Ни в чем не ошибаться — это свойство богов.
• Демосфен
Холодные солнечные лучи падали на приятного цвета рубашку, которая валялась на непримечательном пледе у берега Сицилии. Утро было настолько прохладным, что мокрые стопы от морской воды на ветру чуть ли не превращались в своеобразные сосульки. Но парень не спешил заканчивать это удовольствие, ведь вид на рассвет, успевший пробраться на его укромное местечко, заставлял в блаженстве вдохнуть свежего воздуха и в шоке от таковой красоты прикрыть глаза в непонятном наслаждении. Как же, всё-таки, красиво. Это жёлтое, переливающееся Итальянским ароматом, солнце, на небе смотрящееся в серо-голубом цвете изящества облаков настолько прекрасно, что завораживает не только глаза, но и все остальные части тела. Тэхён же, устроившийся на мягком песке, думает о том, что ему дальше делать. Да, рассвет немного отвлекает от обволакивающих всё существо мыслей, но проблемы никуда, к сожалению, и не деваются. Хочется их как можно далеко спрятать в самую заднюю часть подсознания, дабы там они как-то смешались с чем-то другим и вовсе испарились. Так ведь и задумывал Бог? Скорее, задумывал так, чтобы люди поминали его, лишь бы избавиться от переживаний. В правой стороне от него валяется ноутбук, на главном экране которого высчитывается уровень воды посредством прибора в море. Хоть Тэхён и прилетел в Сицилию по причине отдохнуть и избежать кое-каких проблем, он всё же не смог забыть о своих океанографических приборах и аппаратах. Прямо в воде пока что находится датчик, высчитывающий температуру и уровень моря. Хоть его специальность во многом отличается от той, при которой исследуют только моря, он всё равно чувствует любовь ко всем водам этой скромной планеты Земля. Именно в воде Тэхён успокаивается. Именно там вдыхает то, что не умеет и не может получить на суше, где воздуха полным полно. Странно говорить такое, ведь он человек, значит должен дышать именно воздухом, а не какой-то там водой. Но всё сложно, и Тэхён это признаёт с отчаянием и радостью в своеобразной смеси всех приносящихся ему океаном чувств. — Красивая цифра, — парень улыбается и, устраиваясь полулёжа с согнутыми руками на пледе, переводит взгляд на рассвет в очередной раз. Ему очень хорошо сейчас. Правда, тревожит его сейчас совсем другое. Не то, что связано в огромным количеством исследовательских работ в университете. Совсем не то, что связано в его жильём в Греции на ближайший год, куда его на подобие командировки отправляют, куда он направит все свои силы на исследования непонятных человечеству волн в море, а потом и в Атлантическом океане. Мировой океан – его страсть. Тэхён там бывал уже более двадцати раз, пять из которых полностью преодолевал по всему периметру. Там же он хотел бы видеть всё, что за собой скрывает такая прелестная вода, но из-за университетских ограничений по безопасности это давалось сделать очень сложно. Но сейчас у него наконец появилась эта единственная возможность. Теперь Атлантический в его руках. Теперь он может спокойно делать то, что желалось ему сделать на протяжении столького времени. Но для чего он прилетел в Сицилию? Он сам без мыслей доносит причину своего прибывания в этой красивой местности, как-то на непонятном уровне эта причина чувствуется. И он объяснить не может, каким образом ему удаётся сохранять спокойствие, находясь в том же месте, в том же самом. ''' Его и её трёхмесячный ребёнок, который так тепло и заботливо укутан в коричневый плед. Он не плачет из-за мешающего спать шума машины, что направляется в сторону волнующегося моря. Уже на таком расстоянии становятся слышными запахи этого чуда природы, а летнее тёплое солнце, долгое время старающееся продолжить пребывание своих лучей на и без этого покрытых потом телах пары, пробивается через тонкое окно. Он не перестаёт ехать, будто это очень важно. До берега остались всего лишь несколько десятков метров, и он чувствует, как душа покидает его тело маленькими, но уверенными в решении шагами. Она смотрит на часть себя и на другую часть себя. Малыш в руках начал нервно дёргаться из-за непривычной обстановки и смены окружения. А море старалось успокоить его нрав мягкими приливами, с приятной мелодией действуя на ушные перепонки. Оно по-странному тянулось к нему. — Береги его. Он – единственный, кто давал мне жить, — женщина сморщилась от яркости солнечных лучей Сицилии, негромко произнесла это и вручила ребёнка в руки мужчины, стараясь сдержать подступающие к глазам слёзы. ''' От вечного рассказа отца Тэхён с каждым разом болью себя изводит. Ему хочется или даже не хочется понимать, от чего такой ужас наваливается на него. Не может забыть то чувство, когда в семь лет отец наконец дал понять, почему у других детей в садике была мать, а у него нет. Отец также не мог жениться на другой, клянясь сохранять верность только одной женщине, от одного упоминания имени которой хотелось взвыть в отчаянии. Прошли двадцать три долгих года, а Тэхён уже пятнадцать лет из них оказывается в этом месте Сицилии, днями напролёт рассматривает это до безумия красивое солнце, позволяя всем демонам внутри кричать, когтями царапать всё изнутри. — Мама, — смотрит на небо. — Ты же там? Или не там? Почему не свяжешься со мной? — грустно усмехаясь, Тэхён громко выдыхает. Потом старается привести своё дыхание в порядок. Через десять секунд он качает головой и встаёт, медленными шагами направляясь к воде, чтобы вытащить датчик. Он не знает, для чего проводил измерения, ему просто было интересно. Так ведь? Тэхён складывает все вещи в сумочку и, промывая ноги от песка в чистой воде Сицилийского рая, обувается, не обращая внимания на холод в пальцах, что потом сделали носки и кеды мокрыми. «Высохнут». Кидает самому себе Тэхён и идёт к машине, закинув сумку на плечо. Ему на радость то, что ехать домой совсем недолго. Именно там живёт отец со своей коллекцией камней. Мужчина с момента потери жены начал интересоваться такими вещами, из-за чего огромная часть его дома состояла теперь из этой коллекции красивых камней. Перед друзьями он тоже хвастается. Проводя пятернёй по своим натуральным светлым волосам, Тэхён выруливает на проезжую часть, а потом на секунду кидает последний взгляд на море. Вроде и смотреть не может, но так и тянет. Тэхён родился в семье коренной гречанки (предположительно) и чистокровного корейца. О своём происхождении, как сообщал отец, мать многого не говорила. Она просто объясняла, что родилась в необычной семье. А мужчина, так искренне любивший (до сих пор любящий) эту женщину, даже и не обращал внимания на её странное происхождение. Её бездонные светло-голубые глаза и такие же светлые волосы отзывались в его сердце губительно, влюбительно. Он любил её больше жизни. Она была его идеалом во всём. Тэхён, просматривая фотографии мамы, понимает, что это так. Она – самый настоящий идеал. Хоть Тэхён уже давно раскрылся отцу в нетрадиционности своих чувств, самой красивой женщиной, в которую бы он непременно влюбился, он считал именно свою мать. И почему эта боль совсем не покидает? Почему он не может забыть то, что и не помнил и не вспоминал? Тэхён доезжает до дома быстро, сразу же замечая высокую башню, которую отец пристроил специально, дабы люди, потерявшиеся на острове, могли к нему прийти и обустроиться. Он любил помогать всем, но вот себе помочь так и не смог. Уход жены просто убил его изнутри. И до сих пор убивает. Парень спрыгивает, не открывая дверь машины. Поправляет свои солнцезащитные очки и даже так щурит глаза со стёклышками, пытаясь рассмотреть раскрывшийся яркий перед ним вид: отец вытащил около десятка зеркал с намерением их помыть. Он очень любит чистоту, за порядком в доме следит как никто другой. — Па, светло-то как, — улыбается, а потом тянется к мужчине обниматься. — Тэ, мой родной, — тот делает те же самые движения прежде, чем закрыть кран с водой. — Жаль, что ты завтра уезжаешь. — Кому-то стоит прояснить ситуацию со всеми непонятными внутренними волнами в Средиземноморье, — Тэхён пожимает плечами, кидая недолгий взгляд на обросшие винограды. — В этом году тоже не будешь делать вино? Мужчина отрицательно качает головой. — Старик Ким Хэбон не силён, знаешь, — усмехается. — Лучше соберу их и отправлю нуждающимся детям. Тэхён улыбается. Не только отцу, но и этому прекрасному месту. Этому уюту, можно сказать, родного дома. Именно здесь он и прожил до десяти лет, пока тётя не забрала его в Сеул под предлогом обеспечить племянника нужным образованием. Хэбон не мог не согласиться на такое предложение, хоть Тэхён и отнекивался. Ему очень нравилась Сицилия, каждый раз хотелось приходить на тот самый берег и мечтательно смотреть вдаль, чувствуя, что мать тоже где-то там. Та самая красивая женщина по имени Адриана. Гречанка со светлыми волосами. И прямо такие же у Тэхёна сейчас, с самого рождения. Кореец со светлыми волосами, а ещё и с голубыми, прямо как поверхность Средиземного моря, глазами. Эта необычная внешность в Сеуле заставляла каждого просто в дрожь бросаться, что уж не скажешь о тех, кто в Тэхёна был искренне влюблён. В школе он отважно пользовался вниманием персон, которые в нём и души не чаяли. Правда, был ко всем добр, а в периоды, когда за обедом было лень выходить, давал деньги тем самым персонам и за «доставку». Добрый человек, всё же. Любой хотел пройтись пятернёй по шелковистым светлым волосам Тэхёна. Любой хотел проверить его глаза на наличие цветных линз. И каким же он был чертовски красивым. Адриана не раз говорила Хэбону о том, что их сын воссоединит все миры. Только вот в каком смысле? Хэбон, к сожалению, не так и не совсем всё понял. Тэхён прошёл к своей комнате, сразу же завалился на мягкую постель и пустил прерывистый вздох. Он устал, даже если ничего толком и не делал. Океанологические приборы остались в машине, а внутри у него начали переживания разрастаться из-за того, что неожиданный Сицилийский дождь может залить некоторые приборы, не любящие пресную воду. В этом случае образовывалась какая-то магия. Его дети любили только океан. А не какой-то дождь, сходящий с небес или что-то там ещё. Это, конечно, не всякие судовые аппараты, не геофизические буксируемые и бортовые комплексы, не ультрафиолетовые флуоресцентные лидары, но всё же. Этими аппаратами он пользуется в настоящих экспедициях, стоят они бешеных денег. Но уже как-то всё равно. Отец занимается чисткой зеркал, которых дома полным полно, а ему уже завтра улетать в Олимпию, но почему-то не в Спарту, ведь оттуда близок остров Крит, находящийся в значительной части Средиземного моря, потом останавливаться где-то в отеле на берегу и начинать работать с убивающими мыслями о всей бренности жизни. Тэхён хоть и рад такому исходу событий, но сам не понимает, ради чего всё это делает. Хочется по-лёгкому забраться в постель и поспать там где-то тридцать часов, но самолёт никто не отменяет, а древний город Олимп ждёт его. Очень странно. За окном красиво, ему не хочется упускать из виду этот красивый, можно сказать, вид. Он проводит ладонью по мягкой белоснежной подушке, вдыхает свежий запах, скорее, морского бриза. Отец любит пользоваться кондиционерами больше, чем любит убираться. Слишком придирчив к запахам. Тэхён выдыхает, свои длинные пальцы приближая к губам, потом к талии, к шее. Он нежно для себя проводит по собственной коже и прикусывает нижнюю губу от непонятных внутри ощущений. Не может объяснить, как на нём сказывается этот длительный период отсутствия каких-либо ласок. До этого он толком не встречался, но часто в качестве друзей с привилегиями засыпал с одним человеком. Сейчас он часто засыпает, представляя рядом какого-нибудь любимого человека. Лица у этого человека нет, ему просто иногда хочется быть любимым, окружённым чьей-то заботой. Быть в океане слишком сурово. Сурово оказываться посередине Тихого на тонущем судне, когда мыслей о спасении больше не остаётся. Сурово блуждать по глубинам с аквалангом, когда так отчаянно хочется его с себя стянуть. Ощущение, что под водой получится дышать, у Тэхёна возникает прямо из ниоткуда. Он понимает: снимет маску, умрёт сразу же. Океан не друг тем, кто хочет быть с ним близок. В любой момент накроет своими могущественными волнами, заставит в страхе сглотнуть и протянуть последние молитвы спасения. Настолько ужасен, чужд, но прекрасен. Поэтому Тэхён нуждается в какой-либо нежности. Вся его работа лишена её. Суровость, боль и тоска по чему-то непонятному окружают его постоянно. И нет ничего плохого в том, что его воображение спасает его от таких моментов, ведь из-за них можно просто сойти с ума, оставшись не только в физическом, но и в ментальном одиночестве.* * *
Последние часы в Сицилии были приятными до боли в глотке. Тэхён продолжал гулять по красивому пляжу, засматривался на закат, не желая отпускать столь красивое Солнце не только из своего вида, но и из фактического появления его в этой стороне мира. Парень даже немного поразмышлял над тем, каким солнцем будет в Олимпе. Таким же красивым? А на острове Крит? Грецию он посещает впервые. Он океанолог, прежде никогда не приходилось так плотно сталкиваться именно с морскими делами, вспоминая и то, что в Средиземноморье он будет на настоящем морском судне жить по несколько дней. Власти Греции не захотели так легко впускать в свои земли чужаков, поэтому и исследования будут проводиться под их чутким контролем. Тэхёна выкидывает из размышлений, когда его похлопывает по плечу старый друг. Невысокий брюнет с огромной улыбкой на лице проводит взглядом по изяществу голубоглазого парня и кивает в сторону заката ещё раз. — Год, говоришь? — Может и больше, — Ким пожимает плечами. Действительно не знает, отправится ли туда на время меньше или больше. От этого немного страшно становится, но он должен это сделать. Ведь помимо Критских исследований он будет заниматься исследованием дна Средиземного моря, оттуда уже уплывать в Атлантический океан на подводной лодке, которая будет плыть между рыб несколько месяцев. — Тэхён, не думал ли ты о том, насколько твоя работа опасна? Это же ужас какой-то… — брюнет качает головой. — Джэ, ну ты сам понимаешь, что моя любовь к воде необъяснима, — произносит Тэхён, пиная маленький камушек далеко в сторону одиноко бегающей собаки. Та, кажется, радуется моменту и этим маленьким приливающим волнам. — Понимаю, — выдыхает. — Как и моя любовь к еде, знаешь, — смеётся, заставляя и другого начать смеяться тоже. — Люблю Сицилию, не смогу даже и объяснить как. — Я тоже люблю свою Родину, не смогу даже и объяснить как. И правда. Тэхён до безумия влюблён в это место. В Южной Корее ему тоже очень нравится, ведь это его Родина в некоторой степени. Но в той стране он никаким образом не может почувствовать ту самую связь с матерью. Ту самую, от которой в груди горит непонятно как. Когда он стоит прямо в том месте и ощущает необъяснимую тревогу. Будто какая-то нить связывает его с дном моря, и он не может это выразить в самых сложных и чутко передающих чувства словах. Именно в Сицилии он сходит с ума, потом возрождается обратно. Так и должно быть, так и работает. — Я разговаривал с Хэбоном насчёт Адрианы. Каждый раз удивляюсь тому, какой прекрасной она была, — пылает Джэ, держа губы раскрытыми в каком-то восторге. — Она безумно красива. Тэхён мягко улыбается. — Такое ощущение, что она Богиня Атлантиды, — парень качает головой, прикусывая нижнюю губу. Джэ в собственном шоке до сих пор находится. — Тэхён, может, она и правда из Атлантиды? Ким смеётся. — Боже, какая Атлантида? — закатывает глаза, присаживаясь на немного каменистый берег. Совсем недалеко растёт красивая трава, на которой в детстве он много валялся и мечтал об океанских штуках. Сейчас бы он тоже был не против там поваляться, а потом ночью посмотреть на звёздное небо. Тэхён прижимает к себе колени, подсознательно подталкивая Джэ сделать то же самое, пока они смотрят на истерически красивое сицилийское Солнце вдали. И волны до сих пор тянутся к нему. Бушуют. Разговаривают. — Я понимаю, что со своей научной точкой зрения ты не веришь в такие вещи, — закатывает глаза. — Но сколько же доказательств… — Джэ восторженно вдыхает. — Если ты веришь в науку, то почему продолжаешь появляться тут? Думаешь, что мама выберется из воды? — цокает. — Твой отец не рассказывал, куда именно она ушла, да? Тэхён снова закатывает глаза. Слушать Джэ не хочет совсем. Атлантиды совершенно не существует. Он об этом знает. Не раз он пересекал Атлантический океан, ничего подобного там не видел. Волны появляются посредством ветров, с помощью течений тоже, всё-таки. А в языческие пророчества и мифологию он не верит совсем. Наотрез. — Уплыла на корабле. — Куда? В Ливию? — Джэ фыркает, на упрямство друга недовольно качая головой. — Вы ж, учёные, во что-то духовное верить не хотите. Когда оно очевидно существует… Ким на слова друга тоже фыркает, а потом выпускает порцию смеха, дабы сгладить напряжённую обстановку. — А твой цвет глаз? Волосы? — Обычная работа генов, Джэ. — Так я и поверил, конечно же, — парень недовольно пинает океанолога в плечо. — А эти непонятные волны подводные в стороне Греции тоже ничего, как я понял? — А вот с ними уже будем разбираться, Джэ. Ради этого я и еду в ту сторону, — пожимает плечами. — Думаешь, спихнув всю ответственность на Бога или Богов, легче станет? Нет. Люди привыкли спихивать это всё на что-то сверхъестественное, когда всему есть своё логическое и научное объяснение. Тэхён уверен. Никто в этом не сможет ему перечить, потому что он точит гранит науки уже много лет. Он знает об океане многое, но жаль, что не всё. Да, в некоторых случаях непонятно становится, почему в Тихом океане неожиданно образуются подводные водопады, а потом исчезают через несколько недель. Тэхён помнит, как на вертолёте ему приходилось спускаться в плавательном костюме вниз, дабы собрать воду водопада на пробу в лабораторию. Это было страшно, безумно страшно, ведь такой полный ужас мог поглотить сразу же в какую-либо невидимую впадину на пищу подводным хищникам. Но в тот момент страха будто не существовало, а Тэхён в шаге от смерти, в огромном давлении воды сбросился на глубину в тридцать метров. До начала водопада было так высоко, что шансов на «выжить» просто не было. Ужасно. Противно. И ужасно. Тэхён тогда не боялся, он контролировал своё спокойствие. И даже в этот момент он набрал в сосуд воду из водопада, даже если его и сносило от волны на несколько метров в тёмно-синюю глубину. Любил. Любит. Будет любить. Тэхён с ума сходит по океану. Даже тогда он был рад оказаться в нём, его сердце святилось от счастья. И он не был против отдать свою жизнь за эту небольшую экспедицию. Сумасшедший? Не знает. — Не знаю, существует Бог или нет… — говорит Джэ, — Но я хочу думать, что он спасёт нас, — и жуёт нижнюю губу. — Знаешь, иногда… использовать его как успокоение слишком грубо. Люди именно используют Бога в этом отношении… может, поэтому он и дарит столько бед. Нам, так сказать, дали жизнь, а мы терзаем самих себя мыслями о том, что для нас помимо этой жизни есть жизнь лучше на небесах. — Ты опроверг сейчас сущность всех религий, как я понял? — Тэхён усмехается. — Странно, очень, да? — хмыкает Джэ. — В последнее время эта тема меня будоражит больше всего. Поэтому… даже если Бога и нет, я буду надеяться, что с тобой всё будет хорошо. — Я же не на войну отправляюсь, — цокает Тэхён, на столь непонятный манёвр друга отводя взгляд. Голубые глаза устремляются на половинку Солнца. Вот-вот оно уйдёт. И вернётся завтра. Но Тэхён его уже не застанет в Сицилии, где его душа обретает покой и умиротворение.* * *
Мужчина вдыхает едкий запах вина и, облокачиваясь на столик, рассматривает всех присутствующих в округе. Многие из них до колких ощущений в бровях бесят, а к некоторым он относится доброжелательно без каких-либо предубеждений. Такова жизнь человека, постоянно контактирующего с нежелательными людьми (наверное, людьми). — Посейдон, святилище моё, — улыбается во все тридцать два парень, разминая шею и хлопая глазами. От выпитого спиртного у него начала кружиться голова, но от этого чувства он лишь блаженно вздохнул и сделал очередной глоток своей гордости – вина. На нём огромная белая футболка, непривычные в аутфит его повседневных существований штаны с последней рекламы Chanel. Он немного пьян самим собой, так ведь? — Ай, Дионис, красив ты сегодня, конечно ж, — тот тоже разминает свою шею, выпячивая свою накаченную грудь вперёд. Пуговицы рубашки еле держутся под давлением таких мышц, ради которых он в свои молодые дни много работал. — Уже сто семнадцать лет с этим телом, зачем же? — Дионис смеётся, мягко проводя по поверхности стола, дабы убрать виноградные капли из-за неуклюже разлитого друзьями вина. — Почему нас в последнее время так всех потянуло на азиатскую внешность? Уморы. — Сисий, ты пьяненький, — закатывает глаза, толкая язык в щёку. — И правда, почему же? — прикусывает губу, щуря взгляд на превосходности стоящего перед ним племянника. — Но я ничего не собираюсь менять, прижился к прекрасности этого существа. Я впервые чувствую себя комфортно. Дионис кивает, не переставая из тёмно-зелёной стеклянной бутылки попивать вино. Это его стихия. Он идеален в этом деле, прекрасен, изумителен. Каждый восхищается плодами любви Диониса. Все с ума сходят по тому, как вкусно он приподносит своё творчество. Дионис является настоящим королём вина, от чего другие производители немного подыхают, не понимая, почему у него столько преданных клиентов. — Слышал, у Вас с Зевсом снова тёрки? — облизывает губы, вопросительно вскидывая брови. — Ой, — закатывает глаза на интересы Диониса. Вспоминать не хочет и не будет это делать слишком подробно. — Не интересуйся. И действительно, лучше таким вовсе не интересоваться, иначе самому хуже будет. Посейдон и Зевс – главные. Повелитель воды и повелитель света. Если между ними начинается вражда, то всему миру приходит конец. Все земли уходят под воду, облака кучу образуют, по всем уголкам планеты гремит молния, убивающая сотни тысяч людей. Они держат всех в страхе, не давая другим и подумать о том, какими ещё действиями и происшествиями может отразиться их гнев. Ужасно. Страшно. И непозволительно. Боятся их. — Отец-изменник, коварный человек, но мне ничего не сделает, сам знаешь, — прыскает со смехом. — Всю Землю на ногах держит, а у своих ног детей собственных пристроить не может. Выросли и поняли, какой он ужасный. Прячется в своём Лондоне... — Ну же, не говори о брате моём так, — хихикает. А потом, делая глоток обжигающей жидкости, уже рома, произносит следующее: — Хотя говори. С ненавистью, с отвращением и с проклятьем. Чтобы имя его осквернилось, чтобы Солнце его преграждало, чтобы дети собственные лишили его никчёмной, ничем не думающей головы, и чтобы Олимп от него навеки отвернулся. Пусть всегда прячется от меня и моего гнева. Цокает. Дионис даже не возражает, а как-то с наивной улыбкой протягивает кивок. Ему хочется сказать что-то ещё, но приятное опьянение не позволяет ему спокойно на ногах стоять. И как же. Каждый день пьёт своё вино. Вместо завтрака, обеда и ужина. Даже от своего создания сходит с ума. На то и бесцельный, хоть и преданный творец. Откашливается. — Слушай, не видел, как в Олимпе учёные поселились? Уж точно нервы треплют бестолку, — Дионис приподнимает свою большую футболку, усаживаясь на кресле как можно удобнее. В нескольких метрах все резвятся, где-то Афродита разговаривает с пришедшим пару минут назад Аполлоном, у которого на висках красятся светло-розовые стразы. На губах Аполлона такого же цвета гигиеническая помада. Ну уж очень он любит за собой следить, а в древнем городе Олимпа делает это как можно аккуратнее. В Греции он в последнее время редко появляется, больше времени проводит в Африке, путешествует по известным пустыням, саваннам и радуется этому. Всё же, очень ему нравится эта планета. А Африку он любит больше всего, поэтому и дарует её таким ярким солнцем. Афродита зевала в разговорах с Аполлоном. Тот мальчик немного тоже наивный, ближе к Зевсу расположен, что, правда, не меняет его уважительного отношения к дяде Посейдону. От многого дядя его в этой жизни спасал: от бездумных поступков, например, когда он хотел женится на одной итальянке, пришедшей из аферистской фашистской семьи. Посейдон всегда его защищал и спасал. Не Зевс это делал. И поэтому дядя на своего племянника также смотрит и улыбается. Рад тому, что тот наслаждается жизнью сполна, хоть и является немаловажным богом. Почему бы и нет? — Насчёт учёных, — начинает Посейдон. — Я рад в некоторой степени. Найдут наконец к чему придраться, но потом сольют всё на внутренние течения и смещения литосферы, — зевает. — Ничего нового. Просто остановить их надо. — А атлантов…? — Не найдут их, нет, — строго и грубо отрезает Посейдон, хмурится, сводя брови в переносице. Как сказал, так и будет. Никакого другого варианта он и слушать не станет. Ведь он повелитель вод, в любой момент сделает так, чтобы несчастные океанологи ввиду своих же ошибок погрузились в его бездну и остались там жить с его глубоководными акулами и хиазмодонами. — Не позволю ни в коем случае. Лишу их глаз, слуха и обоняния, но своих атлантов найти никогда не позволю. И так причиняют им вреда полно, — выдыхает. — Помнишь взрыв той атомной бомбы прямо в океане? — Дионис кивает, с сожалением посматривая на огорчённое лицо Посейдона. — Семь тысяч моих умерли. Семь тысяч. Ушли под дно. Все исчезли, умерли. Никогда не прощу этому людскому роду такое. Никогда в жизни не прощу. — От этого ты так зол? — охает. — Поэтому решил залить весь остров? — Уже другая история, Сисий, — делает очередной глоток рома, постукивая указательным пальцем по стеклянной поверхности. — Мне, а точнее всем нам, приходится скрываться под личностями обычных людей, как ты знаешь. Дионис кивает. И правда приходится. Он, например, владелец крупного винного бизнеса по всей Европе. Звать его известный Ким Намджун. Хоть и больше всего он варится в этом в Италии и Молдавии, но Грецию покинуть никак не может, ведь тут родился и вырос, прямо на глазах видел, как строился этот никчёмный Олимп, который сейчас люди видят руинами. Но в другом, неосознанном для них пространстве, Олимп всё ещё жив. Просто не пускает тех, кто из низшего рода. Не жалеют больше никого. Но поэтому и скрываются. Чтобы контролировать людей мелкими силами, видеть все их уловки и грехи, которыми они этот мир портят каждый день. Ссора богов никогда не закончится и не заканчивалась прежде, но все они тут ради одного: планета станет безупречной. Они смогут довести её до идеала. Лишат всех бедности, строгого и непонятного капитализма, на который натолкнул всех Зевс, помогут всем, уберут эти ужасные тучи, скрывающие столь прекрасное Солнце. Сделают так, чтобы все были счастливы. Но уже сколько тысяч лет прошли? Они стараются, правда. Посейдон активно в этом участвует. Правда, скрыть свои обиду и злость никак не может. Так и хочет в один момент устроить землетрясение за то, что существа суши снова вредят его любимым атлантам. Мало за что прощает, мало за что их любит. Он делает всё, чтобы атланты жили в безопасности. Ни одна грёза внешнего мира их не должна коснуться. Столько мусора выбрасывается в океан каждый день. Столько людей делают это так эгоистично и ужасно, что желание всех убить больше не кажется грешным. — Часто в мысли свои уходишь, Посейдон. — Ты прав, — хмыкает. — В Атлантиде разразился конфликт между поселениями, некоторые хотят выбраться наружу и разобраться с этим всем мусором, которым люди закидывают их пространство, — делает глоток и в небольшом отчаянии проникает пятернёй в волосы. — Но, маленькие, не понимают, что на воздухе умрут сразу же… совсем неопытные, так и хочется их оберегать, — одиноко пускает слезу, сразу же хватая её пальцем и вытирая мягкой её подушечкой о внутреннюю сторону ладони. — Там, откуда я родом, вода уносит слёзы за собой. — Как же любишь ты их, — смеётся, кривя рот. — Ладно уж, подключусь я к Афродите с Аполло, — Дионис оставляет бокал на столешнице и, хлопая Посейдона по плечу, уходит. — К Посейдону не подходить, съест! — кричит в шутку, из-за чего другие Боги заливаются смехом. Посейдону же, правда, хочется выбраться из Олимпа, что он и делает. Сразу после выхода за стены он теряет взор на других богов. Так и нужно. Только избранные смогут увидеть их, ступив вовнутрь. Даже сейчас там сидят посторонние люди и в удивлении моргают сотни раз подряд, когда незнакомец из ниоткуда посередине появляется. Он не сможет ответить, для других Посейдон тот же самый другой. Никакой больше. Поэтому он кидает на них взгляд а-ля «идиоты» и садится в джип. Олимп ночью без ламп, которые раньше тысячи лет назад его освещали, безумно ужасен. Посейдона это бесит, но он тут живёт и ничего поделать с этим не может. Он ведь не мэр. Он лишь тот, кто контролирует все воды. И всё зависит от него: от его гнева, грусти или радости. Разозлишь Посейдона, получишь огромные волны для сёрфинга. На джипе он отъезжает в глубину города, где сам, собственно, и живёт в ненормально огромном особняке. Место настолько просторное, что каждый, проходя мимо, заглядывается и предположить не может, кто там поселён, кто там живёт. Посейдон также заправляет тут отелем, чисто для неинтересного бизнеса. Поэтому и теряется среди людей таким непримечательным образом. Разницы жилья в другом месте не видит, всё равно ему в любом случае под водой будет комфортно. В Атлантиде только выберет он себе более красивый дом, но от своих обязанностей отходить не может, поэтому и посещает то любимое место лишь раз в неделю, и то реже. Каждый раз тоскует. Любит видеться со своими атлантами, помогать им и в очередной раз обещать, что в следующий раз всё станет лучше. Ведь он король, император там. Все его слушаются, а сам он так бережно и с любовью относится к каждому, что его всегда тянет на слёзы. Посейдон безумно любит атлантов. Поделать с собой ничего не может. Отель достаточно большой, выполнен в морском стиле. Он находится в двадцати метрах от главных руин Олимпа, прямо там, откуда он сейчас выехал. Вид его выходит на немного заросший кустарниками зелёный лес, но настолько красивый лес, что от воздуха завораживает сразу же. Деревья не совсем высокие, но под некоторыми из них есть удобные гамаки, где можно полежать. Природа в этой местности безупречна. Он знает, что здесь остановилось несколько учёных-океанографов. И понимает: они тоже против загрязнений вод и прочее. Только, Посейдон, на самом деле, не удерживаясь, рассказал бы, кто на самом деле этим всем заправляет. И это серьёзно. Но опять же, не может. Не получится. Сейчас люди все на своём уме. А он так и продолжит быть одним из людей, продолжит совмещать эту двойную жизнь. Обречён.* * *
Все Боги Олимпа? Или как там говорят помешанные на мифологических вещах люди? Тэхён осматривается в поисках чего-то для сущности важного, но кроме полуразрушенных зданий не видит ничего. Жители этого города по-странному настроены на приход новых людей сюда, ведь эти исследования стали новостью номер один в Греции. Каждый теперь знал, что лучшие специалисты окажутся у Средиземного моря, будут выворачивать все секреты вод наизнанку, станут пересматривать все известные записи камер с наводнений. Кому это неожиданное вторжение понравится? Точно не коренному народу. Тэхён быстрыми шагами направляется к небольшому зданию с вывеской «Международная организация помощи». Сам не знает, от чего люди решили остановиться здесь, но, как говорится, ему всё равно. Главное, чтобы на последующий год в Греции у него не было жестоких приключений. Оставаться на долгое время он не планировал, ну или же вообще не задумывался. Он без понятия, какова эта Греция, что за собой несёт? Хотя, на первый взгляд приятно становится от превосходности архитектуры и чистоты природы. Мужчина, стоящий у чего-то похожего на ресепшн, записывает каждого прибывшего. Тэхёну приходится простоять там около трёх минут, дабы исправить ошибки в своём имени. Из-за необычного «набора» букв, как говорят иностранцы, корейское имя произнести безумно сложно. К тому же, все удивляются, как у парня имеется также и итальянское гражданство. А Тэхён, честно говоря, самим итальянским языком владеет довольно плохо. Всю жизнь разговаривал на корейском и английском из-за интернациональной школы. Закончив с прояснениями в имени, Ким проходит дальше и видит перед собой огромный телевизионный экран, на котором проигрывается какая-то передача про Индийский океан. Тэхён сразу же её узнает и слегка гордо улыбается, потому что в этих исследованиях участвовал и он сам. А особенно в конце, где идут титры-кредиты исследователей, можно заметить его имя на втором месте после имени его преподавателя в университете. Тот тоже талантливый океанограф. Ролевая модель Тэхёна, так сказать. А участвовать в программе про Индийский океан было честью, хоть и прошли пару лет. Там они не раз добрались до дна, несколько часов чинили судно из-за поломки аккумуляторов, но всё прошло отлично. И тут находиться тоже честь. Тэхён уже «сделал» себе имя в этой сфере, поэтому на такого рода экспедиции его уже начали несвойственно приглашать. — Дэйвон, — протягивает руку незнакомый парень, заставляя ушедшего в транс Кима вернуться обратно. — Я наслышан о тебе, Ким Тэхён! — хлопает глазами. — Привет, — смущённо улыбаясь, Тэхён пожимает руку. Его британский акцент сразу же заставляет подумать о том, что он прибыл из какой-то части Англии. Например, скорее, он родом из Донкастера или Йоркшира. Такой явный акцент бывает во многих случаях там. — Я тоже участвую как помощник, но, признаюсь, и представления не имею, как всё будет проходить. Я обычный химик из Лондона. — Скорее, никто не знает, как всё будет проходить, — мягко усмехаясь, Тэхён удостоверяет Дэйвона в том, что всё хорошо и волноваться особо не нужно. Хотя, сам стоит как вкопанный и не знает, куда следующим поддаться. В пару шагах от него стоит попутчик из Сеула, который разбирается в-основном с организацией поездки, но никак не самой экспедицией. Это безумно бесит. Поэтому Тэхён просто заводит разговор с Дэйвоном на обычные темы. Правда, он не любит так много разговаривать или же рассказывать о себе, но британец оказывается безумно интересным человеком с необычным складом ума. Тэхён не будет шутить: если бы он оказался приверженцем теории о существовании какой-то Атлантиды (как Джэ), он бы просто расплакался на месте. Ким вообще уверен, что, будь Джэ тут, он бы начал нести все свои догадки о Греческих Богах, о Богах Олимпа и всём таком. Устал. — Уже объяснялось раннее, что огромные волны залили несколько городов, оставив жителей без домов. Сейчас люди эвакуированы с острова Крит, в Ираклионе остались лишь мэры и министры, уж очень боятся за состояние успешного туристического места, — громко и в микрофон проговаривает на английском мужчина примерно семидесяти лет, седые волосы которого были масляными и неприятными на вид. Очки у мужчины обычные со стёклышками, рассчитанными на зрение «+». Опасно, ведь этот человек прежде считался ведущим офицером в морском флоте. Говорят, что его зрение ухудшилось после сильной головной травмы, полученной в одном из морей красивой Греции. Сам он тоже грек, преподаёт в Афинском университете военные науки. Тэхён поджимает губы и под такой же настороженный взгляд Дэйвона улыбается ему, давая понять, что он сам тоже ничего особо и не понимает. — Ваша задача ясна. Абсолютно. Тэхёну уже хочется домой. Даже сейчас уже непринципиально: дом корейский или сицилийский. В Сеуле у него собственная квартира, несколько друзей и хорошая работа в аспирантуре. Хоть он и выезжает часто за пределы страны (только к океану, получается), он всё равно достаточное время проводит на суше. А сам по выходным в университетской суматохе выбирается к воде. Не может жить без неё ни секунды. И не подходит ему этот климат корейский. Холодноватый немного. — За вопросами обращайтесь к мистеру Циггеру, — мужчина указывает на стоящего рядом парня, тот примерно такого же возраста, что и Тэхён. Но взгляд совсем не доброжелательный. — Сейчас советую поселиться в отелях, а потом утром на вертолётах мы будем выдвигаться к острову. Спасибо. Дэйвон хлопает глазами. Тэхён тоже. И действительно, местами непонятно становится, что происходит, но Ким ясно понимает: случилось очень серьёзное бедствие. Раз уж прибегли к помощи учёных с нескончаемыми демонами моря, то нужно уже брать умом, а не силой, как это обычно делают в простонародье. Тэхёна это и бесит. Многие обесценивают научный труд. Действительно многие. Все так осознанно верят в Бога. Раз уж молитва действует, почему же Господь не исцеляет по молитве рак и не возвращает человеку утраченную ногу? И почему Он вообще ждёт молитвы? Он разве и так не видит, что человеку нужна помощь? Слабые люди придумали себе Богов. Тэхён выходит из здания. Можно сказать, обделяет Дэйвона вниманием, но тот и не против совсем. Кима в отеле ждут разгрузки несколько чемоданов, приборы, которые нужно хоть как-то собрать и некоторые разобрать, целая компьютерная установка, ради которой он переплачивал багаж на сотню евро. Как сказать, много дел у него на сегодня, а прогуляться по Олимпу он совсем не против. Уж очень его удивляют эти археологические раскопки. То есть, здания и дома Богов. Так же говорят? От этого Тэхёна в смех тянет. Поэтому он быстрее усаживается в такси и спешит в отель. Навряд ли тут затянется на большее время, разглядывая достопримечательности Олимпии. Здесь, согласно легендам и мифам, проводились первые Олимпийские игры. Спортом Тэхён не особо интересуется, да и зачем? Вопрос бушеваний природы в Средиземноморье, скорее всего, волнует сейчас Тэхёна больше, всех волнует. Если не увидеть причину непонятных катаклизмов, то будет ужасно и жить дальше. Всё это может сказаться и на остальных частях планеты, а вот потом уже спасать людей будет некому. Но у Тэхёна есть предположения, что остров Крит таким образом просто окажется под водой, раз волны моря не оставляют его в покое. Такое явление раньше бывало частым, вот в последние столетия это, конечно же, не особо наблюдалось в географии. Тэхён обязательно подумает об этом завтра, спать сейчас хочется безумно сильно. А сейчас он едет в такси, полузакрытыми глазами наблюдая по дороге за жизнью Олимпа. Люди не совсем доброжелательными оказались на первый взгляд, но он привыкнет. К тому же, он обычный океанолог, который потом здесь жить оставаться не будет, навряд ли.* * *
— О, Бог, каким бы ты не являлся, услышь мою молитву! О, Бог, каким бы ты не являлся, услышь мою молитву! О, Бог... Отче наш… Мужчина в старой и местами потёртой кофте, которая совсем не согревала от прохладного ветра, повторял то же самое предложение около получаса своего нахождения в непримечательном парке. На улице уже постепенно темнело, а его голос являлся единственным источником звука в этой округе. Он будто не допускал лишних мыслей, продолжал сдвигать их во имя того, чтобы этот кто-то услышал и помог. Правда, помогает ли? Скорее да, чем нет. В некоторых случаях тоже. Бог есть. Но всё ухудшалось: жена уехала в другой город под предлогом того, что у неё заболела мать, а детей оставила с отцом. Сколько бы времени не прошло, таковой связи у женщины со своими детьми и не чувствовалось. Прошло около полугода, но вестей от неё так и не было. Двое детей не разговаривали с мужчиной лишь потому, что он не смог остановить женщину от исчезновения из их жизней. Он отчаялся, больше не хотел что-либо делать. Весь мир рушился, но он всё ещё думал, что ему помогут эти молитвы. Даже не веря в них, он продолжал насильно, через раздражённость, повторять их. Сила этих слов, возможно, помогла бы. Но он так не считал. Тот, который сидел на лавочке в десяти метрах от поникшего мужчины. Он не считал, что всё это ему поможет. Но ему было всё равно, думать ни о чём другом не хотелось, а молящийся лишь веселил его своим фанатизмом к религии. — Ну, же, что ты ему не помогаешь? Верни ему жену, — прикрыв глаза, мужчина усмехнулся в покрытое облаками небо. Близился дождь, солнце уже давно светило для другой части планеты, а сумерки шаг за шагом обнимали прекрасный Олимп. Именно такой момент жизни и нравился ему, — У тебя же столько сил! Они безграничны! Он в очередной раз закатил глаза и улыбнулся, бубнящего недалеко от него воспринимая как музыку для ушей. Скрестив пальцы и расположив ладони на груди, он с издёвкой послал поцелуй в небо и снова расплылся в улыбке. Издевается. — Вау, Посейдон? Он знал, что этот сладкий и хриплый в одно и то же время голос сможет позабавить его слух. — Не боишься ли ты темноты, Аполлон? — Посейдон открыл лишь один глаз и даже так смог развидеть чуть испуганного от его слов человека. Светловолосый, прихрамывая, подошёл. Хромает из-за невысоких каблуков, которые носил на мини-вечеринке вчера. Там же и растянул ногу. — А почему ты не плаваешь? Так любишь же это делать, — нервно оглянувшись по сторонам, парень не смог не заметить до сих пор молящегося мужчину. Он осуждающе приподнял свою левую бровь и вопросительно посмотрел на нового собеседника. Посейдон на его взгляд прикусил губу, пожал плечами и сказал: — Отца твоего просит жену вернуть, не суди книгу по обложке, — тот усмехается. — Может, ты попросишь? Вдруг тебя услышит… авось… с кем не бывает. Мужчина взглядом указал на место рядом, что подтолкнуло светловолосого сразу же присесть и поёрзать. Ему пришлось сложить пенал с карандашами и скетчпад на своих коленях и устало прижаться спиной к холодной поверхности. Скетчпад же был полон рисунков и различных портретов, пейзажей. Впрочем, именно этим до боли в душе увлекался Аполлон. Посейдон обожал его творчество, всегда восхищался талантом племянника, хвалил его, ведь Зевс этого не делал. Отец исчезал, неожиданно появлялся, одним своим присутствием неприятно отражаясь на состоянии всех детей. — Я тебя давно не видел, — тот сглотнул и нервно посмотрел на удобно усевшегося мужчину, рубашка которого сильно облегала тело и показывала все рельефные, неадекватно огромные мышцы. И правда греческий бог, Посейдон. Самый прекрасный и неповторимый, тело которого заставляет всех визжать, — Слышал, всё так плохо? — Плохо? — с иронией в ответ произнёс он и усмехнулся в следующую же секунду. Опять издевается, — Это у твоего отца всё плохо, хватит ему вмешиваться в мою жизнь и в мои жизни. — Но... — светловолосый хотел ещё что-то сказать, но побоялся. Мало ли что. Мужчина краем глаза подарил молящемуся своё внимание. Всё-таки за время пребывания в этом парке он невидимо с ним сдружился, хоть и о присутствии его тут тот совсем не знал. Как-то мысленно услышал его, захотел поиздеваться и послать его куда подальше, скорее всего. Агрессия в нём кипит. Не знает, как помочь бедному человеку. В принципе, смог бы. Частично бы смог. Но кто спасёт его атлантов? Кто укроет их от этой тьмы под названием людей? Никто. Только он их укроет и пожалеет, обнимет всех и в макушку поцелует, дав надежду на прекращение человеческих издавательств над их домом. — Когда вы встретитесь? — младший начал теребить края листков своего альбома. Прохладный ветер развевал длинные волосы блондина, а его белая рубашка будто отсутствовала. Ему становилось холодно. Ветер шипел на ухо, листья деревьев перемешивались в воздухе с молитвами другого мужчины, запах стоял стойкий, чисто лесной. Посейдон пока что не хотел упоминать предстоящую встречу с одним 'человеком'. Кажется, тот самый 'человек' даже слышал каждое его слово сейчас, но ему было глубоко наплевать. Так же глубоко, как и в его Марианской впадине.