Ковьелло: песнь первая

Дорога до холма прошла в полу забвении. Ковьелло вышла из города, чувствуя, как дождь моросит по её капюшону, и тихонечко побрела вперёд, обдумывая всё, что случилось за последнее время. Всё, что случилось. Она медленно шла, а в голове плыло полярное сияние родного дома, куда она так хотела вернуться. Белые пустоши, огромные синие ели, что тянутся к небу своими кончиками, увешанными шишками. На новый год такие ели украшают конфетами и флажками... И всяким барахлом, которое только можно найти и повесить на ёлку. Отец не украшает, ему всё равно. Но в главной зале, где иногда величественно восседает Царица, всегда на новый год ставят ёлку, на которую каждый может что-нибудь повесить. Ковьелло видела на ней старые часы, пустые глаза бога, маленькие огоньки гирлянд из Фонтейна. Фигурки, сделанные из тонкого стекла, на которых любовно отражались блики зала... Бумажные выкройки одежды, маленькие меховые помпончики, железные крохотные декорации в форме ножей агентов и перчаток застрельщиков. А наверху, на самом верху ели, всегда ставили огромную синюю звезду. Ковьелло так хотела домой, она хотела вернуться. Но не в Дворец, не к Дотторе, не к Царице! Она хотела вернуться туда, где ей будет хорошо дышать, и где ледяной воздух будет свежим и пропитанным печным дымом. Она скучает по Снежной. Она скучает, но не может простить себя. Как можно было не замечать отношение окружающих? Как можно было быть такой идиоткой?! В безлюдном пространстве Предвестница остановилась, сорвала маску и подняла лицо навстречу дождю. Бессмертный и не утихающий гнев внутри неё клокотал с недетской силой, когда она думала обо всём этом снова и снова. Сергей, шепчущий ей на ушко, что все её ненавидят. Синьора, бросающая презрительные взгляды. Скарамучча... Просто Скарамучча. Отец. И по кругу. Сергей, который заставлял её работать. Синьора, учившая ублажать нелепых господ. Скарамучча. Отец. Сергей, отдававший ей последний кусок своей кровати, не потому что хотел, а потому что это требовалось от него. Синьора, пускавшая слухи, которые на самом деле были правдой. Скарамучча, он как будто был искренним... И Дотторе. Человек, спасший её, любивший её (как казалось самой Ковьелло), лелеявший маленькую предвестницу, словно обожаемое сокровище. Сокровище - подобное статуэтке, которую предпочтительно поставить за стекло и иногда стряхивать пыль, лишь бы не разбилась, ведь столько труда и денег было вложено. Ковьелло закричала в бешенстве, а рядом с ней внезапно образовался куб из пластин, стоящий на одной вершине, и внутри заревело пламя, а после раздался громкий взрыв, и Ковьелло закричала ещё сильнее, неистово избивая себя ладонями по лицу. Снова вокруг раздались взрывы: слева, справа, снова перед ней и сзади одновременно, и всё пылало, и искрилось, и бухало, словно сердце внутри неё. И вся боль, которую она копила, все эти подозрения сейчас разрывали её изнутри, выливаясь в петарды. Она замолчала, переводя дыхание, а затем словно снова собралась с силами и завизжала, выкрикивая оскорбления и проклятья. Она вспомнила, как тень вечно следовала за ней. Бум. Как сильно горело в ней желание проткнуть Аякса палочками для еды и вырвать ими его глаза. Бум! Бум-бум! - глухой звук взрывов ответил издалека эхом. Чжун Ли, всячески не проявляющий никаких чувств и ведущий себя очень официально, - громкий "бах!", - затем неимоверное стремление сжечь Тце Ни. Голубые глаза и отражение золотых искр. Теплые, словно в них можно утонуть. Самый громкий, словно далёкий рокот грозы, - "БУ-БУ-БУ-БУМ-М-М!", и её фигуру объяло пламя, огромным лоскутом взлетевшее к небу, где сверху клубился пепел. Высокий столб огня, расширявшийся в шляпу огненного гриба, послал взрывную волну вокруг, и земля проломилась под ногами Ковьелло, пыль взметнулась в стороны, а деревья согнулись настолько, насколько им позволяли гнуться их старые толстые стволы. Последнее воспоминание было таким... Ярким... Ковьелло почувствовала, как её ноги подкосились, и она обессиленно опустилась на землю, обняв себя. Она не любила никого. Она не умела любить. Но она искренне верила, что эти люди любят её, и то ощущение, что это оказалось ложью, сломало её. Настолько сломало, что стало непонятно, как же ей вести себя теперь с людьми. Как прежде? Втираться в доверие? Думать, что она может стать ближе к ним, а на самом деле вводить саму себя в заблуждение? Или же быть холодной и отстранённой, чтобы все вокруг интересовались ею? И меж тем внезапно ей вспомнились волшебные волны, дарующие спокойствие. Они исходили от Чжуна. Такие... Мягкие и умиротворяющие, что безумно сильно захотелось подняться с колен и побежать туда, к нему, чтобы прильнуть и застыть. Лучше на вечность. И чувствовать, как эта сила наполняет тебя. Но вместо этого Ковьелло чувствовала лишь холод в мокрых штанах и капельки дождя, дразнящие её растрёпанные волосы. И чувствовала, как неуёмная ярость вскипает с новой и новой силой. Настолько, что Ковьелло поднялась среди потрескавшихся пластов земли, где единственный целый кусочек был только под её ногами, защищённый заклинанием, и с ненавистью посмотрела вокруг себя. Этот человек лишь притворялся. Он всё время притворялся, даже не скрывая этого, каждый раз с неодобрением и брезгливостью окидывая её взглядом. Да как он смел! Как он смел! Ковьелло снова подняла голову вверх, в небо, и на момент зависла. Кусочек неба над ней был кристально чистым, и сквозь него проглядывало тусклое дневное небо. Пламя её сумело раскинуть облака в стороны, образуя разрыв, чтобы Ковьелло могла на момент утонуть в своих обидах. Она опустила руки вдоль тела и послушно слушала, как капли бьют по её шубе, стекая с маски. Внезапно рядом хрустнуло что-то, и Ковьелло неспеша повернула в ту сторону голову. На неё в ужасе уставились два черных глаза. Глаза Сергея. Такие же бездонные, бессмертные, нахальные. Пустые. Ковьелло, будто не замечая ничего вокруг, медленно пошла в его сторону, не отрывая взгляда от его зрачков. Незаметно для неё, в руке всполыхнул не просто церемониальный клинок, а её личные удлиненные кинжалы с удобным перехватом, чтобы проще было у б и в а т ь. Она доставала их крайне редко, ведь с них часто капало расплавленное железо, плавя половицы, паркет, поджигая бумагу и одежду. Сейчас она просто не могла заметить этого, потому что всё её бешеное внимание было устремлено только туда. Вглубь. В самую темень бесстыжих глаз предателя. Она видела, как он выставил вперёд какую-то палку, и даже не торопясь расплавила её одним прикосновением. Видела, как он попятился и упал на колени, видела, как рот открылся в крике, от которого ей должно было заложить уши, но в таинственной тишине она полоснула наотмашь, затем резким движением вонзила клинок прямо ему в грудь. - И почему не сопротивлялся? - гневно спросила она, с силой пнув его по рёбрам, но не могла ничего услышать в ответ - уши заполнил писк, - Вставай! Дерись со мной на равных, трус! Она пнула его ещё раз, раздражённо вытащила кинжал и подошвой прижгла его рану, но он не встал. Тогда Ковьелло разозлилась и громко заверещала: - ПОДЪЁМ! НЕМЕДЛЕННО ПОДНИМАЙСЯ И ДЕРИСЬ, КАК ТОЛЬКО МОЖЕШЬ, МУДЛО! - она била его ногами, но он не подавал ни единого признака жизни, а Ковьелло чувствовала неумолимую тревожную чесотку в районе сердца. Что если она перестанет чувствовать злость, то умрёт, и обычный инстинкт самосохранения заставлял бушевать её ещё сильнее. В приступе неконтролируемого безумия Ковьелло опустилась перед ним на колени и ещё раз пробила клетку из рёбер своим клинком, разъяренно завизжав - лезвие прошло так легко, словно перед ней лежал не настоящий человек. Это взбесило её ещё больше, и заставило ударить снова. Снова. Снова. До тех пор, пока она не выплеснула все свои чувства, клокотавшие внутри - нет, не все, но только те, что давали ей сил. Оставшиеся ненависть и гнев, смешанные с уязвленной гордостью и обидой, всё ещё переполняли её, но скорее забирали всю её энергию, чем давали возможность действовать. Ковьелло упала на его тело, пачкая себя чужой кровью, и замерла, восстанавливая дыхание. Без мыслей, с совершенно пустой головой, она повернула лицо в сторону его черных, открытых, пронзённых страхом (истинным ужасом) глаз. Но волосы этого человека были белыми - почти седыми. Это был не Сергей. Просто какой-то миллелит, поверивший в себя. Ковьелло в очередной раз пристально воззрилась в его лицо, пропустив момент, когда её руки со страшной медлительностью потянулись в ту же сторону. Перчатки, измазанные его кровью, потёрли бледную щёку, а затем под её загипнотизированным взглядом... Нет. Она просто откинет эти мысли подальше. О том, что только что её собственные пальцы материализовали раскалённую стальную стрелу с острым тонким наконечником и поднесли её совсем близко к его глазу, чтобы выколоть его. Чтобы выколоть оба его бездонных ока. Ковьелло сделает вид, что не в её голове затерялась подобная идея просто потому, что бог никогда такого ей не простит. Даже, если его нет, Ковьелло не сможет никогда искупить грех осквернения трупа. Она отскочила, отбросила стрелу подальше в траву и услышала шипение - трава истлела и задымилась, земля, недавно ещё промокшая насквозь, сейчас остужала краснющий металл. Ковьелло накрыла руками голову. Если она сейчас соберёт всю бушующую внутри энергию, поднимется вверх метров на сто и прочитает заклинание... Ли Юэ не станет. Исчезнут все, кто ей надоедал. Сгорят в пламени, если люди, и истлят, если нелюди. Но каждый из них так или иначе умрёт. Надо лишь подняться вверх... Горечь пронеслась по телу. Горько стало даже глазам. Она была никем. И искренне верила, что в итоге перестала быть, но всё, о чём она мечтала, в итоге оказалось обманом и легендой, сочинённой только для неё. Облака закрыли небо над ней и трупом неизвестного мужчины, и капли дождя, теперь уже редкие и не такие большие, падали на её голову. Ковьелло сняла капюшон, и розовые волосы слиплись вместе, пропитавшись влагой. Красный цвет застлал её глаза, и Ковьелло почувствовала, как ненависть снова наполняет её, стремясь убить человечество. Если это не остановить, то Ковьелло совершит огромную ошибку и не сможет больше добраться до Дотторе, чтобы отомстить. Поэтому Ковьелло поднялась с колен, медленно приблизилась к валявшейся недалеко стреле и подняла её, пристально смотря на потускневший, но всё ещё теплый металл. А после, повинуясь какой-то ненормальной, но такой успокаивающей мысли, она занесла стрелу вверх и... Прошибла остриём себе руку. Боль такая сильная, что Ковьелло от неожиданности прокусила себе язык, но на удивление... Все негативные эмоции отступили. Осталась только боль. И она с каждой секундой растворялась в самой себе, поэтому Ковьелло, чтобы не потерять эту нить, сдвинула стрелу в сторону и зашипела. Стрела уже успела врасти ей в кожу. Чертова регенерация. - Нет! - вскрикнула она, когда снова перестала чувствовать, - нет-нет-нет-не! От отчаяния Ковьелло прикоснулась к стреле прямо над кожей и раскалила её, слыша раздражающее шипение, которое внезапно вызвала в ней воспоминание: Дотторе склоняется и внимательно осматривает её лицо, которое самолично исправил несколько раз, лишь бы добиться идеальной формы и цвета. И тогда Ковьелло вспомнила, что все глубокие раны затягиваются за некоторое время, но царапины и синяки не исчезают - их регенерация не рассматривает как необходимость. Тогда... Ковьелло невидящим взглядом окинула стрелу и одним рывком вытянула её, позволяя руке снова срастись, и скинула маску на землю, отправляя её подальше в полёт. Если она осторожно расцарапает кожу, то останутся шрамы. И тогда отец забудет про неё! Ему не нужны неидеальные игрушки. А если забудет, то можно будет действовать не скрываясь... Нет. Ковьелло раздражённо растворила стрелу в воздухе, задумавшись. В самом деле, нужно ли ей всё это? А потом внезапно чувствует, как внутри расползается тягучая, совсем ледянящая чернота. Ковьелло оглядывается по сторонам, но не понимает, откуда поднимается это чувство: как будто страх, но только скорее примесь возбуждения перед каким-то интересным моментом... И Ковьелло внезапно замечает. То самое место, которое она разбомбила взрывами... Прямо под пластом земли, где она стояла, выглядывает зияющая трещина, лишь слегка припорошенная землёй. Словно на неё просто случайно приземлился кусок скалы, но как удачно, что не полностью закрыл собой. Ковьелло подошла и выпрямила руку, концентрируя расползшуюся силу так, чтобы не наделать ещё больше шума. Прямо сейчас любой лишний звук раздражает её. И после небольшого взрыва она видит провал, который просто невероятно манит её к себе. Знаете, чем? Своей пустотой. Даже глядя с такого ракурса, где точно ей должны были быть видны хотя бы стены пролома, Ковьелло видела лишь клубящуюся, словно блеклую тень, черноту. И стоило подойти ей ближе, как в этой самой черноте она заметила пару тлеющих серых искорок. "Нагнись ближ-ш-ше," - любовно прошипел ей на ухо Моракс, и Ковьелло встала перед трещиной на колени, чтобы заглянуть глубже. "Ещ-щё" "Да пош-шёл ты," - в тон ему подумала Ковьелло, пытаясь избавиться от назойливого звука в своей голове, и нагнулась, потому что как будто слышала что-то едва заметное её чутким слухом, что шло из разлома. И разобрала. Тихую, почти неразличимую... Совсем лёгкую музыку промозглой седой полярной ночи. Из этой черноты слышались завывание вьюги и шелест волчьего крика. А ещё она почти разбирала дребезжание северного сияния. Ковьелло почувствовала, как сердце сжалось от такого сильного ощущения ностальгии, что она совсем не поняла, когда ужа почти касается клубящейся мягкой, словно облако ваты, тьмы. Оно терпеливо повисло рядом с её лицом, на своих чёрных нитях удерживая пропадающие всполохи белых и серых точек. И Ковьелло не могла никак подавить себя: она хотела туда. Отчаянно хотела, так сильно, что её не страшило больше ничего: ни разборки предвестников во главе с Дотторе, ни Аякс с его идиотскими глазами, сводящими её с ума, ни даже Моракс, который неторопливо перелез на другое её плечо, приблизился к самому уху и соблазнительно произнёс: "Ты же просто девочка, что так сильно хочет вернуться домой. Так чего ты ждёш-шь?" Его шипение слилось с шипение, издавшимся из трещины. Ковьелло наклонилась ниже, почувствовав, как тьма обдала её своим морозным, таким жгучим дыханием, что щёки моментально сковал иней. И действительно, чего она ждёт? Вдруг она замечает, что черный клубок теней умеренно увеличивается и иногда сокращается в каком-то странном ритме, он смеётся и шепчет ей о чём-то детским голоском, и Ковьелло понимает, что это всё больше похоже на биение огромного пятна в её голове каждый раз, когда работают предохранители. Это было огромное сердце. Огромное, чёрное сердце, состоящее из искр и пустоты... Ковьелло доверчиво прикоснулась к нему лицом в странном поцелуе и почувствовала, как летит вниз в жемчужном облаке света, а оно превращается в ту самую заштрихованную луну, которую Ковьелло видела в своём сне. Луна осторожно с матушкиным пением опускает её куда-то вниз, и вокруг начинают бегать и резвиться звёзды, то и дело касаясь её гладкой кожи, и серые искры вокруг рябят, заставляя её поднять глаза, чтобы увидеть, как будто воочию, как над ней закрывается, словно зажившая рана, разлом. Та самая трещина, откуда она спустилась. И то, что сейчас происходит вокруг неё - вовсе не Снежная, но Ковьелло будто не замечает этого, с любопытством и бесконечной ленивой любовью следя, как вокруг пляшут искры и звёзды, весело хохоча, словно дети, в суровой тишине, а луна продолжает напевать, врываясь в память и копируя голос кого-то смутно знакомого, но такого... Далёкого... Незримого... Такого... Никакого, и одновременно до нежной щемящей боли необходимого. Маска агента, покрытая бирюзовыми царапинами, смотрит в серое, запаянное пеленой туч небо и позволяет каплям дождя скатываться по щекам, словно рыдает по какой-то причине. Но, в прочем, о чём это мы? Как маска может рыдать.