония; Вы — вдохновение. Все восхищаются Вами, — руки покинули ее плечи, опускаясь вниз. — Ощутите это сладкое чувство красоты мира, себя, ценности жизни, момента, — мой голос с каждой фразой становился тише, но я чувствовал ту выстроенную только что связь между нами и понимал, что, даже если громкость моего голоса станет ниже ноля, Лайма меня услышит. — Я просто хочу, чтобы Вы были счастливы, — добавил я и тихими шагами вышел из комнаты. Женщина осталась наедине с моими, нашими размышлениями. И мне страшно за нее. Иногда мысли сбивают и заставляют думать о том, что раньше не беспокоило. Я зашёл в ванную комнату, подошёл к раковине и включил холодную воду. Мне стоило бы освежиться, вернуться в реальность и успокоиться. Несколько раз проведя мокрыми ладонями по лицу, я встряхнул головой, словно мне это поможет избавиться от нагнетающих мыслей. Внутренне собравшись, я вышел из ванной, снова погружаясь в полутьму, заодно и в томящую атмосферу. Заходя в комнату, где находится Вайкуле, я остановился за пару метров от неё. Женщина стояла ко мне боком, смотря в окно и наблюдая за вечерним Киевом. По выгравированному высоким мастером лицу стекала одинокая слеза. Отрешенный стеклянный взгляд бегал от одной крыши к другой. — Дима, — прошептала Лайма чуть подрагивающим голосом, не меняя своего положения, — я волнуюсь, — призналась женщина и нервно усмехнулась. — Я пойду? — я грустно улыбнулся, но решил дождаться ее ответа. — Нет, подожди, — прозвучало по-женски одиноко, с надеждой. В тишине медленно растворяется возраст, цифры, стандарты. И все совсем не важно. Чувствую красоту ее души и смотрю на блестящие осколки под своими ногами — часть сердца, наверное, разбилась — не важно. Ощущаю ее гордость и свою пустоту, ведь отдал мысли ей, — но это решим позже, не важно. Понимаю ее взгляд и совершенно не понимаю свои решения, вспоминаю школьную литературу и термин «оксюморон» — самое точное описание происходящих событий, но это не важно. Важно то, что Лайма до сих пор разглядывает наверняка надоевшие крыши домов и плачет, не вытирая ни одной слезинки. Подарю ей браслет из жемчуга, если уж она так просит. Быстро растворяю свои амбиции в таре с надписью «Любовь» и делаю первый шаг, как настоящий мужчина. — Лайма, — опускаю ладони на ее скулы и собираю большим пальцем слезинки, — так мне нравится Ваше имя. Певица улыбнулась, а я продолжил делать ей комплименты: — И улыбайтесь чаще, Вам идёт. — Дим, — смогла только и вымолвить Вайкуле между всхлипами, которые отдаются в моем сердце пронзающими иглами. Решив, что без моей помощи слёзы женщины никогда не остановятся, я обнял Лайму. Из ее уст послышался тихий писк, в котором была смесь боли, разочарования и тоски, словно я ее зажал между стенами искренних чувств и ожидания скорого конца. Она сдалась передо мной, и от этого было ещё хуже. Случайно раскрыла мою любовь и сама же об неё обожглась. И ещё с утра она не думала, что вечером на столе будет стоять одинокий чайник с ее любимым напитком; ещё с утра она не хотела реветь; ещё с утра она не планировала вечер со мной; ещё с утра у нее не было проблем. А сейчас появились. — Вам надо собраться, — не понимаю, в каком смысле употребил это слово, но после моего указания женщина ушла в ванную комнату. Вышла она минут через двадцать. Потерял счёт времени, ощущение. Встретил я ее сидя на белом ковре. Лайма переоделась в молочный домашний костюм: атласные широкие брюки и того же материала рубашка. Острые плечи окутывал серый палантин — видимо, замёрзла. На ногах с белым маникюром были пушистые тапочки пудрового цвета. — У Вас и домашний образ стильный, — решил напомнить ей о всем известном факте, — Вам идёт, — я улыбнулся, разглядывая смущённую моими словами женщину. — Спасибо, — тихо сказала Лайма, присаживаясь на ковёр возле меня. Тишина не была напряженной, но большая стрелка часов каждым ударом добавляла неизвестность и мысли о том, что время идёт, завтра женщина уедет, а это может быть последний в нашей жизни разговор. — Лайма, — я позвал Вайкуле, на что она повернула голову, и я увидел, как в ее глазах сверкнула тоска, — только некоторым людям любовь дана для того, чтобы жить вместе «душа в душу». Для всех остальных чувства — учитель. Они учат ценить, оберегать, ждать, терпеть, открываться, — пауза. — Я Вас люблю, Лайма, — одновременный удар двух одиноких сердец и синхронное молчание. — Есть обстоятельства, из-за которых мои чувства останутся лишь монологом. Моя любовь дана для того, чтобы показать Вам Ваш невероятный мир, чтобы Вы стали хоть немного счастливее, — я грустно улыбнулся. — Я счастлива, Дима, — прошептала Вайкуле, — но мне больно. Будет больно, когда ты уедешь. Твоя жизнь останется прежней, а я, приезжая в эту квартиру, буду слышать твои речи, от которых останутся только воспоминания. Но я счастлива, — сказала Лайма и, выдержав паузу, добавила: — поверь. И я поверил. Женщина посмотрела на меня глазами, полными горечью, тоской и переживаниями. Но я поверил ее словам. Поверил. Я взял ее руку в свою ладонь, медленно проходя дорожкой лёгких поцелуев от запястья до локтя. И только сейчас я заметил красную нить на руке женщины. Осторожно проведя кончиками пальцев по нитке, я усмехнулся, приподнимая рукав на своей руке, на которой была завязана такая же красная нить. Взгляд Лаймы переместился на мой браслет и сменился с тревожащегося на недоуменный, вызванный совпадением. Опустив ее руку, я обнял ладонями женские плечи, медленно поглаживая большими пальцами и всматриваясь в черты лица певицы. — Тебе надо уходить, — сказала Вайкуле дрожащим от волнения голосом. Последний раз я взглянул в зелёные глаза в тот вечер после просьбы женщины уйти. Долго думал про красную повязку на кистях. Моя нить была приобретена в стране, где зародилась традиция носить такого вида обереги — в Израиле. Лаймы — возможно, нет. Разные, но связали наши души одним красным морским узлом. Красный — любовь?