Le déluge

— Ты уверена, что справишься без меня? — в очередной раз спросил Руневский, одетый в парадную форму и упорно сопротивляющийся попыткам беременной на последнем месяце супруги выпихнуть его за дверь, — я могу не ехать в Москву, ты только скажи! — Саша! — строго сказала Алина, придерживая руками свой обтянутый домашним свитером живот, — ты глава безопасности Санкт-Петербурга, а в городе через месяц событие международного значения! Ты хочешь, чтобы я тебе объяснила, почему в этой ситуации не приехать на совещание с президентом как минимум неразумно?! — Да я все понимаю, — Руневский упёрся руками в проход, стараясь задержаться в квартире хоть на минуту, — но тебе вот-вот рожать, Алина! — А ты, я смотрю, роды собственноручно принимать собрался! — прыснула вампирша, тоже опираясь о косяк двери. Руневский надулся. — Я просто переживаю за тебя. Как ты тут одна… — Во-первых, я не одна, Наташа сегодня придёт помочь мне по дому, — Алина чмокнула мужа в кончик носа, — а, во-вторых, ради Бога, Саша, я беременная, а не безрукая! Если что, позвоню Жану Ивановичу, хотя он, кажется, психует ещё больше, чем ты. Руневский перехватил руки Алины и поднёс их к губам, умильно смотря на жену исподлобья. — Ты мне обещаешь быть осторожной и позвонить сразу, если что-то случится? — Слово вампира-анархистки, — Алина театрально подняла ладонь над головой в покорном жесте. — И пей витамины! — Конечно. — И дыши глубоко! — Разумеется. Вероятно, Руневский бы оставил жене ещё целый список наставлений, если бы та, извернувшись, не утянула бы его в долгий прощальный поцелуй, после которого ловким движением выпихнула потерявшего бдительности начальника безопасности города Санкт-Петербург за порог квартиры. Одиночество для Алины в последние несколько месяцев стало непозволительной роскошью. Руневский, полностью войдя в роль потенциального родителя, кружил вокруг неё, как курица-наседка, немыслимо надоедая со своей чрезмерной заботой, регулярно получая от Алины нагоняй, но не останавливаясь на достигнутом. Алине казалось, что фразу «я беременная, а не безрукая» она стала говорить так часто, что ее вполне можно было выбивать на двери в качестве семейного девиза. Впрочем, в некоторых вещах Алина действительно без помощи мужа не могла управиться, и злило ее больше всего то, что дела эти были сущими пустяками. Со своим огромным девятимесячным животом она вполне могла снимать репортажи или работать с документами, а банально завязать шнурки на ботинках без помощи Руневского для неё теперь стало невозможным. Пыхтя и негодуя, Алина с прищуром смотрела на то, как суровый полковник ФСБ по первому ее зову падает на колени и зашнуровывает ее любимые белые кроссовки, а потом аккуратно разминает щиколотки, чтобы не слишком болели от отеков, и постепенно успокаивалась, будто невзначай запуская пальцы в идеальную причёску своего мужа. — Скажи спасибо, что я не крашу ногти на ногах, — говорила в такие минуты своей беспомощности Алина. Руневский только смеялся, целуя жене колени. Он был готов ко всему, даже к тому, чтобы научиться орудовать лаком для ногтей — лишь бы Алина чувствовала себя ни в чем не нуждающейся. И к девятому месяцу Алина действительно не нуждалась ни в чем, кроме, разве что, одной единственной вещи — чтобы ее все наконец оставили в покое. Выпроводив мужа и осторожно потянувшись, молодая вампирша сняла свитер, оставшись в растянутой домашней майке, и осторожно присела на кухонный подоконник — своё любимое место, — цепляя по дороге с нижней полки холодильника остатки шоколадного мусса. Алина уже успела полностью расслабиться, осознавая в полной мере своё, такое приятное, одиночество, как вдруг дверь в квартиру на Пяти углах скрипнула, и в прихожей зазвучал приятный женский голос. — У тебя опять дверь не закрыта! Алина, ты где? Наташа Столыпина уже очень мало походила на ту девушку, с которой Алина познакомилась перед балом у первого министра. В вампира ее обратили не сразу — ждали, когда зарастут все ожоги на лице, а потому Наташа выглядела взрослой дамой, гораздо старше, чем ее подруга, сидевшая теперь на кухонном подоконнике. Один глаз у Наташи был стеклянный — зрение восстановить полностью после пожара так и не удалось. Алина встретила подругу кислым выражением лица и полупустым лотком с шоколадным муссом, идеально балансировавшим на верхушке объемного живота. Наташа засмеялась. — Что, затиранил тебя твой доблестный рыцарь? И протянула подруге в знак примирения банку кока-колы — абсолютную «запрещенку» для беременных вампирш по непопулярному мнению Руневского и доктора Жана Ивановича. Алина повеселела. — Слава богу, он до завтра в Москве, — ухмыльнулась она, ставя банку со сладкой газировкой на свой живот аккурат рядом со стеклянным лоточком, — хоть отдохну от его кудахтанья. Будь Сашина воля, я лежала бы в роддоме с первого месяца! — Он тебя очень любит, — улыбнулась Наташа, — если бы я была твоим мужем, я бы тоже места себе не находила! Между прочим, у тебя уже срок подходит, а ты до сих пор не в женской палате! — И ты туда же? — беззлобно огрызнулась Алина, — если я ещё и там буду под всеобщим надзором лежать, то точно свихнусь. Мне хватает Саши со Свечниковым, ополоумевших на почве грядущего отцовства-дедушинства, и Жана Ивановича, который, будь его воля, растащил бы меня по пробиркам на опыты! Наташа лишь снисходительно улыбнулась. — Погода какая хорошая, — заговорщически проговорила Алина, переставляя свой сладкий «завтрак чемпиона» с живота на подоконник, — пойдём, может быть, до Михайловского прогуляемся? — Да ты что! — запротестовала Наташа, — на улице скользко, как на катке! Хочешь навернуться, а я потом виновата буду? Сиди дома, горе луковое! Алина затравленно посмотрела на подругу, показала той язык, а затем, демонстративно оттягивая майку, выставила вперёд свой смартфон, включая фронтальную камеру. — Что ты делаешь? — недоумевала Наташа, смотря, как Алина тщательно фотографирует себя с высунутым языком. — Опрос в инстаграмме, — объявила беременная вампирша, — жалуюсь, что ты меня притесняешь! Давай поспорим: если «за» прогулку проголосуют больше пятисот человек, ты ведёшь меня к Михайловскому и покупаешь мне сладкую вату в Летнем саду по дороге! — А если меньше? — недовольно, но не без азарта отозвалась Наташа. — Тогда мы остаёмся дома и читаем вслух «Капитал» Маркса по ролям. Через двадцать минут в зелёном квадратике опроса стояла отметка о пятиста тридцати четырёх проголосовавших, и Наташа, памятуя об альтернативе предложенного ей досуга, уже не была так категорично настроена. Что угодно было лучше «Капитала» Маркса — даже перспектива разбить нос о скользкую мостовую. — А у тебя ничего не слипнется? Сколько сладкого ты съела за утро? — спросила обеспокоенно Наташа, смотря с содроганием на то, как Алина, выпустив клыки от удовольствия, уминала за обе щеки ядрено розовую сладкую вату. — Это не мне, это вот этому троглодиту, — улыбнулась Алина, поглаживая скрытый осенней курткой живот, — да и потом, это же всего лишь сахар! Что может случиться! Наташины бионический протезы, обутые в модные замшевые сапожки, неловко разъезжались на скользкой мостовой. — Зная тебя, случиться может что угодно, — вздохнула Наташа, — от диабетической комы до внезапной диктатуры пролетариата. Вдруг из-за угла что-то зашумело: ватага мальчишек с разноцветными флажками в руках, — то ли со спортивными слоганами, то ли с номерами команд, — пронеслась мимо девушек ослепительно пестрой кометой. От неожиданности Алина отступила назад, зацепилась каблуком о бордюр и, покачнувшись, плюхнулась на грязный тротуар, расставив ноги, как лягушка. Наташа, вскрикнув, подбежала к подруге, пытаясь помочь той встать, и вдруг замерла, растерянно хлопая глазами. По разъехавшимся в сторону ногам беременной вампирши, облаченным в светлые джинсы, растекалось характерное влажное пятно. Алина, не вполне понимая происходящее, опустила руку вниз, под куртку. Пальцы окунулись в горячую влагу. — Ой, — только и смогла выговорить молодая женщина. — И как у тебя это, черт возьми, всегда получается?! — взвыла Наташа, трясущимися руками доставая из сумочки телефон. *** Полковник Руневский, шеф управления безопасности Северной столицы России, всегда был образцовым служащим, ставившим интересы государства превыше всего. А потому для всех без исключения присутствующих на встрече с президентом уполномоченных лиц стало шоком, когда идеальный офицер в самом кульминационном месте своего доклада вдруг запнулся, отвлекаясь на — кто бы мог подумать! — вибрирующий в кармане форменного пиджака телефон. Руневский с пару секунд вглядывался в маленький экран, попеременно то краснея, то бледнея, поднимая беспомощный взгляд на всех присутствовавших в зале, и наконец, взяв себя в руки, с деланной невозмутимостью произнёс: — Полагаю, мы уже обсудили все ключевые вопросы по поводу проведения двусторонней встречи. Наши спецслужбы получат необходимые распоряжения сегодня же. А сейчас я…. Вынужден просить разрешения срочно отбыть в подконтрольный мне город по неотложному делу. Высоко поднятые брови и чуть приоткрытый рот у вампира во главе стола говорили о том, что президент пребывал в абсолютно нехарактерном для себя состоянии — в таком же шоке, как и остальные присутствовавшие. Никогда прежде полковник Руневский, образец хладнокровия и профессионализма, не позволял себе таких вещей. Просьба отпустить его в Петербург немедленно означала, что в городе на Неве у него внезапно образовались дела важнее государственных, а это было совершенно немыслимо. Напряжённо сощурившийся старый вампир наклонился к сидевшему по левую руку от него Свечникову и, выслушав короткое объяснение, вдруг сдержанно, но тепло улыбнулся. — Разумеется, поезжайте, Александр Константинович, — обратился он к Руневскому, изо всех сил старавшемуся не стушеваться под взглядом хитрых серых глаз, — думаю, трёхдневный отпуск по семейным обстоятельствам вам придётся также кстати. Я хорошо знаком с вашей системой управления безопасности городом, и уверен, что ваши спецы отлично справятся на первых порах без вас. Отдав честь чуть дрожащей рукой, Руневский сгрёб в охапку с трибуны все свои документы и с максимально невозмутимым в его состоянии видом вышел из президентского зала переговоров. На экране его телефона повторным уведомлением сверкнуло сообщение от Наташи Столыпиной: «Алина рожает, едем в больницу. Жану позвонила. Не беспокойся» «Легко сказать, не беспокойся!» — воскликнул про себя Руневский, остервенело дергая дверь служебного автомобиля. Его била мелкая дрожь. Он только что, рискуя всем, поставил интересы своей жены превыше интересов государства, и не испытывал по этому поводу ничего, кроме бесконечной гордости. И даже после двухсот лет жизни это казалось чем-то неописуемым. Руневский хотел было уже отдать распоряжение водителю немедленно вести его в аэропорт, как вдруг дверь машины снова резко дёрнулась, и на соседнее с полковником место плюхнулся, тяжело дыша, генерал Свечников. — Понимающий он мужик все-таки, хоть и старый упырь, — пропыхтел Владимир Михайлович, ослабляя галстук, — что ты вылупился на меня, Саша? Поехали скорее! Водитель, проникнувшись сконцентрировавшимся в автомобиле мандражом, вжал педаль газа в пол с такой силой, будто собрался взлететь прямо с парковочного места.