О змеях и кроликах

      Едва Лань Ванцзи скрывается из виду, оставляя их наедине, Вэй Усянь нетерпеливо впивается в губы Цзян Чэна, утробно рыча. Их поцелуй голоден и преисполнен сжигающей страсти. Нет в этот миг ни неба, ни земли, ни боли.       Тёмная энергия выстраивается вокруг них стеной, ограждая от внешнего мира. Защищая. Это их месть и они насладятся ей сполна. Теперь в сгущающемся мраке лишь только они: Цзян Чэн и Вэй Усянь. И их бывшие мучители, а теперь — жертвы: Вэнь Чао и Вэнь Чжулю. Цзян Чэн цепляется за Вэй Усяня, не до конца уверенный в том, что это не сон. Так долго он ждал, так долго боялся, что не найдёт. Он находит в себе силы оторваться первым и вглядеться наконец в любимое лицо.       Мрак меняет его: заостряет черты, углубляет тени, делая его похожим на призрак. Вэй Усянь бледен, в глазах его горит кровавое зарево, а губы сухи, хотя мгновение назад Цзян Чэна нисколько не беспокоило это. Вероятно он рассматривает его слишком пристально. Прежний Вэй Усянь горделиво кривлялся бы заметив это, осыпая шутками и кокетничая, заставляя краснеть. Вэй Усянь перед ним водой обтекает его, пристраиваясь позади и крепко обнимает, словно прячась от взгляда.       — Я так скучал по тебе, — шепчет он. Голос его мнится пустым и далёким. Одна рука ложиться на подрагивающий живот Цзян Чэна, вторая прижимается к крепкой груди, вдавливая в чужоё тело, словно желая слиться. В этом объятие тоска, смешивается с радостью предвкушения. Цзян Чэн чувствует то же. Кожей чувствует эмоции своего шисюна. Он тоже скучал, так смертельно сильно хотел прикоснуться.       — Тогда где ты был всё это время? — слова горечью ложатся на язык. Цзян Чэн хочет бури, хочет всплеска эмоций, хочет ударить Вэй Усяня так же сильно как и забыться в его объятиях. — Я думал, что ты мёртв.       — Я расскажу, — обещает Вэй Ин, обнимая крепче. — Позже. Обещаю.       Цзян Чэн думает, что у них будет время чтобы сказать всё, что копилось так долго. Но позже, да. Сейчас это подождёт. Сперва их ждёт возмездие.       Вэнь Чао обвитый щупальцами тёмной энергии, беспомощно барахтается подвешенный над полом и бессвязно мычит. Цзян Чэн почти забыл о нём.       — Прости, любовь моя, — Вэй Усянь прижимается губами к уху Цзян Чэна, обводя его горячим языком, и шепчет, — мне пришлось вырвать ему язык. Он был слишком шумный. Но я оставил тебе лучшее…       В голосе его звенит торжество безумия. Такой Вэй Усянь дико пугает, но отчего-то Цзян Чэн чувствует прилив возбуждения разливающийся по телу. Он крепче прижимается к нему и расслабляется в надёжных руках. Прикосновения Вэй Усяня, мнятся другими, но Цзян Чэн не думает об этом. Главное Вэй Усянь рядом.       Цзян Чэн переводит взгляд с отчаянно борющегося в лоскутах призрачной тёмной энергии Вэнь Чао, на такого же бездвижного Вэнь Чжулю и застывает. Он хочет уничтожить их. Хочет чтобы они страдали. Больше всего на свете. Но правильно ли будет делать это так…       Всё естество Цзян Чэна противится этому. Праведный путь, которому он следовал всю свою жизнь противоречит тому, что происходит. Нет, не виду свершающейся мести — это он сделал бы сам, тысячи, сотни тысяч раз он уничтожил бы каждого из этих псов. Но способ который выбрал Вэй Усянь. Выбирают они оба.       Вэй Усянь тем временем крепко обнимает его, прижимается грудью к спине и упирается острым подбородком в плечо. Его руки блуждают по телу: от тяжело вздымающийся груди, к напряжённому животу и ниже. Поворачивает голову, приближает губы к уху Цзян Чэна и искушающе шепчет что-то тёмное и далёкое. Призывая отдаться на волю мести. Призывая уступить и подчиниться.       — Вэй Усянь, — задушенно хрипит Цзян Чэн.       — Я здесь, — бормочет Вэй Усянь, и тон его меняется, становится хрипловатым и каким-то странным. — Всё будет как ты пожелаешь.       В горле у Цзян Чэна сгусток тёмной энергии, который невозможно выплюнуть, и он может лишь заставлять себя дышать через нос — размеренно и осторожно. Что он и делает сквозь шум в ушах и не исчезающий запах сырой земли и крови.       Тени приближаются с каждым вздохом, ползут из углов, занимают собой всё пространство. Медленно подбирающиеся к ним, неумолимые и ненасытные, они вьются у ног как послушные псы.       От их вида, от холода исходящего от них становится жутко.       — Они нас не тронут, — успокаивающе шепчет Вэй Усянь. Тем временем холодные — такие холодные — руки Вэй Усяня забираются под его одежды и касаются оголённой кожи. И это ошеломительное, болезненно чувственное прикосновение, от которого Цзян Чэна бросает в жар и пробивает дрожью. Цзян Чэн чувствует, что что-то поменялось в его шисюне. Он не понимает почему искрящийся живой энергией и огнём Вэй Усянь теперь такой холодный. И почему вместо успокаивающей циркуляции чужой ци под кожей, теперь он ощущает потоки удушающей тёмной энергии ползающей по коже, забивающий лёгкие и мешающей говорить. Но он скучал. Он так сильно скучал по Вэй Усяню, что ему почти больно. И ничего другое не имеет значения.       Цзян Чэн по-прежнему не видит его лица, но чувствует его прикосновения: властные, жадные. Цзян Чэн любил Вэй Усяня. Он так сильно любит его. Потеряет ли он его? Измениться ли что-то между ними, если он воспротивится той странной силе? Потеряет ли он Вэй Усяня? Снова. Стоит ли это того? Вновь пережить те ужасные моменты когда Цзян Чэн не знал жив Вэй Усянь или нет. Нет, определённо нет.       Всё решается быстро. Принятие приходит самом собой, и Цзян Чэн кожей чувствует, как его наполняет покой, медленно растворяясь в токе крови. Цзян Чэн почти не дышит впуская в себя это чувство.       Вэй Усянь смотрит на Цзян Чэна, чувствуя всеобъемлющую нежность, которую, казалось, забыл как чувствовать. Гладит холодными пальцами его лицо, вновь коротко целует. А затем переводит взгляд в направлении тщетно борющегося Вэнь Чао и кривит губы в темной улыбке. Их враги сегодня доставят удовольствие его Цзян Чэну. Много, много тёмного удовольствия.       Вэй Усянь отстраняется от Цзян Чэна. Сердце мгновенно пронзает тревога, бередящая сердце. Хочется вернуться и вновь коснуться Цзян Чэна. Отогнать тягучий холод, сковывающий его всё то время пока они не были рядом. Это ненадолго. Скоро, очень скоро они всегда будут вместе и больше никогда не разлучаться. Но сначала…       Он приближается к месту, где барахтается обездвиженный тёмной энергией Вэнь Чао. Беспомощный, искалеченный, жалкий. Он не может даже кричать и только стонет, бешено вращая налитыми кровью глазами. Сфокусировав на Вэй Усяне обезумевший взгляд, он на мгновение замирает, а потом пытается дотянуться до него скрюченными пальцами с обломанными ногтями. Вэй Усянь улыбается, чуть склоняя голову на бок, рассматривая свою жертву. Принуждает рухнуть на колени и склониться.       Больше он не жалел и не оставлял своих врагов в живых. Зная, что и они при случае не даруют ему такой милости. Война не терпит милосердия. Раньше он думал иначе. И терпел поражение за поражением. Терял раз за разом то, что было ему дорого. Чуть было не лишился самого важного. Больше этого не повторится.       — Видишь, Вэнь Чао, — говорит он зловеще, — как может всё изменится. Теперь мы будем смеяться, как ты смеялся тогда, когда уничтожал наш дом.       Цзян Чэн немигающе следит за Вэй Усянем. Тьма бурлит вокруг него, возмущённо клокочет, норовит дотянуться. Цзян Чэн с силой смыкает веки, когда дрожь пробивает его изнутри. Тело на мгновение деревенеет, а потом ослабевает.       Тёмная энергия толстыми черными змеями бросаются на обездвиженного Вэнь Чао, обвиваются вокруг него. Цзян Чэн заставляет себя открыть глаза и смотрит, как одна из этих змей проникает в рот, мешая дышать. Другая острым лезвием вспарывает грудину Вэнь Чао. Цзян Чэн всем своим существом окунается в чужую боль, купается в ней как в воде. Он пьет ее, жадно глотает, стремясь поглотить как можно больше, и в какой-то момент вдруг замирает, забывая, как дышать.       Некое подобие удовлетворения шевелится под сердцем и никуда не собирается исчезать.       Но этого по-прежнему недостаточно.       Под напором тёмной энергии лопается глазное яблоко Вэнь Чао — одно. Он ещё должен увидеть, что будет с ним дальше. Вэнь Чао визжит. Это не человеческий, изматывающий крик. И Цзян Чэн чувствует запоздалое удовлетворение растекающейся по венам вместе с кровью и потоками тёмной энергии ползущей по нему.       Он чуть поворачивает голову, чтобы посмотреть на Вэй Усяня и видит пламенеющий восторг в его взгляде. Тот тоже переводит взгляд на Цзян Чэна и улыбается. Улыбка кажется устрашающей, безумной и не касается взгляда. Цзян Чэн не признал бы в ней солнечной и родной улыбки своего друга, брата, возлюбленного. Но сейчас ему нет до этого дела. Он долго смотрит на Вэй Усяня и едва делает мимолётное движение вперёд, как Вэй Ин опережает его. Оказывается к Цзян Чэну лицом к лицу. Обхватывает одной ладонью его лицо, другая рука ложится на напряжённое бедро притягивая ближе, вжимаясь в чужое тело, и целует. В поцелуе нет страсти. Нет отчаяния, нужды или жажды. В нём успокаивающая нежность, дарящая умиротворение и уверенность. «Я здесь. Я рядом» — говорит каждое его движение, касание и вздох.       Запах Вэй Усяня проникает в лёгкие, одурманивает, кружит голову, заставляя забыть где они находятся и что происходит. Ничего нет кроме Вэй Усяня. Цзян Чэн расслабляется в твёрдых руках и делает глубокий, дрожащий вдох и не может надышаться. Запах земли после дождя смешивается с ароматами кедра, чернил и мускуса. Вэй Усянь пахнет домом, свободой и безрассудством. Совсем как прежде. Цзян Чэн льнёт к нему, цепляется непослушными пальцами за его одежды и волосы, слишком боясь отпустить.       — Прими это, А-Чэн, — искушающе шепчет Вэй Ин. Он похож на демона в этот миг, но нет для Цзян Чэна никого прекраснее его во всём мире. Он последует за ним куда угодно, сделает всё, что тот пожелает. — Это возмездие, — говорит Вэй Усянь, и что-то тёмное и жадное вспыхивает в его взгляде, которым он облизывает тело Цзян Чэна. — Это возбуждение. Позволь ему овладеть тобой, — Вэй Усянь, сжимает Цзян Чэна в своих руках, разворачивая лицом к поверженным врагам, и прижимается сзади, — а затем отпусти. Обрушь свою ярость на того, кто заслужил это.       Сердце Вэнь Чао горячее и пульсирует в ладони, когда Цзян Чэн движимый руками Вэй Усяня и его тёмной энергией пробивает грудь врага голыми руками, завершая то, что не сделала тёмная энергия. Ладонь входит под ребра почти без сопротивления. Вспарывает мышцы и жилы как тончайшую бумагу. Цзян Чэн едва не захлебывается сладостью победы.       Вэнь Чао — жалкий, беспомощный и слабый — бьётся в конвульсиях распятый чёрными щупальцами возмущённый энергии. Почти горячая кровь заливает пальцы и ладони. Цзян Чэн отстранённо думает о том, что кровь у ублюдка должна быть холодной как и подобает змее.       Сдавленные хрипы снова наполняют собой воздух.       Цзян Чэн закрывает глаза. Ему хочется выть и кричать, и он кусает губы, чтобы ни звука не сорвалось с них.       А затем с силой проталкивает скользкие пальцы глубже под кожу. Нащупывает ребра, пробирается сквозь них, бередя что-то по пути, сжимает сердце и пробирается ниже. Вэнь Чао уже почти не дёргается, лишь слабо подвывает. Он висит в воздухе, окутанный змеями тёмной энергии, что поддерживают его. Тяжёлый, неподвижный, обмякнувший.       Цзян Чэн хмурится.       Он хочет чтобы он страдал. Чтобы муки не отпускали его до последнего вздоха. И после него.       Вэй Усянь стоит за его спиной. Прижимается всем телом и направляет его руку своей. Это почти не страшно, когда Вэй Усянь рядом. Он обнимает Цзян Чэна свободной рукой. Другой продолжая медленно копошится в разодранной груди Вэнь Чао. Сильная ладонь с гибкими, тонкими пальцами лежит на руке Цзян Чэна. Он чувствует как он движет ей, а в следующий миг сжимает её вместе с тем, что было зажато в ладони Цзян Чэна.       Они замирают так на несколько мгновений.       Безумие и сладость возмездия играют в крови. Тьма ликующе бурлит вокруг них. Вэй Усянь прижимается прохладными губами к щеке Цзян Чэна. А затем рывком выдергивает из тела Вэнь Чао то, к чему оба они стремились.       Ядро поддается не сразу. Оно хрустит и булькает. Цепляется жилами, венами, нитями. Напряжённо подрагивает под настойчивыми пальцами.       Вэй Усянь хрипло смеётся. Не просто смеётся — хохочет. Да так громко, что хохот раскатом грома проносится над ними, теряясь среди багровых занавесей и теней по-прежнему отступающих их.       Цзян Чэн бездумно смотрит на сияющий ком в своей ладони. Все расплывается перед глазами. Оно всё ещё горит в его ладони. Яркое. Горячее. Такое странное ощущение.       А затем Вэй Усянь сгибает свои пальцы, сжимая ладонь Цзян Чэна и ядро Вэнь Чао с хрустом рассыпается. Они оставляют его. На время.       Тёмная энергия будет поддерживать в нём крупицы жизни и питать его — чтобы он в полной мере ощутил ужас своего положения — до тех пор пока Вэй Усянь не позволит ему умереть. Взор их обращается к такому же беспомощному Вэнь Чжулю.       С ним всё проходит быстрее.       Вэй Усянь лично раздирает его грудь и живот, вырывая золотое ядро. Вертит его в ладони, безумно улыбаясь в лицо на удивление смиренному мужчины.       Мучить его почти не интересно. Всё ещё вертя в пальцах золотое ядро Вэнь Чжулю, Вэй Усянь подходит к нему совсем близко.       — Хочешь что-то сказать? — вкрадчиво спрашивает Вэй Усянь. Он делает вид, что прислушивается, но мужчина на удивление тих. Лишь капли пота скатывались по его застывшему посеревшему лицу. Вэй Усянь удовлетворенно кивает.       — Так и быть, я сделаю это быстро.       Ему не терпится покончить с ними и обратить всё своё внимание на своего А-Чэна. Он слишком скучал. В следующее мгновение он сжимает пальцы. Золотое ядро с влажным хрустом рассыпается в его ладони, обращаясь в чёрный безжизненный пепел. Он рассыпает этот пепел к ногам Цзян Чэна и жадно целует мужчину ради которого готов совершить невозможное. А затем вновь обращает своё внимание на Вэнь Чао.       Он умирает долго и мучительно. Цзян Чэн наблюдает как призрачные существа подбирающихся к бьющемуся в ужасе Вэнь Чао. Ещё живому, поддерживаемому тёмной энергией. Они бросаются на него оголодавшими псами. Рвут на части, терзают, полосуют, пускают кровь и срывают кожу. А жизнь так и не покидает его.       — Не смотри больше, — шепчет ему Вэй Усянь, задевая губами кожу. Цзян Чэн хмурится, и упрямо не отводит взгляд. От Вэнь Чао остался забившийся в угол окровавленный ошмёток плоти.       Цзян Чэн ждёт трепета, ликования, сладости возмездия, что вот-вот охватит его, однако ни одно из этих чувств так и не охватывает его.       Тьма действует на Цзян Чэна странно. Ему не хочется говорить, не хочется думать. Ничего не хочется. Пустота и уныние неспешно завладевает им. И в тот момент когда очередная тёмная тварь приближается к скулящему Вэнь Чао — всё ещё живому, окровавленому, едва дышащему — Вэй Усянь разворячивает Цзян Чэна к себе лицом и снова целует, не позволяя увидеть отчего Вэнь Чао так душераздирающе кричит. Цзян Чэн только надеется, что тому смертельно больно.       Цзян Чэн чувствует безумие окутывающее его. Сумасшествие обнимает его руками его возлюбленного и шепчет ему в уши его голосом.       И вот тогда, наконец, он чувствует тот самый трепет. Он зарождается где-то в груди, обволакивает тело и немного холодит, потряхивая.       В момент, когда Вэнь хрипит в последний раз, Вэй Усянь прижимается к нему всем телом и руки его так же нежны и надёжны как и всегда.       — Мой Цзян Чэн, — тянет он. Голос его тягучий и густой заставляет что-то сжиматься в груди. — Я принёс эту жертву тебе.       Вэй Усянь прижимается к нему теснее, щекочет дыханием шею. Сквозь слои одежд — свои и чужие — он чувствует, сколь велико его желание обладать им. Прямо здесь, на полу, среди крови, костей и ошмётков окровавленной плоти — всего того, что только осталось от проклятых собак Вэнь.       Кровь стынет у них на руках, но Цзян Чэну нет до этого дела. Не тогда когда Вэй Усянь рядом. Держит его, горячо дышит в шею и даёт возможность дышать собой. Он осязаемый и манящий.       Вэй Усянь прикусывая ухо Цзян Чэна, переплетая их пальцы. И целует. Легко и почти целомудренно. Прижимается лбом к его лбу и благоговейно смотрит. А затем спускается ниже: скользит горячим влажным языком по шее, спускается к груди, обводит сосок сквозь тонкую ткань нижней мантии, обхватывает его губами, втягивает, посасывает, ударяет по нему языком — раз, второй. Руки беспрерывно движутся по телу Цзян Чэна, тот успевает лишь подстраиваться под дикий напор Вэй Усяня и оглаживать его плечи.       Вэй Усянь — это пламя. И Цзян Чэн сгорает в нём. Вэй Усянь — самая тёмная ночь и непроглядная тьма. Он поглощает его, заставляет подчинится.       Вэй Ин благоговейно шепчет ему что-то, опускаясь перед ним на колени.       Цзян Чэн падает вместе с ним, окончательно погружаясь во тьму.