Le déluge

— Ты же в курсе, что эта песня не про Японию? — спросила Алина, поглядывая на высветившуюся на экране смартфона мужа знаменитую композицию Alphaville. Руневский коротко улыбнулся одними только уголками губ. — Это не отменяет того, что песня красивая. К тому же, это ты добавила ее в наш плейлист. Не имеешь права теперь бухтеть! Они ехали в такси к посольскому отелю Осаки, деля на двоих одну пару наушников. Обычно они так не делали: музыкальные вкусы у супругов Руневских были кардинально разными. Но Япония была страной, о которой один из них знал многое, а другая — почти ничего, и Алина предложила мужу игру: составить список песен от него, как от знатока, и от неё, которая из всей японской культуры помнила разве что о мультфильмах с большеглазыми героями и о том, что национальная одежда в этой стране — кимоно. Список получился обширным — хватило почти на весь перелёт из Санкт-Петербурга в Осаку и минут на двадцать поездки на такси. В Японию они ехали спонтанно, но все-таки по распоряжению «сверху» — высочайший визит главы одного государства в другое не мог проходить без сопровождения представителей госбезопасности. «А почему не Свечников с его молодцами едет? Он же генерал…» — пытался было спорить Руневский, но в руки ему уже всунули программу визита, а в карман — два билета в Осаку. «Визит продлится три дня, программы для членов делегации и для жён отдельные. Проинструктируйте супругу» — объяснял суть дела по телефону глава ФСБ. Руневский пообещал, что всё будет в лучшем виде. Но вот такси уже приближалось к гостинице, а вместо должного инструктажа Руневский, приобняв устроившуюся у него на плече Алину, слегка морщился, когда пронзительная песня Хироми Ивасаки менялась очередным саундтреком к анимэ из 1980х. Когда такси остановилось у стилизованного под храмовые ворота входа в гостиницу, тоненький голос в наушниках мяукал финальную песню из «Возвращения кота». — Ты не слишком-то разлёживайся, — пожурил жену Руневский, когда, войдя в номер, Алина, не разуваясь, бухнулась на изящно застеленную постель, — у нас на вечер планы. — Саша, умоляю, какие планы после четырнадцатичасового перелета? — пробормотала Алина куда-то в покрывало, уворачиваясь от пытавшихся развернуть ее рук, — у меня по плану сон без задних ног. Президент же послезавтра пребывает? Вот до этого времени считай, что я умерла, и что меня нет. — Извини, никак не могу, моя дорогая, — усмехнулся Руневский, — во-первых, ты соизволила умереть поперёк кровати, и не считать, что тебя нет, мне, честному вампиру, который тоже не против поваляться, очень сложно. Во-вторых… — А во-вторых, Саша, иди нахрен, — беззлобно отозвалась Алина и, скинув без рук свои дорожные кеды, накрылась одеялом с головой. — Хоть куртку сними… — хотел было возразить Руневский, но уставшая после перелёта вампирша уже свернулась калачиком и медленно задышала. Осознавший своё полное поражение Руневский улыбнулся, стащил с уже крепко спавшей Алины одеяло, расстегнул ее куртку, снял узкие джинсы, поцеловал упрямую жену в кончик носа, от чего та умильно поморщилась, накрыл ее обратно одеялом и, пристроившись на подушку рядом, взял в руки телефон — нужно было написать сопровождающему от японской стороны, что они с Алиной будут в городе не раньше восьми часов вечера, а заодно изучить местные новости. Как-никак, через сорок восемь часов этому городу предстояло стать площадкой переговоров высочайшего уровня, нужно было иметь в виду все, что могло бы на них повлиять. Интересного было мало: портовые сводки, рыбацкие рекорды, разборки горожан и краткие сведения о местных праздниках. Один Руневскому понравился — судя по фотографиям, всплывшим в новостной ленте, жители Осаки на прошлой неделе чествовали богиню Инари, покровительницу урожая, приходящую в мир в виде оборотня-кицунэ. На фото люди несли цветы и подношения в корзинах к подножью какой-то высокой скульптуры. «Нужно будет туда наведаться» — сделал для себя заметку Руневский и закрыл новостную ленту. Кицунэ он видел единожды, во время первой русско-японский войны. Тогда один такой оборотень явился перед ним в разгар боя с каппой. Хлестал холодный зимний дождь, было темно, и лица пришедшей к нему на помощь нечистой силы Руневский не разглядел. Заметил лишь, что это была фигура в человеческий рост, с длинными, не собранными волосами и при нескольких пушистых хвостах. Руневский так и не смог понять тогда, что случилось с его неожиданной спасительницей — каппа, уже пронзённый мечом, на последнем издыхании отшвырнул своей когтистой лапой кицунэ на добрый десяток метров в сторону. Раздался звериный вой, Руневский, прикончив чудовище, рванулся было к пострадавшей соратнице, но место, где та, очевидно, приземлилась, было пустым. От воспоминаний бывшего офицера царской армии отвлёк ленивый поцелуй в скулу. — Поспали, теперь можно и поесть, — пробормотала Алина, ложась на подушку в позе лягушки из советского мультфильма про Дюймовочку. Руневский прыснул. — Кто-то, кажется, собирался спать до самого приезда президента? — он протянул руку и убрал с лица жены мешавшуюся прядь спутавшихся волос. — Милый, азиатский воздух тебе противопоказан, ты начинаешься прислушиваться к незначительным мелочам и упускать ключевые моменты! — фыркнула Алина, — твоя жена говорит тебе, что проголодалась, а ты вспоминаешь президента? Если бы тот не был упырём, твоя логическая цепочка звучала бы как призыв к покушению! — Острячка, — скроил гримасу Руневский, помогая Алине встать и затыкая поток бессмысленной язвительности примирительным поцелуем. Ночная Осака дышала запахом кипящего масла и начинавшей преть опавшей осенней листвой. Руневский еле уговорил Алину набросить на плечи плащ —погода в ноябре стояла промозглая и, несмотря на тёплый после солнечного дня воздух, тело пронизывал идущий с моря северный ветер. — Этот твой Наоки не мог выбрать ресторан поближе к центру? — беззлобно проворчала Алина, прижимаясь к Руневскому и едва не выпихивая того на проезжую часть. — Он сказал, что накормит нас лучшими суши во всей префектуре, — ответил Руневский, стараясь перекричать и ветер, и гомон автомобилей, — его в посольстве мне рекомендовали как лучшего сопровождающего. Надеюсь на то, что «контора» своё слово держит. Потерпи, маленькая, до набережной недалеко, судя по карте, эта хваленая «Лавка Уроко» стоит прямо на воде. Алина недовольно поежилась, тряхнув распущенными волосами. Руневский не сдержал улыбки: его жена была бесподобна. Научившись за бесчисленные разы протокольных мероприятий подбирать одежду к месту, Алина собралась на встречу с японскими сопровождающими в костюме на ориентальный манер. На коктейльное платье сверху был надет осовремененный вариант пиджака-хаори, по-хулигански высовывающийся из-под плаща и колышущийся на ветру, как диковинная нижняя юбка. Не сдержавшись, Руневский на очередном повороте убрал ненадолго телефон с картой в карман и привлёк Алину в объятия. — Тебе удивительно идёт эта страна, — прошептал он, любовно оглаживая кончиками пальцев лицо своей жены, — очень хочется начать смущать тебя комплиментами. Ты позволишь? — Кто тебе может запретить? — ответила так же шёпотом Алина, жмурясь от удовольствия от ощущения тёплых пальцев на щеках, — но, может быть, ты лучше поцелуешь меня? Мне не придётся судорожно искать остроумный ответ, а ты согреешься. Компромисс? Когда Руневский был в Японии в последний раз, проявление чувств на публике каралось побивание палками. Сейчас же он, мысленно благодаря Страну восходящего солнца за то, что европейские нравы ей наконец-то перестали быть чуждыми, спокойно проигнорировал недовольное цоканье какой-то проходившей мимо пожилой дамы, увлекая Алину в долгий, согревающий поцелуй. Не отрываясь друг от друга, они прошли ещё несколько улиц, пока, наконец, не вышли к порту: резко повеявший холодный ветер мощной струей оторвал супругов друг от друга, и Руневский, едва удержав Алину за руку, наконец-то открыл глаза. Вокруг суетилась, пестрела огнями судов и неоновыми вывесками вечно кипящая портовая жизнь. Там и тут звенели дверные колокольчики, зазывая посетителей в рестораны, шуршали бумажные вывески с неведомыми, но изящно выписанными иероглифами. Мягко шелестели деревья — редкие явления в прибрежной полосе, а оттого какие-то бледные, не изумрудно-зелёные, какими их привык видеть европейский глаз, а малахитово-мятные, будто выписанные на пёстром фоне города акварелью. Под одним из них Руневский вдруг заметил знакомый каменный силуэт. — Смотри, — указал он Алине пальцем в сторону спрятавшегося от городского света монумента, — это кицунэ. Я слышал, в городе неделю назад был фестиваль в ее честь. Пойдём, посмотрим? — Что такое кицунэ? — спросила не слишком разбиравшаяся в японском фольклоре Алина, но послушно пошла за манящей ее рукой под густую тень сливового дерева. — Кицунэ это демон-оборотень, вроде нашего мага-перевертыша, — пояснил Руневский, внимательно рассматривая небольшой монумент: на нем, изящно высеченный из камня, восседал пушистый зверёк с большим хвостом и при любовно повязанном фестивальном алом переднике, — считается земным воплощением богини плодородия Инари, а потому почитаем особо. Есть поверье, что кицунэ ходит по земле в обличии лисицы, но может стать и человеком. — Зачем им это? — усмехнулась Алина, пытаясь справиться с лезшими в глаза от ветра распущенными волосами, — люди жестоки. Куда лучше ходить по миру лисой. — Им, как ни странно, свойственно влюбляться в человеческих юношей, — Руневский протянул жене предусмотрительно захваченную резиночку, — влюблённая кицунэ превращается в самую прекрасную женщину из всех, что видел человеческий глаз, и уходит в мир людей — чьей-то законной супругой. Единственное, что выдаёт ее истинное происхождение, это лисий хвост. А их может быть аж несколько. Вплоть до девяти. Поэтому из одежды кицунэ предпочитают широкие удлинённые кимоно и хаори. — Как у меня? — рассмеялась Алина, расправляя свою диковинную накидку, из-за чего та заколыхалась на ветру. Руневский усмехнулся, вновь посмотрел на монумент и вдруг подавился воздухом: На груди каменной кицунэ, оправленный в шестигранную каменную рамку, виднелся женский портрет. Иероглифическая надпись под ним, дублированная на английский язык для туристов, поясняла: «Инари прониклась любовью к людям и захотела сделать грани своей сути похожими на них». — Алина… — хрипло произнёс Руневский, не в силах оторвать взгляд от медальона, — посмотри на меня. Алина обернулась. Волосы, так и не собранные резинкой, развевались на ветру, делая проглядывавший сквозь них мерцающий позади город похожим на россыпь желто-лиловых бриллиантов. Те же самые волны волос, тот же разрез глаз, те же губы, опухшие от поцелуев, и даже тот же ворот хаори были выполнены из камня — многие века назад. На груди кицунэ была совершенно точно изображена Алина. И в то же время — нечто другое, далекое, будто знакомое Руневскому из прошлой жизни. Перед глазами снова встал тот полный дождя и крови день, когда каппа чуть не окончил его жизненный путь навсегда. «Так ты не умерла» — обратился он мысленно к странному демону, пришедшему тогда к нему на выручку, — «ты обратилась человеком!» Но тут Алина тряхнула своими пышными волосами, и морок рассеялся. Она не была демоном. Она была человеком, которого сам он, Руневский, обрёк на вечную жизнь. Но тут же он сам оборвал себя: разве могло быть так, что случайная встреча на краю смерти могла так прекрасно сложиться в вечную жизнь — вместе? Бывает ли такое без предрешения высших сил? Медальон под его пальцами, казалось, потеплел. «Я понял твой намёк» — улыбнулся Руневский и, не говоря ни слова, прижал оторопевшую Алину к себе в судорожных объятиях. — Саша, что с тобой? — выдохнула она и вдруг вгляделась куда-то за плечо своего мужа: глаза каменной кицунэ, на секунду осветившись фонарями проехавшего мимо по морю катера, казалось, подмигнули ей. «Я не знаю, что ты пережил, милый, здесь, в Японии» — мысленно проговорила Алина Руневскому, без слов прижавшись лбом к его лбу, — «Но вот ты снова здесь, и мы вместе. Прошлое не имеет значения. Ты знаешь это сам» Руневский разорвал наконец объятия и посмотрел Алине в глаза. — Со мной все в порядке, — шепнул он, погладив ее по губам, — только давай позвоним Наоки и предупредим, что задержимся? Я не хочу прекращать молчать вместе с тобой. Алина кивнула и вместо ответа потянулась к его губам. Это было удивительное таинство — общаться теперь, не говоря друг другу ни слова. Всё несказанное, что теплилось теперь на губах, входило в супругов с воздухом — с холодным бризом, с шумом города, со светом медленно тянувшихся по морю катеров. Застывшие в преисполненном смыслом молчании влюблённые вампиры не видели, как ветер, играясь, спустился с верхушки деревьев и смахнул, как горстку пыли, шестиугольный медальон с груди каменной кицунэ, будто его и не было. Демон-оборотень, наблюдавший за происходящим с верхних ветвей сливового дерева, довольно мурлыкнул. Человек, который в пылу битвы вспомнил о ней, испугавшись за жизнь неведомого существа, не заслужил самой прекрасной женщины на земле о девяти лисьих хвостах. Он заслужил любви. И ценил то, чем одарила его благодарная древняя сила. Умение любить — особый дар, недоступный многим. Кицунэ правильно выбрала для своего спасителя подарок — тот знал, как его применить.