О змеях и кроликах

Когда Вэнь Джулю выжигает его золотое ядро, Цзян Чэн почему-то думает о Вэй Усяне. Вспоминает его улыбку, его глаза, его голос. Это помогает не вслушиваться в разъярённое гудение пламени разливающееся внутри. Цзян Чэну так больно и страшно, как не было никогда до этого. Он жалеет, что отпустил Вэй Усяня одного, зная, каким безрассудным и неосторожным тот может быть. Жалеет, что последние их слова сказанные друг другу, были полны горя, сожаления, вины и тоски. Жалеет, что никогда не говорил Вэй Усяню, столько тот значит для него. Он о многом жалеет, но ничего уже не исправить, поэтому он безропотно раскидывает руки и закрывает глаза, когда невидимое пламя изъедает его суть. По крайней мере, его жизнь поможет выиграть время для Вэй Усяня и сестры. Цзян Чэн надеется, что они успеют спрятаться. И надеется, что Вэй Усянь не пойдёт за ним, чтобы вытащить его. Закрывая глаза, болтаясь на грани реальности и погружающей в спасительную тьму боли, перед внутренним взором его вновь встаёт лицо его возлюбленного шисюна. И воспоминания оплетают его вместе с языками боли, обвиваются вокруг тела, душат, царапают, рвут изнутри. Цзян Чэн чувствует, что вот-вот потеряет сознание, и это уводит его далеко от Пристани лотоса, где теперь празднуют свою подлую победу его враги, где всё, что он знал и любил безжалостно уничтожено. Цзян Чэн снова в том дне и той ночи, когда Вэй Ин впервые поцеловал его. Когда впервые коснулся нежнее, чем друг, а признания, до того казавшиеся шуткой, не стали звучать серьёзно. У Вэй Ина в этом воспоминании лихорадочно блестящие тёмные глаза, полные безграничного обожания, растрёпанные волосы и горячая кожа, покрытая капельками солёного пота. Гибкое тело и цепкие руки. Он такой же невозможно бесстыдный и потрясающий. Он знает, что делать. Или Цзян Чэну просто хочется так думать. Вэй Усянь ведёт языком по его шее, спускаясь ниже, целует ключицы и вбирает в рот твёрдый сосок. В его памяти Вэй Усянь ласково шепчет ему вгоняющую в жар чушь и готовит его к большему. Касается трепетными движения пальцев, растягивает, не позволяет возбуждению пропасть из-за странного ощущения чужих пальцев внутри. — А-Чэн, я люблю тебя, — шепчет Вэй Ин, и губы его нежно касаются уха Цзян Чэна. — Будет немного больно, — успокаивающе предупреждает он. — Прости, я люблю тебя. И когда Вэй Усянь внимательно вглядывается в его лицо, Цзян Чэн решительно кивает ему. Больно не немного. Боль опаляет его, простреливает позвоночник, и Цзян Чэн выгибается в объятиях Вэй Усяня, впиваясь пальцами в его плечи. Но Вэй Ин крепко держит его, сбивчиво шепча признания и извинения, продолжая медленно заполнять его. Замирает, позволяя Цзян Чэну привыкнуть к новым ощущениям, ждёт до тех пор пока Цзян Чэн сам не подаётся ему навстречу. Вэй Усянь принимается мерно двигаться. Постепенно это становится терпимо. В этом по-прежнему мало приятного. Но Вэй Усянь продолжает шептать ему какой он потрясающий, красивый и восхитительный, как он любит его, как мечтал о нём и как долго ждал. В его глазах столько любви, что Цзян Чэн готов перетерпеть это. А потом ему становится хорошо. Так хорошо, что он и не мог вообразить… На короткий миг боль реальности выдёргивает его из воспоминания. В его памяти Вэй Усянь смотрит на него как на самое драгоценное сокровище мира, мерно двигаясь над ним, а в реальности пламенный жар продолжает ворочаться у него внутри и вкус пепла оседает на языке. ------- — Вэй Усянь? — спрашивает он заплетающимся языком и моргает, не понимая сон это или реальность. Вэй Усянь ошарашенно смотрит на него. А в следующее мгновение рывком бросается к нему и прижимает к себе, и держит, словно боясь отпускать. Настоящий Вэй Усянь, а не тот кто пришёл из воспоминаний в самый чёрный миг его жизни. — Я здесь, — выдыхает Вэй Усянь, прижимаясь лицом к шее Цзян Чэна. — Я здесь. Ты в безопасности. Вэй Усянь отстраняется, с дрожащей улыбкой вглядываясь в лицо Цзян Чэна, гладит по волосам. Цзян Чэн едва узнаёт его. У него измученное, усталое лицо. Глаза потеряли прежний озорной блеск. Губы бледны и кровоточат. Вряд ли он сам выглядит лучше. Цзян Чэн ничего не говорит ему, а Вэй Усянь ничего не спрашивает. Он пытается заговорить его, невесело шутит, рассказывает о сестре и отвлекает от мыслей о… Цзян Чэн потерял своё золотое ядро. Это знание стеной стоит между ними. Давит. Травит воздух. Отдаляет. Вэй Усянь бесконечно бережен с ним. Он заботится, кормит, расчёсывает, помогает принять ванну. На третью ночь, не в силах выдержать напряжения между ними, Цзян Чэн дрожащими руками сам снимает с Вэй Усяня одежды, желая как можно скорее избавится от всепоглощающего холода поселившегося в груди. Вэй Усянь не противится, видно ему и самому хочется, но всё же осторожно спрашивает: — Ты уверен? Мы не должны торопиться. Его глаза выражают тревогу. Цзян Чэну не нравится видеть это в его глазах. Он внимательно смотрит на Вэй Усяня, представляя, что мог потерять намного более важное в своей жизни, чем своё золотое ядро и выдыхает. Он сможет это пережить. Они смогут. Это было не зря. Цзян Чэн вновь смотрит на Вэй Усяня. На его широкие плечи и узкие бёдра. Вэй Усянь отвечает ему таким же прямым взглядом. И опускается на колени. Он глади Цзян Чэна руками, осторожно ведёт ладонями по коже, избегая незаживших ран. Цзян Чэн шумно дышит, его рука на затылке Вэй Усяня, и тот отлично знает, что ему делать. Он осторожно обхватывает губами головку, втягивая её в рот, едва касаясь кончиком языка. Цзян Чэн подаётся бёдрами вперёд, напрягаясь. Член проскальзывает глубже, едва не заставляя Вэй Усяня подавится, и Цзян Чэн тут же отодвигается. Лёгкими ударами языка Вэй Усянь ласкает напряжённую плоть, и Цзян Чэн почему-то думает, что сказал бы его отец если бы увидел это. Если бы узнал, как именно нелюбимый сын справляется с его безразличием в объятиях его любимого приёмного сына. Но его отец никогда и ничего больше не скажет ему. Цзян Чэн зажмуривается. Лицо его отца сменяется видом пляшущего пламени, и Цзян Чэн жмуриться сильнее, чувствуя горячие слёзы скатывающиеся по щекам. Вэй Усянь отстраняется от него, спешно выпуская его изо рта и мгновением позже обнимает, сцеловывая его слёзы. — А-Чэн, — голос его низок и хрипл. Он разбивает тишину ядовитыми миазмами заполняющую пространство. Цзян Чэн зажмуривается ещё сильнее, до тех пор, пока под веками не начинаю расплываться цветные пятна, а потом говорит едва дрогнувшим голосом: — Возьми меня. Он ложится, без колебаний раздвигая ноги, чуть сгибая их в коленях. Вэй Усянь, чуть помедлив, налив на ладони немного масла, склоняется над ним, осторожно целуя губы. Черные распущенные волосы падают ему на лицо, и Цзян Чэну хочется отбросить их, словно он может забыть, кто с ним. Пальцы Вэй Усянь нежны и уверенны. Они обвиваются вокруг члена Цзян Чэна, неторопливо движутся по нему вверх и вниз, ласкают, а потом соскальзывают ниже и неспешно обводят вход. Кончик пальца осторожно входит внутрь, расширяет отверстие, вращает, готовя его для второго пальца. Цзян Чэн прикусывает губу и чуть выгибается. Вэй Усянь обхватывает другой ладонью его щёку, мягко поглаживая её большим пальцем, стирая засохшие дорожки слёз. Его влажный член прижимается к бедру Цзян Чэна, а пальцы продолжают толкаться внутрь. Цзян Чэну становится жарко, он окунается в блаженное ничто, и упускает момент, когда пальцы сменяются на член. Сегодня боли нет. Может, Вэй Усянь хорошо его подготовил, а может, после той боли, что он уже испытал, он не способен её больше ощущать. Цзян Чэн выдыхает: — Быстрее! — потому что Вэй Усянь привычно не торопится, боясь навредить ему. Но сегодня Цзян Чэну мало, и он хватается Вэй Ина за бедра, прижимая к себе, шире раздвигает ноги, стремясь ощутить его больше, глубже, полнее. Вэй Ин снова крепко целует его в губы, его руки упираются в жёсткий матрас и он начинает двигаться быстрее и яростнее, получив такую возможность. По телу Цзян Чэна пробегают огненные всполохи, они кусают его в шею, плечи, ключицы вместе с Вэй Ином. Цзян Чэн запрокидывает голову и обхватывает бедра Вэй Усяня ногами. Через некоторое время он выплёскивается белесым семенем на живот, по которому Вэй Ин тут же размазывает его. Сам он ещё не кончил и продолжает вбиваться в Цзян Чэна сильнее, почти на грани боли, которую Цзян Чэн всё ждёт, почти жаждет, но которая так и не приходит. Он отчаянно подмахивает Вэй Усяню, гладит его по плечам, спине, волосам, шепчет что-то смутное и неразборчивое, а потом сжимается, слыша короткий хриплый стон Вэй Усяня нагоняющий его. Цзян Чэн изумлённо распахивает глаза, когда энергия вливается в него вместе с семенем Вэй Усяня. Горячая, яркая, омывающая тело и бесполезные теперь меридианы, кольцами сворачивающаяся в груди и затягивающаяся узлом в нижнем дантяне. Этот узел распирает его до самой настоящей боли. Цзян Чэн пытается оттолкнуть Вэй Усяня и избавиться от его члена внутри себя. Вэй Усянь отстраняется от него и выскальзывает наружу, растерянно и встревоженно вглядываясь в его лицо. Узел внутри Цзян Чэна никуда не исчезает. Оседает внутри сгустком тягучей, подвижной энергии, становясь всё больше и горячее. Цзян Чэну кажется, что эта энергия движется вверх, разрывая его, и с губ его срывается крик боли. — Что, А-Чэн? Что с тобой? — перепуганный Вэй Усянь склоняется над ним, боясь коснуться, глаза его сверкают ужасом. Цзян Чэн хочет сказать хоть что-нибудь, объяснить, но вместо этого бьётся в приступе агонии. Сгусток энергии внутри кажется становится всё больше и больше, продолжая продвигаться наверх, словно разрывая по пути органы, мясо и кости. Это безумно больно, больнее, чем лишиться ядра. Он отчаянно хочет вывернуться из своей кожи, падает на пол, катаясь по нему, завывая и отчаянно пытаясь схватиться за что-нибудь скрюченными, сведёнными судорогой пальцами. Сквозь слезы он видит Вэй Ина, который пытается удержать его, но у него ничего не выходит, ведь сгусток обжигающей энергии всё ещё внутри, продолжает сжигать его. Боль становится всем миром, ничего нет, кроме неё. Цзян Чэн слепнет, глохнет, немеет, продолжая умирать. Вэй Ин говорит что-то, Цзян Чэн не слушает его, слезы катятся по щекам. А потом боль насквозь прошивает его тело, энергия раздирающая его до этого проскальзывает в живот, возвращаясь к даньтяню в котором зародилась, и там замирает. Вместе с ней замирает и боль, и Цзян Чэн снова может дышать. Его тело слабо, мысли спутаны. — А-Сянь, — только и хрипит он, протягивая дрожащую руку к Вэй Усяню. Тот обхватывает её своей ладонью и сильно сжимает. Вторую осторожно укладывая на живот Цзян Чэна. Его глаза возбуждённо вспыхивают. — Это… — поражённо шепчет Вэй Усянь, пуская поток мерной энергии в тело Цзян Чэна. — Невозможно, — выдыхает Цзян Чэн, опуская взгляд на на свой живот, чувствуя едва уловимые всполохи внутри своего тела. Энергия посылаемая ему почти неуловима, она едва чувствуется, и всё же она не исчезает без следа, она мерно скапливается в его меридианах, мягко циркулируя внутри его тела, наполняя его. С тихой надеждой и боязливым восторгом Цзян Чэн понимает — всё происходит на самом деле. Все это происходит с ним! Но разве такое возможно? — А-Сянь, — вновь беспомощно повторяет он, надеясь, что его умный прекрасный шисюн объяснит ему, заставит поверить, развеет сомнения. Вэй Усянь стоит рядом на коленях и неотрывно смотрит на свою ладонь прижатую к животу Цзян Чэна, и выглядит так же потрясённо как и он. А потом благоговейно говорит: — Это начальная стадия формирования ядра. Цзян Чэн смеётся, хотя ему вовсе не смешно. Ему страшно. Больше всего на свете он хочет поверить, но… Ядро сформированное за неполный и чжу сян? * Как такое возможно?! Что это значит?! Заклинатели годами оттачивают мастерство, укрепляют тело и дух, чтобы сформировать и развить золотое ядро. — Ты ведь не шутишь, правда? — требует он, сквозь зарождающуюся истерику. Вэй Усянь молчит, продолжая касаться ладонью вздымающегося живота Цзян Чэна. Цзян Чэн ловит его серьёзный взгляд и замирает. Ночь вокруг них сгущается, хоть мечом рассекай. — Это ведь невозможно, — бормочет Цзян Чэн, не веря в происходящее. Нет, нет, конечно же это сон, видение. Как то, что помогло ему пережить потерю ядра. Очень скоро он очнётся и обречённость реальности раздавит его. Нельзя верить и надеяться. Это невозможно. Так не бывает! Вэй Усянь медленно перемещается к нему, забирая в свои объятия и успокаивающе гладит его по волосам. — Значит ты смог достигнуть невозможного, — благоговейно и нежно шепчет Вэй Усянь, целуя Цзян Чэна в висок. Цзян Чэн знает, что если всё это правда, то это не его заслуга. Вэй Усянь — тот кто всегда достигал невозможного. Если то, что случилось правда, то это благодаря ему. Думая так, Цзян Чэну намного легче поверить в то, что всё это не сон. Он надеется, что и на это раз его блистательный шисюн смог достигнуть невозможного.