***
крэйг присаживается на корточки перед кенни, внимательно смотрит в голубые глаза с прожилками лазури и расширенные зрачки. он закуривает, на секунду переводя взгляд на яркий огонёк. глухая ночь в южном парке напоминает маленькую комнату со звукоизоляцией. крэйг слышит только тихо подгорающую бумагу его сигареты и одинокую машину, проезжающую на параллельной улице. он рассматривает багровую кровь, растекающуюся в длинные лужи, одна из которых уже протянулась до носочков его конверсов. — блять, маккормик, — такер тяжело выдыхает, свободной рукой растирая лоб. — ублюдок, блять, как же я тебя ненавижу. маккормик с разбитой башкой и вывернутыми конечностями – откровенно мерзкое зрелище. еще более мерзкое зрелище – это такер, разглаживающий его влажные волосы и вплетающий узловатые пальцы в волны золота. рука пачкается в крови, такер смотрит на нее, поднося ближе к свету, цокает: из под ногтей сложно будет вычистить кровь. кукольное лицо становится бледнее с каждой секундой, потухают даже свежие раны. остекленевшие глаза смотрят в пустоту, а на губах застывает эта его фирменная больная улыбка. такер смотрит на часы, прикидывая, сколько времени еще потребуется, чтобы дойти отсюда до вонючего района маккормика, бросает сигарету в кровавую лужу и выдвигается, медленно шаркая кедами по пустой улице. ночной воздух постепенно тушит злобу внутри него, крэйг стискивает зубы, делая еще один глубокий выдох. кенни – придурок, его тупая неотесанная компашка – тоже придурки. крэйг послал бы всех четверых глубоко на хуй, но, к сожалению, вышло так, что кенни его бойфренд, которого он до боли в груди любит, а еще крэйг единственный, кто помнит маккормика. всегда. каждую его уродливую смерть, каждый раз, когда он умирает "просто по приколу" и каждый раз, когда те трое долбоебов подталкивают его на риск за пять баксов. заебало. с зарей, крэйг доходит до блеклого дома с зеленой крышей. не дом, а свинарник. выбитые стекла окон прикрывают ветхие дощечки, в саду воняет тухлятиной, будто все мертвые кенни гниют в метре под землей, издавая этот зловонный запах. такер садится на крыльцо, разглядывая себя, измазанного в крови и терпеливо ждет. — долго сидишь? — маккормик появляется за дверью, улыбаясь ярче всех драгоценных камней. крэйг хмурится от боли в сердце, когда слышит мягкий голос парня. и почему он так сильно его любит? — ага, сто лет сижу, замерз, температура, умираю, все болит, — нагло врет такер. кенни игнорирует сказанное, скромно улыбаясь, потому что привык к мистеру сарказму и его любви поныть по поводу и без. садится рядом, протискивая руку в карман крэйга, выуживая оттуда мятую пачку лаки страйк и черную зажигалку. такер лишь придвигается ближе, соприкасаясь коленками. — не представляешь, как охота курить после смерти, — кенни глубоко затягивается, поднимая голову к небу, с каждой секундой набирающему тон светлее предыдущего. улыбается, как ни в чем не бывало. — не представляю. больно было? — а то! по-моему я еще секунд пять вырубиться не мог, чуть не сдох от боли, — маккормик еще и хихикает в добавок ко всему. — какой же ты урод. — м? — кенни приподнимает брови, а крэйг чертыхается внутри, похоже, не удалось скрыть желчь в своем голосе. — что-то случилось? — ненавижу тебя. — а-а. — и друзей твоих тоже. — понятно. — конченые, блять, — кенни протягивает ему сигарету, крэйг принимает и млеет, когда кончики пальцев касаются его руки. он сует сигарету в рот, хоть знает, что дым будет бить в нос и глаза, но думает, что ни секунды больше не продержится без маккормика. такер перехватывает его руку, переплетая пальцы. смотрит на замок, убеждаясь в том, что его пальцы длиннее, чем у светловолосого, да и ладонь больше. — мое? — кенни глазами указывает на бордовые следы на руках. — чье ж еще, — кенни поднимает их руки и целует костяшки крэйга с прикрытыми глазами. такер сходит с ума.***
в каморке у кенни холодно и пусто. его кровать, четыре железные палки и прогнутый вовнутрь матрас, – жесткая. но губы у кенни мягкие. он говорит, родители вырубились надолго, и у крэйга нет повода не поверить. они падают на кровать вместе, и громкий скрип основания раздается эхом по всей комнате. крэйг снова вздыхает, маккормик снова смеется, зарываясь носом куда-то в шею парня. он покачивается на кровати, чтобы та еще поскрипела, а после целует недовольную мордашку такера. — ненавижу твою кровать. — знаю. крэйг смотрит на светловолосого парня повисшего над ним и неосознанно тянет руку к холодной щеке. кенни в эту же секунду ластится к ней, слегка поворачивает голову, чтобы оставить поцелуй на ладони, вдыхая терпкий табачный запах. кенни – это всегда улыбки, всегда искренность и переливающаяся грусть в циановых глазах. крэйг стягивает с него заношенную белую футболку, очерчивает пальцами ряд ребер и впалый живот. кенни, выстроганный из золота руками ганимеда. кенни, сотканный из слез оплакивающих его людей. кенни, кенни, кенни. кенни всегда возвращается, чтобы поцеловать его снова. — красивый. ты такой красивый. маккормик наклоняется, хватая зубами нижнюю губу крэйга, тот мычит в ответ, притягивая парня ближе за загривок и переворачивает, подминая под себя. — сними эту дурацкую шапку. — так и скажи, что хочешь потрогать мои волосы, — мурлычет такер ему в губы. — они мягкие. ты вкусно пахнешь, — маккормик сам избавляется от ненужного аксессуара, зарываясь пальцами в волосы. тянет на затылке так, будто собирается вырвать с корнем. кенни – это кровь, укусы и гематомы по всему телу. кости, отесанные ветром, и улыбка без четверки. крэйг припадает к шее и мажет языком до линии челюсти, парень под ним слегка дергается, скорее всего от щекотки. — люблю, люблю, люблю… — шепчет такер, оставляет поцелуи на коже, сходит с ума. кеннет ласково улыбается, заворачивает темную челку за ухо пять раз, прежде чем сдаться и позволить ей щекотать лицо. но крэйг падает, крепко обвивая парня руками, тот немного суетится, чтобы удобно улечься на его руку, и поворачивается к нему лицом. — у меня ничего, кроме тебя нет, — выдыхает маккормик. — ты ненавидишь моих друзей, моих родителей, мою комнату, мою парку, мои сигареты… — крэйг прижимается губами к его рту. — и меня ненавидишь временами… — мычит кенни, сталкиваясь с чужими зубами. — не умирай больше, — у крэйга глаза застелены темной синевой, он смотрит прямо, не скрывая отблески мольбы. — хорошо? такер не может выдавить из себя слова о том, как каждое утро стоит на коленях, готовый отсосать богу, лишь бы маккормик вернулся снова. о том, как переживает, что в этот раз уже навсегда. о том, что все еще тяжело смотреть на искореженное тело. о своих кошмарах, где кенни все еще улыбается. всегда солнечный, всегда ласковый, всегда любимый. поэтому просто говорит: — не умирай.