Рядом с тобой

Тэён входит в свою комнату, запирается. Он смотрит на Читтапона: тот лежит животом на кровати лицом к окну, пытаясь за шторами разглядеть небо. Ли опускается рядом на самый край и касается икры своего особенного человека, скользит пальцами вверх, начиная совсем неуверенно, просто, чтобы начать:  — Есть пути, извилистые, тёмные, Таец закрывает глаза, тяжело вздыхая, пока кореец продолжает:  — Мы идём по ним ещё и с завязанными глазами, руками. А потом кто-то срывает эти путы, Парень бросает взгляд за окно, куда-то дальше своей мысли:  — И мы решаем сами: брести бесцельно дальше, или искать выход. Когда кто-то рядом зажигает свет — это приятно, Тэён пожимает плечами и залезает на кровать, садится на бедра Читтапона, изгибаясь в спине, чтобы, устроив ладони над головой того, продолжить:  — Хорошо ли, что ты поддался свету, и сам зажигаешь огни? Да, Парень наклоняется и утыкается носом в затылок:  — Ты пылаешь сам, и это прекрасно, Он касается грудью лопаток тайца и скользит руками к чужим запястьям:  — И ты зажигаешь стольких людей вокруг, Тэён оставляет поцелуй за ушком, прося Читтапона повернуться, и тот слушается: переворачивается на спину, всё ещё находясь в плену, но смотрит с такой отчаянной надеждой:  — И я не только о себе. Совсем нет, Младший выпрямляется, пробегаясь пальцами по стройному телу, цепляясь за подол этой дурацкой форменной футболки хореографа, тянет наверх, по подбородку, через голову, длинные руки — отбрасывает:  — Мальчишки-трейни, тот Минни и Джено — они в восторге от тебя. И я не говорю про Сяоцзюня или Доена, Он отворачивается, скользит одной ладонью от своего кадыка к ключице, спускает ворот одежды по плечу, а второй — от живота к шее. Футболка летит куда-то, а пальцы замирают на шее, лаская себя:  — Тобой гордятся родители: их сын занимается любимым делом, получает доход, каждый день знакомится с новыми людьми: перенимает от них ценные знания, и сам наполняет мудростью, Тэён закрывает глаза, ощущая, как ладони Читтапона скользят выше по коленям, замирают на ягодицах, неуверенно поглаживая:  — Ты не занимаешь чужое место, никогда бы не смог. Ты разве не считаешь потрясающей свою свободу? Не дорожишь этим временем, желанием бесить Куна на студии, навещать меня в любой момент? Мы вместе тут почти три года, но что бы было с тобой без всего этого? Что вообще была бы за группа, из которой тебя 'украли'? Они бы распались, спились, сторчались? Собственные пальцы спускаются по ребрам, гладят ладони Тэна, поднимаются по его предплечьям так, что приходится напрячься немного, нависая над парнем:  — Я тоже могу до бесконечности так мрачно фантазировать. Перестань, Руки движутся выше, лицо Тэёна опускается ниже, он скользит коленями по простыни, немного меняя позу: Читтапон так естественно обнимает за поясницу, ребрами ладоней чертит линии вдоль позвоночника:  — Ты можешь до бесконечности спорить с собой из-за отказа от мечты; но думаешь, мы все тут верим в нее? Нет. С каждым месяцем она кажется всё нелепее и уродливее, Он видит, как горят глаза тайца: впервые так молчалив, так покладист, искренне слушает.  — Перестань загоняться из-за этого. Пожалуйста, перестань, Тэён всё же целует тонкие губы напротив. Мягко, умоляюще, гладит языком нижнюю губу. Он же первым и прерывает это касание, спускаясь поцелуями ниже:  — Перестань. Наслаждайся тем, как живёшь, тем, каким образом исполнилась твоя настоящая мечта, такая красивая, всё ещё живая, свободная, Зубами проводит по линии челюсти под глухое «ох», сжимает пальцами напрягшиеся мышцы рук:  — Просто танцуй, Выдыхает, ощущая, как подступает волна горячего, отчаянного желания вложить в любимого человека частицу себя, самую крупную — своё сердце, со всем набором сопутствующих чувств. Скользит языком ниже — мокрый след холодит кожу — кусает сосок и под вскрик поднимает голову на встревоженное лицо:  — Перестань тонуть там, путаться в этом, терять равновесие из-за идиотов вокруг, бояться их всех, Приподнимает таз, чтобы опуститься ниже, целовать кожу около пупка, сжать руками тонкие ребра, ощутить, как Читтапон начинает послушно выгибаться. Слушает, слушается, понимает и следует.  — Просто будь собой, будь собой рядом со мной, На выдохе стягивает шорты с бельём, выцеловывает бёдра, колени, икры, лодыжки — знал бы анатомию лучше, целовал бы куда целенаправленнее в самые необычные места. Но сейчас Тэён выпрямляется, стягивает с себя модные брифы и на коленях подползает к Читтапону, снова оказываясь выше того, желая утопить в себе, накрыть волной своего тела, своих мыслей, которые порой сложно передать словами, для которых не хватает символов на других понятных лишь им двоим языках, но… Ему важно сказать, быть услышанным, быть понятым:  — Мы с таким трудом достигли того, что имеем, и проще продолжить подниматься, чем бросить всё и рухнуть вниз, к разочарованиям. Я хочу летать с тобой, понимаешь? Перестань сомневаться, перестань, Тэён осторожно опускается, касаясь своим возбуждением чужого, подносит ко рту ладонь, широко лижет и опускает на подтянутый живот парня, чтобы потом неумело обхватить два члена:  — Ты хорошо справляешься, ты ведёшь людей рядом за собой. Я смогу дать тебе то, чего тебе не хватает, если только ты позволишь, как всегда делал до этого, Это не очень удобно. Но ладонь Читтапона помогает, подсказывает темп. Тэён опасно наклоняется к его лицу, но замирает, чтобы сказать:  — Мне плевать, кем ты будешь, кто ты сейчас. Ты рядом со мной, и это прекрасно; всегда, всегда, когда ты рядом со мной, я — другой человек, я — человек, Парень до хруста закидывает голову от горячих ощущений там, от того, как любимый человек одной рукой хватается за его бок, утягивая на себя. Напряжение и стремление к разрядке. Физической и эмоциональной. Ладони скользят быстрее, они оба бесконтрольно, абсолютно асинхронно толкаются бёдрами навстречу друг другу, сдерживая порывистые, отчаянные вскрики. Но всё же Тэён поддаётся чужому ритму, уступает даже так, снова и снова, замедляя движения рукой, чтобы поцеловать Читтапона. Ноги тайца в эти секунды заминки чуть расходятся, чтобы скрестить щиколотки за поясницей Ли. И Тэён понимает: он касается пальцами бёдер, поднимается ими выше, сжимает ягодицы и прикусывает чувствительную кожу под подбородком.  — Ён-а! — Читтапон жмурится и отворачиваться, не в силах терпеть больше оглушающей нежности, когда Тэён вновь покачивает тазом вперёд-назад, увеличивая амплитуду движений, задавая другой темп, заставляя не только слушать себя, но и подчиняться. Он уже в другом мире, далеко отсюда.  — Давай, Читта, просто доверься мне, как я доверяю тебе, ты же за этим пришёл? Ладонь тайца соскальзывает и он цепляется ей за простынь, чтобы меньше дёргаться по инерции.  — Ты же пришёл ко мне — не домой, не к наставнице и не на работу, Тэён плотнее обхватывает чужой член, надрачивая в своём темпе:  — Ты здесь, ты рядом со мной, так будь тут, принимай мою любовь. Я дам тебе всё, что у меня есть, всё, что я взял у тебя, я верну с большим процентом, восполню возникшую пустоту, Он падает на Читтапона, нечаянно растягивая затекшие мышцы ног того до тянущей боли, до неожиданно высокого стона, и целует, когда под пальцами, по коже живота ощущается чужая сперма. Тэён совершает ещё несколько резких движений бёдрами, доводя уже и себя. Он так и остаётся лежать на Читтапоне, уткнувшись носом в волосы на виске, мешая тому привести дыхание в норму. Какое-то время спустя они все же приходят в себя, думают о душе, но, в итоге, засыпают: нагими, испачканными, ногами в подушках. / В предрассветье спится особенно крепко, так что оба Ли не слышат, как Джехён скребется в дверь — буквально ногтями по дереву — как его ругает страдающий проблемами со сном Юта, как после небольшой перепалки они расходятся; как Сяоцзюнь падает в ванной и зовёт о помощи, как к нему приходит тот же японец, ругает очередного нерадивого союнитовца и желает доброго утра проходящему мимо Джонни, который на кухне ставит вариться кофе, ознаменовывая тем самым начало нового дня. Обыденность, одним словом. Лишь спустя три часа, когда коротенькая стрелка стремится к девяти, Читтапон начинает задыхаться от пышущего жаром тела рядом. Таец обнаруживает себя под неожиданно тяжёлыми руками всё ещё спящего Тэёна. События вчерашнего дня накатывают красочными воспоминаниями: от радости в студии, до паники и бешенства, от горячих губ особенного человека, до желания подчиняться его голосу, твёрдой вере в его слова, подчиняться его нежности и такой страстной чувственности… («Ой бляяя, хандец белью! И надо как-то приводить себя в порядок»)  — Спи, — низкий голос Тивая раздаётся над самым ухом,  — Нам пора, ещё нужно принять душ, неужели ты вдруг перестал быть таким брезгливым?  — Это всего лишь двое нас. И я хочу принимать душ вместе, — парень крепче прижимает к себе тайца, до хруста костей и лёгкого удушения, — Но ты пра-ав: вечно валяться не получится, хоть и очень хочется,  — Спасибо, Читтапон видит, как Тэён смущается. Таец знает, как вчера особенному человеку было непросто, все эти неуверенные движения, подбадривающие самого себя жесты, все его слова.  — Мне было приятно. Я чувствовал себя твоим особенным человеком, принадлежащим одному тебе, так сильно любимым тобой: ты хорошо справился, — он опускает ладонь на острую скулу Тивая, видит, как тот нарочно жмурится, пытаясь избежать этого разговора, а потому меняет тактику, — Я люблю тебя,  — И я тебя! — парень резко открывает глаза и тянется с поцелуем к Читтапону.