Утро всем далось тяжело — и тем, кто пил много, и тем, кто к алкоголю почти не притронулся. В глазах, по ощущениям, был даже не песок, там словно перекатывались булыжники, отдаваясь болью еще и во всей голове. Подростки, стараясь не делать лишних движений, вяло передвигались по квартире, напоминая реализацию известного физического закона в действительности. Одни уже оделись, другие еще только приводили себя в порядок. Оксана с Антоном готовили для всех незатейливый завтрак: каша с бутербродами и крепкий чай с лимоном. Хотя, после веселой ночи, даже такое угощение казалось не обычной манкой на молоке, а манной небесной на молоке священных коров.
— Антон, ты готов уже? — Отправляя последнюю ложку каши в рот, интересуется Суркова и скашивает глаза на парня.
Шатен первым расправился с едой и теперь задумчиво клевал носом, изучая не то поверхность стола, не то кольца на собственных пальцах. Он поднимает немного расфокусированный взгляд на подругу и делает неоднозначный жест рукой, давая понять, что лишние пять минут ему бы очень пригодились. На самом деле, все, что сделал Шастун из сборов за утро, это быстрый душ после пробуждения. Парень тяжело поднимается из-за стола и бредет в комнату переодеваться.
— М-да… — Задумчиво тянет Ира, когда Антон выходит в уже свежей одежде. Мятая светло-голубая рубашка, с закатанными до локтей рукавами, и потертые серые джинсы никак не гармонируют с образом прилежного ученика, собравшегося на праздник в честь Дня знаний. — Давай я тебе ее поглажу, а? Я быстро, правда.
На самом деле, совершенно неважно, насколько быстро Кузнецова могла погадить рубашку парня. Чтобы не опоздать на праздник, они должны были выйти десять минут назад. Поэтому Шастун лишь отмахивается, выдавливая признательную улыбку, и широко усмехается, когда из комнаты выходят Позов с Джараховым в еще более помятом виде.
Хотя все и понимают, что придут поздно, до школы идут неспеша, наслаждаясь приятной погодой. Солнце не слепит, душную жару перебивают порывы прохладного ветра, отчего дышится легко и свободно. Компания негромко переговаривается, приближаясь к территории школы, где во всю идет праздник. Когда подростки просачиваются через всех учителей и детей к своему классу, директор на школьном крыльце уже во всю рассуждает о чудесном школьном времени и дает какие-то наставления.
Ира с Олегом уходят к своим, а остальные пристраиваются у самого края толпы с деревянной табличкой, на которой маркером неровно выведено «11». Они наперебой здороваются с одноклассниками, шутят над учителями и вдохновленным Павлом Алексеевичем, поэтому не замечают, как их классный руководитель озадаченно оглядывает опоздавших.
Мероприятие пролетает незаметно, хоть и достаточно нудно, по мнению Антона. Скромно стоять, подпирая школьные колонны, и вяло аплодировать выступающим детям мало подпадает в его системе мира под определение весёлого праздника. Веки, налитые свинцовой тяжестью, так и норовят сомкнуться, поэтому парень торопливо выискивает хоть что-то, на чем можно было бы сосредоточиться. Его внимание привлекает одетый с иголочки брюнет, держащий в руках табличку их класса. С размышлений о том, как, должно быть, тяжело стоять в костюме на такой жаре, Шастун приходит к заключению, что что-то в принципе не так с этой идеальной, на первый взгляд, картинкой. Аккуратно стриженый затылок, широкие плечи, тонкий вкус в одежде, осанка — все это моментально складывается в образ учителя литературы, тут сомнений быть не может. Но что Попов делает рядом с их классом?
Для выпускного класса уже давно вошло в привычку, что на праздничной линейке их в школу заводит не классный руководитель. Один из минусов подопечных директора — классный руководитель вечно в эпицентре на всех праздниках. Поэтому первого сентября класс Антона брал под шефство один из преподавателей, у кого не было обязанностей классного руководства. Однако у Арсения Сергеевича был класс, и такая рокировка казалась, как минимум, нелогичной, а как максимум, очень странной. Шатен тут же находит взглядом девятый класс и с удивлением отмечает среди знакомых детей молодую девушку, которую раньше в школе никогда не видел. Паззл в голове начинает медленно складываться, и яркой лампочкой вдруг всплывают воспоминания утреннего разговора с Димой. Шастун, конечно, был уставшим и сильно выпившим, но упустить такую значительную деталь из виду…
Закончить внутренний монолог шатен не успевает, радостный голос директора, усиленный мощными колонками, объявляет последний, выпускной класс. Арсений с легкой улыбкой оглядывает своих новых подопечных и широким уверенным шагом направляется к школьным дверям. Антон, смешиваясь с нестройной толпой одноклассников, невольно думает, что учителя так не ходят. Им не свойственен широкий уверенный шаг, каждым движением внушающий авторитет и уважение. Так ходят люди с определенной властью, важные и хладнокровные. Учителя литературы парень знал мало, поэтому такая аллегория ему была скорее неприятна и больше настораживала.
Одиннадцатый класс набивается в родной кабинет, почти сразу рассаживаясь по привычным местам. Никто не видит смысла пересаживаться на последний год обучения. Антон невольно оглядывается, не в силах представить, что через каких-то девять месяцев навсегда покинет такое родное здание. С каждым метром знакомых коридоров, с каждым классом и с каждым этажом связаны теплые яркие воспоминания, которые непременно останутся с ним на всю жизнь.
— Ну что, ребят, давайте знакомиться? — Арсений Сергеевич опускается в кожаное кресло и, сцепив руки в замке, заговорщицки наклоняется к уже повзрослевшим детям. — Вы, вероятно, все меня уже знаете, но на всякий случай представлюсь. Я — Арсений Сергеевич Попов, как и Павел Алексеевич преподаю русский и литературу. Я понимаю, что замена классного руководителя в последний год обучения вещь неожиданная и, может, неприятная, но я надеюсь, мы с вами поладим.
В классе белым фоном стоит гул. Кто-то обсуждает личные темы, но большинство разговоров сейчас связаны с новым преподавателем. Девчонки на задней парте активно перешептываются, поочередно кидая взгляды на молодого брюнета за столом. У Антона это вызывает жгучее желание закатить глаза. Что может большим клише, чем влюбленность в преподавателя?
Арсений тем временем озвучивает расписание на ближайшую неделю, предупреждая, что оно может измениться, посвящает детей в рабочие моменты и переходит к обсуждению экзаменов.
— Скажите, есть среди вас те, кто еще не определился с предметами? — Брюнет наблюдает, как в классе одна за одной поднимается сразу несколько рук. — Да, поздновато вы, надо признаться. Но ничего, за год тоже можно подготовиться, главное, не затягивайте. Если что, обращайтесь ко мне или к Павлу Алексеевичу, мы вас сориентируем, поможем определиться с выбором.
Попов улыбается так мягко и немного лукаво, что на щеках появляются ямочки, а голубые глаза становятся совсем светлыми. Антону хочется мученически отвернуться. Нового преподавателя в небольшом кабинете как-то слишком много, его голос негромкий, но отчетливо заполняет все помещение, сам мужчина, не давая классу отвлечься, все время ненавязчиво приковывает к себе внимание. Рассредоточенному после бессонной ночи Шастуну все в нем как-то «слишком», от этого в висках болезненно пульсирует и становится душно.
— Я сейчас раздам вам предварительные бланки, где нужно указать, какие экзамены вы сдаете. Обязательные предметы уже отмечены за вас, по математике только нужно выбрать уровень, а дальше — каждому свои предметы.
Арсений грациозно поднимается из-за стола, расстегивает пиджак — в нем и правда неудобно по такой погоде, да еще и в помещении, невероятно жарко, легким движением подхватывает стопку листов с края стола и неспеша движется по классу, раздавая бланки. Когда мужчина подходит к последнему, третьему, ряду, где сидела вся компания одноклассников, он вдруг усмехается. Все незадачливые гуляки едва удерживают сидячее положение, а Эльдар с Димой и вовсе лежат на партах. Нетрудно догадаться, чем они вчера занимались.
Когда очередь доходит до Антона, улыбка Арсения едва уловимо становится шире. Видимо, не только детям приятно знать хоть кого-то в новом коллективе. Наклонившись над их с Оксаной партой, брюнет обдает Шастуна легким шлейфом одеколона. Он отдает ребятам их бланки и, напоследок еще раз улыбнувшись лично шатену, идет дальше.
Антона немного ведет в сторону и начинает мутить не то от самого голубоглазого мужчины и его тяжелого парфюма, не то от остатков алкоголя в организме. Парень не привык судить о людях, не пообщавшись с ними хотя бы пару недель, но Попов был странным, это было видно сразу. Он не подлизывался к ученикам, пытаясь завоевать доверия, не заискивал, но и строгим, судя по манере общения, не был. При всем этом, было что-то неуловимое в нем, что моментально располагало к себе. Для Антона это выглядело умелой манипуляцией, а потому не нравилось. Хотелось тут же сделать с точностью наоборот и не доверять брюнету.
— В целом, ребята, на этом все. Не вижу смысла держать вас дольше положенного, как все заполните, можете оставить листы у меня на столе и расходиться. Завтра первый учебный день, постарайтесь сильно не опаздывать.
Небольшие поля легко и быстро заполняются разным почерком цветными чернилами, и на учительском столе вырастает неровная стопка. Когда Антон с Димой одними из последних подходят к Арсению Сергеевичу, тот немного наклоняется к ученикам и, понизив голос, обращается к шатену.
— Шастун, если не торопишься, можешь остаться ненадолго?
Торопиться Антон по определению никуда не может, но оставаться один на один с мужчиной нет никакого желания. Парню откровенно не нравится просьба преподавателя. Они не знакомы, чтобы наедине болтать вне рамок учитель-ученик, как у него бывало с Волей, да и натворить Антон еще ничего не успел, чтобы его отчитывать. Другие темы казались неактуальными, а некоторые и вовсе лично для Шастуна были под запретом. И все же он, помедлив, кивает.
— Чего он от тебя хочет? — громко шепчет Дима, обжигая кожу уха дыханием, когда они возвращаются к парте.
«Да чтоб я знал» — нетерпеливо печатает шатен одной рукой, другой складывая в рюкзак ручку и ободранный по краям листик с расписанием. Следом он отправляет еще одно сообщение.
«Не ждите меня, все равно я сразу домой, да и в магаз надо»
Эльдар, пропустивший все самое интересное, пока спал на парте, теперь нетерпеливо выспрашивал то у одного, то у другого друга, что происходит и почему Антон не выходит с ними из класса. Выглядело это по истине комично, поскольку невысокий Джарахов то и дело подпрыгивал на месте, пытаясь оказаться на одном уровне с лицом Позова, параллельно закидывая того однотипными вопросами. Такое зрелище заставило, наконец, расслабится скептически настроенного Шастуна.
Антон неспеша подошел к Арсению Сергеевичу, дождался, пока преподаватель сложит все бланки в какую-то пластиковую папку, и опустился на край ближайшей парты, ожидая начала разговора. Все это время он крутил в руках телефон с открытым полем для заметок, готовый в любой момент встать и уйти без объяснений, если учитель затронет болезненную тему.
— Что, бурно отмечали начало учебы? — Попов по-доброму усмехается, с намеком глядя на измятые рукава рубашки ученика.
Антон натянуто кивает, едва удерживаясь от того, чтобы недовольно поджать губы. Он искренне надеется, что педагог не станет сейчас читать взрослому парню мораль.
— Прекрасно понимаю, поэтому не буду тебя долго держать.
Арсений откидывается на спинку стула и, уперев левую руку в подлокотник, задумчиво касается подбородка.
— Павел Алексеевич мне говорил, что ты пишешь сценарии, — начинает мужчина, и Шастун терпит первое фиаско.
Он сконфуженно морщится и все-таки поджимает губы в знак неодобрения поднятой темы. Брюнет это замечает и спешит исправить свою оплошность, в порыве эмоций выставляя руки в защитном жесте.
— Нет, ты не подумай, я не настаиваю, заставлять тебя никто не будет!
Шатен начинает что-то быстро набирать, не отрывая взгляда от экрана, и преподаватель учтиво молчит, дожидаясь реакции ученика.
«Дело не в этом. Меня никто не заставлял этим заниматься. Просто сейчас для меня не самое подходящее время писать сценарии.»
Антону не хочется вдаваться в подробности и откровенничать с Арсением, но он надеется, что честность освободит его от общества учителя быстрее.
— Ты так усердно готовишься к экзаменам, не хочешь отвлекаться? — Попов удивленно вздергивает брови, с интересом изучая парня напротив.
Он знал, что Шастун не хулиган и не отъявленный прогульщик, но предположить, что мальчишка все свободное время сидит за книгами и тетрадями, было сложно. Особенно, если учитывать, в каком виде тот явился на первое сентября. Шатен на робкое предположение легко приподнимает уголки губ. Кажется, такая версия его тоже позабавила.
«Нет. Просто вдохновения и идей нет. Так что писать пока нечего.» — Видимо, если быть честным, то до победного конца, решает Антон. В конце концов, Попов не кажется человеком, который будет давить или смеяться над учеником, обесценивая проблему.
Мужчина какое-то время молчит, задумчиво покусывая нижнюю губу.
— Я хорошо знаком с таким, — он вдруг кивает каким-то своим мыслям, — если сейчас тяжело писать, не заставляй себя, может стать только хуже, будешь от текстов бежать, как от огня. Но если вдруг появятся какие-то идеи, можешь подходить ко мне, помогу доработать. У нас через месяц день учителя, время есть. — Арсений с минуту задумчиво смотрит на парня, а потом улыбается, как моментом ранее. — Это все, что я хотел уточнить. Можешь идти, тебе бы сейчас отдохнуть.
Слова учителя шатена озадачили. Мужчина говорил так, как будто сам пережил нечто подобное. Осознание, что кто-то тоже ощущает ту же тяжесть в груди, занося ручку над листом бумаги, отдается теплом и трепетом, словно невидимая связь между чужими друг другу людьми. Может, Антон бы и спросил его об этом, если бы не знал наверняка — это не его дело. Поэтому все, что остается парню, — склонить голову в прощальном жесте и, поднявшись с парты, направиться к выходу. В дверях он сталкивается с директором, с которым обменивается радушным рукопожатием, и наконец покидает кабинет.
***
В опустевшем кабинете, будто тиканье часов, ритмично раздаются шаги Павла Алексеевича, приближающегося к учительскому столу. У Арса это вызывает ассоциацию с щелканьем скрытого подрывного механизма, но улыбающееся лицо Воли с этим образом никак не вяжется.
— Ну что, как классный час с новой живностью?
Паша резво запрыгивает на край стола, ненароком придавливая палец Попова, отчего тут же начинает сдавлено смеяться. Арсений отталкивается ногами, откатываясь на кресле подальше от стола и прижимая к груди уязвленную часть тела, избавляется от надоевшего пиджака, открывает настежь окно и только потом отвечает вопросом на вопрос.
— Что я могу сказать после получаса формального общения?
— Ой, не придуривайся, — отмахивается Павел и чуть горбит спину, теряя идеальную осанку, — я тебя столько знаю, ты и за пять минут наладить контакт можешь, если надо.
Арсений лишь скептически закатывает глаза, но все-таки усмехается, не торопясь отрицать очевидное.
— Чего Шастуна задержал? Отчитывал за пьянку?
Брюнет с минуту удивленно смотрит на директора, а потом снисходительно улыбается.
— Ты себе можешь представить, чтобы я выпускной класс отчитывал за чрезмерное празднование? Ты меня как будто совсем не знаешь! Кстати, ты-то как про их маленький секрет узнал?
— Для меня, как для профессионального детектива, все очевидно, — по-мальчишечьи поправляя невидимые очки, заявляет Воля, — все улики, так сказать, на лицо.
Попов издает невнятный звук, похожий на фырканье лесного животного, и скрещивает руки на груди в ожидании настоящих объяснений. Многолетняя дружба не оставила ни следа интриги между этими двумя.
— Ладно-ладно, — Паша признает поражение и вскидывает руки, — да просто это шайка-лейка не нашла места лучше обсудить вчерашние приключения, как пустой школьный коридор.
— Короче говоря, ты просто шпионил за детьми, подслушивая их разговоры, — задиристо усмехается Арсений, заранее зная, что его провокация останется без внимания.
— Так что с Шастуном? Зачем он тебе понадобился?
Воля искренне не любил, когда его вопросы игнорировали, и был готов повторять их хоть по сто раз, пока не добьется ответа. Такое качество удачно играло на руку в профессии учителя. Арсений на его вопрос едва заметно хмурится и погружается в свои размышления.
— Я хотел с ним обсудить возможный сценарий ко дню учителя.
— Так в чем проблема, — в попытках вырвать мужчину из меланхоличной задумчивости, директор легко толкает его колено своей ногой, — у него за лето обычно огромное количество материалов накапливается.
— Я так понимаю, у него сейчас творческий застой. Говорит, что писать пока не получается. Может, со временем восстановится.
— Ну, предложи ему вместе поработать, глядишь, напишите что-то невероятное.
— Да я предложил, но ты сам знаешь, как тяжело мне дается все это… Писательство. — Брюнет неприязненно морщится и обобщающе ведет рукой в воздухе.
Воля задумчиво хмыкает, но делиться своими соображениями не спешит. Годы преподавания делают из способных учителей тонких психологов, поэтому Паша наверняка знает, когда не стоит торопиться с выводами и предположениями.
— Ладно, — мужчина ловко спрыгивает со стола и оправляет брюки, — еще успеешь все обдумать по сто раз. Пойдем в учительскую, там уже наверняка шампанское открыли. — По законам жанра, чаепитие учителей проходило без чая.
Преодолев все расстояние до двери, Паша вдруг оборачивается и абсолютно серьезно обращается к Арсу.
— Кстати, хотел тебе еще кое-что сказать. Лучше не обсуждай с Шастуном его диагноз, для него это непростая тема, только отношения испортишь. — И, не дожидаясь ответа, мужчина скрывается в коридоре, оставляя брюнета один на один с его догадками.
***
Разминувшись с директором, Антон спускается в холл и, прежде чем выйти на крыльцо, бросает короткий взгляд в зеркало во всю стену. Неудивительно, что Попов так быстро их раскусил. После утреннего душа, волосы вились и путались, на лице играла аристократическая бледность с отливом нездорового синеватого цвета, а на одежду шатен и вовсе не решился смотреть. Пожалуй, в следующий раз он будет прислушиваться к собственным мыслям, а не вестись на провокации Эльдара.
Покидая здание школы, Шастун на автомате достает из кармана телефон в силиконовом чехле, намереваясь написать матери. Вчера он написал ей, что останется на ночь у друга, но сообщение так и осталось без ответа. Антон уже давно перестал удивляться таким вещам, ожидать другого было бы слишком самонадеянно. Он знал, что маме не все равно, она бы волновалась, если бы сын ничего не сообщил, но подобные ситуации неизменно подрывали доверие между ними.
Шатен включает телефон, удаляет ненужную больше запись с ответами Арсению Сергеевичу и недовольно щурится, изучая список заметок на экране, полный различных зарисовок, обрывков фраз и сырых идей, которые не хватило решимости показать сегодня классному руководителю. Он и сам не знает, чего испугался, почему сразу не показал наброски и черновики учителю. В конце концов, его личное недоверие к брюнету не означало, что мужчина резко стал плохим преподавателем. Однако подпускать его так близко пока не хотелось.
Сообщение маме так и остается неотправленным.
