мои золотые рыбки

Отражение в зеркале демонстрировало здоровое тело — наконец оно стало менее отвратительным и пугающим, исчезли синяки, жёлтые пятна, отчётливые дороги вен на шее и ногах спрятались, шрамы слегка побелели, и царапины зажили достаточно быстро, цвет кожи перестал быть тусклым. Тело, которое он видел перед собой, было красивым, потому что оно здорово, Чуя перестал его бояться. Иногда, чтобы восстановить отношения с самим собой, он мог уделять много времени на рассматривание себя — своих веснушек, круглых щёк, отросших рыжих волос, мог долго смотреть на своё отражение и испытывать такие противоречивые чувства. Чаще всего становилось очень больно — больно за то неуважительное, пренебрежительное отношение, которого он не заслужил от окружающих, порой воспоминания прокатывались по сознанию и вновь играла дикая деперсонализация, чужие руки снова отзывались фантомными прикосновениями на теле, но Накахара отбрасывал от себя эти мысли, возвращаясь в настоящее, где нет всего этого. Где он в конце концов чувствует себя в безопасности. После смерти Фёдора и всех тех событий Чуе понадобилось много времени, однако восстанавливался он намного быстрее, чем изначально представлялось возможным. В психологии это называется посттравматический рост — первое время Накахаре казалось, что случившееся сказалось на нём в положительном ключе: он стал взрослым, самостоятельным, он знает, что делать со своей жизнью, он умеет выходить из разных сложных ситуаций, его никак не сломить. И да, сейчас его жизнь разрушена — Чуя знал это. Обычно из такого состояния люди выбираются годами, имеют серьёзные проблемы с алкоголем, общением, самооценкой и многими другими социальными взаимодействиями. Не могут начать нормальные отношения: дружеские или романтические, неважно. Часто ловят себя на сильнейшей апатии или непреходящей хронической депрессии, спиваются, осложняют свою реабилитацию и терапию. У Чуи было по-другому: он слишком хорошо сохранил свой трезвый рассудок и силу воли, из-за чего очень охотно принимал помощь и изменения, делал всё постепенно, общение с посторонними людьми уже не отзывалось бывшим страхом и агрессией с нависшим над ним ярлыком, болезненные ощущения в теле также покинули его, а спокойствие помогало восстанавливать нормальный вес. Конечно, это сейчас было самым сложным, но когда Чуя видел свои округлые бёдра, то не замечал торчащих рёбер и мог нащупать живот, ему это нравилось намного больше, чем бледность, ключицы и выпирающие костяшки таза. Появились небольшие бока, и ключицы не так остро выпирают, тело обрело мягкость, а не колючую защиту в виде торчащих костей. Тем не менее, всё ещё оставалось много трудностей — к старым проблемам добавилась паническая боязнь собак и прочие прелести ПТСР. Теперь идти по улице в одиночестве стало не страшно, а попросту небезопасно, потому что любое рычание или вид этого животного вызывали сильнейший приступ — прогуливаясь самому, можно и вовсе до дома не добраться, поэтому Чуя старался как можно меньше покидать дом и не отходить от Дазая, хотя тот и сам неплохо лип к нему. Временная социальная изоляция не сделала Чую до конца асоциальным, тем не менее агрессия к посторонним и утомление даже от общения с близкими оставались, Накахара порой не мог уделять общению с ними слишком много времени, но и оставлять одних не хотел. Просто ему нужен был слегка иной вид взаимодействия сейчас, более умеренный. Как оказалось, жил с этим расстройством он уже достаточно давно — и от кошмаров просыпался именно по этой причине, только с годами оно не утихало, а наоборот, прогрессировало. Порой становилось тяжело, но уже вскоре Чуе удалось интегрироваться в общество адекватно — как Чуя Накахара, как сильная личность со сложным цепляющим характером, а не как проститутка. Естественно, ещё многое осталось преодолеть, но Чуя уже чувствовал себя вполне способным и здоровым — да, торопился неизвестно куда, и хотел уже начать приносить пользу, и точно бы уже бросился искать себе другую работу, если бы Дазай не останавливал вовремя. Говорил, что у него достаточно времени, что нужно сперва отдохнуть и прийти в себя, ещё много неисправленных последствий, чтобы на их неубранных обломках строить новую жизнь. Сидеть на чужой шее совершенно не хотелось, но Осаму попросту не позволял ему сейчас лезть в очередной поток, предлагая сперва восстановиться и найти себя заново. Вследствие сексуальной травмы Чуя всё ещё неосознанно пытался навредить себе с помощью Дазая. Сам того не осознавая, продолжал лезть к нему, предлагая хоть что-то взамен на помощь, хоть и не говорил этого прямо и сам не до конца понимал. Просто чувствовал себя обязанным и не столько хотел наконец сделать приятно близкому человеку, сколько вновь ощутить эту боль — привычное состояние, без которого уже попросту некомфортно. Накахара слишком часто вредил себе, а присмотр Осаму не даёт ему больше этого сделать никаким другим способом, кроме попыток переспать без собственного желания. Осаму топорно прерывал все подкаты и неплохо обходился без помощи Чуи долгое время — Накахару это поражало. Поражало, что он способен на такое ради него. Сегодня Чуя проснулся рано — на удивление, в одиночестве. Сперва подумал, что Дазай банально встал пораньше и пошёл в душ, но почти сразу же нашёл на тумбе записку на своём телефоне — как старомодно, мог же просто написать сообщение — с примерно следующим содержанием: «Доброе утро, мой сонный котёнок. С днём рождения тебя! Надеюсь, ты не слишком обиделся, что я оставил тебя с утра без поцелуя. Не переживай об этом, мы встретимся совсем скоро. Завтрак на кухне». Боже, как глупо и мило — Чуя фыркал на слащавые прозвища, но они очень сильно ему нравились — настолько, что он был готов ластиться котом к чужим ладоням, лишь бы чаще слышать это «малыш», «котёнок». Это заставило сперва улыбнуться, а затем сразу встать и пойти на кухню, где и находилась следующая подсказка — ещё одна записка. Чуе никогда не делали сюрпризов, поэтому Накахара даже не догадывался, что Дазай мог придумать. Но в ней было написано, куда ехать и к скольки, также был совет сильно не наряжаться в этот день. Поэтому уже десять минут Чуя никак не может натянуть на себя одежду и молча смотрит в зеркало, продолжая думать. Чаще всего он носит большие кофты, свободные штаны, и всё на несколько размеров больше — ещё чаще отбирает одежду у Дазая, потому что удивительным образом в ней он выглядит лучше, чем в той, что покупает себе сам. И всё ради того, чтобы скрыть себя от чужих глаз; от этого страха словить на себе двусмысленный взгляд всё ещё предстоит избавиться, а пока Накахара совершенно не собирался оголяться, предпочитая надевать то, в чём ему будет комфортно. Но в этот раз он решил проявить немного смелости и надеть белую рубашку, серую жилетку, чёрные джинсы скинни — но после его слегка передёргивает, не будет ли он выглядеть слишком открыто? Даже если это совершенно обычный вид, Чуе в этом будет настолько некомфортно, как если бы все взгляды были направлены на него весь день, а этого совершенно не хотелось. И всё же он наконец одевается, сверху накинув длинный плащ, чтобы скрыть линию фигуры при желании. Дазай сказал приезжать к двенадцати к какому-то кафе в центре города. Он был уверен, что Чуе это не составит труда, — к тому же он не любит, когда Осаму его излишне опекает, это довольно-таки сковывает его свободу и самостоятельность. И Дазай понимает это, он старается позволять Чуе всё — по крайней мере, он полностью заслуживает этого. Накахара не любил свой день рождения. За несколько дней до него часто сильно падает настроение от того, что этот день должен быть чем-то особенным в компании друзей или семьи, но у Чуи давно не осталось ни того, ни другого, даже желание праздновать пропало. Этот день давно превратился в самый обычный и будничный, когда с утра его поздравляла Озаки, говоря, что очень любит его, ценит и что Чуя стал старше — после Накахара обычно выпрашивал отгул, потом шёл спать или заказывал что-то вкусное, но чаще всего всё заканчивалось дикой тоской и болью в одиночестве тёмной комнаты. Так что скрыть сейчас своё волнение очень трудно — он даже не догадывается, какой там может быть сюрприз и подарок, поэтому лишь молча смотрит на дома, проносившиеся за окном автомобиля, и порой заглядывает в телефон, смеясь с глупых сообщений от Дазая. Все ещё было дико непривычно от такого спокойного и размеренного темпа жизни. Порой сложно было справиться с до жути банальными вещами, но Осаму всегда был рядом. Всё никак не удавалось привыкнуть к тому, что теперь ночью никуда не нужно ехать, можно спокойно спать, лёжа рядом с Дазаем, и не бояться, что он куда-то внезапно уедет, что его могут убить на улице. Чуе по-прежнему сложно было осознать свою влюблённость. Нет, естественно, он понимал, что Осаму прекрасный, — он был привязан к нему, любил общаться в умеренном количестве, любил его заботу и принимал всю помощь, но из-за долгого перенапряжения не покидало давящее чувство апатии, которое не давало ему такой эйфории, как с первой влюблённостью. Накахара знал людей, к которым у него были более сильные и искрящие чувства в прошлом, и отсутствие этого взрыва по отношению к Осаму слегка удручало. Он должен будет вернуться к нему спустя время, Чуя сможет говорить о себе более честно и открыто. Но при этом их отношения его более чем устраивали. Хоть они и были неравноправными — это временно. Чуя больше не даст кому-то контролировать свою жизнь отсутствием денег. Машина останавливается внезапно. Чуя расплачивается и выходит из неё, осторожно хлопнув дверью. На улице солнечно и даже грело достаточно хорошо — только сохранялся лёгкий ветер, а среди пустой улицы и редких прохожих отчётливо виднелся Осаму, стоящий у дверей этого самого кафе. И рыжий сразу же направляется к нему, сдерживая свою дурацкую улыбку и смущение, — с его топорным характером сложно позволить себе адекватное проявление чувств, поэтому Накахара их в принципе редко показывает. — Доброе утро, — говорит Дазай, его руки сразу же тянутся к рыжему, чтобы обнять, и Чуя поддаётся — хотя публичное проявление чувств приносило обычно дискомфорт, сейчас Накахара даже позабыл об этом, запуская ладони на чужую шею, потянув на себя, — с днём рождения, малыш. — Доброе, Осаму. Спасибо, конечно, но вообще-то я добрался сюда один, и даже не получу поцелуя за это? — как всегда, нахально и самоуверенно звучит голос Чуи, особенно когда он так игриво усмехается, и Дазай всё же наклоняется к нему, чтобы поцеловать в губы наскоро. Всё же такая несдержанность может приносить дискомфорт окружающим в том числе. И Чуя отцепляется от него первый, убирая чужие руки от себя, — так, и что же ты мне приготовил? — Тебе понравится, главное, не нервничай, — не менее уверенно заявляет Дазай. — Только не дари мне собаку, — отшучивается Накахара, прежде чем его берут за руку и ведут ко входу. — Не знаю, кого из своих друзей ты можешь считать собакой, так что не обещаю. Чуя едва заметно хмурится с той же лёгкой улыбкой — о каких друзьях шла речь? Чуя ни с кем не общался последние несколько лет. Это даже немного заставляет понервничать — уж от Дазая можно было многого ожидать, он способен на что угодно, так что Накахара даже представить не мог, что его ждёт. Хотелось, чтобы это было чем-то не особо шокирующим, и Чуя себя просто слишком накрутил. Осаму касается двери в кафе, и Чуя стоит на месте, но вторая рука Дазая слегка подталкивает его сзади в спину, заставив рыжего пройти первым, — уж спасибо за это, но когда двери распахиваются полностью, Накахара замирает, широко открыв глаза. — О, Чуя, милый, — Озаки сразу же подходит к нему, целуя в лоб, — с днём рождения! У нас с Дазаем сюрприз для тебя. Ты же не забыл своих школьных друзей? — Привет. Перед глазами внезапно появляется Липман — все такой же красивый, гламурный, высокий парень с прекрасными манерами. В прошлом он был лучшим другом Чуи из всей их компании. И вся она была здесь: Альбатрос, Док, Эйсман, Пианомен, все они так сильно изменились за годы разлуки и не забыли о нём, не стёрли из памяти ту дружбу, которая была между ними когда-то. Чуя специально отгородился от них, чтобы они никогда не узнали, что с ним стало, чтобы у Накахары было меньше уязвимых сторон. Озаки слабо обнимает его, прижимая к себе, и что-то тихо шепчет на ухо, пока Чуя старается сдерживаться. Нет, он даже представить себе не мог, что... — О, Чуя, ты всё-таки купил себе крутой байк! — Альбатрос влезает первый, и Чуя невольно улыбается, ему даже слова подобрать было тяжело, — как и хотел. Расскажешь, как он? — О, да, — Чуя невольно улыбается и трёт глаза, чтобы снять с лица всю влагу, — плакать перед друзьями в свой день рождения от боли и счастья сейчас не хотелось, хоть эмоции и сами подкатывали к горлу с единственными словами, — я так скучал. Дазай осторожно покидает кафе, чтобы не перетягивать на себя внимание и дать Чуе прочувствовать этот момент острее, — к тому же с ним Озаки, которая, как никто, понимает его чувства и знает всю правду, чтобы в случае чего помочь ему сохранить свою тайну. На улице тихо и слегка прохладно. Осаму достаёт из кармана пачку сигарет, чтобы взять одну, — после всего этого кошмара только сейчас можно выдохнуть и расслабиться. Наконец он закрыл свой последний гештальт и может спокойно существовать в этом мире.