О змеях и кроликах

Утро Цзян Чэна началось с ужаса и потрясенного осознания того, что он сделал. Прошедшей ночью он совершил нечто непростительное. Омерзительное. То, чему никогда не сможет найти оправдания и искупления. Даже если Вэй Усянь и вёл себя как несносный демон, подставляющий его перед Лань Сичэнем снова и снова, он — Цзян Чэн — не смел прикасаться к своему шисюну. — А-Чэн, неужели ты влюбился в Лань Сиченя?! Издевательский, на грани грубости, смех Вэй Усяня до сих пор звучал в голове Цзян Чэна. От этого кровь принималась пульсировать в висках и сердце заходилось в отчаянной злобе. Хотя сам Вэй Усянь не отлипал от младшего брата Лань Сичэня и делал всё, чтобы оказаться рядом с Лань Ванцзи. Преследовал и донимал его так рьяно и отчаянно, что порой даже привычному к надоедливости шисюна Цзян Чэну становилось почти жаль Лань Ванцзи. Поначалу Цзян Чэн испытал облегчение. По крайней мере не ему одному приходилось страдать от назойливости шисюна. Но чем дольше это продолжалось, тем больше Цзян Чэн испытывал тоску. Которая очень скоро превратилась в злость. Отчаянную и всепоглощающую. Они всегда были вместе. Вэй Усянь всегда был общительным и активным, но он всегда выбирал Цзян Чэна. Среди всех людей, он всегда выбирал его. После приезда в Облачные глубины это изменилось. Он больше не был абсолютным приоритетом для Вэй Усяня, и неожиданно, это причинило Цзян Чэну незнакомую, совершенно новую боль. Он ревновал. Он всё чаще оставался в одиночестве. Уединялся в библиотеке, пытаясь забыться в учёбе. Там он всё чаще стал встречаться с Лань Сичэнем. В начале они лишь вежливо обменивались приветствиями и расходились, принимаясь заниматься своими делами. Позже были ничего незначащие фразы и разговоры, пару раз Лань Сичэнь помог Цзян Чену разобраться с материалом. Помогал найти нужные рукописи, приглашал на чай и прогулки. Они всё больше времени проводили вместе. Цзян Чэн и сам не понял как так произошло. Но больше он не чувствовал этой удушающей, ошеломительной пустоты, которую оставил Вэй Усянь своим отдалением. Всё, возможно, так и продолжалось бы до тех пор, пока Не Хуайсан неосторожным высказыванием не обратил взгляд Вэй Усяня на зародившуюся дружбу между Цзян Чэном и Лань Сичэнем. И тогда Вэй Усянь показал всю силу своей невыносимой натуры. Он стал пресекать любую возможность Цзян Чэна стать ближе к Лань Сичэню. Глупо шутил, громко смеялся, всюду следовал за Цзян Чэном, вис и прикасался гораздо чаще и непристойнее чем когда-либо и рассказывал о Цзян Чэне постыдную ерунду. Цзян Чэн и дальше сносил бы эти унижения, если бы слова Вэй Усяня про влюблённость не дошли до слуха Лань Сиченя, с которым Цзян Чэн едва успел попрощаться. Вэй Усянь сделал это специально. Он знал, что Лань Сичэнь непременно услышит его. Мучительный стыд затопил Цзян Чэна тогда, и он бросился прочь, услышав нагоняющей его вздох Лань Сичэня и торопливые шаги преследующего его Вэй Усяня. — Что ты делаешь?! Что ты позволяешь себе?! — Цзян Чэн схватил Вэй Усяня за грудки едва дверь в их комнату закрылась, и больно приложил его спиной и затылком к стене. Ярость клокотала в венах вместе с кровью, вздувалась под кожей, кипела, шкварчала не находя выхода. — Я столько терпел твои выходки, но теперь не смей! Не перед Лань Сичэнем! Я не позволю тебе втягивать его в это! Он стал его другом. Впервые у Цзян Чэна был друг, который был рядом не из-за Вэй Усяня. Не потому, что он был угрюмым шиди блистательного Вэй Усяня. Впервые в жизни Цзян Чэн почувствовал себя значимым просто потому что он существует. И теперь Вэй Усянь чуть было всё не испортил! — А я не позволю тебе быть с ним! Я этого не допущу! — потемнев взглядом в один миг выплюнул Вэй Усянь тогда. Цзян Чэн ударил его, а после… Вэй Усянь ринулся к нему и — не впился — вгрызся в его губы злым поцелуем. Всё словно заволокло чёрной пеленой, превращаясь в бесконечное ничто. Воздух кончился вдруг в лёгких и не желал поступать снова. Цзян Чэн утонул в этом чувстве, смутно понимая, что происходит. ----- Он очнулся на рассвете. Оплетённый конечностями полуобнажённого шисюна, прижимающемуся к нему во сне и горячо дышащего ему в шею. Вцепившегося в него так, словно он не совершил все эти постыдные, унизительные вещи с ним. Цзян Чэн выбрался из объятий Вэй Усяня, стараясь не смотреть на россыпь синяков на коже юноши и борясь с болезненным чувством отвращения к самому себе. Он скрывался весь следующий день и вечер. Благодаря их дружбе с Сичэнем он узнал куда больше потайных уголков в Облачных глубинах, чем Вэй Усянь, проводящий большую часть свободного времени в наказаниях. Воспоминания о ночи взрывались под веками мимолётными яростными вспышками. Слишком короткими, чтобы помнить чётко, и слишком яркими, чтобы забыть полностью. ------- Цзян Чэн нарушает комендантский час и прокрадывается в комнату лишь поздней ночью. Он не мог прятаться вечно и знал, что рано или поздно им с Вэй Усянем придётся встретиться лицом к лицу. Вэй Усянь бросается к нему с дрожащей улыбкой и блестящими полубезумными глазами. — Ты здесь, — выдыхает он в шею потрясённо замершего в крепких объятиях Цзян Чэна. — Вернулся. И голос Вэй Усяня звучит так, словно он боится, что Цзян Чэн может исчезнуть. Словно Цзян Чэн — это лучшее, что случалось с ним за всю его жизнь. Цзян Чэн унизивший его. Цзян Чэн причинивший ему боль. Жалкий, жадный, жестокий Цзян Чэн. Цзян Чэн думает, почему Вэй Усянь так рад его возвращению? Почему обнимает его и смотрит такими светящимися глазами? Почему в ужасе не отдёргивается от прикосновений и не отводит взгляда? После того, что он сделал, Вэй Усянь должен презирать его. — Я причинил тебе боль, — Цзян Чэн сжимает руки в кулаки, борясь с желанием обнять Вэй Усяня и притянуть ближе. Он не смеет. У него нет права. Не после того, что он сделал. Хотя сейчас он хочет этого больше всего на свете. Он готов молить о прощении, сделать всё, что Вэй Усянь попросит. Но Вэй Усяню это, кажется, и вовсе не нужно. — Это не имеет значения, — легкомысленно отмахивается он, отстраняясь и заглядывая в лицо Цзян Чэна, ярко улыбаясь. Рука его тянется к лицу Цзян Чэна, чтобы погладить его по щеке. Цзян Чэн перехватывает его руку, чуть крепче необходимого сжимая чужое запястье и пристально глядя в весёлые глаза напротив. Вчера он был так охвачен яростью, горечью и гневом, что даже не пытался сдержать себя. Его метки до сих пор горят на коже его шисюна, унизительным напоминанием выглядывая за воротом одежд. Тем не менее Вэй Усянь не кажется огорчённым или униженным. Улыбка его сияет искренне и непринуждённо. Это не одна из его болезненных улыбок, которой он обычно отгораживается, чтобы не показывать свою боль. Весь его вид сейчас говорит о триумфе, победе, уверенности. И тем не менее, что-то горит внутри Цзян Чэна неиссякаемым огнём. — Это имеет значение, — серьёзно говорит Цзян Чэн. — Я сделал тебе больно. Он смотрит в самые яркие глаза на свете и не понимает чувств, сковывающих его грудь. Это всё тот же Вэй Усянь. Вэй Ин. Его брат. Его лучший друг. Тот кого он защищал от собак, и тот, кто учил его стрелять из лука. Тот кто тайком приносил ему сладости, когда Цзян Чэн был наказан. И тот кто крепко прижимался к нему на кровати по ночам боясь грозы. И в тоже время, это словно совершенно незнакомый ему человек. Который смотрит на него так, словно он не жалкий, подлый мерзавец надругавшийся над ним, а весь его мир. — Ты не можешь сделать мне больно, — серьёзно, но безгранично мягко говорит Вэй Усянь, обхватив ладонью лицо Цзян Чэна и нежно поглаживая его кожу большим пальцем. В его глазах столько нежности, что Цзян Чэн не может поверить, что вся она предназначается ему. — От тебя я с радостью приму всё, что ты дашь мне. Серьёзность и ласка в его глазах мгновенно сменяется задорным весельем. Губы растягиваются в лукавой улыбке. Сердце Цзян Чэна замирает в болезненном ожидании новой жестокой шутки. И всё же такой Вэй Усянь куда более знаком. Цзян Чэн знает как иметь с ним дело. — Но всё же, я предпочту, чтобы в следующий раз ты был со мной нежнее. Я ещё недостаточно хорош в том, чтобы как следует готовить себя, а мне всё-таки нужно как-то сидеть на занятиях, — Вэй Усянь играет бровями, дерзко подмигивает ему, и стреляет бесстыжей ухмылкой. Меньше всего он походит на несчастную поруганную жертву. — Нежнее? Я не пони… — слова растерянного Цзян Чэна тонут в душераздирающе нежном поцелуе, который Вэй Усянь дарит ему. — Почему? — ошеломлённо выдыхает Цзян Чэн, когда губы Вэй Усяня отпускают его. Почему Вэй Усянь не ненавидит его? Почему говорит все эти смущающие, постыдные вещи? Почему смотрит так, словно готов отдать ему — Цзян Чэну, — всё? Почему всё это время вёл себя так? — Почему? — оцепенело повторяет Цзян Чэн, немигающе пялясь в точку на лбу Вэй Усяня, боясь пошевелиться и не зная на какой из вопросов хочет получить ответ. Если это шутка, то это будет самой жестокой шуткой Вэй Усяня. Вэй Усянь медленно выдыхает, прикрывая глаза, и прижимается горячими губами к его подбородку. — Потому что я люблю тебя, — выдыхает он не своим голосом, в котором скрыто столько эмоций. — Разве не очевидно? Я так ревновал, каждый раз когда видел вас вместе. Думал, что смогу сделать что-то дурное такому хорошему человеку как Лань Сичэнь. Цзян Чэн тяжело сглатывает. Эхо чужих слов глухо отдаётся в голове. Воспоминания о ночи вновь взрываются за глазными яблоками, опаляя тягучим стыдным жаром, сладко тянущем внизу живота. Вэй Усянь был мягким и податливым в его руках. И когда Цзян Чэн… Вэй Усянь совсем не сопротивлялся и принял его много легче, чем должен был. Даже мало ведающий в таких вещах Цзян Чэн понимал это. Стыд вновь окатывает его, молнией прошивает позвоночник, сдавливает рёбра и оседает где-то в животе. Он совершенно ничего не понимает. — Как ты можешь говорить так? После того, что я сделал, — очень медленно процедил Цзян Чэн сквозь сцепленные зубы. — О, мой прекрасный, наивный А-Чэн, — нежно воркует Вэй Усянь, касаясь его лба своим. Руки его неустанно двигаются по телу Цзян Чэна, словно живут своей жизнью и не могут остановиться. Пальцы щекотят шею, ласкающим движением ладони очерчивают напряжённые плечи и спускаются по груди, касаются впалого живота скрытого под слоями ханьфу, и ложатся на бёдра. — Неужели ты правда думаешь, что твой шисюн позволил бы сделать с собой такое против своей воли? Вэй Усянь и правда всегда был самым сильным, способным и изворотливым. Цзян Чэн никогда не мог догнать его. Никогда не мог превзойти и одолеть. Он всегда был слабее и медлительнее. Но это… Цзян Чэн просто не может смириться с этим. Это кажется таким диким. — А ты, А-Чэн? — нетерпеливо шепчет ему Вэй Усянь прямо в губы. — Что ты чувствуешь ко мне? Цзян Чэн замирает словно вмиг забыл все слова. Он никогда… Правда никогда не думал о шисюне так. Да, ему не нравилось, что тот целыми днями вьётся возле Лань Ванцзи. И когда заигрывает с девушками не нравилось тоже. И он считал Вэй Усяня очень красивым. И всё же… — Я не знаю, — удивительно смиренно шепчет Цзян Чэн, глядя в такие знакомые глаза. — Я никогда не думал о тебе так, — честно признаёт он. Как так случилось, что именно он оказался загнан в ловушку? Вэй Усянь прикрывает глаза, скрывая мелькнувшие в них эмоции и кивает, мягко улыбаясь. — Ничего, — Вэй Усянь мягко гладит Цзян Чэна по щёке и нежно улыбается. — Это вопрос времени. Ты поймёшь. Но сначала, — он вновь бесстыдно и дерзко ухмыляется, приближая губы к уху несопротивляющегося и покорно замершего в его руках Цзян Чэна, — нам нужно будет раздобыть у Не-сюна ещё пару весенних книг.