。
18 февраля 2022 г. в 06:19
— И что ты придумал на этот раз? — выгибает бровь Харучие, искоса поглядывая на Рана. — Надеюсь, что-то адекватное, хотя чего от тебя можно ожидать?
— Ну, не бубни, Хару, — дует губы старший Хайтани. — Все нормально будет, чего ты? Обиделся что ли? Не знал, что ты такой неженка.
— Да завались ты, — закатывает глаза Санзу, пихает хозяина квартиры в плечо. — И пройти дай, рыбина негостеприимная.
— Почему рыбина?! — не понимает Ран. — Сам рыбина! Его домой пускаешь, а он!.. Сейчас выгоню, посмотрим, че запоешь!
— Да ты и так не пускаешь! Я, вон, до сих пор на пороге стою!
— Так кто тебе мешает пройти? — ухмыляется Ран, отходя. Харучие фырчит, но предложение принимает.
Санзу никогда не признается, но у Хайтани в квартире уютно. В гостиной — небольшой диванчик пурпурного цвета, напротив которого телевизор. Кухня небольшая, но довольно функциональная. Если бы Ран с Санзу могли бы пользоваться ею, не спалив при этом что-либо, вообще было бы шикарно. В следующей комнате — двухспальная кровать с двумя скомканными одеялами и — о боже! — закрытыми шторами. Комфортный полумрак.
Легкое пальто небрежно свисает с локтей Харучие, пока тот греет руки своим дыханием. Да, октябрь — это вам не шуточки, так и коньки легко откинуть.
— Замерз? — насмешливо интересуется Ран, но в глазах что-то другое, противоположное тону голоса, но что это — разобрать сложно. — Иди сюда, греть буду.
Санзу ничего не говорит, лишь подходит ближе и прижимается носом к чужой шее, отчего та покрывается мурашками. Ладони запускает под свитер — вот чертяка, успел снять пуховик — и ведет вдоль позвоночника. Ран не шевелится. Вздрагивал в первый раз, третий, десятый, но когда Харучие начал делать так постоянно, то даже как-то попривык.
А Харучие хмурится. Ран горяч во всех, мать его, смыслах, и сдерживать желание завалить его прямо здесь и сейчас многого стоит.
Руки Хайтани вплетаются в длинные — белые с розовыми прядями — волосы, массируют кожу, слегка оттягивают, и Санзу под этими движениями млеет окончательно, позволяя себе опереться на старшего. Спустя некоторое время Хайтани вытягивает пальцы из непослушных прядей. Ран ничего не говорит — подхватывает на руки и несет в спальню, где всегда царит полутьма.
— Пальто снять надо, — бурчит Харучие, впрочем, оставшийся без внятного ответа. Словно опомнившись, Ран ставит парня на пол и стягивает верхнюю одежду. Аккуратно вешает на стул, расправляет складки, подходит к Санзу, который все еще стоит возле кровати.
— И что ты стоишь? — щурится Хайтани. — Ложись, я не кусаюсь.
Ран падает на кровать с характерным звуком, переворачивается на спину и хлопает рядом с собой, приглашая лечь. Младший не моргая смотрит на предложенное место и, усмехнувшись, ложится сверху на Хайтани, удобнее растягиваясь на груди.
— Не кусаешься, значит? Вот и отлично, тогда я тут прилягу.
Хайтани лениво прикрывает глаза, смотря на Харучие из-под полуопущенных ресниц. Точнее, на его обеспокоенное лицо. Вот брови сползаются к переносице, ресницы вздрагивают, губы поджимаются. Забавный он.
Ран всегда оставался для Санзу загадкой. Тем самым неизвестным в уравнении, которое никак не выразить, никак не найти, и все, что остается перед тобой — «икс» с таинственным значением. А Харучие плох в математике. Ну, очень плох. И вот какого черта он сейчас спокоен, словно удав — неизвестно. И что он выкинет — тоже неизвестно. Вот он легко трогает щеку, пальцами тянется к уху, огибает раковину и продолжает касаться кожи вдоль линии роста волос. Пальцами перебегает на затылок, притягивает Санзу к себе и невесомым касанием оставляет поцелуй на кончике носа. Губами прижимается к шрамам на уголках губ Харучие, ненавязчиво лижет, после чего вовлекает Санзу в полноценный поцелуй. Накрывает губы, сминает их, прижимает младшего к себе за шею, второй рукой оглаживает ребра, задирает кофту, ощущая бархат кожи на кончиках пальцев. Харучие несдержанно стонет, тихо-тихо, но в абсолютной тишине это превосходно слышно. Ран отстраняется, внимательно вглядывается в кристально чистые глаза напротив. Санзу прижимает тыльную сторону ладони ко рту, сгибает пальцы в кулак, отводит взгляд, и на щеках загорается обворожительный румянец. Хайтани переплетает пальцы с чужими, отводит руку от лица Харучие и исцеловывает каждую фалангу, томно шепчет:
— Не надо сдерживаться.
— Да иди ты, — пыхтит Санзу, отворачиваясь.
— Вот как, значит, — щурится Ран, коленом раздвигая чужие бедра. Ноги Харучие предсказуемо разъезжаются, и юноша оказывается в довольно затруднительном положении, будучи прижатым чужими ногами к телу под ним. Санзу краснеет непозволительно быстро, едва чувствует чужой стояк.
Да что уж и говорить, Харучие сам возбужден до предела.
— Долго будешь издеваться? — с упреком спрашивает Санзу, когда Ран, кажется, задумывается и смотрит в одну точку — примерно между его, Харучие, глаз.
— Никто не издевается, котенок, — тянет Хайтани, чуть надавливая на затылок Санзу, но тот сопротивляется.
— Еще раз так назовешь — я тебе глаза выцарапаю, — шипит Харучие, не позволяя взять над собой контроль. Чему Ран, собственно, не очень то и рад.
— Харучие, — тянет Хайтани, любовно оглаживая точеное тело. — Ну же, посмотри на меня, Харучие.
Младший обращает взгляд к Рану и не знает, чего хочет больше: притянуть к себе и наконец поцеловать нормально, по-человечески, или ебнуть со всей силы, чтобы не усмехался так.
— Хорошо, — чему-то кивает Хайтани, прислоняется своим лбом к чужому, прикрывает глаза. — Тебе хорошо?
— Иди нахуй, — огрызается Санзу, и Ран тихо хохочет. Ответ положительный, судя по всему. — Ты хоть что-то делать будешь?
— А чего ты хочешь? — Хайтани неспешно ведет ногой чуть выше, проезжаясь коленной чашечкой по напряженным мышцам, внимательно вглядывается в лицо партнера, словно изучает. Смахивает пряди, лезущие обоим в глаза, и прижимает ладонь к раскрасневшейся щеке.
— Кончить хочу, — бурчит Харучие, всячески избегая зрительного контакта.
— Хорошо, — кивает Ран и снова «зависает», впрочем тут же отходя. — Одно маленькое условие, прежде чем ты начнешь выстанывать мое имя без остановки, идет?
Санзу задницей, на которой, кстати, уже покоится расслабленная ладонь Хайтани, чует, что есть здесь какой-то подвох, но в чем он заключается — хуй знает.
— Для начала посмотри на меня, пожалуйста, — охуеть, оказывается, Хайтани знает такое слово. После того, как Харучие услышал это, можно, в принципе, и жизнь достойно завершить. Хотя нет, пусть сначала от стояка хоть избавит. Младший неуверенно смотрит на партнера, ожидая дальнейших его действий. — Отведешь взгляд — мне придется начать сначала.
Сначала Санзу вообще ни черта не понял. Что, мать его за ногу, сейчас начнется?
Ран перекладывает его под себя, нависает сверху, наваливается телом, прижимается губами к губам, слегка мажет, прежде чем приоткрыть их и скользнуть языком внутрь и ненавязчиво полоснуть кончиком по ряду ровных зубов. Харучие скулит, льнет телом ближе, но Хайтани лишь насмешливо хохочет, вжимая разгоряченного любовника в кровать. Поцелуи медленно стекают на шею; Ран легко покусывает дрожащий кадык, обводит его по кругу сначала языком, а затем и пальцами, пока губы спускаются чуть ниже и останавливаются у воротника свитера. Можно было бы и снять, но отопительный сезон не начался. К черту, думает Хайтани, потираясь своим стояком о чужой. Санзу стонет, и в предвкушении отводит взгляд.
— Ай-яй-яй, — упрекает его Ран, приподнимаясь над Харучие. — Плохой мальчик.
Санзу тихо скулит, возвращая взгляд на лицо Хайтани — беспристрастно напускное; в глазах младшего читается просьба, скорее, мольба. Старший накрывает вставший член партнера ладонью, надавливает, наслаждается рваным вздохом и отчаянными попытками не отвести взгляда. Надавливает чуть сильнее — и Харучие стонет в полный голос, не стесняясь. Ну, почти не стесняясь.
Поцелуи возобновляются, и Ран довольно щурится, чувствуя полноценную отдачу от Санзу. Тот выгибается, услужливо подставляет длинную шею, и Хайтани просто не вправе отказаться от столь открытого предложения.
Одной рукой прижимает к себе за талию, другой же ловко расстегивает брюки — Харучие не понимает, как можно разделаться с этой пуговицей настолько быстро — и тянет замочек ширинки вниз. Санзу под ним нетерпеливо ерзает, давая понять, что он долго так не протянет, но Ран будто издевается, неторопливо оглаживает член сквозь нижнее белье.
Санзу прижимает его ногами к себе, и Хайтани чувствует, как подрагивают мышцы его ног. Ран наконец оттягивает резинку трусов и касается сочащейся предэякулятом головки, размазывая по ней теплую — и наверняка терпкую на вкус — жидкость. Харучие не отстает — сам запускает ладонь в чужие штаны, ласкает эрегированный орган то неспешно, то расторопно, и при этом, краснея и все время пыхтя, смотрит в глаза. Хайтани трет головку члена большим пальцем, остальными накрывает выступающие вены, чувствует быструю пульсацию.
— Дай мне кончить, — всхлипывает Санзу, потряхиваемый подступающим оргазмом.
— Хорошо, — кивает Ран — его тоже бросает в дрожь — и ускоряет движения рукой. — Кончай, Акаши.
Харучие с немым вскриком кончает в чужую ладонь, так любезно предоставленную, сжимает член Рана в руке и ощущает тепло, разливающееся по руке, и обмякающий ствол.
— Ты отвел взгляд в конце, — шепчет Хайтани, чуть отойдя от оргазма. — Отработаешь позже.
— Да иди ты, — блаженно выдыхает Санзу, и на лице его застыло умиротворение. — Отнеси меня в ванную, не будь мудаком.
— Я попытаюсь, — смеется Хайтани, подхватывая обомлевшего Харучие на руки. — Держись крепче.
Санзу чувствует исходящее от Рана тепло, льнет ближе к чужой груди и слышит, как бешено бьется его — чье именно — непонятно — сердце.
В ванной Хайтани сажает Харучие на стиральную машинку, наспех раздевает его и себя, тащит в душевую ослабевшее тело.
Вода приободряет, но всего лишь на мгновение — через некоторое время сонливость накрывает с новой силой. Ран ополаскивает их обоих, вытирается сначала сам, затем закутывает Санзу в полотенце и тащит в кровать.
— Какой же ты мудак, — сквозь дрему слышит Хайтани возмущенный голос. — Чтобы я тебе еще раз дал, говнюк.
— Так ты дашь, — смеется Ран, подползает ближе и прижимается к несопротивляющемуся Харучие. — Спи давай, поздно уже.
— Кто бы говорил, — бубнит Санзу, уже не слушая ответ Хайтани, лишь засыпая, чувствуя чужие руки, с нежностью сжимающие его тело.